Есть правда скромная, есть правда гордая, Такая разная всегда она, Бывает сладкая, бывает горькая, И только истина всегда одна. Песня из к/ф «Не покидай»
С того дня, как мы с Альбусом говорили в саду Августы, прошел уже почти месяц. Директор не появлялся на пороге, а миссис Лонгботтом на все вопросы о нем лишь пожимала плечами: «Надо полагать, дел у Дамблдора больше, чем у нас с вами, мисс Эванс. Кстати, как там ваше задание по Зельям?». Я отвечала ей взглядом исподлобья. Августа умела надавить на больное. Задания становились все сложнее, и Гермиона со вздыбленной от усилий копной волос вставала перед моими глазами все чаще. Сириус, посмеиваясь, заглядывал через плечо в мой котел и каждый раз находил все более обидные сравнения для цвета Зелья невидимости, над которым я билась уже третий день. — Запатентуй его как Вырвиглазное зелье, Эванс, — Блэк со стоном прикрыл ладонью глаза. — Они вытекают, о господи, они вытекают… Помогите мне! — Что-то не вижу твоего котла с успешным результатом, — я окинула взглядом помещение. — Потому что он успешный? — парировал Сириус со смехом. — Потому что кто-то даже не начинал. Оно не действует на предметы, Блэк, учи матчасть, — закусив губу изнутри, я листала страницы учебника. Иногда мне казалось: вот-вот, и увижу вновь знакомый почерк на полях, снова неслышно польются саркастические комментарии к рецепту и снисходительные советы, как его улучшить. Возможно, и я бы рискнула мешать зелье в неположенную сторону, но миссис Лонгботтом не заслужила остаться зимой без дома. В молчании я погасила огонь под котлом и пошла открыть окно, чтобы проветрить. «Тогда зачем?! Зачем вообще все это нужно? Ты не хотела этого, я не хочу этого… Мне кажется, вполне достаточно, чтобы прекратить маскарад! О господи, она умерла, умерла…» — полное боли восклицание Северуса прозвучало в моей голове так ясно, точно было брошено мне в лицо вот-вот… О нем я тоже ничего не знала. Удалось ли ему оправиться после опасного путешествия в мое сознание? Забыл ли он, как я и хотела, увиденное там — теплые персиковые стены палаты, цветы и книгу на столе, мое тело, продолжающее жить в тонких нитях медицинского кокона? Даже если да, я не смогла бы стереть его подозрений. Ведь они складывались день за днем наблюдений за той, что была дорога ему больше жизни когда-то. Но не теперь. Предпринял ли он что-нибудь? Поделился с кем-то? Внутренний голос подсказывал: нет. Не под всевидящие очи Дамблдора пойдет юный Пожиратель смерти. Не к друзьям, которых нет. И не к Лорду — что ему внутренние перемены в какой-то семикурснице? Скорее всего, Северус остался один на один с этим страшным для него открытием и неясным предчувствием — не от стертой памяти, а от сердца — огромной потери. Я сглотнула комок в горле, оделась и вышла на крыльцо. Под пасмурным декабрьским небом Августа руководила своим маленьким парадом. Переливчато звенели рождественские гирлянды, отправляясь на указанные ею места. В шесть рук дирижировали палочками Джеймс, Сириус и Ремус. Питер же стоял рядом с пожилой женщиной, опустив нос в шарф и заложив руки в карманы. — А ты что не помогаешь им, Питер? — спросила я, поравнявшись с ними. — Человеку, который чуть не рассеял по ветру семейную реликвию, я не доверю развешивать даже фигурки из папье-маше, — отрезала Августа, и Питер невольно вжал голову в плечи. Я стояла, хмурила брови — какая-то мысль витала в воздухе, что-то важное должно было случиться сегодня. Ремус закашлялся, его строгий профиль показался мне бледнее обычного. Я вцепилась пальцами в свой шарф: «Полнолуние! Вот оно… Сегодня, 25 декабря, аккурат в Рождество, ему придется быть вдали не только от праздничного стола, но и людей, в принципе». Словно прочитав мои мысли, Августа задумчиво сказала: — Думаете, пора их отпустить, мисс Эванс? — Вы знаете? — осторожно ответила я вопросом на вопрос. — Полагаю, было бы неучтиво со стороны Альбуса запустить в мой дом оборотня и не предупредить об этом, — Августа смотрела на Ремуса спокойно, но где-то в уголках ее губ залегли едва заметные скорбные складки. — Такой смышленый, порядочный юноша. Очень жаль. Отбросив назад длинный край зеленой мантии, миссис Лонгботтом обернулась к дверям дома. — Но вы же составите мне компанию, мисс Эванс, раз молодые люди будут заняты? Рождественский обед — прекрасная традиция, вы не находите? Я подняла взгляд на пожилую статную женщину, которой, возможно, предстояло встретить не одно Рождество в одиночестве. — Буду рада, миссис Лонгботтом, — моя улыбка вышла неоднозначной, но Августа была слишком высокого мнения о себе, чтобы принимать на свой счет. — Ах да… — она обернулась через плечо. — И мистера Петтигрю прихватите с собой, пожалуйста. — Но я же… и я… — Питер повел рукой в сторону Ремуса. — Этому дому тоже нужна защита, мистер Петтигрю. Хотя я и уверена в своих силах более чем, не стоит искушать судьбу. Да и простуда ваша, — Августа снисходительно окинула взглядом лицо Питера с распухшим носом и покрасневшими глазами, — похоже, не поддалась до конца зелью мисс Эванс. Вредному характеру — вредная простуда. Безжалостно сделав это заключение, миссис Лонгботтом вошла в дом. «Почему ты боишься Барти Крауча?» — этот вопрос вертелся у меня на языке каждый раз, когда мы оставались с Питером наедине. И каждый раз мне казалось, что время для него какое-то неподходящее. Вот и теперь, за чередой шпилек Августы, в давящем предчувствии наступающего полнолуния, он так и не прозвучал. И все же…***
