Часть 2
30 сентября 2017 г. в 12:28
В полной, кромешной темноте гремели звуки хора и барабанов, отдаваясь где-то в груди, наваливаясь, как огромная, неудержимая лавина. Бум. Его сотрясало от каждого удара и сносило течением. Бум. Резко в сторону. Бум. В круговорот. Голоса пели вдалеке, над головой, зовя его и направляя — маленького, крошечного перед невидимой и невиданной мощью. Эта сила могла сотрясти города одной рукой и даровать прощение другой, жизни для нее были лишь ковром с тысячью хрупких нитей, и ножницы щелкали, как метроном, отмеряя чью-то судьбу. Щелк.
Он падал, его падение было вечно, земли не существовало, ни опоры, ни тверди — одна бескрайняя тьма. В одиночестве, в своих мыслях, не зная, как он выглядит, не зная, кто он и где, слабый и беззащитный. Голоса звали его, указывали ему путь, путь такой простой: соединись с тьмой, стань не просто ее частью, а единым целым. Освободись от оков, тянущих вниз, в бездну, отринь свои границы, открой клетку и узнай, кто ты.
Вознесись. Прикоснись. Обрети.
Он потянулся к темноте, и его падение ускорилось. Голоса затихли, и он закричал, чувствуя, как клетка вокруг сужается все сильнее, зажимая все его существо, убивая его. Но вместо смерти он выжил, его затопила боль, оставив лишь сломанное «я», которое не могло даже мыслить — верещащее, знающее только страх, голод и отчаяние.
— Франклин, все в порядке, дышите.
Уилл открыл глаза в чужом теле, тяжелом, неподъемном. Он вспотел и задыхался, как от одышки. Пальцы, толстые и неуклюжие, держали платок, которым Уилл вытирал пот, сопли и слезы. Кожу саднило, он натер щеки платком до красноты.
— Простите, доктор Лектер. Мне очень жаль, — вылетело у него изо рта.
— Тебе не за что извиняться. Я сам был непростительно беспечен.
Он поднял голову и увидел, что Лектер сидит на деревянном стуле, связанный веревкой: кто-то снял с него носки и ботинки, чтобы веревки плотнее сжимали кожу. Не для боли, узлы не впивались в кожу. Завершающая двойная петля между запястьями и лодыжками купировала любое движение.
Лектер медленно опустил голову к одному плечу, а затем к другому, разминая. Удар пришелся в районе затылка и до сих пор напоминал о себе, явно принося доктору ощутимые неудобства.
— Я не думал, что он поймет мои слова буквально. Шутка, он улыбался, как будто шутил, когда говорил, что хочет убить вас. Что вы предали его, сообщив о нем в ФБР. Он уже не раз говорил, что вырвет мне горло, а жир использует для смазки струн.
Уилл находился в подвале дома, похожего на мастерскую. В углу стояла кадка с водой, где вымачивались блестящие от влаги бледно-розовые щупальца. Кишки. Пахло свежим деревом — на столе неподалеку лежали цельные бруски клена и ели, отшлифованные и готовые переродиться в скрипку. Листогибочный станок, похожий на гильотину, доска с инструментами. Молоток, долото и дрель лежали на стуле, будто мастер недавно отвлекся от своего дела и вот-вот вернется к работе. Завитки опилок на полу. Банки с диоксидом серы на полках, чтобы обработать будущие струны. Кто-то здесь готовился сделать самый лучший инструмент, считая, что Ганнибал Лектер послужит для него как нельзя кстати.
— Но я не сообщал. Хотя следовало, — спокойствию Ганнибала можно было только позавидовать.
Уилл и завидовал, точнее, тот, в чьем теле он сидел. Франклин хотел признания, внимания, одобрения так отчаянно, как младенец тянется губками к молоку матери.
— Нет, не сообщали, — согласился Уилл, слабо улыбаясь. — Это сделал я.
— Вы соврали Тобиасу.
— Да.
