Боже, храни Короля

ki:theory — breaking the silence

      Чужие каблуки эхом гремят по длинному мрачному коридору, утопающему в свете дрожащего пламени свечей. Работы именитых художников, облачённые в золотые рамы, кажется, тоже спят, как и весь замок Леодрафта, погрузившийся в молчаливый тихий сон. Часы в главном зале эхом бьют двенадцать — под их бой Тэхён машинально смотрит на приоткрытую дверь, замечая, как к его кабинету приближается маленькая хрупкая служанка. Он обмакивает перо в чернильницу, осторожно выводит аккуратные буквы на бумаге огромной важности; очки немного сползли с носа, а золотые волосы слегка растрепались за этот длинный и сложный день, в котором не было ни минуты на то, чтобы элементарно привести себя в порядок. Гулкий звон после последнего удара ещё с минуту разлетается по коридорам, чёрным, бесконечно длинным и пустым, а Аи, постучав, заходит в кабинет и низко кланяется, выглядя виноватой.       — Аи, — зовёт Тэхён улыбчиво, привстав со своего рабочего места, — почему ты не спишь так поздно? — он обходит стол, заваленный документами и книгами, подходит ближе, а девушка вся сжимается.       — Некогда спать, Ваше Величество, — она робко улыбается и приседает в реверансе, не смея поднять на него смущённых глаз. Тэхён оглядывает её, такую маленькую и очаровательно напуганную, похожую на оленёнка. Аи выпрямляется, наконец, и поднимает выше принесённое письмо, сжимая то двумя руками. — Вам письмо из Праосвена, Ваше Величество.       Король задерживает взгляд на её смирном лице, затем мажет недоверчиво по конверту, но ничего не говорит, только отходит дальше, а потом вовсе садится за свой стол и вновь хватает перо в руки, с размаху окуная в чернила и проливая пару капель.       — Ты же знаешь, что есть приказ, — произносит Тэхён как можно мягче и беспечнее, пусть его рука еле заметно трясётся: буквы получаются кривыми и расплывчатыми. — Все письма из Праосвена или любые другие читает советник Пак, никак не я. Если в них нет никакой угрозы или просьбы, что мы делаем с ними? — взглянув между делом на растерянную девушку, спрашивает Король.       — Сжигаем, Ваше Величество, — Аи кланяется и подходит ближе, чувствуя себя крошечной по сравнению с величественным правителем.       — Правильно, моя милость, вот видишь, ты же знаешь о правилах, — он добродушно улыбается, дабы не выдать свои настоящие эмоции, граничащие со злостью и страхом. — Советник Пак прочёл его?       — Господин Пак послал меня к вам, — виновато продолжает служанка, замечая, как конец чёрного пера в королевской руке дрогнет и останавливается. — Он сказал, что гонец, со слов Короля Праосвена, настоятельно просил передать его вам, Ваше Величество, — девушка всё ещё держит конверт двумя руками, а Тэхён поднимает на неё медленный изучающий взгляд.       Он, наверное, целую минуту таращится на безобидное с виду письмо и после всё-таки откладывает перо, чтобы взять бумагу в руки. На обратной стороне действительно красуется красноголовая огненная пантера, накрепко заклеймившая чужую тайну, адресованную лишь одному человеку во всём мире. Тэхёново сердце предательски удар пропускает, стоит ему увидеть рядом с клеймом своё имя на древнем английском, и всё внутри начинает постепенно просыпаться, жужжать ненавязчиво, но панически. Служанка стоит напротив него, наблюдая за слегка изумлённым выражением лица юноши, а когда их взгляды сталкиваются, снова кланяется.       — Ладно, — говорит Тэхён, сглотнув неприятный ком в горле. — Спасибо, — кивнув, он убирает документы в сторону и кладёт конверт прямо перед собой, всё ещё глядя на тот с опаской. — Ступай спать, Аи, доброй ночи, — девушка тут же уважительно приседает и, не говоря ни слова, послушно уходит.       Тэхён остаётся один на один с самим собой, и это его последний бой, после которого в живых останется только один. Он не торопится, не предпринимает толком ничего, только медленно снимает очки и откидывается на спинку кресла, устало потирая переносицу, а потом и всё лицо, чтобы взбодриться. Тэхён прикрывает веки, дыша через раз и тяжело, потому что ему сложно сейчас трезво мыслить, пусть он отчаянно пытается. Его холодные руки мелко трясутся, дыхание становится прерывистым и редким: Тэхён снова задыхается, как тогда, некоторое время назад, в тот самый момент, откуда пошёл отсчёт новой главы его жизни. И в этой главе, до этого момента не было ни одного слова, похожего на Чон Чонгук.       