Музыкальный Дом

Балтимор, Май У нее было всего два часа между занятиями, и она потерялась. Объезжая квартал Куртис Бэй и вцепившись в руль, Эбигейл повторяла одними губами: «Пеннингтон Авеню четыре-восемь-три-один. Пеннингтон Авеню. Пеннингтон…» — Да ебись оно все! — Она хлопнула по облупившейся коже руля с досады и остановила машину. Первое же задание от шефа, и так лохануться. Ну нет у нее сейчас денег на новый смартфон, что, бумажные карты из магазинов исчезли? Дура, вот же дура. Кроуфорд не даст ей второго шанса, он вообще никому вторых шансов не дает. Он позвал-то ее только потому, что у нее лучшие результаты на потоке и А с плюсом по бихевиористике за прошлый семестр. Чтобы написать итоговое эссе, она спала по четыре часа в день целую неделю, и теперь все коту под хвост. С таким прошлым, как у нее, ее ждет работа секретарши. Все, как предсказал Крендлер, этот зализанный ублюдок, выдавший ей приз за первое место по стрельбе неделю назад. Женщине в ФБР требовалось быть втрое-вчетверо лучше обычного агента. У нее не могло быть слабостей, иначе из академии Эбигейл попадет на офисную работу и больше никогда не увидит место преступления — только по фотографиям. Ее просто не пустят, кроме как через постель начальника департамента юстиции, который любит «симпатичные попки». Мудак. Озабоченный хуесос. Эбигейл нравилось материться. Она никогда не позволяла себе, пока жила дома, но в общежитии маты воспринимались как знаки препинания. Они помогали ей прийти в себя. Соберись. Ты не для того пахала целых два года, чтобы какой-то уебок в костюме, пытающийся залезть всем под юбку, указывал, что тебе делать. Соберись! Эбигейл вышла из машины, хлопнув дверью, и вдохнула свежий холодный воздух. У нее осталось всего полчаса, а затем ее ждали семьдесят миль по дороге обратно в кампус на лекции Брёнера в морге. Нет времени на сомнения. Пеннигтон Авеню пересекалась с Черри-стрит, и Эбигейл, печатая шаг, устремилась к угловому дому. Ни магазинчика, ни прохожего в пределах видимости, но она не отчаивалась. Если понадобится, она постучится в каждую долбанную дверь, чтобы ей подсказали, где нужный ей кондоминиум. На углу белого дома оказалась черная дверь, сверху висел разбитый фонарь, а чуть правее — почтовый ящик с цифрами четыре, восемь, семь, один. От облегчения она нервно рассмеялась. Господи, она спасена. Она поднялась по ступеням и постучалась. Здесь жил тот, кто был нужен ей позарез и чье личное дело до сих пор валялось у нее на заднем сидении. У нее было всего двадцать минут в столовой, чтобы быстро пробежаться по фактам, но даже они впечатляли. Уилл Грэм. Возраст — тридцать четыре года, родился в Луизиане, Новый Орлеан. Родители — Марта и Эдвард Грэм. Когда ему было два года, его мать попыталась утопить мальчика в ванне, но ей помешал отец, рано вернувшийся с работы. В потасовке он убил жену, и два месяца спустя суд признал Эдварда Грэма невиновным по статье «непреднамеренное убийство». В возрасте двенадцати лет Грэма обвинили в смерти соседского ребенка, вина не была доказана, но отец увез его из Нового Орлеана. Они колесили по штату, нигде надолго не задерживаясь. О новых убийствах или обвинениях не было информации, пока в возрасте пятнадцати лет Грэм не потерял отца в инциденте с пожаром. Их дом внезапно загорелся посреди ночи, протокол пожарных подтвердил факт поджога, виновных не нашли. После этого Грэм попал в психиатрическую лечебницу Западной Луизианы, где провел все время вплоть до совершеннолетия. В восемнадцать он вернулся в Новый Орлеан, поступил в Полицейскую академию и закончил ее с отличием. Далее значилась безукоризненная служба в полицейском участке и повышение до детектива убойного отдела. На этом его светлая полоса снова закончилась, если ее вообще можно таковой назвать. С лучшими показателями раскрываемости дел его назначили на дело о «Сотне» — знаменитом убийце, чьи жертвы находили по частям по всей стране, включая границу с Мексикой. Два месяца спустя «Сотня» был схвачен, а Грэм сначала попал в больницу с тяжелыми ножевыми ранениями, а затем — в психиатрическую больницу Вашингтона. Его выпустили полгода спустя, однако на службу он уже не вернулся и исчез со всех радаров. Официально. Неофициально на него было заведено второе дело размером с огромный том Оксфордского словаря. Отрицательные характеристики со школ, где преподаватели жаловались на его неусидчивость и агрессию. Протоколы дела со смерти семилетнего Нэйтана Льюиса на железнодорожных путях, а также самая большая история болезни, которую когда-либо видела Эбигейл. Казалось, каждый психиатр, лечивший Грэма, решал, что уж он-то раскрыл тайну его недуга, внося свою лепту к впечатляющему списку его психических заболеваний: мания, паранойя, полное истощение, галлюцинации, эпилепсия, бредовое состояние, психический срыв, депрессия, попытка самоубийства и даже слабоумие. Его лечили то шоковой терапией, то стероидами, то инсулиновой блокадой. Прописывали ледяные ванны и полную изоляцию. Последняя запись говорила о «необратимом повреждении мозга», и, судя по всему, Эбигейл ждала встреча с овощем. Сначала на ее стук никто не ответил. Она безропотно ждала несколько минут, как вдруг дверь открылась и на нее уставилось красивое, но безжизненное мужское лицо. — Добрый день, мистер Грэм. Эбигейл Хоббс, ФБР, могу я с вами поговорить? Она воспользовалась несколькими секундами молчания, чтобы его рассмотреть. Грэм определенно был похож на свою фотографию с досье, только бледнее и с недельной щетиной, медленно превращавшейся в короткую бороду. Он был одет в футболку и домашние штаны, ноги — босые. — Покажите удостоверение, — произнес Грэм хриплым голосом без единой интонации удивления или досады. Хороший знак? Эбигейл достала из нагрудного кармана свеженький, только что из типографии пропуск и подняла к его глазам. Они единственные двигались на его лице, кроме губ, доказывая, что перед ней не манекен, а реальный человек. — Стажер. — Да, сэр. — Алана предупредила, что ФБР пришлют кого-нибудь, но не сказала, что это будет стажер. — Доктор Блум? Эбигейл от удивления чуть не выронила пропуск: на холодном ветру залива пальцы быстро замерзли, и она, убрав пропуск в карман, спрятала руки в рукава. Надеяться, что Грэм пригласит ее в дом, явно не приходилось. — Вы знакомы? — Она была моим психиатром. — Вам нужен был психиатр? — Каждому иногда требуется психиатр, — увильнула она от ответа, радуясь, что он до сих пор не захлопнул дверь у нее перед носом. — Значит, вы на хорошем счету. Лучшая из лучших, — произнес Грэм, будто размышляя вслух и одновременно скользя взглядом по ее фигуре. Его не интересовала ее привлекательность, он как будто запоминал отличительные углы и плавные линии человеческого тела, чтобы в будущем распознать Эбигейл среди остальной людской массы. Как обычные люди запоминают улицы и дома. Мебель. — Что вам нужно? — Поговорить. Возможно, спросить совета. Пропал человек. — Я не занимаюсь делами о пропавших. — У меня другая информация. — Зачем вы это делаете? — Что? Эбигейл думала, что он спрашивал о расследовании, но он уточнил: — Переступаете с ноги на ногу и вжимаете голову в плечи. Вам холодно или вы хотите в туалет? Эбигейл открыла рот, на мгновение потеряв дар речи. Он что, совсем больной? — Первое, — она решила не дерзить своему единственному шансу. — Почему же вы так легко оделись? — Я на машине. Она вон там, за углом. — Эбигейл кивнула в сторону тротуара. — Не рассчитывала, что придется так долго стоять на улице, — может, она добавила чуть-чуть сарказма, но только потому, что уже начала стучать зубами. Грэм задумчиво посмотрел на нее, а затем приоткрыл дверь шире. — Вам следовало сказать раньше. Проходите. Они поднялись на второй этаж по узкой, скрипящей лестнице поблекшего белого цвета и зашли в небольшую квартиру. Честно говоря, для шарлатана, зарабатывающего своими видениями, Грэм жил возмутительно скромно. У Эбигейл появилось неприятное ощущение стерильности. У него была светлая большая комната: в одном углу односпальная, железная кровать, в другом — стол, стул и холодильник. Неужели все его вещи уместились в один шкаф с антресолями? Забрав по пути из ящика почту, Грэм разложил письма и счета в две стопки и сел на край аккуратно застеленной кровати. — Что вам нужно? — Агент Кроуфорд хочет привлечь для консультирования гражданских, которые обладают, — Эбигейл сделала неловкую паузу, подбирая слова, — необычными способностями. Ну, знаете, медиумы, предсказатели, экстрасенсы. Не то чтобы ФБР не справлялось со своей работой, но, если у нас есть шанс ускорить раскрытие дел, мы обязаны этим воспользоваться. Вы — наш лучший кандидат. — Вы подготовили какой-нибудь тест? Эбигейл не ожидала, что он так быстро перейти к делу. — Да, я… — она достала из кармана пенал, подошла к столу и выложила на стол один за другим из целлофановых пакетиков несколько карандашей, ручек и скальпель. — Вот. — Что я должен с ними сделать? — Скажите все, что узнаете. Грэм встал и подошел к столу. Эбигейл ожидала отговорок: луна не в той фазе, звезды не сошлись или магнитные бури мешают ему увидеть за гранью реальности. Ничего подобного, Грэм едва коснулся каждого предмета и остановил руку над скальпелем. — Что вы делаете? — Эбигейл распахнула глаза, когда он внезапно рассек себе палец лезвием и слизал кровь с кромки хирургического ножа. — Новый хозяин обязан накормить клинок собственной кровью, чтобы тот не предал его во время боя. — Грэм облизнул губы и уверенно заявил: — Этот никогда не пробовал крови до нынешнего дня. Он не спросил, угадал ли. Эбигейл удивленно моргнула. — И что же им делали? — Точили карандаши. — А остальное? — Вы купили в магазине по пути сюда. Грэм оставил скальпель на столе, сев обратно на кровать. Эбигейл замерла, не зная, что сказать. Она не верила в сверхъестественное, предполагая, что Грэм просто умный, внимательный аферист. Может, с эйдетической памятью и хорошим знанием психологии, но все еще аферист. Реальный же Грэм выглядел как псих. Вел себя как псих. Его стены — без единой картины. Ни звука радио, ни телевизора, ни компьютера. Обычный дисковый телефон на тумбе. Книги, перевязанные бечевкой на полу с наклейками библиотеки. Человек не мог жить в настолько пустой квартире. Где хотя бы занавески на окнах? Чем он вообще занимается? Тишина Грэма не смущала, он сидел и терпеливо ждал ее вопросов. — Как вы называете… — Эбигейл замялась, — то, что вы делаете? — Психометрия. — Но психометрия — это же тесты, вроде проверки АйКью. — Психометрия — это изучение измерения способностей мозга. Я просто использую ту часть, которая у большинства неактивна и обычно вымирает вместе с нейронами во время взросления. — Почему же она не вымерла у вас? — Травматическое происшествие в детстве. Меня пыталась утопить собственная мать. Обычно люди избегали говорить о прошлом, особенно если там была хотя бы половина того, что пережил Грэм, а он сидел и смотрел на нее безжизненными глазами. Как говорящая кукла. Эбигейл поежилась. — Доктор Блум, когда рекомендовала вас, сказала, что вы способны рассказать о прошлом любого предмета или человека. Это так? Впервые за их разговор на его лице отразилось замешательство. Грэм кивнул. — Но для полного погружения мне придется прекратить принимать лекарства. — Какие вы принимаете? — Раствор хлорпромазина, новокаина и натрия хлорида. Лекарства для буйнопомешанных. Втягивать его в расследование уже не казалось такой уж хорошей идеей. — У вас есть надзиратель? — Барни Мэттьюс, санитар из местной психиатрической клиники. Он навещает меня каждую неделю и отчитывается Алане о моем состоянии. — Какая дозировка? — Один грамм за четыре дозы внутримышечно в течение дня. Она уставилась на него, как на привидение. Невозможно. Грэм должен был пускать слюни, а не функционировать, как обычный человек. Со странностями, конечно. У него выработалась сопротивляемость к нейролептикам, и на это уходит не просто пара месяцев. Сколько лет это продолжается, черт подери? — Что будет, если вы перестанете принимать? — Учитывая мой рост, вес и возраст, до полного очищения понадобится около месяца. — Что случилось последний раз, когда вы перестали принимать? — За последние шесть лет такого не происходило. С момента попадания в психбольницу Вашингтона. Эбигейл сложила руки на груди, чувствуя себя хуже некуда. Грэм не предложил ей сесть или воды, не спросил, почему такая молодая и красивая девушка решила пойти в академию ФБР. Не сказал, что это опасно. Грэм абсолютно ничем не интересовался просто потому, что не знал, что такое интерес. Чем обернется для него отказ от лекарств? И на что она пойдет, лишь бы получить должность агента? — Вы могли бы помочь следствию. — Чем? — Три месяца назад пропал человек. У ФБР есть подозрение, что он обладает информацией по нескольким убийствам, — она старалась не врать и одновременно не саботировать эксперимент. — Его дом здесь, в Балтиморе, и, используя ваши способности, мы могли бы попытаться его найти. Его или его тело. — Я же сказал, что не занимаюсь пропажей людей. Эбигейл тяжело вздохнула. Ладно, пришла пора пустить тяжелую артиллерию. Ее чутье подсказывало, что не зря Грэм из всех профессий пошел в полицейские. — Вместе с доктором Лектером пропал наш агент по имени Мириам Ласс. Возможно, вы единственный, кто способен спасти их. Она достала из кармана фотографию, которую специально выбрала из альбома Ласс в доме ее родителей в Роквилле. На ней Ласс была еще времен академии вместе с младшей сестрой, и они обе улыбались, глядя в камеру. В летних одинаковых футболках и следами от шоколадной пасты вокруг рта. — Это ее сестра Крис, ей сейчас двенадцать. Первое правило — визуализируй жертву и покажи, что у нее тоже есть семья, которая ее любит и ждет. Второе — дави на слабость без капли жалости. — Я не знала Мириам, но у нее лучший послужной список как у женщины-агента. Честно говоря, мне до нее еще расти и расти. Ласс числится в розыске уже около месяца, у нас нет ни малейшей зацепки, где ее искать, и ее родители уже отчаялись. Мы еле уговорили их перестать прочесывать улицы и ночлежки в надежде, что она найдется. Может, вы могли бы просто взглянуть на дом? — Может занять некоторое время. Грэм не сказал «нет», и Эбигейл еле удержалась от победного возгласа. — Я вам его раздобуду. Отчет Кроуфорду она отправила тем же вечером, но звонка от него так и не дождалась. Наверное, у него и так хватало забот, но чувство обиды еще долго не давало уснуть. Утром, стоило ей переступить порог академии, ее вызвали в его кабинет. Она поправила хвост, вытерла пот со лба — пробежка вышла напряженная — и зашла в стеклянный кабинет с идеально прямой спиной. Вести себя профессионально — лучший способ растопить лед в его сердце, потому что больше всего Джек уважал таких же трудоголиков, как и он сам. Кроуфорд сидел за столом. Его круглая массивная голова, как у теленка, сразу переходила в широкие плечи и мощные руки. На этом с добрым животным сравнение заканчивалось, потому что его карие, влажные глаза уставились на нее без грамма симпатии. — Хоббс, — он замолчал, и она с трудом подавила желание сразу начать извиняться. — Да, сэр. — Напомните мне, какое я вам дал задание. — Найти Уилла Грэма, проверить его способности и заручиться согласием на сотрудничество. — Тогда что это такое? — Кроуфорд брезгливо поднял ее отчет, как использованную туалетную бумагу. — «Может представлять угрозу для себя и окружающих», «принимает сильнейшие антипсихотропные препараты», «необходима дополнительная консультация с психиатром». Я спросил вашего мнения, Хоббс? Эбигейл задушила в себе нарастающую обиду. — Нет, сэр. — Что значит, он требует больше времени? — Он держал в руке скальпель доктора Лектера, но не смог сказать, убийца он или нет. — Он знал, что им точили карандаши. — Да, но разве мы уверены, что Лектер использовал его только для этого? — она специально использовала «мы», чтобы показать, что она на его стороне, и перевести его гнев в полезное русло. — С Лектером ни в чем нельзя быть уверенным. — Возможно, Грэму понадобится пробыть в доме больше, чем один день. Кроуфорд сложил руки в замок и тяжело вздохнул. — На время расследования его имущество и счета арестованы. Адвокат Лектера добился неприкосновенности офиса и медицинских записей, и его дом — единственное, что у нас есть, пока числится местом преступления. Сколько ему нужно? — Я не знаю, сэр. — Он и правда этот… — Джек махнул рукой, — медиум? Только честно, Хоббс. Я не желаю подставлять шею под идиотские мистификации. А если прознают журналисты, от нас вообще живого места не оставят. Для него же лучше, если он настолько хорош, и мы рискуем не зря. — Вы не доверяете доктору Блум? — нахмурилась Эбигейл. Ей казалось, для него она — единственная женщина, кто вообще имеет право голоса среди коллег. — Алана так же эмоционально вовлечена в это дело, как и я, и я не могу полностью доверять ее суждениям. Между ней и доктором Лектером были довольно… близкие отношения. — Это не мое дело, сэр. — Если Грэм увидит это своим магическим чутьем, будет твоим, — жестко оборвал ее Кроуфорд. — Мне нужно знать все, что он нароет. Даже если это будет список по минутам, как Лектер мочился в туалете. Ты меня поняла, Хоббс? — Да, сэр. — Когда ты его повезешь? — После двух, сэр. У меня как раз будет перерыв. — Тогда жду звонка. Это мой личный