С потаенным страхом Уилл ждал реакции доктора, пока тот что-то мысленно прикидывал.
— Вы хотели быть моим другом, но когда поняли, что эта возможность под запретом, решили стать мной. Это ваш способ выживания: найти самого большого тигра в окружении и мимикрировать под него, чтобы зверь увидел в вас себя, и ему было бы сложнее причинить вам боль. Так ведь, Франклин?
— Я много думал о том, что вы сказали. О различиях между мной и Тобиасом. Я понял, что он никогда не увидит во мне друга и все мои старания напрасны. Но вы, доктор Лектер, вы совсем другое дело.
— Неужели?
— Вы меня знаете куда лучше Тобиаса. Я просто должен был доказать, на что способен. С вами. С вашей помощью. На что мы будем способны вместе.
— Становление величия. И вы манипулировали Тобиасом, чтобы он поставил меня в безвыходное положение. Чтобы я принял вашу дружбу, — задумчиво, даже медитативно подытожил Ганнибал, распутывая клубок из мотивов и желаний. — Франклин, вы понимаете, что следом за мной он убьет и вас?
Уилл знал, но для него риск того стоил. Если все получится, он больше никогда не будет один. Никакой ноющей боли, никаких пустых комнат, вместо одной тарелки и одной кружки и тишины — теплый, дружеский ужин, смех и признание. Сопричастие. Разделенные на двоих мысли, дополненные и бесконечно эволюционирующие. Уилл кивнул, опасливо посмотрев вверх. Когда Тобиас вернется, все будет кончено.
— Вы разочарованы во мне? — его кольнул страх. А вдруг он ошибся? Вдруг доктор Лектер такой же?
— Нет, Франклин. Я в вас не разочарован. Скорее приятно удивлен.
— Вы врете?
— Нисколько. Мое положение не мешает мне оценить ваш ход с точки зрения тактики. Вы сделали все правильно. Я вами горжусь.
Его слова прозвучали для Уилла как бальзам для измученной души. И все же праздновать победу было еще рано. Он грустно улыбнулся.
— Вы хорошо меня знаете, доктор Лектер. И знаете, что я хочу услышать. Ничто не мешает вам соврать во имя собственной жизни.
— Не мешает, однако я не вру. Я действительно беспокоился за вас, Франклин, и ваше психическое здоровье. По этой причине мне пришлось передать ваше лечение другому доктору. Я понял, что использовал вас в своих целях. Абсолютно непрофессиональное и неэтичное поведение для психиатра.
— Использовали? Как?
Казалось, Ганнибал полон раскаяния и сожаления.
— Вы были суррогатом друга. Мне было приятно ваше внимание, мое эго питалось им незаслуженно. Я пестовал в себе мысль, что в любой момент могу завести столько друзей, сколько захочу. Что я — не вы, Франклин, хотя именно ваш путь ожидает меня у самых дверей — дружба без взаимности.
Лектер нахмурился, но вскоре его лицо разгладилось.
— Франклин, вы знаете, какова природа взаимности?
Потерявшись в плавном, тягучем голосе, он отрицательно покачал головой, внимая каждому слову доктора.
— Многие ошибочно полагают, что взаимность идентична понятию равенства. Это не так. Привлеченные схожестью интересов или внешностью, мы делаем первый шаг. Мы становимся «дающим». Мы предлагаем выслушать страхи, горести и заботы, мы предлагаем свое время и свои ресурсы. Весы переполняются в одну сторону, и мы начинаем ждать, какое решение примет человек, которого мы избрали, — Лектер сделал паузу, словно подумал о ком-то конкретно. — Если человек принимает ответственность, если принимает наши дары, то вскоре начнет давать в ответ, выравнивая весы обратно. Взаимность — не иначе как сделка, чья расплата растянута до бесконечности. Согласны со мной?
Уилл нервно кивнул, его губы пересохли.
— Да, доктор.