Около полудня я забралась в свое укромное место — под скатом крыши, подле маленького окошка с разноцветными леденцами стекол. Розовый, как зефир, снег устилал все вокруг. По соседству, в глубоком синем, стояли две фигуры — Ремус и Сириус. Последний был непривычно серьезен, не размахивал руками и не пытался затопить все вокруг атмосферой бесконечного праздника. Я обернулась на тихие шаги. Джеймс нашел меня и без слов присел рядом. Обнял за плечи. — Лили… — он наклонился к моему виску и чужое имя вместе с теплым дыханием тут же отозвалось у меня где-то глубоко внутри. — Я тут подумал… Что-то в его голосе мне не понравилось, но не обрывать же человека на полуслове. Темно-синяя фигурка Ремуса закрыла лицо руками. Смотреть на это было больно, поэтому я перевела взгляд на Джеймса. Он выглядел серьезным и взволнованным одновременно. Смуглые пальцы левой руки теребили мочку уха. — Я думал сказать это когда-нибудь потом. Ну… когда все закончится. В какой-то момент мне показалось, что я опоздал. И теперь эта мысль не дает мне покоя. Я должна была его остановить. Даже вдохнула воздух, чтобы сделать это, но он склонился еще ближе, и слова застряли на полпути. Щеки Джеймса пылали, а руки, напротив, были неожиданно холодными. Я видела каждую его ресницу, каждый солнечный поцелуй на коже. Я не видела только его глаз. — Я сказал бы «подумай, не торопись», но это будет неправдой. Я и сам бегу так быстро, как никогда прежде, — его правая ладонь медленно поднялась выше, от спины к открытой шее и завиткам коротко стриженных рыжих волос. Я закрыла глаза и откинулась назад, позволяя себе перенести весь вес на эту ладонь, ощутить ее каждой клеточкой. Это не было счастьем. Просто на меня несся поезд, спасти себя от которого уже не могла. Момент, который следовало отложить как можно дальше. Правда, которая звучала хуже издевки, страшнее самой жестокой лжи. Но мы оба шли к этому: я — вопреки здравому смыслу; Джеймс — поперек предчувствий на самом дне души. — Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Вчера, сегодня и без конца. Хочу быть твоим, где бы ни находился, — Джеймс говорил быстро и тихо, и точно так же колотились наши сердца. В душу мне входило оружие. Не открывая глаз, я отвернула лицо от Джеймса, чтобы он не видел, как я плачу. — Ты выйдешь за меня, Эванс? — Я… — Пожалуйста, забудь, забудь все мои выходки! Все, за что тебе и мне было стыдно… — Джеймс сжал меня так крепко, словно я могла вырваться, убежать и не вернуться никогда. — Я теперь другой человек. — Я тоже… — Я понимаю, да. Мы повзрослели, Лилс. Эта война, все эти испытания… — Нет, не понимаешь. Мы одновременно посмотрели друг на друга в упор. Я отчетливо видела страх в его огромных сейчас карих глазах. Но был ли то страх отказа или проступающее все ярче предчувствие правды, не знала. — Джеймс, пообещай… — Я обещаю! — почти крикнул. Тянуть дальше не было смысла. Я уткнулась головой в его грудь. — Я тоже хочу быть с тобой, Джимми. Вчера, сегодня и без конца. Маленькое «я», заблудившееся между мирами, и отогретое твоей любовью. Я ни в чем не виновата. Я не знаю, как это случилось. Просто я… Джеймс отшатнулся от меня. — Нет, нет, этого не может быть… этого не может быть… — повторял он, потому что внезапно маленькие иголочки сомнений пронзили его мир насквозь. Все то, в чем он убеждал себя так старательно, обрушивалось, обнажая невозможное и трагическое. — Там, на трибунах, смерть забрала одну душу, а жизнь зачем-то вложила другую… — я подняла свои руки и развернула ладонями вверх, глядя на них, — …в это тело. Это не моя вина, пожалуйста, поверь… Джеймс поднялся, а я боялась даже прикоснуться к нему, чтобы попробовать удержать. — О господи, она умерла, умерла… — слово в слово повторил он вслед за Северусом. Мои слезы текли по щекам Лили. Джеймс запустил руки в свои волосы, отступая от меня назад. — Ты обещал! — воскликнула я в страхе за нас обоих. — Дамблдор знает! — И ему так нормально?! — Джеймс указующим жестом обвел меня. — Для дела и так сойдет?! — Для какого дела?! — кровь прилила к моим щекам, я начинала злиться. — Я тоже человек, и у меня есть чувства! Думаешь, это круто, оказаться в таком положении?! Губы Джеймса побледнели, мне показалось, что он сейчас упадет. — Прости… — прошептал он. — Мне надо… я должен… «Останови его!» — громко кричал мне внутренний голос. — «Не дай ему уйти!» — Джеймс, пожалуйста, не… Ударяясь плечами о стены, он бросился к лестнице и сбежал по ней вниз. Когда я была у перил, где-то далеко внизу мелькнула его белая рубашка. — Не успеете произнести слово «квиддич»… — пробормотала я сказанные кем-то давно слова. «Глупая…» — коротко бросил внутренний голос и замолчал. Я была уже на первом этаже, когда до меня донесся далекий голос Сириуса: — Поттер, ты куда? Что случилось? Постой, я тебе говорю! Стукнула калитка и раздался хлопок трансгрессии.