телефон, так что звони в любое время. — Кроуфорд протянул ей визитку. — А теперь марш на занятия. — Всего доброго, сэр, — она кивнула и вышла из кабинета, чувствуя себя выжатой как лимон, а день только начался. Пока Грэм собирал вещи, она пила свой остывший кислый кофе. Он предложил ей воспользоваться его холодильником, чтобы найти что-нибудь перекусить, и Эбигейл с ужасом обнаружила на полках замороженные пакеты с полуфабрикатами и полный ящик яблок. Дверца, как и почти весь холодильник, не использовалась вовсе. — А нормальная еда? Грэм достал из шкафа четыре одинаковые серые футболки и уложил в сумку. — Мой рацион полностью удовлетворяет мои потребности. — Соль? Сахар? — Я получаю сахар из яблок. Фруктозой. — С ума сойти. Ну, а кофе? Чай? — Два литра воды в день вполне меня устраивают, — он кивнул на бутыль, стоящую под кухонным столом. Следом за одеждой Грэм уложил стопку полотенец, зубную щетку, пасту, мочалку и пять брусков мыла, Эбигейл бесцеремонно взяла один в руку. Без рекламного стикера, просто прозрачная упаковка и номер. Она поднесла мыло к носу. — Где вы его взяли? — Мой надзиратель привозит каждую неделю из больницы вместе с лекарствами. — Оно больничное, — Эбигейл снова вдохнула странный запах. Она так привыкла к своему с карамелью, что сначала даже не смогла понять, что ей это напомнило. Лаборатория в академии, где все патологоанатомы пользовались формалиновым мылом. Грэм дождался, пока она положит брусок обратно в сумку, и застегнул молнию, избегая любого физического контакта. — Это все? Вы больше ничего не возьмете? — Я могу взять еду. — Нет-нет, — она замахала руками. — Я буду приезжать каждый день и, если не доверите покупать по списку, свожу в ближайший супермаркет. Сейчас вы на полном попечении ФБР. Можете даже заказать австралийских раков или лягушачьи лапки. — Зачем? — Уилл уставился на нее по-детски большими глазами. — Попробовать? — предположила она, растерявшись. — Все белки и необходимые ферменты я получаю из куриного мяса. Плюс курс витаминов. В австралийских раках нет необходимости. Эбигейл посетила жуткая мысль. — Мистер Грэм, вы что, не заказываете еду на дом? Он несколько раз моргнул и отвел взгляд. — Я знаком с услугами доставки. — Вы вообще никогда не заказывали?! Даже когда работали полицейским? Я думала, копы только и живут на бистро и пончиках. — Я брал с собой. Домашняя еда экономит до трехсот долларов в месяц. — Едрить-колотить, — вырвалось у нее. — Знаете, к черту. Вот как мы поступим: сейчас я вас отвезу, затем у меня занятия до шести, а потом я вернусь, и мы с вами что-нибудь закажем. — Вы студент академии, — напомнил Грэм. — Насколько я помню, график у вас довольно плотный. Эбигейл и сама понимала, что мужчине за тридцать вряд ли нужна сиделка, но ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала — Грэм остро нуждался в честности и открытости, в защите и одобрении, особенно сейчас, когда чужие эмоции для него были заперты лекарствами и он постоянно бросал на нее взгляды, проверяя ее микромимику. — А еще у меня три соседа в общежитии, где невозможно заниматься без наушников. Или вы против компании? Грэм медленно покачал головой. — Вы меня не боитесь? — Я умею постоять за себя. Мы и так будем тусоваться вместе в течение дня между моими занятиями, по-моему, нам лучше сразу подружиться. Как думаете? Судя по выражению лица, Грэм знал термин «тусоваться» только по словарю. — Я настаиваю, чтобы вы оповещали свое начальство каждый раз, когда будете меня навещать. — Вы беспокоитесь обо мне? — на секунду ей показалось, что она увидела отблеск какой-то эмоции в его глазах. — Алана приостановила лечение, пока я занимаюсь этим делом. Эбигейл удивленно замерла. — Вы берете ампулы с собой? — Нет. Это значило, что он собирался помочь ей с делом во что бы то ни стало. Ей бы обрадоваться, но Эбигейл почувствовала укол совести. Выключив счетчики, Грэм сдал ключи домовладельцу, и они поехали в центр города. Некоторое время в машине царила тишина, и, боясь, что шум будет раздражать ее молчаливого пассажира, Эбигейл даже радио не включала. — От вас потребуют полный отчет того, что вы увидите. У вас есть блокнот или ручка? Можем заехать по пути в магазин. Грэм ничего не ответил и вытянул руки на весу. Пальцы дрожали как при Паркинсоне. — Оу. Черт. — Смешивание разных лекарств порой дает неприятные побочные эффекты. Больше она не пыталась завести разговор, и спустя двадцать минут они приехали в фешенебельный район Гилфорд, состоящий сплошь из особняков и поместий. Эбигейл припарковалась возле одного из двухэтажных домов. Грэм вышел из машины, и она, опустив окно, перегнулась через пассажирское сидение. — Эй, возьмите. Это мой диктофон. Мне он сейчас все равно не нужен, а вы сможете записать все, что придет в голову. Только посмотрите на этого монстрилу, работы у вас ого-го. — Спасибо, — он прижал диктофон к груди, будто собираясь защищать его ценой своей жизни, и серьезно добавил: — Сообщите начальству, что вам нужно табельное оружие. Без него сюда не возвращайтесь. — Посмотрим, что смогу сделать, — она ухмыльнулась, закрыла окно и уехала в сторону академии. — Сейчас двадцать две минуты четвертого, третье сентября, Балтимор, и меня зовут Уилл Грэм. Он поставил диктофон на паузу, осматриваясь. Уилл занимался этим далеко не первый раз. Людям требовалось время, чтобы свыкнуться с его даром, навешивая на него много пустой ненужной работы. Даже если половину из того, что он скажет, ФБР и эта девушка-стажер уже знали, им нужен был сам факт, что он узнал информацию не от них. Что он использовал свои способности. Настоящие вопросы начнутся потом, сейчас же Уилл стоял перед раскиданным пазлом, чьи кусочки еще надо было найти. Справа возвышалось бывшее здание баптистской церкви, сейчас отданное под благотворительное «Общество по защите коренных растений». Их табличка стояла прямо на газоне. Уилл взглянул на дом, прятавшийся одним боком в тени церкви, а другим — за деревьями. — Район старый, начала девятнадцатого века. Каждый дом был построен по заказу одной из старых фирм. Судя по расположению соседних домов, Гилфорд — проект конторы Олмстеда. Хозяин выбирал дом очень тщательно, следуя внутренним очень строгим критериям. Уилл кинул взгляд на соседские фасады, некоторые были кремового цвета и окружены цветущими вишневыми деревьями. По сравнению с ними, этот дом словно пришел прямиком из английской глубинки. — Ландшафт разработан в момент постройки дома для иллюзии обособленности. Не слишком близко, не слишком далеко от соседей. Вижу кипарисовик туевидный и низкую крону черного ореха. Оба дерева посадили здесь лет сто назад, орех намного выше самого дома. Думаю, двадцатые годы. Уилл приостановил запись. Не то чтобы он действительно разбирался в ландшафтах, просто знания оставались в нем, как рукописные талмуды в огромной библиотеке. С самого раннего детства, как только у него появились трудности с общением, Уилл почти все время посвящал книгам. Не сказкам и захватывающим историям, где нужна была фантазия, а фактам, которые можно было проверить. А что еще, кроме зданий на улице родного города, стояло незыблемо веками? Нувель Орлеан, вот как назвали французы его родной город. Даже сам Наполеон называл эту землю частью Франции, однако отдал ее, чтобы Соединенные Штаты не вмешивались в завоевательную войну. Уилл до сих пор мог по памяти воспроизвести каждый квартал и улицу, но, к сожалению, он не помнил, что тогда чувствовал и что заставляло его возвращаться к любимому кафе отца, где пахло кофе с цикорием и играл джаз. Как вообще пахнет кофе? Он уже давно не мог вспомнить многие мелочи, которые раньше казались очень важными. Он поднялся по ступеням к кустам возле парадного крыльца и наклонился к белесым листьям. — Возле входной двери растет линдера бензиона или дикий душистый перец. Цветы желтые, запах, — он вдохнул, — слабо-лимонный. Кто-то регулярно срезал листья, цветы и ветки. Садовники так не делают. Хозяин дома… — Уилл коснулся среза и вспомнил странное ощущение от вчерашнего скальпеля. — Хозяин дома явно разбирается в растениях и использует их для чего-то. Готовка. Или лекарства. Раньше он мог улавливать чувства, сейчас же эмоции были в его мертвой зоне, и он не мог сказать, заботился хозяин о растениях с любовью, или это был профессиональный интерес. Низкие декоративные кусты Уилла не заинтересовали, их явно подстригал садовник, последний раз — больше месяца назад. Он сделал несколько шагов назад и задрал голову. — Дом в колониальном стиле, характерном для среднеатлантических штатов. Форма прямоугольная, фасад симметричный, парадное крыльцо с колоннами. Два этажа, двускатная крыша. Отделка из камня и деревянных реек. Дом для одной семьи. Для одной семьи? Уилл не чувствовал детского присутствия: хаотичных всполохов, путаницы и ярких пятен. От дома веяло чем-то традиционным, ритуальным, даже цикличным. Как от церкви по соседству. — Хозяин — мужчина, лет за сорок. Если с ним жила женщина, то ее влияние на дом несущественно. Дом одного человека, — зачем-то уточнил Уилл, вспомнив место, где они с отцом жили в Новом Орлеане. Их дом тоже был в колониальном стиле, построенный под влиянием французов, с большой мансардой и белыми греческими колоннами с каннелюрами. Старый, приземистый, обветшалый, их дом тонул в ползучем плюще пурпурной вистерии, желтой виргинской «ползучки» и темно-красной бугенвиллии. Летом запах цветов одурманивал, стрекотал и жужжал пчелами. Когда мама умерла, отец перестал следить за домом, и сейчас тот, наверное, покрыт мхом до самой крыши, если не полностью разрушен. Уилл тряхнул головой. С последней дозы прошло уже больше двенадцати часов, и он стал замечать, что его сознание куда-то уплывало. Пока это были воспоминания, он ничего не имел против. Главное, что не дурманящие фантазии со вкусом холодной, медной монеты под языком. Он достал из кармана ключ и провернул в замке. Ручка под ладонью плавно опустилась вниз, и двойные красные двери неслышно отворились от небольшого толчка. Уилл просунул голову, оглядываясь по сторонам. У него не было причин опасаться чего-либо, но его тело словно имело на этот счет совершенно другое мнение. Через прикосновение он ощутил веяние истории — века, окропленные страданиями и кровью, как если бы он стоял перед старой темницей. Боковые окна с белыми занавесками пропускали достаточно света, чтобы Уилл смог осмотреть закрытый вестибюль. Ветер, попав в помещение, всколыхнул занавеси. В его доме на болотах тоже были занавески. Желтый тюль, истлевший, изорванный, с запахом камфоры, смерти и янтарными, безумными солнечными лучами за грязным окном. Уилл зашел, прикрыв за собой дверь, и коснулся нежной материи. Успокаивающее холодное стекло и отблеск пасмурного дня. Стоило его пальцам коснуться шелковой вуали с тончайшим цветочным узором, как где-то в глубине дома прозвенели колокольчики. Он замер, но звук больше не повторился. Его никогда не приглашали в чужой дом. Ни разу в жизни. Технически, даже сейчас он находился в доме без ведома хозяина. Не было в мире места, где ему когда-нибудь будут рады. Без торазина в крови он давно бы уже мучился мигренью и депрессией, и Уилл догадывался, что к концу недели именно это его и ждет. Он открыл дверь. — Расположение комнат классическое для колониального стиля. Сейчас я в фойе, довольно необычной октогональной формы. Арка, скорее всего, ведет к центральной лестнице, а справа и слева от нее находятся жилые помещения. Если планировку не изменяли, спальни должны быть наверху. Уилл открыл рот и тут же захлопнул, выключив диктофон. Положив сумку на ближайшее кресло, он снова осмотрелся. Что-то спугнуло его мысли. — Стены отделаны деревом, что тоже вполне укладывается в колониальный стиль, но выбор цвета: синий для реек, кресел и ковра в сочетании с черным и золотым — довольно странный. Учитывая большое пространство, это несильно бросается в глаза. Окно слева дает достаточно света в дневное время суток, а ночью… Комната вокруг Уилла резко потемнела, зажглись настенные светильники. В камине с мраморной облицовкой вспыхнул огонь, тени от решетки с вплетенными вазами и цветами сделали синий цвет на стенах еще глубже и темнее. Огненные всполохи отразились на золотистом тиснении подушек и цветочном узоре ковра — горький мед в обрамлении иссиня-черной ночи. Уилл моргнул, фойе снова выглядело вполне невинно под слоем пыли. Он подошел к окну и коснулся хрупких, мертвых лепестков белых рододендронов. Включив диктофон, он несколько секунд молчал, прежде чем произнести: — Абажуры в фойе на светильниках расставлены для акцента на картинах. Основная цель — затемнить углы комнаты. Создать определенную атмосферу. Сомневаюсь, что в других комнатах иначе, скорее всего, неоготика. Отделкой дома не занимались посторонние дизайнеры. Хозяин прекрасно разбирается в стилях, он разбавил тяжесть готики живыми белыми цветами, спрятав среди них ядовитые. Но зачем? Он сделал паузу, услышав где-то в глубине дома тиканье часов. — Подмешанная в еду наперстянка может вызвать сердечный приступ, — последнюю фразу кто-то произнес вместе с ним на полтона ниже, и Уилл обернулся. Он все еще был один. В этом был его дар. Порой он не мог отследить, откуда приходит к нему знание, он просто знал. Знал, какие деревья и кусты растут в Мэриленде, что все растения, какие он здесь видел — морозостойкие и не требуют особого ухода. Знал, что при необходимости этот дом мог выглядеть как гладкое, темное нутро огромного животного, готовое в любой момент съесть непрошеного гостя. Такого, как Уилл. Он осторожно сел на краешек кресла, положив сумку к себе на колени. Ему нужно было подумать. — Мистер Грэм! Мистер Грэ-эм? Как в жопе у негра. Эбигейл зашла в дом, в нос ударил запах пыли и затхлости. Она неуверенно сделала несколько шагов по плиточному полу, развернулась и увидела темный силуэт в кресле. — А-а! Она чуть не выронила пакет с едой и, чтобы не упасть, сделала два шага назад. — Мисс Хоббс? — раздался слабый голос. — Грэм? — Эбигейл сложила пакет на пол и включила ближайший светильник. Ее сердце до сих пор стучало где-то в горле. Грэм сощурился, сидя в кресле. — Вы чего тут делаете?! — Вы меня привезли. — Не в смысле здесь, а здесь. Я думала, вы уже распаковались и осмотрели дом. Уже восемь вечера. Как вы собираетесь помогать делу, если все время будете сидеть в прихожей? Казалось, Грэму эта мысль даже в голову не пришла. — Здесь все не то, чем кажется. — В смысле? — Дом. Он не то, чем кажется. Эбигейл нахмурилась. Пространные философские разговоры не были ее сильной стороной. Может, его что-то напугало? Шумы в доме? Она прошла в арку в коридор и по ступеням попала в какую-то большую комнату. — Не выдумывайте, вам не грозит никакой опасности. Тут совсем неплохо. Богачи, конечно, всегда с причудами… — она нащупала возле двери переключатель и дернула его вверх. — Едре-ена мать! Комната была раза в три больше ее собственной. До уровня колена стены были отделаны деревом, а дальше шли обои цвета зеленой травы. Огромное жерло камина выглядело как дупло исполинского дуба, в центре стоял серый диван, стол и пара изумрудных кресел. Да здесь можно в волейбол играть! — Я не знаю, что вам там показалось, Грэм. По мне, так хозяин дома показушный хрен с понтами до самого западного побережья. Это что, черепа животных? Ее взгляд привлекли знакомые очертания. В охотничьем домике отца до сих пор висела невероятная коллекция рогов: от спелых, полтора метра шириной взрослого лося до совсем молоденьких рожек — их называли панты, и они славились своими целебными свойствами. Гаррет всегда использовал каждый дюйм туши, пуская шерсть, кости и обломки рогов на украшение комнат, на черенки ножей, вешалки для платья, ручки для палок, пуговицы и другие галантерейные предметы или, наконец, для выварки клея, которым подновлял охотничий домик в лесу. Как только он научил Эбигейл охотиться, стену украсили и ее собственные трофеи — они все еще там, на чердаке, в пыли. Она не возвращалась в хижину уже больше года. Черепа и голова оленя на стене были прекрасного качества, уж в таксидермии она знала толк. — Хорошо обработали. Рядом с ней вдруг оказался Грэм, неслышно подойдя сзади. Он положил руку рядом с ее ладонью прямо на белый гладкий лоб. — Он сделал их сам. Казалось, его глаза смотрели куда-то сквозь реальность. Может, он просто врал, но на этот раз Эбигейл могла его проверить. В обработке костей она разбиралась, как никто. — Ножом? — Он срезал только веки, остальное снял голыми руками. — Мозг? — Взболтал проволокой и вынул пинцетом. Затем промыл водой. Ладно, в этом он не ошибся. Настоящий мастер действительно бы свел к минимуму скобление ножа по кости, предпочитая всем инструментам чувствительные пальцы. Отец тоже так делал, и они могли провести целые выходные лишь вдвоем, охотясь, обрабатывая шкуры или занимаясь поделками. Ох уж эти «счастливые времена». Эбигейл тряхнула головой. — Вываривал полностью вместе с рогами? Лицо Грэма разгладилось, он прикрыл глаза, будто мечтая наяву. — Это был эксперимент, — его голос обрел музыкальную интонацию, как у актера, слегка спотыкаясь на глухих согласных. Эбигейл не помнила, чтобы слышала у него акцент. — Для варки пригодился бойлер с индикатором температуры. Для отбеливания — два раствора с разным соотношением аммиака и перекиси. Череп барана вышел пробным, к сожалению, зубы