— Однако за вами долг, Франклин. Не передо мной. Вы как-то сказали мне, что хотели бы спасти Тобиаса от него самого. Он не остановится сам, вы должны помочь ему.
— Как?
— Вы знаете, как.
— Я все-таки должен был сдать его полиции?
В глазах доктора на секунду мелькнуло истончающееся терпение.
— Прежде чем полиция сюда приедет, мы с вами будем мертвы. Кроме того, разве вы хотите обречь его на годы заключения в психиатрической больнице? Он не послушает вас, так что вам нужно убить Тобиаса и подарить ему покой. Это ваш долг друга.
Как по волшебству внутри Уилла все встало на свои места. Как жаждущий, впервые испивший воду из источника, его накрыло благостное ощущение покоя и восторга. Все было так просто.
— Да. Да, конечно. Вы правы. — Франклин взял со стола долото, тонкое, как карандаш, с лезвием скальпеля. — Вы хотите, чтобы я убил его здесь или наверху?
— У вас мощное телосложение и преимущество в весе, однако Тобиас быстрее. Встаньте за дверью, и, когда он спустится, цельтесь в шею. Лезвие выньте сразу, чтобы открылось кровотечение. Крепко держите рукоятку.
Уилл вытер вспотевшую ладонь о штанину и спрятался в тени двери. Самое время. Наверху зазвучали тихие шаги, похожие на поступь большой кошки.
— А я не должен вас развязать? — шепотом спросил Уилл.
— Нет, Франклин. Это знак моего доверия.
Когда показалась тонкая, почти лебединая темная шея над воротником пиджака и коротко бритый затылок, он вонзил нож. Обернувшись, Тобиас стал хватать открытым ртом воздух, белки глаз покраснели, губы стали синеватыми. Внезапно вместо Тобиаса оказалась его мать, и Уилл в ужасе отпустил рукоять и сделал шаг назад.
Откуда она здесь? Ее просто не могло здесь быть! Марта с криком подбитой птицы бросилась на него, вытянув вперед скрюченные пальцы. Они вместе упали на пол, борясь не на жизнь, а на смерть. За ее спиной доктор Лектер выглядел, как Юлий Цезарь в черных тенях, смотрящий на двух гладиаторов. Уилл перевел взгляд на маму, и она смотрела него со страхом, будто это он был чем-то жутким и страшным.
— Я освобожу тебя, — произнесла она одними губами.
Марта впилась ему в шею, и он закричал.
Проснувшись весь в поту и задыхаясь, Уилл несколько секунд смотрел в потолок. Он так давно не видел сны про маму, наверное, с тех пор, как умер отец. Во всем теле поселилась слабость, словно его кости были сделаны из трясущегося желе. Уже привычно болела голова — эта боль без лекарств скоро из приступов станет постоянной, и тогда Уилл и вовсе начнет спать урывками, и организм будет выключаться сам от недосыпа и усталости. Ничего нового.
Он сполз на ковер, мышцы сводило тремором. Стянув футболку через голову, Уилл нашел сухой край и вытер лицо и шею от испарины. В комнате было холодно, но этот холод отрезвлял.
— Я бы посоветовал вам чашку горячего чая на валериане и перечной мяте.
В кресле в метре от Уилла оказался Ганнибал, читающий книгу. Он был одет по-домашнему: в халате поверх полосатой пижамы, с чуть растрепанными волосами после душа. Мягкий свет настольного абажура падал наискось на книгу в его руках.
— Господи, только этого не хватало, — Уилл потер лицо ладонями. — Мы же не касаемся одного и того же предмета.
Лектер многозначительно посмотрел на ковер и свои босые ноги. Теплые тапочки стояли рядом.
— Я разжег камин. Вы чувствуете тепло?
Уилл посмотрел на камин, и, погружаясь в видение глубже, заметил первые искры. Теплый, сухой воздух окутал его, прогоняя липкий кошмар, и он протянул руки к каминной решетке, греясь.
— Спасибо.
