Way To A Dream

— Твой брат отлично справляется с твоей ролью, все фанаты и журналисты от него просто в восторге. Да и ребята со стаффом тоже, ведь проблем от него куда меньше, чем от тебя. И все это заметили. В особенности, конечно, менеджер Чхве и Донхэ. Они просто обожают его, да что уж там, нашего нового Ынхёка любят все от мала до велика, — склонив голову набок, с удовольствием поведал мужчина, пристально наблюдая за реакцией сидящего на кровати Ынхёка, который... был слишком покорным и послушным в последние дни. Подозрительно милым и сговорчивым. И не только не матерился, не истерил, не хамил и не грубил, но даже позволил ему не просто коснуться себя, а вымыть и расчесать. И одеть. В простые белые трусы и футболку, купленные на распродаже в супермаркете, зато чистые и не испачканные слюной и рвотой. И все это было настолько не похоже на Ынхёка, что даже полный идиот заподозрил бы что-то неладное. А он не был идиотом и прекрасно понимал, что все это лишь притворство, очередная восхитительно лживая маска, которую решила примерить его драгоценность и которую ему теперь так хотелось снять! И именно для этого он и рассказывал Ынхёку про его брата, прекрасно зная, что близнец — его самое больное место, и совсем не изящно провоцируя его. — Я думаю, мне стоит отправить ему поздравление с успешным завершением первой недели промо. От твоего имени, конечно же. Хочешь, чтобы я написал братику от тебя пару слов? — с ухмылкой спросил мужчина, доставая из кармана еще упакованный в пластик одноразовый предоплаченный мобильный и с громким треском начиная распаковывать его. — Или ты хочешь, чтобы я придумал текст сам, как сделал это в прошлый раз? Хёкджэ понравилось, он едва не упал в обморок от счастья, когда прочитал мое послание, — все с той же усмешкой продолжал давить на самую болезненную точку Ынхёка он и — о чудо — его усилия были вознаграждены! Да, это был всего лишь мимолетный, но полный столь непередаваемо сладкой и искренней ярости взгляд, что от него пробирала дрожь. Слишком приятная, чтобы прервать эту волнующую прелюдию, предназначенную в кои-то веки лишь для них двоих. Но... впереди их ждет еще целая бесконечность подобных столь же непозволительно сладких и приятных игрищ. И они оба еще успеют пресытиться ими сполна. Но пока... Зачем прерывать то, что доставляет такое острое и бесподобное удовольствие? Ведь в том, что Ынхёку все происходящее нравится так же сильно, как и ему самому, мужчина даже не сомневался. Его драгоценности так же хорошо, как и ему, просто она еще не до конца поняла это. Маленький, глупый, заносчивый мальчишка! Но... он обожал его столь неистово в том числе и за это. А еще за его изворотливость, злость и упрямство, насладиться которым он мог сейчас в полной мере. Наконец-то не деля раздирающие его чувства и Ынхёка ни с кем в этом мире. Восхитительно. Даже лучше, чем просто восхитительно. Какое же это непередаваемое чувство — наконец-то обладать тем, чего ты желал так долго и так сильно. — Итак, что же мы напишем нашему любимому младшему братику? — распаковав телефон и включив его, задумчиво пробормотал себе под нос мужчина, наигранно хмурясь и делая вид, что он пребывает в тяжких раздумьях, хотя на самом деле он уже давно придумал текст для Хёкджэ, тот самый, из-за которого его брат наверняка впадет в очередной приступ ярости. Или не впадет. Это им еще предстоит поверить. Он неторопливо открыл мессенджер и начал набирать текст, проговаривая каждое слово себе под нос и краем глаза наблюдая за напряженно вскинувшимся Ынхёком, уже почти не старающимся строить из себя мистера Безразличие и жадно вслушивающимся в каждое его слово: — Привет, братишка... Ты же так называл его раньше, да? — оторвав взгляд от телефона, мужчина насмешливо посмотрел на Ынхёка и, получив от него в ответ лишь полный презрения взгляд, заставивший его покрыться от макушки и до пяток сладкими мурашками, вновь вернулся к сообщению: — Ты хорошо поработал на этой неделе. Я не пропустил ни одного шоу. Думаю, ты прекрасно справляешься с моей ролью. Продолжай дальше в том же духе, а я, пожалуй, отдохну еще пару недель... Может, хочешь сказать Хёкджэ еще что-нибудь? Или мне отправить его так? А может, ты хочешь передать кому-нибудь привет? Донхэ, менеджеру Чхве или своему обожаемому начальнику Ли? Они все так соскучились по тебе, или... нет? Твой братишка очень хорошая замена. Так мне еще что-то написать ему? Или отсылаем в таком виде? Немного оборванно, но вполне в твоем стиле... — Не смей... — вскинувшись и едва не шипя от злости, внезапно прервал его полный издевательской насмешки монолог Ынхёк, в глазах которого полыхали столь необузданные злость и ненависть, что это едва ли не мгновенно возбудило мужчину, уже очень и очень давно не имевшего возможности овладеть совершенным