отвалились, зато африканская антилопа получилась гораздо лучше. Эбигейл проверила соседний череп на подставке. Верхняя челюсть действительна была с зубами без единого следа клея, но лучше него был только маленький череп олененка в центре. Грэм повернул к ней голову и открыл глаза. Не понимая, почему, Эбигейл отшатнулась. Она уже видела этот взгляд, после него отец обычно отправлялся на охоту. За людьми. — Грэм? Он моргнул и убрал руку с черепа. — Мисс Хоббс, вы когда-нибудь боялись чего-либо, что не могли объяснить? — Конечно. — А я нет. И это чувство для меня в новинку. Он отодвинулся от нее и тут же ссутулился, мрачно проговорив: — Послушайте меня внимательно, мисс Хоббс. Мы с вами в центре бури, о которой ничего не знаем. Отступите, пока не поздно. Я готов поспорить, что вас используют ровно так же, как и меня, но я, по крайней мере, привык ожидать от людей худшего. Вас ждет огромное разочарование. Что касается этого места, поверьте мне на слово, это не дом, — Грэм покачал головой, — это логово. И мы только что нашли кости на входе. Он вышел обратно в коридор, и за окном прогремели первые удары грома. Эбигейл привалилась к столу, ошеломленная его отказом. Ой, ну зашибись теперь. Дверь на улицу они оставили открытой, шум дождя отвлекал от повисшего молчания. Она ждала, пока сплошная стена ливня пройдет, чтобы отвезти Грэма домой, затем она собиралась вернуться в общежитие и попрощаться со своей карьерой агента до лучших времен. Эбигейл уселась в кресло и открыла коробочку с тайской лапшой. Ну и хер со всем этим. Она не собиралась опускать руки. К концу месяца ее ждут сложнейшие зачеты по судебной медицине, основам прав и этики, интервью и отчеты по практике следственных и разведывательных методов допроса — чтоб Трискис в гробу икались шестьдесят страниц ее работы. Эссе по исследованию национальной безопасности у нее уже написано, а по уголовному расследованию и допросу Сойер обещал поставить автомат — ей одной, так как она умудрилась получить адвокатскую лицензию в прошлом семестре. И это только теоретические дисциплины, еще столько же ей сдавать на полигоне и в городке-макете «Хоган-Элли»: расследование, арест, допрос, захват преступников, штурм захваченного объекта, спасение заложников, обнаружение и нейтрализация террористов. Вишенкой на торте была огнестрельная практика, но за нее Эбигейл не переживала. Ее грамота с последних соревнований по стрельбе лежала сейчас на полке в общежитии среди других бумаг и тетрадей. Доказательство, что отец все еще с ней, в ее генах, крови и спокойных руках, держащих ствол. — Когда я поступил в полицейскую академию, мой инструктор сказал, что одни в копы приходят, чтобы махать пушкой на улице, другие — чтобы прокормить семью, — вдруг произнес Грэм, стоя у окна со сложенными за спиной руками, чтобы ничего не коснуться. — Я ответил, что ищу справедливости. Знаете, что он мне сказал? «Тогда ты пришел не по адресу, сынок». Эбигейл продолжила есть молча. — Ты тоже не найдешь в ФБР то, что ищешь. Она пропустила мимо ушей отсутствие формальностей и спросила: — Чего же я ищу? — Спасения. — Меня не надо ни от кого спасать. Она достала пистолет из кобуры и положила на столик рядом. Не для того, чтобы припугнуть, просто с непривычки он больно упирался в спину. Для постоянного ношения оружия ей придется перешить все пиджаки, отпустив вытачки на талии, или купить другую кобуру. — А от себя самой? Грэм взглянул на нее сверху вниз. Он медленно оживал, все еще неуверенно пользуясь мимикой, но хотя бы у Эбигейл больше не было чувства, что она разговаривала с роботом. — Не понимаю, о чем ты. — Ты дала свой диктофон. Эбигейл не донесла лапшу до рта, внутри все похолодело. Она считала, что ведет себя осторожно — ни одна психологическая проверка ничего не показала, — забыв, что Грэму сгодится любой личный предмет. Например, диктофон, который ей подарили перед поступлением в университет. — Ты ищешь баланс. За каждую отнятую жизнь. Я только не пойму, отнятую твоим отцом или тобой? Совсем некстати в Грэме проснулось любопытство. — Слышал, что грехи родителей ложатся на плечи детей? — Эбигейл заметила, как он вздрогнул. Наверное, вспомнил о матери. — Я думаю, оба варианта. — Почему ты все-таки решила убить его? — Папу? Эбигейл долго смотрела в темный проем двери, слушая шум дождя, небольшая лужа собралась под крыльцом, отражая уличный фонарь. Она ни с кем об этом не говорила, даже с доктором Блум, боясь, что ее не поймут, ведь для начала ей пришлось бы признаться, что она участвовала в охоте за невинными девушками. Она не охотилась, она пыталась спасти себе жизнь. Либо они, либо она. Так он говорил. «Я не хочу тебя убивать, Эби. Дай мне шанс.» — После двадцатой девушки, — она исправилась, кашлянув, — жертвы, я поняла, что никто ничего не сделает. Что полиция и ФБР понятия не имеют, кто такой Миннесотский Сорокопут и почему он похищает девушек, похожих на меня. Наверное, с твоей помощью его бы поймали, но что вышло, то вышло, — Эбигейл усмехнулась, надеясь, что он не обратит внимания, что она так и не ответила на вопрос. Грэм кивнул, и ей стало интересно, какой же он на самом деле без всех этих лекарств, и от чего он прятался за убийственными дозами нейролептиков. Скорее даже, от кого. Может, они оба прятались от одного и того же? — Я читала дело. Ты действительно виноват в смерти того парня на железнодорожных путях? Грэм некоторое время смотрел на огонь. — Да, — наконец произнес он, и его признание тяжело повисло в воздухе. — Почему? — Я видел, как он привязал собаку на путях где-то за неделю до нашей прогулки. Он думал, что ее смерть будет забавной. Я подумал, что его собственная будет еще забавнее. — Вот же мелкий уебок, — Эбигейл снова кашлянула под чужим взглядом и исправилась. — Не ты. Я про этого пиздюка на рельсах. Чья была собака? — Обычная дворняжка. — Знал, небось, что не стоит трогать соседских, еще искать начнут. Так, значит, ты убийца. Не боишься, что я тебя сдам? Эбигейл вернулась к лапше, чувствуя себя на удивление расслабленной. В какой-то мере она его понимала и не могла с точностью сказать, что сделала бы сама на его месте. Может, в других обстоятельствах смерть пацана висела бы на ее совести. Хотя и того, что есть, вполне хватит, чтобы попасть в ад до конца времен. — У меня вышел срок давности уголовной ответственности, — хмыкнул Грэм. — Убийца, говоришь. Я два года был полицейским и не раз использовал пистолет по назначению. — Тогда чего ты накосячил с этим, как его, «Сотней»? С похмелья был? Или тоже что-то увидел? — Я… — Грэм прислонился плечом к стене, вдруг резко повернул голову в сторону арки и тихо спросил: — Ты слышала? Эбигейл громко сглотнула в тишине — шум дождя стих, пока они говорили. — Нет. — Я думал, это из-за ливня или от соседей. Он сделал несколько шагов к темному проему, прислушиваясь. — Да что там? — Я слышал музыку. — Ты рехнулся так пугать?! — Грэм получил от нее в грудь грязной пластиковой вилкой и моргнул. — Больной придурок. Я думала, там привидения. — Ты веришь в привидений? Эбигейл нестерпимо захотелось открутить Грэму голову. Неудивительно, что этот идиот не ладил с людьми. — Знаешь, до встречи с тобой я и в экстрасенсов не верила. Она поднялась с пола, взяв с собой пистолет. — Я не экстрасенс. — Ага. — Правда. Грэм снова резко повернул голову в сторону коридора, будто услышав громкий звук. — Прекрати так делать, ты меня пугаешь! — В этот раз она толкнула его в плечо. — Если ты действительно слышал музыку, пошли проверим. — Я тебе меньше получаса сказал, что это место мне не нравится. — Музыка страшная? — Нет. — Заунывный хор? Жуткий орган? Детский голос, поющий считалочку? — Тебя пугает детский голос? — Если он звучит в незнакомом доме, еще как, — прошипела Эбигейл. — Но ты легко справишься с ребенком, — заметил Грэм, нахмурившись. — Я не хочу справляться с ребенком, который поет считалочки в гребаной темноте! — Она снова толкнула его в плечо. — И я не хочу слышать такие вопросы от того, кто даже с фантомной музыкой справиться не может. Что там такого ужасного? Техасское кантри? — Нет. — Они вместе сделали несколько шагов ближе к арке. — Я думаю, это было пианино. Но какое-то странное. — Я видела одно в гостиной. Грэм несчастно посмотрел на нее, смахивая на потерявшееся дитя. — Да не парься ты. Музыка же не настоящая. Все, что ты слышишь — не настоящее, а любого из плоти и крови я застрелю при первом движении. — Эбигейл заправила патрон в зарядное отверстие. — Видишь? Я тебя прикрою. А теперь пошли проверим это самостоятельное пианино. Уиллу не нравился этот дом, и он чувствовал, что и дому они тоже совершенно не приглянулись. Неудивительно. Уилла всегда считали слишком опасным, чтобы приглашать в гости. Ощущения от разума хозяина тоже были не самые приятные и напоминали бесстрастный часовой механизм. Мелодия пробралась к ним в фойе, как тихая капель, сначала прячась за звуками природы, а затем исподволь, втихаря завладела его вниманием, оборвавшись слишком рано, чтобы Уилл успел что-либо понять. Как фраза, брошенная в спину. Он вернулся в гостиную вслед за Эбигейл и обошел стол с черепами, держась от них подальше. Уилл не сказал, что видел кое-что, когда коснулся костей. На секунду вместо бойлерного контейнера он увидел жестяную ванночку, в которой бился о стенки в кипящей воде детский белый череп. Он прервал видение, не на шутку испугавшись. Чей это был череп? Почему хозяин представлял его вместо животного? Все эти вопросы оставались пока без ответа, так как без эмоций хозяина Уилл не мог сказать точно, что значило его видение. Его фантазия? Его прошлое? Эбигейл осмотрелась по сторонам и уперла руки в бока. — Ну. — Это не пианино. — А по-моему самое пианинистое пианино из всех, что я видела. Точнее, рояль. Знаешь, на таких еще играют на больших приемах и в фойе отелей. Я по телеку видела. Уилл покачал головой, рассматривая изысканную резьбу и инкрустацию золотистыми цветами вдоль черного лакированного корпуса. Он подошел ближе и сел на скамейку, обитую мягким зеленым шелком. — Рояли гораздо короче. Кроме, конечно, концертных, те могут быть до трех метров длиной. Это клавесин. Его можно узнать по широкой доске, закрывающей клавиши. Она называется «клап». Смотри, — Уилл поднял крышку, показав две клавиатуры, расположенных лесенкой одна над другой. — Ты умеешь играть? — Эбигейл приблизилась к нему со спины. — На пианино. Ничего впечатляющего, обычные этюды. Клавесин довольно сложный инструмент даже по обычным меркам, невозможно регулировать глубину звука или громкость, если только не навесить дополнительные струны. — Мистер Претенциозность года этот Лектер. Обычные люди выбрали бы гитару. Уилл подвел раскрытую ладонь к нижней клавиатуре и замер над клавишами, ощущая странную вибрацию от клавесина. От инструмента исходила теплая волна воздуха, ласкающая кожу. Он прикрыл глаза и едва коснулся гладких клавиш кончиками пальцев. Мелодия только этого и ждала, хлынув вокруг легким, нервным течением, медленно и печально разворачивая главный мотив. Звук от струн выходил отрывистым, холодным, словно каждый щипок проходил не по струне, а по сердцу Уилла, принося легкую боль. Комната превратилась в лиственный лес на опушке, вокруг выросли светло-коричневые деревья, одинокие колоски от светильников шелохнулись от ветра и мелькнули бока зебр и горных антилоп с высокими рогами среди сухой травы. Он был там, вдыхал ночной воздух, слышал, как вместе с мелодией кокетливо кричат ночные птицы. Всего лишь далекое эхо, золотистая сеть из звуков, окутавших его разум и исцеляющих его. — Эй, — Эбигейл сжала его плечо, вытащив Уилла на поверхность. Он обернулся, и ее взгляд был мягким, от руки исходила тревога и симпатия. — Сыграй, что слышишь. — Я не смогу. В смысле, хозяин дома играет гораздо лучше, мне не повторить это, даже если тренироваться каждый день следующие пять лет. Он даже паузы не делал между… Эбигейл улыбнулась, и Уилл впервые пожалел, что не мог повторить за ней простое растяжение губ. — Давай что-нибудь попроще. Для неискушенного слушателя. Она села рядом, и Уилл, после доли сомнений, сыграл первый же пришедший на ум менуэт. — Красиво. Что это? — Анна Магдалена. Бах. — Мне нравится. Эта штука как арфа, только горизонтальная. В твоих видениях он и правда красиво играет? Уилл приоткрыл рот и задумался. — Немного механически, но он явно вкладывал в игру чувства. Я просто пока не могу понять, какие. Кто он? — Бывший хирург, а сейчас всеми уважаемый психиатр доктор Ганнибал Лектер. Одно время он очень помог бюро, консультируя по ряду нераскрытых дел. Месяц назад он участвовал в расследовании по делу Чесапикского Потрошителя. У нас был подозреваемый — доктор Чилтон, но он сбежал, зверски убив двух агентов ФБР. — Эбигейл облокотилась на деревянный край клавесина и махнула рукой. — Чилтон мог явиться за Лектером. — И где здесь тайна, которую я должен раскрыть? — В ночь его исчезновения в доме побывали двое: Мириам Ласс, которая потом бесследно исчезла, и доктор Блум. Она утверждает, что видела Лектера в крови и что это он выбросил ее из окна второго этажа. — Зачем она пришла к нему домой? — Грэм в принципе не мог представить, как кто-то в здравом уме добровольно явился бы в это место. — У них были отношения. — Друзья? — Близкие отношения. Уилл слышал, как Эбигейл выделила слова интонацией, но все равно ничего не понял. Намеки были не для него. — Близкие друзья? — Да секс у них был! — не выдержала Эбигейл. — Трахались они. Возможно, даже на этом клавесине. Уилл резко отдернул руки от клавиш и нахмурился. — Нет. — Что нет? Ты не веришь, что доктор Блум — привлекательная женщина, и ее можно хотеть трахнуть прямо в гостиной? — Он бы не позволил обращаться так с инструментом. Эбигейл прыснула со смеху, прикрыв рот ладонью. — Ладно, как скажешь, Шерлок. В общем, здесь произошла какая-то чертовщина, из-за чего этот тип решил, что его любимой женщине нужно выйти через окно. Она сломала ногу в трех местах и до сих пор ходит на физиотерапию. — Я так и думал, что с ней что-то случилось. Алана не звонит, если может приехать лично. — Как-то так. Лектер может оказаться жертвой обстоятельств и прямо сейчас сидеть где-нибудь в плену у Чилтона. Ласс, возможно, там же или уже мертвая где-нибудь на дне озера. Довольно призрачный шанс, но хоть какой-то вместо тупого ожидания. Ты поможешь мне? Уилл очень сомневался, что доктора Лектера можно назвать жертвой хоть по каким-либо критериям, однако звучавшая в этой комнате музыка — одновременно грустная, щемящая и невероятно трогательная — означала, что хозяин дома, кем бы он ни был, знал, какова разница между одиночеством и уединением. И знал, что эта монета с двумя сторонами: иногда она приносила покой, иногда тоску и печаль. Уилл взглянул на Эбигейл. Шесть лет никто не касался его по-дружески или просто, чтобы поддержать. Шесть лет только встречи с санитаром, Аланой и собаками из питомника. Если он скажет «нет», они с Эбигейл больше не увидятся. Он все равно собирался сказать«нет», но позже. — Давай попробуем. Уилл выбрал диван в гостиной. Он был коротковат для его роста, но он еще успеет лечь на пол, если станет совсем плохо. С другой стороны, теперь сна ему не видать, как своих ушей. Затопив камин напротив, Уилл достал из сумки полотенца, расстелил их поверх дивана и устроился на боку, поджав ноги. Его ждала долгая ночь. Он видел кошмары, сколько себя помнил. Его отец не имел ученой степени, но даже он понимал, что вечное хождение по врачам и сканирование мозга его мальчику не помогали. Узнав однажды, что один из врачей увез его сына без разрешения на конференцию психиатров, где показывал, как редкого уродца, он и вовсе запретил им приближаться к Уиллу на пушечный выстрел со своими новейшими методиками лечения. Он делал все, что в его силах: они могли оставить вещи, одежду, еду, документы при очередном переезде, но он всегда забирал для Уилла его матрас. На другом он просто не смог бы уснуть. Как-то ночью он посчитал: человек тратил на сон в среднем от пятнадцати до тридцати лет в зависимости от продолжительности жизни. Если матрас меняли раз в десять лет, то на одну чужую койку приходилось в среднем около четырех лет постоянных сновидений. Столько Уиллу пришлось бы безвылазно пролежать, чтобы спокойно уснуть без просмотра фильма про чужую жизнь. На новый матрас не всегда хватало денег, и тогда Уилл проводил время, слушая разговоры рабочих, которые собрали его на пружинном заводе, рассматривая жизни грузчиков и продавцов, а также всех, кто успел этот матрас потрогать в магазине. Бесчисленное множество абсолютно ненужной информации, которая сваливалась на Уилла, как поезд, полный орущими цыганами. Страшнее было только в больницах. В психиатрической клинике Луизианы он месяц жил в комнате, где до этого скончалась старая женщина по имени Алисия Бонн. Ее любимый сын забрал дом и скинул ее в психушку. К удивлению Алисии, только у невестки обнаружились остатки совести, и она навещала старушку два раза в год, однако визиты эти были не из приятных, сплошь истерики и злые обвинения. Каждый раз он видел Алисию вместе с ним в душе. Каждый раз по ночам он слышал, как она кашляет, и ее душат горькие слезы. Он чувствовал, как за ней пришла смерть в три утра от астматического приступа, и Уилл сам чуть не задохнулся, его успели откачать. Это была всего лишь одна