— Прошу прощения, что наблюдал за вашим сном некоторое время. Я не посмел вас разбудить. Временами я вижу, как вы ходите по дому, но не вмешиваюсь, потому что считаю, что очень важно уважать личные границы, когда живешь с кем-то на одной территории.
— Полагаю, что так, — пожал плечами Уилл, радуясь возможности отвлечься разговором. — Я не особо социален, все эти вещи даются мне с трудом. Я никогда не жил с кем-то, кроме отца, так что прошу прощения за неудобства. Я отвратительный сосед. Наверняка издаю много шума.
— Подозреваю, вас мучили кошмары, — сказал Лектер, будто, по его мнению, это все объясняло. — Мы не контролируем наше подсознание, так что извинения излишни. Думаю, это не последний раз, так что прошу, не будем проводить в расшаркиваниях полночи каждый день. Давайте договоримся: я не буду извиняться за то, что вижу, а вы — за свои сны и некоторую громкость.
Уилл хмыкнул.
— Договорились. Я разбудил вас?
— Нет. Я решил почитать перед сном, когда увидел, что вы спите на диване. Могу я спросить? Я понимаю, почему вы избегаете моей спальни — за что вам, кстати, большое спасибо, но на втором этаже есть вполне удобная гостевая комната. Почему бы вам ею не воспользоваться? С моего на то разрешения, если вас это смущало до сих пор.
— Я плохо сплю на новых местах.
— Уверяю вас, там никто не спал.
— Откуда вы знаете, что мне это мешает?
— Вы сами рассказали мне, — он закрыл книгу, и Уилл заметил название на форзаце большими буквами «Итальянская поэзия со времен Второй Мировой Войны под редакцией Паоло Черчи». — Точнее, расскажете к концу этого вечера. Я же говорил, что мы с вами подружимся.
Непроизвольно Уилл растянул губы в подобии ухмылки, и Ганнибал с небольшой задержкой повторил движение за ним. С Лектером удивительно легко было говорить. Может, из-за того, что память Франклина об их доверительных отношениях все еще была свежа, а может, потому что с доктором не было нужды постоянно следить за тем, что говоришь и какие знаки транслируешь в ответ. Все реакции были разрешены, все эмоции — освобождены от запрета.
— Что еще я вам расскажу?
Лектер закинул ногу на ногу и сложил руки на коленях в замок.
— А что бы вы хотели?
Будто на приеме у врача. Уиллу стало стыдно, и он ответил резче, чем хотел:
— Это что, работа на дом, доктор? Вы всегда берете полуголых мужчин на свой ковер, чтобы поговорить об их проблемах?
— Я строго разделяю профессиональное и личное, Уилл. Скоро вы об этом узнаете, когда степень доверия между нами возрастет. Я предлагаю выслушать вас, как мог бы выслушать друг — без осуждения или ненужных советов. Кроме того, ваша нагота не приносит мне никакого дискомфорта. Вы в прекрасной форме, ваше тело приятно эстетически.
Уилл вспыхнул до корней волос, стянул с дивана полотенце и накрылся им, зная, что похож на жертву природной стихии, у которой унесло дом.
— Если вы думаете, что ваша доброта помешает мне найти улики для ФБР, вы глубоко ошибаетесь. Я тоже не смешиваю профессиональное и личное.
— Все в ваших силах, Уилл. Я и не подумаю вас останавливать, — его благожелательный тон сменился любопытством. — Что вам снилось?
— А разве вы уже не знаете?
— Вы избегаете ответа во всех вариантах, которые мне доступны.
— Если знаете, что я не отвечу, зачем спрашивать?
— Врожденное упрямство. А еще тот факт, что, даже обладая даром предвидения, я не всегда могу предсказать, что случится на самом деле. Я вижу потенциал, способы решения проблемы и последствия, однако выбор людей вне моего влияния. Ваша свобода воли все еще ваша, Уилл.