Маленький мальчик внутри него давно не спит, он сидит в самом тёмном углу, боясь появиться наружу, ведь другая часть Тэхёна в любой момент была готова разорвать его в клочья, чтобы он сам больше никогда не возвращался к прежней жизни. Он сидит в своём углу, мычит несвязно, слёзы острые глотает, будто стекло дроблёное, молит его прекратить эту чёртову пытку, перестать принуждать себя продолжать свою жизнь без слабости, без слёз, боли и печали, потому что это ведь никак не помогает. Тэхён ежедневно убеждает себя, что всё хорошо, — у него всё просто отлично — но... это ведь не так. Как же всё может быть хорошо, если ты себя самого, свою душу замуровываешь под толщей ледяного безразличия, уничтожаешь её внутри себя, давишь, разрушаешь только для того, чтобы она не болела, не мучила, не мешала? Разве это называется хорошо? Конечно нет. Но Тэхён по-другому не сможет.       Всю свою жизнь он барахтался в огромном океане, сначала поддерживаемый и подталкиваемый отцом, а потом Чонгуком, который то топил его, опуская на самое дно, заставляя воду ледяную глотать, задыхаться, то возносил до небес, позволяя свежим воздухом надышаться, почувствовать себя живым. Он поэтому за него цеплялся, боялся, что без него умрёт, захлебнётся, не вынесет жизнь на своих плечах в одиночку, но он ошибался. Это возможно, ещё как и почти не сложно, разве что больно и холодно, иногда страшно и чуть-чуть невыносимо, когда оглядываешься назад. Поэтому Тэхён не оглядывался, не переворачивал старые страницы, исписанные, исчерченные криком о помощи, пока это письмо не приземлилось на его стол. Сейчас же руки дрожали над прошлыми главами, и он дико боится, что сорвётся. Что перечитает их, вспомнит обо всём, о каждом взгляде, каждом поцелуе, от которого сердце готово разорваться, о каждой улыбке и каждом прикосновении. О них.       Тэхён боится, потому что он не хочет возвращаться. Барахтаясь в своём океане и отчаянно цепляясь за Чонгука, он боялся, что один потонет, потому что совсем не умеет плавать. Но это не так. Жизнь и беспомощные попытки держаться на плаву научили его, показали, как и куда нужно в этом мире плыть, чтобы выжить, чтобы достигнуть спасительной суши и продолжить жить в покое, без вечной боли и тягостных мыслей о манящем дне. Теперь Тэхён умеет плавать, и ему больше не нужна чужая помощь, поэтому пора поставить точку в этой истории, запечатать страницы так, чтобы впредь невозможно было их открыть. Король себя обнимает, не замечая, как застарелые слёзы всё-таки наворачиваются на глаза. Он не плачет. Просто иногда облизывает припухшие губы, глядя в темноту перед собой, и шмыгает носом, не желая рыдать в голос.       Он много думал над этим. Настолько много, что уже сам запутался в собственных нескончаемых мыслях, которые только усложняют. Сегодня ему кажется, что от боли можно подохнуть запросто, что невозможно одному существовать, никому не нужному, а завтра он просыпается с мыслью, что ему никто и не нужен — сам всё перенесёт. Он заштопывал свои огромные раны назло себе грубо, не церемонясь, буквально приказал перешагнуть через обстоятельства, через чувства, а лучше наступить на них, раскрошить в пыль, что ветер попутный унесёт далеко. Потому что не он один такой, много людей страдают, у каждого свои скелеты в шкафу, свои дыры душевные, но они живут дальше, плывут. Тэхён взаправду думал, что Чонгук — его незаменимый якорь, держащий здесь и сейчас, и без него его тоже не будет, но как только тот исчез, понял, что никакой якорь ему не нужен. Можно и без него. Больно? Потерпит, не маленький.       В какой-то момент своей жизни Тэхён остановился и всё-таки посмотрел на себя; не просто взглянул в зеркало, а попытался понять, что же с ним творится, почему он сгорает день за днём. И, в конце концов, понял. Он устал от всего, что с ним происходило, от каждой детали, порождающей воспоминания, от этой чёртовой боли, терзающей потухшую душу. Но боль ведь хороша, она позволяет чувствовать себя живым и иногда даже бывает полезна, но им в большей степени владеет совсем не она. Им овладело страдание, породившее неконтролируемую жалость к себе самому, ведь кто его ещё пожалеет, если он совсем никому не нужен? Страдание он создал себе сам, причём уже давно, не заметил даже, как взрастил внутри себя, подкармливая тяжёлыми мыслями, а когда самое ужасное случилось, оно взорвалось в груди, тут же поглощая Тэхёна, каждую клеточку его тела. Каждому человеку дан выбор, — страдать или нет — но редко кто выходит победителем, не оступившись прежде и не пройдя страшный путь осознания.       