история из многих-многих других. В школе у него были постоянные проблемы с вниманием: он садился за парту и отключался, слушая все уроки, которые здесь проводили, или узнавая жизнь каждого, кто сидел за его партой. Сидел годами, уже вырос и даже умер. После смерти отца Уилл всегда спасался математикой в бессонные ночи. В Вашингтоне тогда проживало официально пятьсот семьдесят с лишним тысяч человек. Плюс-минус нелегалы, приезжие, новорожденные — шестьсот тысяч. Плюс умершие, начиная с 1800 года, когда в Вашингтоне проживало всего восемь тысяч населения. К сожалению, урбанизация шла полным ходом, и к 1900-му их уже стало двести тысяч. Далее количество человек увеличивалось по экспоненте, и, если бы он взял продолжительность жизни на то время в пятьдесят лет и добавил к этому, что люди не только спали, но еще и ели и трахались, Уилл мог просто пойти и покончить жизнь самоубийством. Что он, собственно, и попытался сделать, встретившись с «Сотней» один на один. Он до сих пор не знал, повезло ему, что он выжил, или нет. С этими мыслями Уилл незаметно провалился во тьму. Он слышал мягкие, приглушенные разговоры и звон бокалов. В какой-то момент хорошо поставленный голос читал что-то на итальянском, и его речь убаюкала Уилла своим размеренным ритмом. — Ганнибал, это правда обюссоновский ковер? — спросила дама в парчовом горчичном платье до колена. Миссис Комеда была писательницей, ее муж недавно завел любовницу, и это было секретом, о котором в высшем обществе Балтимора знали все. У нее была короткая стрижка, и даже в свои пятьдесят она выглядела прекрасно и утонченно. — Да. — Я слышала, что один из них недавно продали почти за девятьсот тысяч долларов на аукционе «Кристи». — Она посмотрела на мужчину, стоящего к ней спиной возле камина, его лицо было скрыто в тени. — О нет, Ганнибал, только не говорите мне… — Мм? — Это тот самый? — Моя дорогая, вы же сами сказали ничего не говорить, — в его голосе послышалась насмешка. — Купить ковер, который дороже дома, в котором живешь? Возмутительно. Скандально, — улыбнувшись, она отпила из бокала. — Общество будет в восторге. Уилл лежал в гостиной, как Белоснежка в стеклянном гробу. Никто не обращал на него внимания, вокруг ходили люди, день сменялся ночью, шум стихал и снова появлялся, и только один звук оставался постоянным — механическое щелканье разума доктора Лектера. — Какие странные фотографии. Кто их делал? — Боюсь, я сам. Это светильник из Дома Бальо в Барселоне. — Он словно закручивает вокруг себя потолок. Вероятно, и сам дом впечатляет. — Его перестроил Антони Гауди в 1904 году по специальному заказу. Мои фотографии — лишь слабая тень настоящего великолепия. Многие эксперты уверены, что Гауди изобразил на фасаде дома победу Святого Георгия над драконом: левая часть здания действительна имеет Георгиевский крест на башне, а в правой угадывается стилистика костей и чешуи дракона. — Но у вас явно есть свое мнение на этот счет, как всегда. — Учитывая композицию, я не уверен в том, что победа досталась человеку, а не дракону. Тик-так. Щелк. Шурх-шурх. Щелк. Тик. Фш-ш-ш. Шелест и сыпучий песок в часах. Звук не мешал, а даже успокаивал. От этого странного человека не исходили сильные эмоции, по крайней мере, он переживал их не здесь, не в этой комнате. Гостиная была для редких гостей, для вечернего музицирования и неспешных раздумий. Затишье длилось недолго. Его сон стал глубже, и тот же голос с небольшим акцентом вдруг стал называть чьи-то имена. Имена были немецкие, голос — невыразительным, мертвым. Одно из имен вызвало видение: огромный великан с толстыми пальцами схватил Уилла за лицо и повернул из стороны в сторону, причмокивая. В левой руке он держал большую деревянную ложку. У него были отвратительные зубы, изо рта пахло кровью и гнилым мясом, под животом, похожим на бурдюк, висел кожаный фартук мясника. Из большого кармана на фартуке торчали отрезанные детские ножки. В ужасе Уилл закричал, но толстяк вдруг заткнул его своей ложкой, пропихивая ее внутрь, пока он не закашлялся. Уилл свалился с дивана, и его тут же вывернуло на пол. Камин погас. Уилл вспотел, и теперь его колотило от холода. Во сне ему тоже было холодно, так холодно, что ломило кости. Он проморгался, вернувшись в реальность, и тяжело привалился к дивану. Какое-то время он трясся и ждал, пока не вспомнил, где он. Цепь. Железная невидимая цепь все еще сдавливала горло. Уилл отдышался, снял с себя мокрую футболку и, насухо вытеревшись полотенцем с дивана, подошел к напольным часам, стирая на ходу склизкую, холодную испарину со лба. Четыре пятнадцать. Поднявшись на второй этаж и уловив с левой стороны сквозняк, Уилл пошел в противоположную сторону, где практически наугад в темноте нашел гостевую спальню и, что самое важное, ванную. Он включил свет и порадовался, что светильники, как и везде в доме, не били в глаза, а зажигали мягкие островки света по углам. Гостевая ванна походила на каюту подводного корабля: темно-серые кафельные стены и мраморная плитка на полу. Раковина и ванна — идеально белого цвета, выбранные в угоду простоте линий. Он умылся и несколько минут просто рассматривал свое отражение. Внезапно в ванну зашла Алана в халате и начала раздеваться. В животе у Уилла свернулись последние остатки еды. Он не хотел, он не собирался подглядывать… Стоя босыми ногами на полу, он не знал, куда деться. Алана задумчиво приспустила халат, открыв молочно-белую кожу и изящную линию спины от лопаток до округлых ягодиц. Шелковая накидка почти соскользнула с бедер, когда вслед за ней вошел Лектер и остановил ее, положив руки на края халата. — Окажи мне честь, воспользуйся моей ванной, — он едва улыбнулся. — Глядя на тебя, я вспоминаю скульптуру Аталанты в Лувре. Она склонила голову набок, не стесняясь своего обнаженного тела. — Никогда не была в Париже, не знаю, о какой статуе ты говоришь. Лучше, чтобы это был комплимент, Ганнибал. — Наивысший, — он запахнул ее халат обратно: медленно, чтобы дать понять, что наслаждался видом. — Аталанта с греческого означает «непоколебимая». Была знаменита своей красотой, быстротой и меткостью. — Помнится, греческая мифология полна драмы. Что же с ней стало? — В нее влюбился юноша по имени Гиппомен, однако ее сердце было не так просто заполучить. Ее избранный должен был победить Аталанту в забеге, а если он не справлялся, она бросала копье ему в спину. Юноше помогла Афродита, дав ему три золотых яблока, которые он кинул на землю во время соревнования, тем самым отвлек прекрасную Аталанту и победил ее. — И они жили долго и счастливо? — Не совсем. Гиппомен забыл поблагодарить Афродиту, та разозлилась и, желая отомстить, пробудила в нем невиданную страсть, из-за чего они возлегли прямо в храме Зевса. В наказание их превратили во львов. — Лектер взял ее за руки, незаметно выводя Алану из ванной. — То есть ее обманули, и она расплатилась за любовь вечным проклятьем? Не слишком справедливо. — Зато потом ее дух переродился в мужчину-атлета, чего она всегда и желала. Они оставили Уилла одного, и он с облегчением выдохнул. Кажется, ему повезло настолько, что он сможет принять здесь душ без посторонних. Он разделся и встал под горячую воду. Обычно команда следователей ФБР работала аккуратно и убирала за собой, но на кафеле и на фаянсе ванны остались следы от дактилоскопического порошка. Уилл смыл черные крошки, раздумывая, что до рассвета как раз мог бы заняться уборкой. Дом большой, дел хватит на неделю вперед. Начав с гостиной, Уилл в первую очередь затер блевотину и открыл окна, чтобы выветрить кисловатый запах желчи. Затем выкинул засохшие букеты — они заняли целый пакет — и вынес на задний двор, где оказалась аккуратная подъездная дорожка, на которой стояли синий бентли и мусорные баки. Уилл выкинул пакет и осторожно приблизился к машине. Ему нестерпимо хотелось до нее дотронуться, но он не спешил, осматривая со всех сторон лакированное покрытие с каплями от вчерашнего дождя. Подумав еще немного, он сходил за диктофоном и вернулся. Его рука, замершая над капотом, тряслась меньше. — Бентли Арнаж, английская модель класса люкс, выпускалась всего одиннадцать лет в городе Кру. Попала к Лектеру прямо с завода. Ключи от машины, — Уилл удивленно распахнул глаза, — в кармане над сиденьем? Он открыл водительскую дверь и замер. — Мало кто знал, что во время тяжб с Фольксвагеном Бентли перезапустили Арнаж под названием Ред Лейбл, затем сделали несколько модификаций послабее под названием Грин Лейбл. Ред можно было узнать по хромированной окантовке, более широкому рулю и большему диаметру дисков. Это точно Ред. Уилл дернул ручку и открыл капот. Обойдя машину, он восхищенно замер. Восьмицилиндровый двигатель. Четыреста лошадиных сил. Начальная цена от трехсот тысяч долларов. Уилл точно знал цену, за которую купили эту машину, она была в два раза больше. Кожа в салоне из молоденьких ягнят. Приборная панель из лакированного дерева, звуковая система высшего класса. Лектер был в курсе скупердяйства англичан и заменил прослойку из картона между стеклом и обшивкой сразу после покупки. Закрыв капот, Уилл погладил холодный металл на прощанье. Машину холили и лелеяли, в этом не было сомнений. Будь у него самого возможность водить и деньги на счету, он бы не мог пожелать автомобиля лучше. Странно, что одна мысль до сих пор не пришла ему в голову. Он снова включил запись. — Лектер любит красивые и функциональные вещи. Те, что делаются на заказ или были сделаны давно и подтвердили свое качество. Он не покупает антиквариат только потому, что модно или ему надо поддерживать репутацию. Он умеет играть на разных музыкальных инструментах, фотографировать, вообще все, за что бы он ни брался, выходит у него хорошо. Но не гениально, а потому он не связал свою карьеру ни с одним из своих хобби. Лектер знает, что есть люди талантливее. Он не обманывает себя, но его эго ищет другие пути для реализации. Он сменил карьеру хирурга, когда снова не достиг планки. Он искал музу. Уилл поднял взгляд на дом, вспомнив свои первые ощущения. Ритуалы и циклы. Цикл закончен. — Что-то произошло. Лектер нашел то, что искал. В дом он больше не вернется. Прежде чем уйти с заднего двора, он увидел в траве стальной блеск и поднял кем-то оброненные садовые ножницы. Из дверей тут же вышел призрачный Ганнибал в серых брюках и белой рубашке, с подвернутыми до локтя рукавами и в рабочем фартуке. В руках он нес ящик с землей с молодыми, только-только пробившимися побегами. Уилл последовал за ним к небольшому саду, разбитому в тени высоких кустов. Работая в перчатках, Лектер взрыхлил небольшой участок земли и занялся пересаживанием ростков. — Что это за цветы? — спросила Алана, держа в руках пакетик с удобрениями. — Аквилегия или Орлик, как ее иногда называют из-за необычной формы цветов, — ответил тот, сидя на корточках. — У них загнутые шпорцы, напоминающие когти орла. Знаешь, как орел по-латыни? — Аквила, — произнес вместе с ним Уилл и заметил, как Лектер слегка улыбнулся, закапывая корни растения в землю. — Почему именно они? — Некоторые виды можно использовать в качестве приправы к мясу, другие ядовиты. У Шекспира Офелия подарила цветы аквилегии своему брату, королю и королеве, предрекая то, что их отравят. Самое интересное, что в самой Англии аквилегию связывали со Святым Духом, считая, что она олицетворяет посредника между божественным и человеком. Символ посланника. — И какие именно ты сажаешь? Ядовитые или нет? Ганнибал разгладил землю и выпрямился. — Я могу посадить цветы, дать им тень и воду, землю, в которую они могут пустить корни, но какие из них погибнут, а какие взойдут, я предсказать не в силах. Аквилегия необычный цветок, очень самостоятельный. Садовники не любят их высаживать. Тяжело приживается, зато, если пустит корни, может вывести все цветы как сорняк или перенестись семенами на другую часть сада. С этим сортом я постоянно терплю поражение, может, хоть в этот раз он приживется. Уилл видел двойным зрением, что сейчас этот куст цвел полным ходом, источая приятный аромат лакрицы и яблока, в компании ирисов, баданов и колокольчиков. Лепестки цветов — фиолетово-белые — покачивались на ветру. — Удивительно слышать, что ты где-то не преуспел. — Тем интереснее победа. Вдруг он услышал какой-то шум, и, кажется, Ганнибал услышал его тоже, они вместе повернулись к дому. — Что там? — насторожилась Алана. — Не знаю. Наверное, показалось. Уилл прислушался: чужие тяжелые шаги и звук открываемых в любопытстве дверей. Кто-то находился в доме. В реальности. Он крепче сжал ножницы и двинулся к задней двери. Незнакомец нашелся в гостиной, он лазил по шкафчикам комода и даже не заметил, что находится в комнате уже не один. Мужчине было около тридцати пяти, плотный, в кремовом пиджаке, пуловере и брюках он выглядел довольно безобидно. Его темные кудри были уложены гелем, а борода на широком, полном лице аккуратно подстрижена. Почувствовав взгляд Уилла, он обернулся и схватился за грудь. — О Господи! Так и думал, что мне не показалось, когда я увидел вчера свет в окнах. Я ужасно прошу прощения. Вы, наверное, новый хозяин дома доктора Лектера? — Не хозяин, нет. Но какое-то время я буду здесь жить. А вы, собственно, кто? — Франклин, — он вытер вспотевшую руку о пиджак и протянул Уиллу. — Франклин Фруадево. — Фруадево. Пишется с французского как холодная телятина? Мужчина неловко кивнул, и Уилл проигнорировал протянутую руку. Поняв, что он не собирался обмениваться с ним любезностями, Франклин спрятал руку в карман, словно пытался себя успокоить. — Да, — он нервно рассмеялся. — Странно, что вы спросили. Доктор Лектер тоже упомянул это при нашей первой встрече. Уилл вспомнил, что все еще держит ножницы — от них исходило успокаивающее щелканье. — А как вас зовут? — Уилл Грэм. — Очень приятно, мистер Грэм, — его заискивающая улыбка потухла, не найдя отклика. — Зачем вы пришли? — спросил Уилл, все еще держась от незнакомца на почтительном расстоянии. — И что вы искали в комоде? Он чуть не сказал «моем», но вовремя себя остановил. — Послушайте, я понимаю, как это выглядит со стороны. — Франклин поднял раскрытые ладони. — На вашем месте я бы уже вызвал полицию, а не разговаривал с парнем, который вдруг ворвался в мой дом без приглашения. Вы же слышали, что здесь произошло? Раньше он был моим доктором, затем мы подружились, и, раз уж его практика приостановилась, я просто хотел забрать свои документы. — Вы врете. — Что? Уилл вообще сомневался, что у Лектера были друзья. Он положил ножницы на стол и, потеряв к Франклину интерес, подошел к окну. Мысленно он снова вернулся к цветам на заднем дворе. Фиолетовые крупные соцветия хорошо бы смотрелись в гостиной. — Вашей истории болезни здесь нет, можете не искать. — Уилл обернулся, встретившись с Франклином взглядом. — Из вас, кстати, ужасный лгун. — Но я правда его друг! — Снова врете, — Уилл устало вздохнул, снова отвернувшись к окну. — Уходите, мистер Фруадево. Исчезновением доктора занимается ФБР, они справятся без вашей помощи. А вот если они увидят, что вы зашли на частную собственность… Внезапный удар по голове заставил Уилла упасть на пол возле кресла. В комнате будто выключили свет, и затылок разорвался адской болью. Он услышал, как раскололась кость. — НЕ СМЕЙ ТАК СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ! — крик Франклина раздался где-то вдалеке. Уилл открыл глаза, на полу перед ним валялись белые черепки. Дрожащими пальцами он тронул затылок, ощутив что-то теплое и влажное. Он снова видел кипящую воду. Кипящую кровь. Теперь его собственная голова билась о жестяной край ванночки, пытаясь пробить себе путь наружу. — Ты никто! Ворвался в его дом, трогаешь его вещи, хотя не имеешь никакого права! Ты не его друг! Я, это я, и только я! Он говорил, что, если бы не неврозы, я был бы чем-то намного хуже. Тогда я не понял его совета, сейчас все стало на свои места. Он действительно помог мне. Я всего лишь хотел сказать доктору Лектеру, что, наконец, справился! Теперь я достоин… Уилл с трудом перевернулся на спину, комната терялась в сумеречных тенях. Гостиная качалась, как тележка по извилистым рельсам горной шахты. Где-то над потолком загрохотала движущаяся каменная порода. — Я хотел прикоснуться к великому. Чтобы оно поглотило и преобразило все, чем я являюсь. Тобиас оказался слишком слаб, но доктор Лектер, он бы понял. Он бы точно понял, — голос Франклина доносился как из соседней комнаты. — Уилл? — где-то вдалеке Эбигейл позвала его по имени. Одна из теней перестала двигаться и взяла со столика садовые ножницы. Он узнал их металлический блеск. — Лежите здесь, мистер Грэм, и, может, великое прикоснется и к вам. — Нет, — прошептал Уилл, пытаясь встать. — Нет, стой! Франклин ушел. Уилл поднялся сначала на колени, а затем, хватаясь за кресло, на ватные ноги. Слишком медленно, ему не успеть. Раздался выстрел, прозвучавший далеко и глухо, будто на другом конце улицы. Он вышел в коридор, опираясь при каждом движении о стены, входная дверь была распахнута настежь. Что-то тяжелое громыхнуло над головой, и детский отчаянный голос закричал ему в самое ухо: — Анниба! Уилл упал, споткнувшись. Он не позволит, он не потеряет ее. На коленях он вернулся к лестнице и, оставляя за собой кровавые отпечатки на полу и перилах, дополз на второй этаж; теперь уже качался весь дом, будто они попали в шторм, и буря уносила его в