— Я видел Франклина, — следя за реакцией Лектера в теплом свете камина, Уилл добавил: — И вас. А также, какую роль вы сыграли в смерти Тобиаса Баджа.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Ах да, Франклин. Боюсь, в этой истории мне категорически нечем хвалиться. Я подвел его. Стоило направить его к другому врачу раньше, чем его фиксация на мне приняла такой печальный оборот. Как я уже говорил, жизнь всегда находит, чем меня удивить.
— Вчера Франклин пришел сюда и напал на меня и агента ФБР. Из законченного невротика вы превратили его в убийцу. Это, по-вашему, называется «подвел»?
— Франклин далеко не убийца. Он нестабилен, закомплексован, не уверен в себе и постоянно в поисках идеала для подражания. Вероятно, вы не видели окончания нашей встречи, потому что в итоге Баджа убил не он, а я. К моему счастью, Франклин взял на себя вину, а я помог ему спрятаться от властей.
— Почему же тогда он пришел сюда?
Лектер поднял брови, будто сам был удивлен.
— Даже я не всесилен и не могу сказать, что с ним случилось за то время, что нас разделяет, и что привело его ко мне домой. Более того, я до сих пор не знаю, что заставило меня самого покинуть Балтимор. Но мне очень интересно узнать.
— Должно быть, у вас были серьезные причины.
Взгляд Ганнибала ощутимо потяжелел.
— Должно быть.
— Доктор Лектер, это вы Чесапикский Потрошитель?
Тот слегка улыбнулся, в уголках глаз появились морщинки.
— Доверие — обоюдоострый меч, Уилл. Расскажите, что вам приснилось, и я отвечу на ваш вопрос. Если, конечно, вы не предпочтете съездить в морг.
Уилл не хотел сделки на воспоминания и точно не собирался звонить Кроуфорду, поэтому поднялся и пошел в сторону лестницы.
— Спокойной ночи, доктор.
— Спокойной ночи, Уилл, — сказал Ганнибал ему в спину, вернувшись к чтению.
Стирка не отвлекала от тяжелых дум. Сидя в прачечной кампуса и рассматривая, как белье крутится в барабане, Эбигейл пыталась вспомнить, почему после юриспруденции пошла именно в академию ФБР.
Когда агенты ворвались в ее жизнь и разнесли ее дом по кусочку, она поклялась, что это был последний раз, когда ее личное счастье и счастье ее близких будет зависеть от людей в костюмах. Что больше никто не будет охотиться на нее. Для этого ей нужна была поддержка — если уж не семьи, точнее, того, что от нее осталось, то хотя бы властей.
В ФБР можно было попасть только с высшим образованием, что резко сокращало ее варианты. Уголовное право Эбигейл защитила с отличием, но не потому, что учеба давалась ей легко, а потому, что у нее была цель. Если она собиралась жить в обществе, которое привело ее отца к мысли о самоубийстве, то она должна была знать его правила. Правила выживания. Отец научил ее этому.
Чтобы поймать добычу, ты должна знать, чем и где она живет, чем дышит и о чем думает. Как работает ее мозг. Чего боится. И подобраться настолько близко и незаметно, насколько позволит ветер.
Эбигейл понадобилось два года, чтобы узнать, кто такой Джек Кроуфорд, и, узнав его, она непроизвольно прониклась к нему уважением. Отец бы назвал его сильным и гордым зверем, если бы приехал вместе с ней на его семинар. Последние годы подкосили Джека, особенно смерть жены. Наверное, поэтому он подпустил Эбигейл к делу. Если бы он был в хорошей форме, Кроуфорд не позволил бы ей даже закончить первый год, уж в этом она могла быть уверена. Порой он смотрел на нее с сомнением — интуиция подсказывала ему, что что-то не так, но вот что конкретно, он все еще не понимал.
Выгрузив белье в корзину, она пошла к лифту, когда зазвонил ее сотовый. Неизвестный номер.
— Хоббс.
— Привет.
Она узнала голос Уилла, и в груди сразу потеплело. Перехватив корзину с бельем подмышку, Эбигейл нажала кнопку лифта и удобнее устроила трубку возле уха.