телом этого совершенного в своей неприкрытой и непокорной ярости юноши, но ничего... Скоро они исправят и это досадное упущение. К их обоюдному удовольствию, но, возможно, пока без обоюдного согласия. Однако все еще будет. Со временем. И взаимное согласие в том числе. — Что не сметь? Писать твоему брату? — ухмыльнувшись, поднялся с места мужчина и, отбросив на кресло, в котором он сидел, телефон, медленно, наслаждаясь каждым шагом и каждым всполохом злости в глазах Ынхёка, подошел к сидящему на кровати парню. — Ну же, мое сокровище, скажи мне, что я не должен сметь делать? — понизив голос до интимного, чуть дрожащего полушепота, спросил он, придвигаясь поближе к все так же пристегнутому наручниками к изголовью кровати парню, у которого не было ни единого шанса сбежать или хотя бы просто отодвинуться от него. — Так и будешь молчать? Жаль, — так и не дождавшись ответа, разочарованно выдохнул мужчина, рывком придвигаясь к Ынхёку так близко, что, кажется, даже почувствовал его обжигающе-горячее и полное все той же восхитительной ярости дыхание на своей коже. — Мне нравится твой голос, — со всей нежностью произнес он и ласково, так, словно в его руках величайшее сокровище этого мира, взял Ынхёка пальцами за подбородок и заглянул в его почерневшие от бессилия глаза. — Но еще больше мне нравится, когда ты злишься, моя драгоценность. Ты так прекрасен... — восхищенно прошептал он, чувствуя, как от этих совершенно неприкрытых, сколько бы Ынхёк ни старался притворяться и сдерживать себя, эмоций, начинает приятно покалывать кончики пальцев и болезненно-сладко тянет внизу живота. — Не питай иллюзий, твоя покорность никого не убедила: ни меня, ни тебя. Я прекрасно знаю, какой ты на самом деле. И ты сам знаешь, так просто будь самим собой и не обманывайся, моя драгоценность, — эти слова он выдохнул завороженно слушающему его Ынхёку в самые губы, а затем, зажмурившись от удовольствия, накрыл губы парня своими, затягивая его в оглушительно приятный и сладкий поцелуй, становящийся с каждым мгновением все жаднее, мучительнее, ненасытнее и болезненнее. И его не могло остановить уже ничто в этом мире: ни жалкие попытки его уже порядком ослабшей драгоценности высвободиться из его хватки, ни ее протестующее мычание, ни даже болезненный укус, которым Ынхёк впился в его нижнюю губу и который только добавил их поцелую пикантности и восхитительно металлический привкус крови, так чудесно оттенивший вкус их страсти и нежности. Подлинных. Неподдельных. Самых искренних, волнующих и настоящих. Наверное, это и есть то, что называется таким красивым и поэтичным словом «любовь».

***

— Хёкджэ, ты не спишь? — даже не удосужившись постучать, с грохотом ввалился в комнату к одногруппнику (ну, если быть точнее, ко временной замене и по совместительству брату их одногруппника) уже не слишком трезвый Кюхён, успевший отыскать под ванной свою старую заначку и ополовинивший ее. Исключительно ради того, чтобы немного взбодриться и не ехать в клуб прокисшей унылой капустой! — Я?! Что?! Нет-нет-нет, я не сплю, — буквально подпрыгнув на месте от неожиданности, резво соскочил с кровати и отрицательно замотал головой Хёкджэ, почему-то чувствуя себя под пристальным насмешливым взглядом Кюхёна преступником, застигнутым на месте преступления, хотя на самом деле он не делал ничего такого, просто лежал, лениво пролистывая случайно найденную в комнате книгу, и ждал звонка от Сыльги, которая была слишком занята или снова сердилась и обижалась, чтобы поговорить с ним сразу, и обещала перезвонить через полчаса, которые длились уже... часа два? — Вот и хорошо, — не сводя с Хёкджэ колючего взгляда, довольно кивнул Кюхён, у которого, вообще-то, был отличный, можно даже сказать прекрасно продуманный, план вторжения, за исключением одного пункта — а именно причины, по которой он вломился в комнату Хёкджэ. Однако он всегда был весьма неплох в импровизации в опасные моменты, и сейчас надеялся, что воображение и актерский талант не подведут его. — Ты что-то хотел? — чувствуя, что он не в силах больше держать эту многозначительную театральную паузу, чуть севшим голосом спросил Хёкджэ, не совсем понимая, зачем Кюхён здесь, ведь он был единственным участником SFS, кто все еще продолжал всеми силами игнорировать факт его существования, а если игнорирование не удавалось, предпочитал осыпать Хёкджэ, как и всех вокруг впрочем, своими слишком колкими и ранящими шуточками. И... пожалуй, сейчас он был для Хёкджэ самым неприятным и пугающим участником группы, и тут Кюхён в его комнате... Это было очень и очень странно. — Да-да, — судорожно стараясь придумать более-менее внятный предлог, закивал Кюхён, и... бинго! — Я раньше жил в этой комнате и забыл в ней одну очень важную для меня вещь... — озираясь по сторонам, задумчиво протянул