рассерженные воды. Холодно. Так холодно. Цепь мешала идти, притягивая его к земле. Голова была пустой, как чугунный колокол. И голод. Господи боже, как он хотел есть, желудок словно прилип к позвоночнику. — Анниба-ал! Голос чистый, плачущий, как крик о помощи маленького олененка, попавшего в капкан. Уилл из последних сил поднял себя на ноги, сделал пару шагов и привалился к косяку возле хозяйской спальни. Выбитое окно, через которое выпала Алана, не починили, а закрыли целлофаном, пропускающим в комнату кровавый свет. Или это лопнули капилляры в его глазах? Эбигейл лежала на полу, Франклин сидел на ней верхом, угрожая если не раздавить, то исполосовать лицо девушки ножницами. Эбигейл сопротивлялась, удерживая его за запястье, ножницы были всего в паре дюймов от ее шеи. Она лягнула его, но без толку, и зарычала от бессильной злобы. Франклин попытался заткнуть ей рот и перекрыть кислород своей огромной ладонью, но Эбигейл тут же укусила его до крови, за что получила по лицу наотмашь. Уилл схватил, что было ближе — фарфоровую статуэтку католического священника. Стоило ее коснуться, как его с ног до головы заполнил церковный хор, одна мощная, напряженная нота ярости, как молитва с небес, и он ударил Франклина по голове. Тот отмахнулся, ножницы откатились куда-то под кровать. Франклину словно все было нипочем, он навалился на горло Эбигейл всем весом, и она захлебнулась кровью, оставшейся во рту. Уилл увидел, как красная струйка скатилась у нее изо рта по подбородку, и для него будто выключили звук. Когда он моргнул, то перед ним был уже не Франклин, а существо с красными капиллярами, прожилками, плотным, жилистым мясом, и пах он просто изумительно. Уилл понял, что нужно делать. Словно в трансе, он подошел сзади, обхватил существо за шею и, погрузив зубы в плоть, откусил кусок от его щеки, чувствуя свое могущество. Мясо есть мясо, его нужно есть. Кожа поддалась зубам легко, как масло, и, казалось, все его естество затряслось от наслаждения, когда он сглотнул скользкий кусок плоти, не разжевывая. Существо завизжало от боли, и он попытался укусить еще раз. Он получил удар в солнечное сплетение. Не успев ничего понять, Уилл уже снова лежал на полу. Раздался выстрел, и Уилла погребло под тяжестью мертвых вод. Руки тряслись, как на утро, когда она перепила с ребятами из морга и очнулась в грязной обблеванной ванне. Ох и ночка же была, определенно дешевое пиво из канистры — не ее профиль. Тяжело дыша, Эбигейл убрала пистолет в кобуру и подползла к двум телам. У нее же было предчувствие, что с домом что-то не так, когда подъезжала. Чужая машина стояла прямо у подъезда. Дверь в дом была приоткрыта. Ну что она, как первокурсница, не могла сложить два и два? Хоть запасной пистолет к ноге прицепила. — Сука, — она злобно спихнула огромную тушу с Грэма, жалея, что убила первым же выстрелом, попав толстяку в голову. — Ебаная сука. Обмякшее тело с аккуратной дырой навылет. На щеке остались следы зубов и не хватало хорошего куска мяса. Ее затопило кровожадное облегчение. Если бы рядом был отец, этот тип узнал бы, что такое боль, в полной мере. Она не должна была так думать: ее склонность к насилию определялась психиатрами ФБР как допустимо пограничная. Каждый раз на физической подготовке Эбигейл приходилось напоминать себе, что ей не надо бороться за жизнь в спарринге, ей ничего не угрожает. Здесь не нужно было себя сдерживать. От мысли, что она могла бы сделать с Франклином, потряхивало. Если бы он выжил, если бы он дал шанс решить его судьбу по-другому… Его смерть была бы долгой, мученической. Никакого милосердия. Никакого уважения. Он повел себя как свинья и подох бы как свинья. Стряхнув внезапные фантазии, Эбигейл отвернулась от тела. — Уилл, — позвала она сиплым голосом. Синяки на шее уже давали о себе знать тупой болью и травмированными связками. Проверив пульс, Эбигейл наклонилась к его приоткрытому рту. Пахнуло медью. — Уилл, очнись. Она убрала слипшиеся от крови кудри с его лба, веки затрепетали и открылись. Зрачки были расширены, как у наркомана. Эбигейл улыбнулась ему, и в ответ его губы дернулись уголками вверх. — Я думал, он тебя задушил. — Уилл поднял руку и прижал горячую ладонь к ее щеке. Эбигейл ничего не смогла с собой поделать и прикрыла глаза, отдаваясь ощущению. — А я думала, ты ему лицо съешь. — Не знаю, что на меня нашло. Как будто… Он нерешительно замолчал, опустив ослабевшую руку ей на локоть, будто не был уверен, что прикосновение будет приятно. — Я и так считаю тебя полным психом, можешь не стесняться. — Во мне разыгрался чудовищный аппетит. Эбигейл несколько секунд смотрела на его абсолютно серьезное лицо, а затем засмеялась, кряхтя и кашляя. — Надо было соглашаться на вчерашнюю лапшу, — прошептала она в перерывах между приступами хохота. Он не улыбался, но в глазах отражалось нечто похожее на веселье, пока он продолжал гладить ее большим пальцем по голой коже. Эбигейл навалилась локтем ему на грудь и набрала Кроуфорда. — Сэр, извините, что так рано, у нас тут труп в доме Лектера. Нет, не старый, вполне новый. Кажется, это его пациент, которого подозревали в смерти владельца магазинчика струн. Да, сэр, он жив, но не помешали бы парамедики. И группа Прайса, мы тут знатно наследили. Она закончила отчет и отключилась. — Как скоро они приедут? — Минут двадцать для бригады скорой. Минут сорок для остальных. Ты ведь понимаешь, что мы теперь в жопе? Журналисты распотрошат все твое прошлое. — Твое тоже. Эбигейл вздохнула. Мама снова расстроится, но будет пытаться выглядеть сильной. Надо будет к ней съездить после этого дела, повидаться хоть ненадолго. — Зачем он приперся в дом? — Искал свою историю болезни. — Может, она в офисе Лектера? — Понятия не имею. Я же не вижу сквозь стены, — Грэм скривился и, приподняв голову, потрогал затылок. — Меня как будто огрели лопатой. — О-о, — Эбигейл увидела на пальцах темные сгустки крови и помогла ему подняться, — тебе светят швы. — Я не поеду в больницу. Она уже хотела сказать ему не упрямиться, затем вспомнила, что журналисты наверняка будут караулить его прямо возле палаты. — У тебя может быть сотрясение. — Если у меня кровоизлияние в мозг, я предпочту умереть, — он упрямо поджал губы, явно намереваясь спорить до последнего. — Ну и ладно, — пожала она плечами. — Хоть напьюсь на твоих похоронах. Пока Эбигейл ждала агентов на первом этаже, Уилл принял душ. На затылке среди волос лопнула кожа и вокруг образовалась небольшая припухлость. Он сжал и разжал кулак, проверяя чувствительность пальцев, и покачал головой — никакой тошноты или прежнего потемнения в глазах, лишь голова все еще болела и сохранялось легкое кровотечение. На скуле расцвел синяк. Когда он вылез из ванны, вытираясь полотенцем, возле раковины уже стоял Ганнибал, выглядя по сравнению с побитым Уиллом хорошо отдохнувшим и несправедливо свежим. Волосы были все еще влажные после душа, он достал бритву и намазал подбородок пеной. Как и зеркало, раковина была длинная, как будто специально рассчитанная на двоих, и Уилл спокойно мог рассматривать утренний моцион Лектера, находясь всего лишь в двух шагах от него. У него была необычная, холодная внешность, выразительной мимикой он практически не пользовался. Темная кожа говорила о примеси южной крови, вероятно, из Италии. Это объяснило бы его прекрасное произношение. Интересно, что Лектер восхищался итальянским языком настолько, что выучил его обертоны и напевность, а с английским он сохранял легкий, пренебрежительный акцент, словно тот не стоил его усилий. Сколько Франклин был его пациентом, прежде чем доктор сдался и передал этот сгусток неврозов дальше, как эстафету? Уиллу не надо было касаться трупа, чтобы сказать наверняка, что из-за обиды Франклин практически не спал последние месяцы. В конце концов, часть мужчины теперь была в нем, а может, даже останется навсегда вместе с усвоенными от его мяса ферментами. При желании он мог услышать его нытье, громкие сморкания и увидеть легкое недовольство на лице Ганнибала во время сеансов. — Ну и терпение же у вас, — произнес Уилл, не представляя, как можно было слушать бесконечные жалобы и не хотеть свернуть Франклину шею. — Хотя я был бы еще худшим пациентом. У Ганнибала были тяжелые веки и темные глаза, поэтому, когда они встретились взглядами через отражение, Уилл сначала не поверил. Игра тени? В испуге он отшатнулся от раковины, и видение исчезло. Несколько минут он стоял посреди ванны, не шевелясь. Он же не мог его слышать, правда? Лектер брился в этой комнате вечность назад. Откуда бы ему знать, что в будущем Уилл будет стоять рядом и говорить ему о пациенте, которого он, может, еще даже не встретил? Может, его стукнули по голове сильнее, чем он ожидал? В растерянности он переоделся в чистую одежду и спустился на первый этаж, где уже вовсю сновали агенты ФБР в синих куртках с чемоданчиками для улик. Эбигейл он нашел в гостиной, кровь на лице подсохла, парамедики наложили ей на шею бинт, а на лопнувшую скулу — пластырь. Рядом возвышался огромный чернокожий мужчина с короткой стрижкой и седой бородкой под нижней губой, Уилл предположил, что это и был ее начальник. — Ты должна была оповестить о взломе, прежде чем входить в здание. Чему тебя учили в академии? Вязать крючком или действовать согласно инструкции? — Виновата, сэр. — В чем твоя ошибка? — Я позволила страху взять над собой верх. — Хорошо хоть понимаешь. — Он заметил Уилла и недовольно скривился. — А, вы, должно быть, Грэм. Джек Кроуфорд, начальник поведенческого департамента ФБР. Кроуфорд неохотно вытащил руку из кармана, протянув перед собой, и Уилл многозначительно уставился на сильные, крупные пальцы. Он отступил на шаг. — Очень приятно, агент Кроуфорд, но, боюсь, физического контакта со мной вы предпочли бы избежать. — Почему? — его взгляд пытливо осмотрел защитную позу Уилла и его синяки и ссадины. — Потому что я заберу от вас то, что мне не принадлежит. — Что вы имеете в виду? — О, давайте опустим ту часть, где вы делаете вид, что не знаете о том, кто я и что делаю. Пожалуйста, — Уилл сложил руки на груди и уставился в сторону, избегая смотреть Кроуфорду в глаза. Он не мог объяснить внезапную неприязнь к агенту, которого видел первый раз в жизни, и знал, что чувство было не совсем его. Кроуфорд был угрозой, хищником на чужой территории, Уилл думал о том, как выставить его за дверь как можно быстрее. Он ничего не сказал о своих ощущениях, потому что также был уверен, что агенту это только понравится — его недовольство. Или Лектера. Уилл был уверен, Кроуфорда с доктором связывала какая-то история. — Вы потеряли близкого человека, уверены, что хотите обсуждать ее смерть при коллегах? — Вам это подсказали ваши способности? Странно, что они не подсказали вам, зачем пришел мистер Фруадево, и позволили ему вас вырубить. Уилл раздраженно сжал переносицу, борясь с желанием нагрубить или сбежать подальше. Или всадить Кроуфорду нож в подмышечную впадину, отчего тот умрет от потери крови даже раньше, чем его довезут до больницы. От этой мысли его затошнило. — Мои способности строго ограничены прошлым. — Что-то я вообще не заметил каких-то результатов с вашей стороны, мистер Грэм. Доктор Блум и агент Хоббс уверены, что вы особенный. Я же хочу поймать Лектера, и, если вы не можете выдать хоть какую-то полезную информацию, вас вернут в вашу квартиру и оставят в покое. Вы же этого хотите? — Уилл сказал, что поможет, — вмешалась Эбигейл, что Кроуфорда только разозлило сильнее. — Агент Хоббс, я вас не спрашивал. А вам, Грэм, я настоятельно советую прекратить играть в святую недотрогу и заняться делом. Мне нужен Лектер. Живой или мертвый. Уилл знал таких людей. Или Лектер знал, что было сейчас для него одно и то же. Кроуфорд хочет всего и сразу и считает, что добиться правды — самое важное, и средства не имеют значения. Даже если потребуются жертвы, даже если весь путь будет устлан костями, он достигнет цели все равно. С упрямством локомотива, несущегося по рельсам в ад. Он видел в Уилле одну из таких жертв. И если к этому он привык за свою жизнь, то тот же взгляд на Эбигейл вызвал в Уилле волну ярости. Он посмотрел Кроуфорду прямо в глаза. — Вы воняете дезоморфином, которым пичкали свою жену. До сих пор спите на ее постели. Сколько? Полгода? Больше. Гораздо больше, потому что вы начали с морфия. А теперь трупный запах пропитал спальню, и никакие живые цветы не спасают. Желание причинить Кроуфорду боль затмило его разум, как будто они остались в комнате вдвоем. Знакомая тишина и мерное движение метронома. Щелк. Агент смотрел на Уилла с медленно нарастающим гневом. Провокации, Джек? Правда? Он собаку съел на провокациях. И не только собаку. — Она пыталась покончить жизнь самоубийством. После попытки вы держали ее на дезоморфине, чтобы купировать приступы кашля. Вы ведь знали, что дезоморфин ее и убьет в конце концов. Остановка дыхания. Вы удерживали ее на этом свете, считая, что вам виднее. Ну и что, что она хотела покоя и смерти, ведь она была нужна вам. Вы слишком любили ее, чтобы отпустить. Любовь толкает нас на самую большую жестокость, не так ли, Джек? На лице Кроуфорда мелькнуло узнавание, и Уилл осекся. Он потряс головой и молча вышел из комнаты, боясь даже подумать, как на него все это время смотрела Эбигейл. Конечно, Уилл мог спихнуть всю вину на свой дар. В ту секунду, когда он смотрел на Кроуфорда, он никогда не чувствовал запахи острее. Они были картой, отчетом, который он мог прочитать одним простым вдохом. Но вот желание защитить Эбигейл было полностью его, и Уилл без раздумий воспользовался разумом Лектера в своих целях. Более того, он не был уверен, что сделал это в последний раз. — Ты в порядке, кудряш? — внезапно спросила незнакомая женщина. Она пришла с агентами, одетая по-граждански в кожаную куртку. На руках у нее были медицинские перчатки. Уилл оглянулся. Как он оказался в просторной кухне, он не мог себе даже представить. Он искал убежища. Судорожно выдохнув, Уилл растер лицо ладонями, пытаясь прийти в себя. Его зовут Уилл Грэм, и он в Балтиморе, штат Мэриленд. Его зовут Уилл Грэм. — Неважно выглядишь. — Я? А, да. Все нормально. А кто вы? — Беверли Катц. Я из бригады умников, которые снимают отпечатки и делают пробы воды, — она приветственно махнула рукой, даже не подумав его коснуться. — Надеюсь, у тебя получится то, что не вышло у нас. — Знаешь, кто я? — А кто не знает? Спорим, к вечеру тут будет шайка репортеров, кто-нибудь обязательно проболтается газетам за пару тысяч баксов. Выглядишь, как привидение. Тебе бы выпить чего покрепче. — Алкоголь мне не помогает. — Звучит как вызов, — она ухмыльнулась. — Все становится еще хуже, я пробовал. Знаешь, что бесит меня больше всего? Что все это абсолютно бесполезно. Все это. Каждый здесь знает, что Лектер виновен, молчит и ждет, будто я, как какой-то волшебник, достану его словно кролика из шляпы. Кроуфорд отчаялся настолько, что обратился к психу вроде меня, и сам же не дает мне работать. Катц прислонилась к кухонному столу спиной и сложила руки на груди. — Улики против Чилтона были слишком очевидны. Мы догадываемся, что Лектер убивал людей много лет. Но ничего не нашли во всем гребаном доме, а я умею искать очень тщательно. Мы не можем даже объявить его в уголовный розыск. Представь, кудряш, если Лектер войдет в эти двери, мы ничего не сможем ему сделать. — Он не вернется. — Почему ты так уверен? — Он забрал с собой ножи. Катц проследила за его взглядом и увидела пустые щели в подставке. Они переглянулись. — Не спрашивай. — Слушай, реально выглядит как магия. — Заткнись. Уилл заметил веселые морщинки в уголках ее раскосых глаз. Скорее всего, корейские корни. Второе поколение эмигрантов, судя по отсутствию акцента. Катц рассмеялась и покачала головой. — Ладно, фокусник. Я отвечу на все твои вопросы, только чтобы Джек не услышал, иначе он меня прибьет. Уилл открыл было рот, как в комнату зашли еще двое, на этот раз в белых халатах, разговаривая на манер близнецов. — Опа, Бев, поймали на горячем. — Теперь не отвертишься. — Она уже спросила про свою двоюродную бабушку из Сувона? — Из Соннама, — поправила его Катц, закатив глаза. — Это мои коллеги, Прайс и Зеллер. Тот, что постарше, с седыми волосами, молча кивнул, а молодой, c легкой небритостью, помахал рукой. — Они выглядят как пара придурков, но на самом деле они хорошие специалисты. — А еще Зеллер тайно в меня влюблен, но мы справляемся с этим сугубо профессионально, — внезапно добавил Прайс. — Тебя смутило только это? Какая вообще тайная любовь, если моя девушка в курсе? — А-а. Так вот почему она позавчера весь вечер мне подмигивала. Я думал, у нее нервный тик. — В том числе. Так что вы тут делаете? Прячетесь от страшного дяди Джека? — Вообще-то я пыталась рассказать, кто такой Чесапикский Потрошитель, и почему мы думаем, что это Лектер, — терпению агента Катц можно было позавидовать. — Так мы еще думаем? — Конечно, это доктор Лектер. Ты видел Чилтона? Если бы я был его жертвой, то убился бы сам, выпрыгнув в окно. — Это твое профессиональное мнение? Скучный до смерти? — По-моему, отличная характеристика. — Ладно, согласен. Они примирительно стукнулись кулаками, и Катц тяжело вздохнула. — Если их не остановить, они могут продолжать вечно. Слушай сюда, Чесапикский Потрошитель убивал группой из трех. Перерезал горло или вообще расчленял. Все, что оставалось от тела, выставлял