— Привет. Ты в порядке? Лектер больше не появлялся?
— Насчет этого… Я кое-что должен тебе рассказать, но только лично. У тебя сегодня есть занятия?
Ей не понравился его тон, Уилл был напряжен и, судя по всему, что-то все-таки произошло.
— Не-а, полный выходной. Могу заехать через час-полтора.
— Да, спасибо. И еще. Ты не могла бы меня свозить в одно место?
— Решил выбраться из дома с привидениями? Конечно, о чем речь. Куда поедем?
— В питомник рядом с Реистерстауном. Путь неблизкий, надеюсь, это не проблема?
Двери открылись на седьмом этаже в узком коридоре, и она вернулась в комнату, которую делила с еще двумя студентками академии. До Реистерстауна час езды, если дорога будет пустой. По-хорошему, ей бы писать исследование для Брёнера, но, честно говоря, ей уже было глубоко наплевать, если она получит у него незачет. Ради Уилла она могла пожертвовать гораздо большим.
— Нет, жди, я скоро приеду.
— Какие миленькие мордашки!
Собаки хлынули из калитки, как ручей пушистого счастья. Любопытные мокрые носы, кучерявая и прямая шерсть, всевозможных размеров: от совсем крошек до гордых профилей выше колена. Если с Эбигейл они еще лизали руки, покусывали пальцы и бегали из стороны в сторону под ногами, обнюхивая, то с Уиллом они вели себя скромнее. Один из псов с трехцветной окраской сразу же устремился к нему, и, будто строгий, но добрый учитель, Уилл склонился к животному и почесал загривок.
— Привет, Уинстон.
Пес облизнул нос, вильнув хвостом, и сел рядом.
— Стая, это Эби. Эби, это стая.
Улыбнувшись, Эбигейл погладила ближайшую спинку болонки, которая все не могла допрыгнуть до ее руки, чтобы поластиться. У нее даже глаз не было видно из-за шерстяной челки.
— Ты так сказал, будто я тоже прибившаяся собака.
Уилл едва улыбнулся уголком рта.
— Они моя семья. Все, что у меня есть.
— Это твои? Все?
— Да, я завел их до того, как… — подумав о чем-то неприятном, Уилл в последний момент изменил ответ и присел на корточки. — Когда переехал в Балтимор. Кому сладких косточек?
Уилл выдал каждой собаке по сладости из зоомагазина, и Эбигейл ухмыльнулась.
— Как людей трогать, так ни-ни, а как пушистых собачек, так ты первый.
Он выглядел счастливым и спокойным, касаясь их лап, морд и черных носов. Уилл не дергался, не отводил взгляда, даже его поза была полностью расслаблена.
— С животными мне всегда было легче найти общий язык. Они не лгут, не завидуют, не пытаются унизить просто потому, что ты отличаешься. Я вижу и ощущаю, как они счастливы каждое мгновение. Смотри, это Рокси, — он погладил черно-белую колли со свалявшейся шерстью. — Я нашел ее первой, на парковке возле полицейской академии. Она съела велосипедную цепь.
— Рокси повезло, что она тебя встретила.
Уилл пожал плечами. Для него это было естественно — прийти на помощь нуждающемуся. Он мог наплевать на себя, на свое здоровье, но не на тех, кто попал в беду, наверное, поэтому и пошел в полицию. И даже оказавшись на обочине жизни, куда его спихнуло общество, Уилл все еще пытался защитить людей в этот раз от себя самого. Эбигейл хотелось сказать, что люди не нуждаются в защите. Им нужен урок.
— О чем ты хотел поговорить?
Уилл поднял на нее встревоженный взгляд, будто помолодев лет на десять из-за своей беззащитности.
— Лектер мог услышать.
— У него прослушка в доме?
— Нет.
— Он вернулся?! — испугалась Эбигейл.