Тэхён наклоняется над столом и осторожно берёт письмо в свои руки, дыша надсадно, тяжело и роняя горькие слёзы. Сейчас он плачет не потому, что ему жаль себя; ему просто жаль. Король очерчивает дрожащими пальцами ровные края конверта, красную печать, собственное имя, любовно выведенное пером, и чувствует, как в груди всё начинает трепетать. Мальчишка маленький осмелился показаться из своего тёмного угла, ослушался воли королевской, пытаясь занять место в тэхёновой голове, но тот пока держит оборону, уши закрывает, стараясь не слышать чужой болезненный плач. Тэхён не чувствует никакой боли сейчас, только душащие мысли и отчаянное метание в душе, ведь он понимает, что судьба снова подкидывает ему выбор. Пан или пропал, другого не дано.       Когда Чонгук влюбил его в себя, поселился в его сердце, не прикладывая особых усилий, а потом оставил, даже не подумав, каково Тэхёну, тот упал, но с колен поднялся. Рыдал до боли ночами, молил вернуться строками на клочках бумаги, что под подушкой, мокрой от слёз прятал. А потом вроде бы собрался, попытался душу свою на замки запереть, но стоило Чонгуку появиться с распростёртыми объятиями и признаниями, которые обожгли безжалостно, Король вернулся к нему преданным псом, пусть и пытался оттолкнуть, сопротивлялся. Всё было бестолку. До самого конца Тэхён боролся с самим собой, понимая, что быть слабым — невыносимо, а быть с Чонгуком, любить его — априори ощущать себя ничтожным. Королю таким быть нельзя, у него на руках огромная империя, его драгоценное дитя, которое бросить ради одного человека ни в коем случае нельзя. Да, возможно, Тэхён родился не в той семье, и правителем он никогда не хотел быть. Он просто хотел любить, а не жертвовать своими чувствами ради страны. Но разве его кто-нибудь спрашивает? Ким Тэхён ныне не сын Леодрафта, он его мать, отец и брат, что должен грудью стоять. Это его судьба, давно написанная, и кто он такой, чтобы менять её.       Король придвигает ближе свечу и пытается разглядеть хотя бы одну-единственную букву сквозь тонкую бумагу конверта, но ничего не видит. И, может, оно к лучшему, потому что читать ему совсем не хочется: Тэхён знает, что тогда не справится с собой, как бы постыдно ни было признать это. Письмо чонгуково в его руке дрожит, сверкает расплывчатыми буквами, а Король, отбросив то в сторону, снова на спинку откидывается и, подняв лицо к потолку, украшенному уродливыми тенями, глаза жмурит от слёз острых. Тэхён ненавидит себя за то, что в его голове мелькают мысли о возвращении к тому, откуда он начал. Ненавидит за то, что в любой момент — стоит только забыться — весь пройденный путь и огромная непосильная работа над собой будут впустую.       Он закрывает глаза и думает о Чонгуке, о том, что когда-то он мог потерять его навсегда, но судьба распорядилась иначе. О том, что Чонгук его отпустить не может, думает о нём, точно думал, пока писал именно это письмо, но неизвестно, что на бумаге проклятой написано. Может, праоcвенец просит его о необходимой встрече, признания красивые пишет вновь, от которых швы на ранах заноют предательски, а, может, наоборот просит забыть про своё существование и прощается. Тэхёна подбивают на выбор старые мысли о том, что Чонгук точно выбрал бы Праосвен вместо леодрафца, у него даже идеи другой не возникло бы, ведь как Король может променять свой народ, свою землю и историю на чувства к какому-то маленькому человеку, которого завтра, может, не станет? Когда он смотрел на Чонгука, то иногда ловил себя на мысли, что хочет быть похожим на него. Наверное, сейчас пришло время.       Тэхён выпрямляется в кресле, вытирает небрежно слёзы, моргает пару раз и снова берёт письмо в свои руки. Мальчишка внутри него замер испуганно, даже боится слово против сказать, потому что Король готов. Готов убить его и медлить больше не будет, потому что чувствует: если не сейчас, то никогда. Тэхён задерживает дыхание, ощущая, как слёзы всё равно предательски обрамляют лицо, держит письмо на весу прямо над дрожащим трескучим пламенем свечи, и в следующую секунду его кончик загорается. Конверт начинает тлеть на его глазах, сжираемый чёрно-рыжим огнём, а мальчишка внутри него падает вниз, растворяясь пылью, ведь Король, наконец-то, уничтожил его, задушил своими руками, сделал то, чего раньше пытался избежать. В тэхёновых плачущих глазах отражается горящее письмо, с которым горит каждое воспоминание, каждый совместный вздох чего-то общего, что было между ними. Оно тоже умирает, догорает до угольного пепла вместе с чужими строками. Тэхён ставит точку, и чувствует, как в груди ничего больше не происходит. Не болит, не саднит и даже не жжёт — ничего. Пустота.       — Ты сделал бы так же.       Глядя на тлеющие снежинки догорающего письма, Король понимает, что назад больше никогда не вернётся.