каким-нибудь жутким образом у всех на виду. — Парень с цветами в животе, — влез Зеллер. — Тот, что был возле церкви, по-моему, интереснее, — не согласился с ним Прайс. — Использовать его язык вместо закладки в библии — это надо еще додуматься. — Интереснее? Я бы использовал другое слово в описаниях его убийств. — Парни, хэй. Завязывайте. Потрошитель убивал в очень короткие сроки, а потом залегал на дно. Мог никого не трогать по восемнадцать месяцев. — А если он просто не выставлял другие жертвы напоказ? — предположил Уилл. Все трое агентов уставились на него, будто вообще не знали, что он умел разговаривать. — Мы не отрицаем такую возможность, но доказательств или связей никаких. Кроме того, он забирает у жертв органы. То, как аккуратно он это делает, говорит о медицинском опыте. И Чилтон, и Лектер в прошлом были хирургами. — Скорее всего, продает органы на черный рынок. — Скорее всего? Что, по-твоему, он еще может с ними делать? — спросил Зеллер. — Набивает ими холодильник к праздникам? Они вместе посмотрели на дверцу стального холодильника. Прайса передернуло. — У меня на обед была куриная грудка, теперь я об этом пожалел, — он нахмурился и повернулся к Зеллеру. — А он может? Брайан понял его между строк. — А ты у него спроси, он от тебя в двух шагах, вообще-то. — Ты ведь можешь? — на этот раз он спросил у Уилла. — Что? Прайс и Зеллер как по команде посмотрели на холодильник и замерли в ожидании. Еле слышно вздохнув, Уилл открыл ближайшую дверцу, явив пустые полки, освященные яркой лампой. — Не знаю, человечина это или нет, но мяса и продуктов здесь было много. — Доктор Лектер устраивал грандиозные ужины, — объяснила Катц. — Высший свет, сливки общества. — Мне не нравится, к чему ты ведешь, — честно признался Зеллер. — Два каннибала на страну за три года — это уже слишком. Пора подумать о переезде куда-нибудь в Гватемалу. — Только Хоббс не говори. — Ну и низкого же ты мнения о моих манерах, Джим. Да я бы никогда. — А кто вчера размахивал рукой жертвы как флагом? Пока они выясняли отношения, Катц подошла к Уиллу и вполголоса попросила: — Джек может быть редким засранцем, сделай ему скидку, он недавно потерял жену. Если не захочешь говорить с ним, позвони мне или Хоббс. Я всегда на связи. — У меня нет телефона. Беверли впервые уставилась на него, как на сумасшедшего, хотя за все время их разговора ни его вид, ни его странное поведение, ни его способности ее не смущали. — В смысле нет? Как ты вообще живешь? — Со стационарным. Катц переглянулась со коллегами, схватила его за плечо и потащила на улицу. — Так, кудряш, ты едешь с нами. — Поверить не могу, что остались люди, которые не слышали про Фейсбук! Услышав голос Брайана, Эбигейл выглянула из ванной как раз вовремя, чтобы увидеть, как Уилл прошел на улицу и сел в черную машину, выглядя не слишком счастливым. Катц и Прайс о чем-то возбужденно спорили на переднем сидении. — Куда это они? — Ты только не волнуйся. Они поехали ему за телефоном. — Зеллер вздохнул. — И почему вам, женщинам, вечно нравятся типы, похожие на бездомных щеночков? — Материнский инстинкт, — она вытерла руки влажной салфеткой и пошла искать Кроуфорда. Эбигейл дала показания, рапорт был нужен только завтра, так что ей было пора возвращаться в академию. Занятия начнутся уже в десять, и неудавшееся покушение еще не повод их пропускать. Сегодня, как и вчера, Эбигейл будет сидеть за партой и слушать профессора Брёнера, будто ничего не случилось и никто не пытался выдавить из нее жизнь всего час назад. Она нашла Джека на заднем дворе, он смотрел перед собой пустыми глазами, держа руки в карманах и сгорбившись, как уставший старик. — Сэр, если я не нужна, то я хотела бы уехать. — Твой пистолет у тебя? — Да, сэр. Оба. — Не снимай кобуру, пока находишься рядом с Грэмом. И будь предельно осторожна. Эбигейл облизнула губы и кашлянула, сипота из горла никак не уходила. — Извините, но неужели вы думаете, что он опасен? — Он, может, и нет, а вот Лектер… Ты даже себе не представляешь, — Джек задумчиво провел ладонью по лбу. — Не уверен, что даже я представляю. Полгода назад Лектер спас мою жену, вытащив буквально с того света — наглоталась таблеток. До сих пор я думал, что это потому, что в нем оставалось что-то человеческое. Что он в какой-то мере уважал ее и действительно пытался помочь. А он просто меня наказал. — Сэр… — Он изучил меня, Хоббс. Он знал, что я буду бороться за Беллу до самого конца и все равно проиграю. Лектер хотел видеть, как я проиграю. — Кроуфорд скривился, будто чужие пальцы только что залезли в его свежую рану. Возможно, так и случилось. — Грэм может быть сколь угодно хорошим парнем, но здесь на него влияет разум Лектера, а этот человек обожает развлекаться за чужой счет. Заставь его найти доктора как можно быстрее и не разговаривай с ним на личные темы. Ты даже не заметишь, как он влезет тебе в голову. Грэму он уже влез, хотя его даже рядом нет, черт подери! — Поняла, сэр. О Мириам Ласс все еще нет никаких вестей? Кроуфорд прикрыл глаза. — Иди на занятия, Хоббс. Ее справочник по судебно-медицинской экспертизе авторства Абдуллы Фаттех с потрепанными страницами лежал раскрытым на коленях, пока она в десятый раз пыталась запомнить процедуры проверки доказательств. Самые скучные были по банковским ограблениям, изнасилованиям или автомобильным авариям. Целый список, который она должна знать наизусть. Экспертизу волокон, огнестрельного оружия, чернил и волос Эбигейл уже прочитала и теперь мучила главу о сохранении безопасности места преступления. Даже очерки об анонимных письмах были и то интереснее, тем более, что она сама уже проходила через все процедуры. Дважды. И дважды убила подозреваемых — сначала отца, теперь Франклина. Естественно, Эбигейл знала, как защитить место преступления от прохожих и журналистов. Кстати, о них. — Давно не виделись, Эбигейл. Рыжая макушка закрыла от нее свет от окна. — Здравствуйте, мисс Лаундс. — Удивлена увидеть меня на территории кампуса? Она сразу узнала миниатюрную женщину в двубортном черно-белом пальто с копной вьющихся волос и огромными, внимательными глазами, хотя с их последней встречи прошло три года. — Нет, — Эбигейл улыбнулась. — Я знала, что вы захотите со мной встретиться. Просто не ожидала, что так скоро. Фредди без приглашения села напротив, сложив сумочку на колени. В ней наверняка уже был включен диктофон. — Бинт на шее, что-то случилось? — Вы знаете, что случилось, — Эбигейл откинулась на стул и закинула ногу на ногу. — Иначе вас бы здесь не было. — Разве тебе не хочется с кем-то поделиться? Рассказать свою версию событий? В прошлый раз мы отлично поладили, твоя книга была в топе продаж целый месяц. — В прошлый раз я не работала на ФБР. Если мой начальник узнает, что я слила информацию, меня уволят. А еще в прошлый раз она хотела спасти себя и маму от родственников жертв и общественного порицания. Если бы не книга, ее до сих пор бы называли «Любимая дочь каннибала». Фредди хитро улыбнулась. — Все останется строго анонимно, ты меня знаешь. Эбигейл посмотрела на ее сумочку, и Лаундс достала диктофон и демонстративно выключила. Это было уже больше похоже на деловой разговор. — Что именно вам надо? — Я могу продать историю о героине, которая пытается загладить грехи отца. Идеальная учеба, лучшие оценки, — Эбигейл не нужно было спрашивать, откуда Фредди раскопала данные о ее успеваемости, та просто делала свою работу и делала ее хорошо. — Уже то, что тебя втянули на поле до окончания академии, говорит о многом. — Но гораздо интереснее история о медиуме, которого привезли раскопать грязное белье Ганнибала Лектера. Фредди улыбнулась шире, оголив мелкие белые зубы. — Я рада, что мы друг друга понимаем. — Хотите знать, не водит ли он ФБР за нос? — А он водит? Эбигейл стоило быть очень аккуратной. Одно неверное слово, и Фредди вывернет факты и против ФБР, и против нее самой так, что мало не покажется. Она наклонилась ближе, устроив локти на столе. — А что, если у меня есть кое-что покруче медиума и героини? — Например? — Есть версия, что Чесапикский Потрошитель вовсе не Чилтон. — Хочешь сказать, что это Лектер обвел всех вокруг пальца, а потом исчез? — Я хочу сказать, что, будь у меня время, я бы попробовала уговорить кое-кого на полноценное интервью. Фредди сощурилась, подсчитывая риски в уме. Редакция «Татл Крайм» явно ждала скандального материала как можно скорее, и она могла им его дать, основываясь всего лишь на фактах прошлого Грэма и ее. Очаровательная парочка убийц, идущих по следу Потрошителя. — Это будет зависеть от мистера Грэма и его таланта. Эбигейл отзеркалила ее улыбку. — Насколько я помню, вы не склонны верить слухам, мисс Лаундс. Как насчет серии статей о людях с паранормальными способностями для затравки, пока он раскопает в доме что-нибудь стоящее, а потом я устрою вам встречу. Настоящий эксклюзив. Фредди сощурилась и отступила. — Приятно иметь с вами дело, будущий агент Хоббс. До скорой встречи. — Как знать, может вы и правы. Убрав диктофон в сумочку и кивнув на прощание, Лаундс вышла через стеклянные двери кафетерия. Эбигейл проводила ее задумчивым взглядом. Прошло два часа, и, вернувшись в дом и закрыв за собой дверь, Уилл чуть не рухнул от усталости прямо в фойе. Он уже и забыл, каково ему приходилось до лекарств. Мир за окном был создан для прикосновений: открой дверь, пожми руку, выбери товар, отдай кредитную карту, забери обратно и вернись в машину с коробкой, от которой теперь зависит твое общение с окружающими. Во всяком случае, телефоны были гораздо лучше писем. Умирающий от рака простаты почтальон — последнее, что ему сейчас хотелось видеть. Он снова вернулся в знакомый, холодный омут с осклизлой грязью на дне под названием «жизнь». Здравствуйте, измождение, угнетение и нестабильный эмоциональный фон из-за обычной прогулки в центре. Что он только ни пробовал, чтобы приглушить шум и сбавить яркость видений, зачитываясь книгами и пытаясь найти ответы в прошлом. Он прочел работы Муди, Сайбома и Ролингса о людях, переживших клиническую смерть и теперь обладавших похожими способностями, однако теория не принесла никакой пользы. Он обратился к врачам и заперся на целых два года в психушке. Изоляция не помогла, образы от сумасшедших соседей пробивались сквозь стены, как гудок локомотива, раздающийся в два часа ночи из-под кровати. Затем он посвятил годы гневу. Это топливо горело с огоньком безумия, на нем он успел закончить полицейскую академию и отслужить сначала два года обычным патрульным, а затем еще три — детективом. Он пил. Очень много. Его идеальное досье на службе могло быть не таким уж идеальным, если бы ему не попался в начальники Ройс Салливан, который быстро нашел применение ему и его дару для собственного продвижения по службе. Кажется, после поимки «Сотни» его перевели в Нью-Йорк важной шишкой в департамент юстиции. Хотя, если вспомнить, в детстве было еще хуже. Они с отцом жили в бедняцком районе, где все про всех знали. «Мать-убийца, маленькое чудовище и трудяга-папаша» — можно было выбить на табличке прямо рядом с домом в Ирландском канале. «У Марты все в роду чокнутые, не зря ее семейка сбежала из Англии». Слова, всего лишь слова, год за годом повторялись тихим шепотом за закрытыми дверями. Дети боялись Уилла, но он не чувствовал себя одиноким. У него уже был настоящий и самый лучший друг. Его отец. Эдди Грэм чинил лодочные моторы, смеялся открыто, грубовато и совершенно не знал, что такое манеры. Он считал, что его сын особенный. Не просто грязная голытьба, которой лишь бы пиво хлестать, сытно жрать да вдоволь трахаться. Уилл был умным мальчиком. Он читал книги, говорил незнакомые, иностранные слова и видел суть вещей. Когда Уилл касался отца, он видел, как тот представлял его сначала в университете, а затем в высшем обществе среди милых, сладкоречивых дам и элегантных мужчин. Мир красивых картин, музыки и зданий, куда Эдди был путь заказан. Уилл ничего из этого не добился, наоборот, корни ирландских рабочих однажды взяли верх, и он некоторое время работал руками, чиня моторы, как отец. Недолго, его видения мешали ему работать на постоянной основе, а в частных заказах репутация значила слишком много. Уилл коснулся ладонью стены, а затем и вовсе прижался щекой к дереву. Ну и что, что дом еще хранил остатки присутствия толпы агентов, основная нота все равно оставалась сильной, как басовый фон, к которому лишь стоило прислушаться. Дом закрыл от него все скрежещущие, назойливые, суетливые мысли города. Ближайший образ, который Уилл мог представить, думая о разуме доктора, походил на древний, каменный альков, где в потолке было выбито небольшое окошко, откуда проступало закатное солнце, и пустынный песок лился вниз длинной струей цвета жемчуга. Он не знал, почему альков и почему древний. Лектер был старше лет на пять от силы, но ощущение времени у него было странно расплывчато. Уилл двинулся вдоль стен и, пройдя мимо столовой, вскоре снова оказался в кухне. Это место его успокаивало. Басовый фон слышался отчетливее, как низкое и очень редкое биение сердца. Не включая свет, он сел под духовыми шкафами, поджал колени к подбородку и закрыл глаза. Он редко встречал людей, кроме отца, кого бы ему было приятно касаться. Чей ум не перескакивал режущим калейдоскопом и не поджаривал Уилла на раскаленных прутьях собственных разочарований и сиюминутных капризов. Алана точно была в этом невероятно большом списке из двух имен — от нее всегда веяло холодом, будто она была куском сухого льда в тридцатиградусную жару, а не живым человеком. Теперь Уилл мог записать туда и Эбигейл. С Лектером он еще не определился: его разум был похож на луковицу, чей каждый слой то вызывал омерзение, то захватывал дух. Мысли Уилла стали медленными и неуклюжими. Сухое тепло омывало его со спины, спрятав от уличного холода в уютный кокон. В этом коконе Уилл медленно, минута за минутой растворялся, пока от него не остались лишь легкие и нос. Он не чувствовал себя беспомощным или слепым, ему казалось, что вот сейчас он понимает мир гораздо четче, острее, чем, когда смотрел бесполезными глазами. Запахи не таились и не играли в двойное дно, как бессвязные нити слов. Запахи просто жили. Он чувствовал дом, дышал вместе с ним, был им. Закатное солнце нагрело западную стену, восточная охлаждалась после полуденного зноя, под крышами слуховых окон все еще не высохла вчерашняя роса. Уилл вдохнул полной грудью, ощутив запахи сада: влажные корневища, сладкие бутоны, покрытые пыльцой, терпкий аромат чая от листьев и поверх всего пронзительный, щекочущий дух скошенной травы с соседнего участка. Уилл наполнил себя ими, как кувшин из источника до самых краев, а затем медленно выдохнул. Он открыл глаза, когда понял, что во входную дверь кто-то настойчиво стучал уже довольно долгое время. — ТЫ! — его встретил сиплый рык Эбигейл и скрюченные пальцы в паре дюймов от его горла, когда она ворвалась в дом и громко скинула пакеты на пол. — Почему ты так долго не отвечал? Ты хоть понимаешь, что я успела подумать?! Страх, беспокойство за его жизнь, облегчение и ярость пятнами расцвели на бледном лице. Он тут же захотел обнять ее или коснуться, хоть и знал, что не имеет права. Эбигейл ему не родня. Она просто стажер с временным пропуском ФБР, который истекает через неделю, и, если он ничего не придумает или не даст Кроуфорду что-нибудь существенное, очень скоро ее у Уилла заберут. — Ты пришла. — Конечно, я пришла, куда бы я делась?! — Эбигейл что-то уловила в его взгляде и спросила гораздо мягче: — Ты боялся, что я не приду? — Учитывая, как я разговаривал с Джеком сегодня утром… — Это же Джек. Его бы не назначили начальником целого отдела, если он бы не умел заставлять людей делать то, что ему нужно. Он просто тебя проверял. — Тем не менее, я не имел права лезть в его горе. Эбигейл фыркнула, наконец, расслабившись. — Ты его предупреждал. — Люди не склонны верить мне на слово. — Я верю. Уилл протянул руку и коснулся ее щеки тыльной стороной ладони. Ее кожа была мягкой, разгоряченной от гнева, и в ее голубые глаза отчего-то было так просто смотреть. У нее были веснушки; раньше считалось, что они появлялись за каждый грех, совершенный в жизни. Она не отпрянула, а лишь улыбнулась. — Знаешь, люди могут подумать, что мы друг в друга влюблены. — Люди также думают, что я псих. И что ты травмирована своим прошлым. Она склонила голову набок. — А разве это не так? — Не так, как они думают, — он опустил взгляд на сумки. — Что это? — Эм-м… — Эбигейл заметно стушевалась и убрала выбившиеся со лба волосы. — Ты умеешь готовить? — Не особенно, — Уилл вспомнил про ножи на кухне и добавил: — Но, кажется, у меня есть идея. Если ты, конечно, не против некоторых странностей. — Ты сказал «некоторые странности», но это просто пиздец. Уилл поднял голову от раковины, где мыл овощи. — Что? — Все это. Ты в фартуке, как ты двигаешься, будто точно знаешь, где и что лежит. Как это вообще работает? Обещаю не смеяться и не убегать в ужасе. Правда, расскажи мне. Стряхнув лишнюю воду, он вытер руки краем полотенца и выложил овощи в висящий на раковине коландер — металлическую емкость с расположенными на дне дырочками для того, чтобы капли стекали прямо в слив. — Лектер знал, поэтому знаю и я. — Вот так просто? И что, у тебя не наслаиваются тысячи видений в одно? Ты видишь Лектера прямо сейчас? Как он готовит? — Это