Кюхён, отчаянно пытаясь отыскать то, что он гипотетически мог здесь забыть, но обстановка комнаты, словно назло, была на редкость аскетичной. Проклятье! Разве что... — Картина. — Что? — удивленно переспросил Хёкджэ и, проследив за взглядом Кюхёна, увидел висящую на стене в обычной фоторамке невзрачную картинку: парусник на волнах — такие обычно вставляют в пустые фоторамки в магазинах до того, как владельцы заполнят их настоящими фотографиями. И что-то подсказывало Хёкджэ, что Кюхён вряд ли горячий поклонник подобного творчества и что это, скорее всего, лишь предлог, но... для чего? К тому же Хёкджэ прекрасно был осведомлен, что Кюхён никогда, даже доли секунды не жил в этой комнате. Так что... это становилось все страннее и страннее. — Я забыл в этой комнате свою картину. Она очень важна для меня. Это подарок одной очень важной фанатки, ну ты понимаешь... — многозначительно поиграв бровями и для достоверности махнув рукой в сторону убогого парусника, но не спеша снимать его со стены, кивнул Кюхён и как бы невзначай поинтересовался: — Кстати, какие у тебя планы на вечер? Я собираюсь с друзьями в клуб и подумал, что ты, возможно, захочешь присоединиться к нам. Немного расслабиться, отдохнуть. Не переживай, обычно у нас очень весело, — как можно обаятельнее попытался улыбнуться Кюхён, вот только, кажется, его природное очарование не слишком-то действовало на Хёкджэ: — Н-н-нет, не стоит, спасибо. Я лучше останусь дома, почитаю, — отрицательно замотал головой парень, с трудом сдерживая желание шарахнуться назад и оказаться как можно дальше от Кюхёна, на лице которого буквально огромными буквами было написано, что он задумал какую-то гадость. — Ну... Как знаешь, — пожал плечами Кюхён, даже не стараясь скрыть свое разочарование. А какой ведь был отличный план: напоить Хёкджэ, разговорить его и выяснить, где прячется Хёк, пусть Донхэ и строго-настрого запретил им все это делать. Да и глупо было надеяться на то, что этот задерганный тихоня согласится на нечто подобное. Но попробовать тем не менее стоило. Ведь отрицательный результат — это, как ни крути, тоже результат. Особенно если есть такая уникальная возможность добраться до этого не перестающего разочаровывать его деревенского простачка без Донхэ. Эх, кто бы знал, как сильно Кюхён скучал по Ынхёку и злился на этого засранца, который за прошедшие две недели не утрудился даже весточки о себе подать. Эгоистичный высокомерный ублюдок. Сволочь, в которой Кюхён души не чаял и по которой правда очень-очень-очень сильно скучал. — Что читаешь? — чтобы поддержать хотя бы иллюзию адекватного диалога, внезапно даже для самого себя спросил он, но, наверное, было бы не слишком-то нормально и вежливо просто взять и уйти сейчас. — Фаулза, «Коллекционера», — нервно сглотнув, ответил Хёкджэ, думая, что Кюхёну вряд ли скажет хоть что-то это название. И этот автор. Хёкджэ бы и самому раньше ничего не сказало название этой книги, если бы пару лет назад Сыльги не заставила прочитать его эту крайне странную и совсем не понравившуюся ему историю. И он бы ни за что в жизни не стал бы перечитывать ее, если бы не так внезапно обнаружившаяся в этой комнате под кроватью потрепанная и замызганная книга и столь же внезапно не возникшее у него внутри острое желание вспомнить эту историю о ненормальном похитителе и его жертве еще раз . Настолько сильное, что пару раз Хёкджэ даже просыпался по ночам, нарушая те куцые урывки времени для сна, что оставались ему и, купив книгу в первом попавшемся приложении, чтобы иметь возможность читать ее с телефона в темноте под одеялом и никому не мешать, жадно вчитывался в строки этой волнующей его в самом нехорошем смысле этого слова и почему-то очень тревожной истории. — А... Понятно. Ну... я тогда пойду, — больше не найдя ни единого подходящего повода для беседы, пожал плечами Кюхён и, развернувшись, спокойно отправился на выход, а Хёкджэ, конечно же, даже не пытался задержать или остановить его. — Кстати, где все-таки Ынхёк? — попытавшись сыграть на факторе неожиданности, уже стоя в дверях, резко обернулся к Хёкджэ гитарист SFS. — Я не знаю, — изумленно выдохнул Хёкджэ, не совсем понимая, что здесь и сейчас происходит, и так и остался стоять плохо соображающим столбом посреди комнаты даже после того, как ведущий себя сегодня крайне странно Кюхён, напрочь позабывший о дорогой его сердцу картине, за которой он якобы и пришел, вышел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой двери. И пытающийся понять, что же это такое сейчас было, Хёкджэ, возможно, так бы и простоял здесь час, а может быть, даже два, но его вернул в реальность резкий звук входящего сообщения, которое, если верить неприятной болезненной игле нехорошего предчувствия, воткнувшейся в его сердце, могло прийти лишь от одного человека...