как сравнивать твое восприятие и трехлетнего ребенка, у которого не развилось еще объектно-ориентированное мышление. Вижу кочергу, но не знаю, что это и зачем. Эбигейл хмыкнула: — В нашем случае, я — трехлетний ребенок. Ну спасибо, что хоть нож доверил. Уилл не понял повода обижаться на его аналогию. Вода в кастрюле вскипела, и он кинул гвоздику, черный перец, лавровый лист и тимьян к нарезанным Эбигейл луку и моркови, сразу же включив таймер на двадцать минут. Он действовал по наитию, не заглядывая в книгу или рецепт. — Если не согласна, то опиши, что видишь. Потом сравним выводы. — Ладно, готовься к поражению, Грэм, моя мама вообще-то повар. — Эбигейл запрыгнула на деревянный квадратный стол. — Так, что у нас тут, — она оглянулась, — г-образная кухня, островное строение, металлическая, износостойкая столешница, сделана под заказ. Техника… Она прищурилась и наклонилась ближе к встроенному в стену духовому шкафу. — От Джи Е Монограм. Стоит целое состояние. — Шесть тысяч долларов, — уточнил Уилл, доставая из винного шкафа бутылку белого сухого. Эти сорта были как раз для готовки, остальные — редкие, достойные смакования экземпляры хранились отдельно в темноте и сухости кладовки. — Он больной? Это моя будущая месячная зарплата, при условии, что я не буду ни есть, ни пить и жить в коробке из-под обуви. — Холодильник — десять. — Что-о? — Каждый. — Вот же богатый ублюдок, — она прикрыла рот ладонью, опасливо посмотрев на Уилла. — Извини. От бульона стал подниматься насыщенный, богатый аромат, и Уилл убавил огонь. Слава богу, больше черепа в кипятке не появлялись, и он надеялся, что больше их не увидит. Среди кастрюль, сотейников и сковородок он чувствовал себя в безопасности, вместе с пряными запахами вдыхая умиротворение и спокойствие. — За что? Доктор Лектер нас не слышит. — Ага, — Эбигейл смерила его взглядом, полным сомнения, — именно поэтому ты сейчас говоришь с европейским акцентом. Уилл замер, держа стакан вина над бурчащим бульоном, и несколько раз моргнул. Он вылил вино в кастрюлю, а сам приложился к бутылке прямо с горла. — Воу-воу-воу! Эй, полегче, парень. Я не имела в виду, что это странно. Конечно, это странно. А еще жутко и пиздец как сбивает с толку, но ты же не можешь это контролировать. Ну же, Уилл, посмотри на меня. Боясь увидеть отвращение, он сглотнул и поднял взгляд от пола. — Вот так лучше. И, кстати, когда ты на волне доктора, ты выглядишь офигенно уверенным в себе. Мне это нравится, — Эбигейл ободряюще улыбнулась. — И я думаю, тебе тоже это нравится. Уилл кивнул и неловко вернулся к готовке, будто сбившись с па в необычном кухонном танце. — Прости, что прервал, продолжай. — На чем мы остановились? Ах да, техника. Кофе-центром явно пользовались раз в пятилетку, Лектер, видимо, предпочитает френч-пресс или турку. Она вопросительно глянула в его сторону, и Уилл нехотя произнес: — Ни то, ни другое. Он пользуется Габетом. — Это что такое? — Венская сифонная машина, — он открыл дверцу рядом с полкой книг, где прятался странный на вид механизм из колб, трубочек и набора небольших фарфоровых кружек на темном, элегантном подносе. Эбигейл нервно рассмеялась. — Он варит кофе или амфетамин? — По эффекту может сравниться со вторым. Увидев его выражение лица, она замахала руками. — Нет-нет, не говори мне. — Четыре тысячи долларов. — Он что, из золота?! — Эбигейл открыла рот, пылая возмущением. — Палладия. — Я его ненавижу. Заранее. И завидую черной завистью. Тратить на обстановку столько денег… Меня бы жаба задушила. — Дело не в деньгах, Эби. У тебя есть нечто куда более ценное. Семья, в которой ты выросла. Любовь, которой тебя окружали. Лектер не всегда был богат, в его жизни был период, когда вокруг было сплошное человеческое уродство. Я не могу увидеть детали, но эта кухня — единственное место, свободное для него от воспоминаний. Он разлил вино по бокалам, чтобы не ставить полупустую бутылку в шкаф, и отдал один Эбигейл. — Лектер пережил что-то ужасное? — Тяжело судить. Я вижу обрывки, а не целую картину, но да, в этом он похож на нас с тобой. Мы все выжившие. На кухне было даже легче дышать. Здесь не было ничего лишнего, как в других комнатах. Каждая вещь лежала на своем месте. Он слышал уже знакомый звон колокольчиков и смех от беззаботных, обнаженных купальщиц с картины за спиной. Призрачный папильон с ушами, как у мохнатой бабочки, весь: беленькая шерстка, изысканный подъем головы и арка пушистого хвоста — крутился под ногами и радостно лаял. Даже от рисунка Лектера с мальчиком, присевшим на камень, чтобы вытащить из ноги занозу, исходило усталое спокойствие. Мальчик долго шел в Капитолий, чтобы сообщить о близости врагов, и остановился лишь тогда, когда его миссия была исполнена. Лектер тоже прошел долгий путь, чтобы оказаться в уютных стенах своей кухни. Мальчик служил постоянным напоминанием, чего ему это стоило. Уилл выключил газовую плиту. — Как думаешь, он бы выгнал нас из дома? — внезапно спросила Эбигейл, отставив пустой бокал. Хороший вопрос. Уилл выложил филе рыбы в кастрюлю-пароварку, куда уже залил готовый бульон, и поставил ее на сильный огонь. Зелень кружилась на дне как редкие водоросли на поверхности озера. — Не думаю. — Думаешь или знаешь? Немного помедлив, он коснулся груди там, где билось его сердце, и прислушался. Тепло расходовалось впустую, и одиночество походило на старую, но глубокую рану. Его ответ удивил его самого. — Чувствую. В столовой царил полумрак, больше подходящий для склепа. Гигантский стол кто-то накрыл белой простыней, и Эбигейл сомневалась, что это сделал один из агентов. Но если у Лектера было время позаботиться о мебели, разве это не значило, что он действительно мог хладнокровно выбросить доктора Блум из окна? Стаскивая простыню и складывая ее, Эбигейл мысленно согласилась с Кроуфордом — для невиновного доктор Лектер вел себя слишком подозрительно. Вместо того, чтобы включить люстру, она длинными каминными спичками зажгла свечи. Вокруг стояли стулья на восемь персон, тени от резных спинок пересекали стол и окрашивали дерево черными, живыми узорами. Эбигейл открыла двери в сад, впустив в комнату закатное солнце, уличный воздух и шелест листвы высокого ореха, касающегося крыши. Послышались пронзительно высокие клавиши фортепиано, напомнившие Эбигейл капель и течение молодого ручейка, бьющегося о камни, — это Уилл включил музыку в гостиной. Прислушиваясь, Эбигейл несколько минут стояла в дверях сада и просто дышала полной грудью, шея все еще противно ныла от синяков. Она обернулась, когда услышала шаги. Уилл принес тарелки и поставил на стол друг напротив друга, и Эбигейл печально улыбнулась ему через комнату. — Последний раз я ела с кем-то, когда отец был еще жив. — Сожалею. — Не надо, — она села следом за ним за стол, сложив руки домиком, словно собиралась молиться. — Вообще-то ужин был с человечиной. Скажи, ты от меня уловил это, когда кинулся на того парня? — Не знаю. Не думаю. Я слышал детский голос, который кричал вместе с тобой, и все, о чем я тогда думал, как тебя спасти. Может, это от твоего отца, ведь он очень любил тебя, Эби. Любил. Она помнила его голос, как он готовил по утрам завтрак, напевая дурацкие песни. Как он переживал из-за того, что рано начал лысеть, хотя и не стеснялся этого, зачесывая волосы назад. Вскоре он хотел побриться налысо и отпустить небольшую бородку. Они с Уиллом ели молча, пока тихая музыка не задела что-то в Эбигейл, и она даже не почувствовала, как ресницы стали влажными. В горле собрался комок, и ее голос был не громче шепота. — Я тоже. Уилл поднял голову, взглянув на нее с легким беспокойством. — Я тоже его очень любила. От его нежного взгляда сдерживать слезы стало еще сложнее. Она зло усмехнулась. — Все не так, как ты думаешь. На том обеде мы собирались есть печень девушки по имени Элис Николс. Я говорила с ней, она была очень милой и хотела стать ветеринаром. — Я видел. А еще она была больна раком и скорее всего умерла бы в следующие пару месяцев. Или провела бы годы на химиотерапии, мучаясь от страшных болей. Я видел каждую из них, и не виню тебя в их смерти. Более того, я думаю, что ты сделала все правильно. Ты не смогла бы выжить рядом с ним, если бы не любила его в ответ. Эби, скажи, ты ведь убила отца не только потому, чтобы выжить? Эбигейл сглотнула. Когда ее привезли в больницу, психиатр без конца повторял, что она в безопасности и все закончилось. Они повторяли, что это Стокгольмский синдром, и все, что она чувствует — нормально. Чтобы врачи, наконец, отстали, Эбигейл, как Иуда, отреклась от отца, а затем еще раз и еще. Она думала, что если достаточно долго притворяться, ее прекратят спрашивать. Чудовище укладывало ее в постель и читало в детстве сказки. Монстр забирал со школы, возил на курсы по рисованию, а когда ей взбрело в голову, что она будет отличным рок музыкантом и ей нужна барабанная установка, стоически терпел громыхание в подвале. Когда их собака Дейзи стала мучиться из-за отказа почек, они вместе отвезли ее в ветеринарную службу и смотрели, как ее усыпляли. Маньяк, который держал в страхе всю Миннесоту, отвез их с друзьями в Диснейленд на ее шестнадцатилетие и всю дорогу носил уши Микки Мауса. Монстр, чья кровь и плоть до сих пор являются частью ее. Эбигейл кивнула, не доверяя голосу. — Покажи мне. Уилл протянул руку, она схватилась за его прохладные пальцы, и некоторое время они сидели, слушая музыку и уличный ветер. В тот день они вместе готовили оленину в охотничьем домике. Отец приоделся, в костюме он был настоящий красавец. Бритые щеки, празднично накрытый стол. Кто ж знал, что это был их прощальный вечер. Он вложил нож ей в ладонь, и она убила его. Перерезала ему горло одним неровным взмахом и не попала за это в тюрьму. Более того, в газетах ее назвали героиней, но чем ее убийство отличалось от его убийств? Чем? Кто решил, что она поступила правильно? Общество? Мораль? В гробу она видала и то, и другое. — Это несправедливо, — злые слезы душили ее и мешали говорить, — это ведь из-за меня, да? Если бы я не родилась, он бы не убил всех этих людей. — Эби. Она попыталась вырвать ладонь, но Уилл сжал ее руку крепче. — Почему я не могу его ненавидеть? Почему ему надо было убивать, чтобы показать свою любовь? Почему мы не могли просто уехать куда-нибудь далеко-далеко и жить, черт возьми, спокойно? Почему он не мог любить меня как обычные отцы?! — Я не могу говорить за него, но ты его дитя, Эби. Для детей одобрение их родителей — самая важная часть их собственного выживания. Можно сказать, с философской точки зрения мы с детства в Стокгольмском синдроме. — Он перевел взгляд на улицу, подул прохладный вечерний ветерок. — Когда я жил в Новом Орлеане, отец старался не касаться меня даже мельком. Я был совсем еще ребенком и не понимал, почему остальным детям позволено обнимать своих родителей, а мне нет. Я злился, орал, устраивал сцены, и только потом узнал, что он тем самым защищал меня от своих воспоминаний о маме. И о том, какое у нее было лицо, когда она держала меня под водой. Эбигейл уставилась на него, широко распахнув глаза. Уилл выглядел задумчивым, лишь его побелевшие пальцы выдавали его напряжение. — Несмотря на все, что она пыталась со мной сделать, я любил ее всем сердцем, а она была счастлива, что убивает меня. И отец знал, что если я увижу это слишком рано, то просто пойду и повешусь, чтобы ее порадовать. Мы, люди, так устроены, что хотим видеть своих любимых счастливыми. Разве это странно? — Меня без конца допрашивали все, кому не лень. Знаешь, каково раз за разом повторять, какое он чудовище? По телевизору, для интервью, в ток-шоу, одна женщина даже написала об этом целую книгу. С моей помощью. Я чувствую себя предателем. Она помнила, как ненавидела себя, как могла бы ненавидеть заклятого врага, который сломал ей жизнь. Но разве не так? Ведь никто не держал ее руку, когда она перерезала папе горло. Никто не слышал ее рыдания в лесу, пока ехала полиция. Никто не понял, что на самом деле тогда произошло. Уилл единственный, кому Эбигейл смогла довериться после стольких лет, и она была благодарна за то, что он сейчас был рядом. — Ты не… — Уилл словно сбился с мысли и внезапно спросил: — Ты знаешь, кто такая Юдифь? — Нет. Из какого-то мифа про Геракла? — Скорее ее история относится к ортодоксальному иудаизму. Родной город Юдифь осадили ассирийцы, которые уничтожали целые цивилизации на своем пути. Молодая вдова надела самое красивое платье и пошла в лагерь врагов. Там она привлекла внимание полководца Олоферна, три дня жила в его лагере, а затем на пиру, когда он напился и уснул, отрубила ему голову. Уилл рассеянно потер переносицу. — Глубоко в сердце ты винишь людей, которые забрали его у тебя. Устои. Традиции. Общество, которое бы не приняло его любовь. Забавно, что я только что видел тебя в образе той самой Юдифь с головой Джека Кроуфорда на подносе. — «Забавно» не то слово, которое бы я использовала. — Эбигейл высвободила руку, и он посмотрел на свою ладонь, будто только что понял, что она у него есть. — Ты собираешься убить Кроуфорда? — В данный момент это было бы не самым разумным решением, не так ли? Уилл не выглядел пораженным своим открытием. Сказал ли он про Юдифь под влиянием Лектера или потому, что сама Эби сбивала его компас, она не знала, а Уилл решил не делиться своими мыслями. Может, оно к лучшему. — Прости, не знаю, что на меня нашло. Давай сменим тему. Они вернулись к еде, и Эбигейл, уже немного успокоившись, пожала плечами. — Тебе не за что извиняться. Ты же не можешь выключить свои видения. Тут, скорее, я должна просить прощения, что втянула тебя в свое прошлое. — Эби, я шесть лет провел в эмоциональном анабиозе, который выбрал абсолютно сознательно, и, как ты понимаешь, не потому, что каждый день купался в радости и счастье. Твое прошлое, кроме страха, полно любви и привязанности к отцу — не самый худший вариант, учитывая обстоятельства. — Жаль, что ты не можешь просто взять и по щелчку пальцев увидеть, как Лектер обстряпывал свои дела и куда дел пропавшие органы. — Могу. Мне просто надо найти орудие смерти. Это самый быстрый вариант. Эбигейл замерла с вилкой у рта, вдруг разом потеряв аппетит. — Твои видения связаны с тем, что ты чувствуешь, — поняла она. — Поэтому ты отказался от лекарств. Но это же рискованно, я видела, как ты его копируешь, сам того не понимая. А вдруг ты действительно захочешь убить? — она откинулась на спинку стула, переваривая новый расклад, ее глаза теперь были полностью сухие. — Доктор Блум знает, не так ли? И Кроуфорд тоже. Она вспомнила его слова про сердце бури, и, наконец, ее осенило. — Господи, а меня подослали, чтобы помочь тебе настроиться на волну Лектера, потому что я тоже убийца. Вот же блядь, — она на секунду прикрыла глаза и, встав из-за стола, вышла из комнаты, даже не обернувшись, когда Уилл ее окликнул. Чертово ФБР с его сексизмом. Чертова Алана Блум, которая решила, что ее месть Лектеру стоит того, чтобы рискнуть здоровьем их обоих. Чертов Джек Кроуфорд, который точно знал, на кого и когда надавить, чтобы добиться наилучшего результата. Чертов Уилл Грэм, добрый, замечательный и очень одинокий, он понял все с самого начала и все же остался, потому что Эбигейл его попросила. Жизнь не собиралась оставлять ее в покое, снова окунув в полное дерьмо. Найдя туалет на первом этаже, она остудила горящее лицо водой из-под крана и сразу почувствовала себя лучше. Эбигейл взглянула на отражение. — Сраный сукин сын. О нет, больше она не обольщалась насчет Джека. Тем хуже, что теперь он удостоверился в способностях Уилла и слезет с него, только получив Потрошителя за решетку. Эбигейл была уверена, что даже расклад, где погибнут оба, Уилл и Лектер, Кроуфорда вполне устроит — лишь бы убрать серийного маньяка с улиц. Или она ошибается? Учитывая выражение его лица, когда она спросила про Мириам Ласс, дело Потрошителя стало для Джека личным. Да, ей было жаль его жену, но, черт подери, это не дает ему право распоряжаться жизнями окружающих, как пешками в шахматной партии. И пока что Джек явно проигрывал с разгромным счетом: он потерял Ласс, доктор Блум прошлась по лезвию, а единственный из психиатров, кто еще мог быть нейтральной стороной, то есть Чилтон, — в бегах. Нет, она не оставит Уилла на съедение журналистам и Кроуфорду. Не в этой жизни. Эбигейл вытерлась полотенцем и вернулась в столовую, захватив по пути с кухни еще одну бутылку белого. Трезвой она отсюда не выйдет. — В свете новых событий у меня предложение. Уилл поднял голову от тарелки, с которой не съел ни кусочка с момента ухода Эбигейл из комнаты. — Какое? — Давай напьемся. — Чужим вином? Обойдя стол, она разлила его по бокалам и вернулась на место. — Ой, ты разве видишь того, кто против? Уилл ничего не ответил и осторожно взялся за край бокала, чтобы не нагреть напиток. Совиньон Блан, сделанное в Новой Зеландии. Обычно белые вина хорошо сочетались с рыбой, однако Эбигейл не знала, что, кроме крепости и сухости, они подразделялись на нейтральные, травянистые, ореховые и ароматные. Совиньон относился к травянистым и имел прохладный, бодро-кисловатый вкус. Уилл сглотнул выступившую слюну, точно помня, что сам никогда не был фанатом вин, а это вообще не пробовал. — Что такое? Ты видишь доктора Лектера? Уилл сделал большой глоток, и Эбигейл ободряюще улыбнулась. Подумаешь, призрак, когда призраки могли причинить вред? Зато Уилл мог безнаказанно за ним следить. — Да. — Он один? — Да. Эбигейл посмотрела вокруг, явно пытаясь представить Лектера за столом в одиночестве. — И что он делает? Хотя, чего я спрашиваю, конечно, ест. Бросив взгляд украдкой, Уилл спрятал лицо за бокалом, зная, что звук ножа по тарелке слышал только он. — Да ладно тебе, скажи, что у него там. — Фрикасе с грибами, тимьяном, розмарином и панчеттой. Выглядело, на самом деле, потрясающе: Лектер фигурно украсил блюдо веточками зелени и белым соусом по краю тарелки — от больших идеально круглых капель до совсем маленьких, словно парад планет. Эбигейл озадаченно скривилась и залпом выпила половину бокала. — Что такое фрикасе? Звучит по-французски. — Обжаренное мясо с приправами. — Почему нельзя было назвать это просто жареным мясом? — Потому что по рецепту оно готовится немного иначе. Он поджег мясо с бренди. Технология называется «фламбе». — Скажи еще, что он сидит при полном параде. — Она обновила их бокалы, и Уилл промолчал, безопасно уставившись на стол перед собой. — Даже для меня это жутко. Сидеть в собственной гостиной, в… В чем он там ходит? — Костюм-тройка. — В костюме-тро… — до нее дошло, что он только что сказал, и она поперхнулась. — Отлично. А я в общаге ем хлопья с молоком в футболке и тапочках с зайцами в кровати возле ноутбука. Смеясь, она изобразила возмущенное «о», которое могло последовать за ее признанием, и Уилл хмыкнул в бокал, все еще напряженный от чужого присутствия. Ему хотелось сказать, что костюм Лектера выглядел не таким уж… классическим. С первого взгляда — может быть. Как и его дом, который смотрелся вполне уютно и стильно, темно-синий жилет Ганнибала с атласным, металлическим блеском плотно облегал фигуру. С ним перекликался нагрудный платок и не к месту дерзкие жаккардовые цветы на галстуке — как яркая окраска ядовитого животного. — Я не помню, что ел в последний раз до полуфабрикатов, — неловко признался он. Эбигейл повернулась в сторону и отвесила шутливый полупоклон. — Должна признаться, доктор Лектер, вы ужасно на нас влияете. Посмотрите, едим нормальную еду, пьем ваше вино, Джек бы не одобрил. Уилл замер, не сводя с Ганнибала взгляда, но тот лишь прожевал очередной кусочек мяса, смотря куда-то в конец стола и пребывая в благожелательном и умиротворенном настроении. — Знаешь, меня кое-что в нем смущает. От вина ее щеки зарделись, а глаза заблестели. — Всего лишь кое-что? — Заткнись, умник, я пытаюсь думать логически. Смотри. Представим, что я — это он. Я отучилась на медицинском хер знает сколько лет. — Семь. — Пиздец. — Эбигейл расслабленно облокотилась на стол. — Я приехала в Штаты и работаю хирургом. Я сменила профессию на психиатра и лечу богатеньких идиотов от депрессии. У меня офигенный дом. У меня офигенная жизнь. У меня состояние не как у арабского шейха, конечно, но работать мне уже не обязательно. У меня нет детей. У меня нет постоянного партнера. — Когда убиваешь людей, даже друзей заводить опасно. — Именно, — она пьяно махнула стаканом в сторону Лектера, который продолжал есть как ни в чем не бывало, смакуя темно-красное вино. — Я маньяк, люблю эпоху Ренессанса, у меня претенциозный вкус. На выходных я утопил студента из Принстона, разрезал на мелкие куски, упаковал в коробку и похоронил. Необычное хобби, не так ли? — Я бы сказал, уникальное, — Уилл снова кинул осторожный взгляд на Ганнибала, тот еле заметно улыбался. — Уникальное, да, — подхватила Эбигейл. — Я вся уникальная. Я умная, образованная, я консультирую ФБР по другим преступникам и даже по своим собственным убийствам. Я выхожу сухой из воды, что бы ни происходило, и даже сам агент Кроуфорд ужинал за моим столом. Словно действительно думая о чем-то подобном, Лектер осмотрел крохотную помидорку черри, насаженную на зубья вилки, и приподнял уголок рта. — Но внезапно все изменилось: я жертвую своим покоем и соблазняю доктора… в смысле Алану. Я становлюсь одним из подозреваемых. ФБР находят два трупа в доме Чилтона, он пускается в бега, а я, вместо того, чтобы залечь на дно и переждать, убиваю снова. Меня навещает Мириам Ласс, а затем и Алана. Первую я, скорее всего, убила, вторую отправила в окно без единого объяснения. Заглянув на дно пустого бокала, Эбигейл вздохнула. — Не понимаю. Он либо потерял остатки разума и осторожность, либо это западня. Какие еще варианты? — Лектер годами и с невероятным успехом притворялся обычным человеком только благодаря рациональному уму и холодному сердцу. Его решения не связаны с эмоциями, глупо предполагать, что в этот раз было иначе. ФБР может находиться в этом доме только по одной причине. — Какой? — Потому что он этого хочет. Эбигейл указала на воздух пальцем. — Вот! Вопрос — зачем? Зачем бросать личину, которая полностью устраивала? У меня ощущение, что мы не видим полной картины. Что он знает что-то такое, чего не знаем мы. Что стало отправной точкой? — Или кто, — предположил Уилл, почувствовав странный укол беспокойства. — Или кто, — согласилась Эбигейл. — Ответ на этот вопрос может подсказать, где найти Лектера. — Ты хочешь до него добраться? — А ты нет? — она удивленно приподняла брови. — Как только ФБР его схватит, для тебя все кончится, и ты сможешь вернуться к своей прежней жизни. Ну да, конечно. Уилл раздраженно потер переносицу и отставил бокал с вином, к вискам подступила головная боль. Его голос прозвучал резче, чем он предполагал: — Во-первых, если кто-то когда-то и найдет место, где прячется Лектер, то только потому, что сам Лектер этого захочет. Во-вторых, я бы не назвал это жизнью. До прошлого месяца меня держали в санатории закрытого типа под названием Вулф Треп, в двух часах езды до любого города. — Санаторий закрытого типа? — Добровольная изоляция под надзором. — Как будто ты собираешься туда вернуться. — Когда он никак не отреагировал, улыбка Эбигейл погасла, и ее лицо вытянулось. — Ты шутишь? — Я не способен к обычной жизни… — Что значит, ты не способен? Кто тебе это сказал?! — она возмущенно привстала, но Уилл ее остановил, подняв руку. — Успокойся, Эби. Это не тебе решать. Мое состояние будет только ухудшаться. Ты знаешь меня всего три дня, и ты не видела, во что я могу превратиться, — он подумал и добавил: — Во что я превращусь. Вопрос только во времени. Она удивленно на него уставилась, открыв рот и потеряв дар речи. — Уилл! — Спасибо, что провела со мной этот день и разделила ужин. — Уилл, не глупи. — Я вызову тебе такси, а завтра, пожалуйста, не приезжай. Я отдам записи через агента Катц. — Уилл, твою мать! Они вместе встали из-за стола, и, прежде чем он успел достать телефон, Эбигейл решительно обошла стол и прижалась к нему в крепком объятии. На него мгновенно обрушилась целая буря из леденящего душу страха, отчаяния и чего-то настолько огромного, что ему на секунду стало нечем дышать. Мимолетная похоть от Аланы не шла с этим чувством ни в какое сравнение. После отца он ни разу не чувствовал хотя бы крупицы любви, а сейчас, казалось, он близок к остановке сердца: ее любовь снесла его, как пятиметровая волна от океанического тайфуна. Он втянул ртом воздух, задыхаясь. Его заполнили мечты о том, что она больше не одна. Радость от дружеского взгляда, застенчивые фантазии об отцовской нежности, боль, много боли и одиночества. Она хотела выехать с Уиллом за город и провести время на природе. Познакомить его с мамой и показать фотографии отца. Привести его на могилу. Быть ему другом и помогать во всем. Эбигейл не отдавала себе отчет, но Уилл знал — она приняла его. В тот миг, когда он заступился за нее, а его рот обагрился чужой кровью, он стал частью стаи. Частью тепла, искренности и семейных уз. Даже если он убьет, даже если его мысли будут темнее самой темной ночи, она будет в этой комнате вместе с ним. Она не была слабой, она просто потеряла вожака, с которым охотилась. Ее сила и решительность звенели как клинок. Она собиралась отстаивать его — сломанного, отвергнутого — перед всем миром. Она думала о том, что если завтра приедет, и он не пустит ее на порог, то она выломает дверь. Она была больна, одинока и вымотана. Она годами притворялась нормальной, а теперь рассыпалась у него в руках от усталости. Оглушенный эмоциями, Уилл обнял ее в ответ: одной рукой за плечи, а другой ласково погладил по голове, боясь спугнуть. На улице уже стемнело, зажглись фонари и поднялся холодный ветер, когда он посадил Эбигейл на такси и вернулся в дом. Голова слегка кружилась, но не из-за вина. У него было ощущение, что крепость вокруг его разума только что пережила сильное землетрясение: осыпались целые башни, местами выпали кирпичи и пошли серьезные трещины в крепких стенах. Уилл только не знал, была ли это действительно крепость или добровольная тюрьма, в которую он посадил себя сам. Он убрал посуду со стола и опустил в раковину, где стоял высокий смеситель с выдвижной, очень удобной душевой лейкой. Уилл помыл тарелки за пару минут. Одного ножа не хватало, и он вернулся в столовую — наверное, тот упал на пол, когда Эбигейл резко встала из-за стола последний раз и, стоило ему коснуться серебряной ручки, как все изменилось. Словно из черно-белого кино он попал в цветную картинку: уютно потрескивал камин, а дверь в сад была закрыта, чтобы не выпускать тепло из комнаты. Свет свечей не отражался в стекле из-за опущенных до половины тканевых штор. Пока они висели рулонами, он их даже не заметил. Чудесно пахло миртом от искусно окрашенной перегородки между кухней и столовой: зеленые крошечные листики располагались в незаметных углублениях строгими линиями. К освежающему запаху примешивался стойкий аромат мяса, кружащий голову. Уилл жадно потянул носом воздух. Даже рыбу сегодня он готовил скорее как робот, запрограммированный на определенные действия, не ощущая ни благоухания специй, ни чувствуя серьезного голода, но это… Он снова вдохнул, во рту выступила слюна, пробуждая чудовищный по своему размаху аппетит. На столе вместо их с Эбигейл скромной трапезы красовалось плоское блюдо с фруктами, цветами и перьями в какой-то фантасмагорической композиции: птичьи черепа перемежались с зеленью и ягодами бузины и можжевельника. Стол сервировали на две персоны по всем правилам, но одна тарелка осталась девственно чистой. О том, что ужин вообще состоялся, говорил полупустой графин с красным вином и его багровый след на дне одного из бокалов. Уилл обернулся и вдруг оказался в шаге от Ганнибала Лектера. Его сердце пропустило удар. К его ужасу, тот безошибочно смотрел на него в упор. Уилл сделал шаг в сторону, и доктор проследил за его движением и вежливо улыбнулся. Не может быть. В комнате же больше никого нет. — Могу я вам помочь? — вежливо спросил Лектер. — Что? — Я спросил, могу ли я вам помочь. — Вы меня видите? — Да. — И слышите?! — Более чем. На секунду Уилл потерял дар речи. — Но как? Он протянул руку и она прошла сквозь грудь Лектера, словно доктор был голограммой из научно-фантастического фильма. — Полагаю, так же, как вы видите меня, — осторожно произнес Ганнибал, приподняв двумя пальцами нож, полного близнеца того, который Уилл держал в руке. — Недавно я заметил ваше присутствие в доме, думаю, что это связано с консультированием ФБР, но не был до конца уверен. Ганнибал Лектер, доктор медицины. Уилл молча сделал шаг назад. Затем еще, пока между ними не оказалось достаточно места, и желание немедленно сбежать из дома поутихло. Вот теперь он знал, что чувствовала Алиса, первый раз заговорив с кроликом. — Уилл Грэм. — Очень приятно, мистер Грэм. Руку, к сожалению, я вам пожать не в силах. Раз уж мы оба живем под одной крышей, могу я внести предложение? Обращаться к вам по фамилии мне кажется немного неуместным, так что, может быть, Уильям? — Уилл. Я предпочитаю по имени, — он облизнул пересохшие губы. — Ничего не понимаю. Я окончательно сошел с ума? — Очень в этом сомневаюсь. Я бы даже сказал, что для обстоятельств нашей встречи, вы удивительно здраво мыслите. Поверьте, я психиатр, я знаю, о чем говорю. — Лектер склонил голову с явным любопытством. — Уилл, не хотелось бы вас обидеть, но вы не думали о том, что кроме вас существуют еще люди с похожими способностями? — Вы видите будущее? — Я предпочитаю «вариативное развитие событий». — И какие у нас варианты? Ничего не ответив, Лектер улыбнулся, напомнив одну из каменных статуй средневековья. В ушах появился знакомый шелест песка, и голова Уилла стала раскалываться от двойного зрения. — Никогда не видел Реймского ангела, почему я подумал о нем? — Я видел. Когда жил во Франции. Скромно стоит на самом высоком постаменте Реймского Собора в углу среди святых и апостолов. Единственная в своем роде статуя с улыбающимся ангелом. Уникальная, — с последним словом улыбка Лектера стала шире. — Могу я поинтересоваться, вы считываете мои знания непроизвольно или намеренно? — Я… В ужасе от того, что сделал, Уилл выпустил нож из рук. Под легкий звон Лектер исчез, а он вернулся в настоящее, где только два пятна от свечей освещали огромную комнату. Уилл сделал глубоких вдох, его руки дрожали, пока он доставал из кармана телефон. Эбигейл, скорее всего, еще на пути в общежитие, и ему стоило оставить ее в покое на некоторое время. Небольшой перерыв пойдет ей только на пользу. Это, а также отсутствие звонков с его стороны в десятом часу вечера. Позвонить Катц? И что он скажет? Я сошел с ума, мои видения начали со мной разговаривать? Или еще хуже, ваш подозреваемый доктор Лектер мог видеть будущее. Боже… Уилл осознал последнюю мысль, похолодев. Где бы он ни скрывался, Лектер мог видеть будущее до сих пор. Если он заявит это Кроуфорду, его снова упекут в психушку. Кто ему поверит? Он сам-то верит? Ему ведь не показалось? После недолгого замешательства он присел и снова взял нож. Словно снятая пластинка с паузы, комната заиграла красками и запахами. — Рад, что вы решили продолжить беседу, — голос Лектера раздался во главе стола, где он собирал посуду на небольшой поднос. Пока Уилл отсутствовал, доктор успел снять пиджак и расслабить галстук. — Все еще пытаюсь понять, как это работает, — он поднялся во весь рост, оглядываясь по сторонам. — Понимаю ваше замешательство. — Как вы остаетесь таким спокойным? Лектер пожал плечами, не отрываясь от уборки. — А разве есть причины беспокоиться? Для меня будущее, в котором вы, Уилл, находитесь в моем доме — лишь возможность, а не роковое предназначение. Вы слышали о Сибиллах? — Пророчицы из античной культуры, предрекающие бедствия? — Не только бедствия. Люди, обладающие знанием о будущем, рождались издревле. О них писали еще в Ветхом завете. Пророки Исайя, Иеремия, Даниил и Иезикиель. — Моисей и Иисус. — В том числе, — с виду Лектера нисколько не смущало, что Уилл перехватывал его мысли прямо на ходу. — Они породили целые движения пророков. Пророки Ислама, их насчитывают сейчас больше тридцати. — И половина дурила народ бреднями сивой кобылы. Ганнибал поднял на него темные глаза, нисколько не оскорбленный, что его прервали. — Склонность к мистификациям у нас в крови, Уилл. Люди верят в то, во что хотят верить, трудно обвинять их в простом желании объяснить свое бытие. Однако я хотел сказать другое. В масштабе мировой истории мои способности довольно заурядны. Либо доктор был излишне скромным, либо его планка «чуда» висела где-то в заоблачных далях. Уилл ставил на второе. — Не согласен. Вы видите будущее и можете изменить его. Это невероятно. — Вы думаете, что никогда не встречали никого похожего? — Никогда. — Разве? — озадаченно спросил Ганнибал, беря в руки поднос. — Порой у меня возникают трудности в ориентации, какое именно время будущего я вижу. Думаю, вам это знакомо. Что ж, тем интереснее получится наша дружба. — Дружба? Что? — Уилл хмыкнул. — Я здесь, чтобы найти против вас улики, доктор Лектер. ФБР подозревает, что вы Чесапикский Потрошитель. Ганнибала новость не впечатлила, его лицо осталось удивительно спокойным. — А у вас есть доказательства? — Рано или поздно я их найду. — Если бы вы хотели удостовериться в моей вине, вы могли попросить Джека позволить вам взглянуть на тело любой из жертв Потрошителя. С вашими способностями, Уилл, ответ достался бы вам через секунды. Вы этого не сделали. Предполагаю, потому что моя вина для вас не играет никакой роли. — На что вы намекаете? — Давно вы разговаривали с человеком, который действительно мог вас понять, Уилл? — Человек? В данный момент я разговариваю с воздухом. — Нас разделяет время, однако, как мы оба знаем, это расстояние несущественно. Моя компания может пойти вам на пользу. — Может? — В одном из будущих, которые я вижу, прогресс очевиден. — А вы самоуверенны, доктор Лектер. Ганнибал поравнялся с Уиллом, держа поднос с грязной посудой, как танцор. Его лицо все еще ничего не выражало. Фшух, сш-ш-ш, щелк, щелк. Его глаза, темные, блестящие в мягком вечернем свете столовой скользнули по Уиллу, как легкое прикосновение. — Уилл, — тихо произнес он, — я вижу будущее, где ваш потенциал может раскрыться самым удивительным образом. По-моему, вполне достаточная причина вести себя самоуверенно, не находите? С другой стороны, решение полностью за вами. Однако, боюсь, наш разговор придется отложить на некоторое время, прошу меня простить, уборка ждет. Ганнибал зашел за перегородку и растворился в воздухе, забрав с собой и свет, и запахи, и жизнь из каменных стен. Словно выставленный за дверь, Уилл остался один.