— Нет-нет-нет, все не так, как ты думаешь, — Уилл покачал головой и, поднявшись с колен, спрятал руки в карманах джинсов. — Не знаю, хуже это или лучше — он такой же как я, только наоборот. Я вижу прошлое, где он все еще в доме. А он видит меня с тех пор, как я пришел, чтобы его ловить. Думаю, Ганнибал даже слышал наш разговор прошлым вечером, просто не хотел показаться грубым.
Эбигейл заметила, как Уилл назвал доктора по имени, будто они были уже хорошо и давно знакомы, но не сказала об этом вслух.
— Ты уверен?
— Я знаю, что звучит как бред сумасшедшего. Да. — Уилл несколько раз коротко кивнул. — Да, я уверен. Он разговаривал со мной.
— Знаешь, я вообще-то изучала физику, и там не было ни слова про временные парадоксы. В смысле, какого черта? Если Лектер знает, что мы будем его искать, на черта он заварил всю эту кашу?
— Тот Ганнибал, с которым говорил я, тоже не знает. По крайней мере, утверждает, что не знает. Хотя, учитывая его прошлое, верить на слово ему нельзя.
— Только я подумала, что меня уже ничем нельзя удивить, как мы наталкиваемся на еще одного парня со сверхспособностями. Вы что, в одном обществе супергероев состоите? Я, между прочим, с детства мечтала о полетах. Не знаешь, где раздают?
Уилл нахмурился.
— Думаю, он, как и я, пережил в детстве потрясение. Оно изменило его восприятие, открыв дверь, которая должна быть заперта. От него исходит постоянный звук течения времени, будто, настраиваясь на его волну, я настраиваюсь на все будущее, которое не случилось, случится и случается в данный момент.
— Я ничего не поняла, кроме того, что Лектер опаснее, чем мы предполагали ранее. Ты звонил Кроуфорду?
— Сомневаюсь, что именно я должен сообщить ему эту новость. Он потребует доказательств, а у меня их нет.
— Пока что.
Он еще раз кивнул, как вдруг зазвонил ее телефон. Эбигейл взглянула на экран и пробормотала:
— Помяни черта… Хоббс, слушаю.
— Это Джек Кроуфорд. Где ты сейчас?
— Э-эм, в Реистерстауне? — неуверенно ответила она.
— Одна?
— С мистером Грэмом, он попросил меня завезти его в пито…
— Отлично, — Кроуфорду было плевать, из-за чего они выехали из дома Лектера, пока они делали то, что он говорил. — Вези его на север по 140 шоссе до моста через залив и налево в Роаринг Ран Парк. Как можно скорее. Поняла, Хоббс?
Эбигейл хотелось напомнить ему, что вообще-то у нее выходной, и, если он хочет, чтобы Уилл сотрудничал с ним, Джеку придется его попросить лично, а не использовать ее, однако снова решила промолчать.
— Да, сэр. Будем через полчаса. Как я вас найду?
— Один из агентов будет ждать вас у проселочной дороги и приведет вас к месту преступления.
Не прощаясь, Кроуфорд отключился, будто ее повиновение было чем-то само собой разумеющимся. Он всегда так делал: сначала приходил, как стеснительный гость, затем, если ты позволял — не важно ради чего, карьеры или дружбы — он пользовался тобой, как инструментом. Кухонной лопаткой, например. Джек не был плохим человеком, просто слишком эффективным, а значит, рассматривал людей в первую очередь именно с этой точки зрения. Насколько они полезны для него.
С другой стороны, случилось явно что-то из ряда вон, раз уж он решил привлечь Уилла к реальной работе в поле. Что-то, что сбило с толку всех его агентов, включая группу Прайса.
— Джек хочет, чтобы ты на кое-что взглянул.
Уилл словно потух, и вес внешнего мира словно лег на его плечи.
— Хорошо.
— Ты можешь отказаться, — напомнила Эбигейл, надеясь, что он так и сделает для собственного же блага.
— Нет, все в порядке. Я могу взглянуть. — Он позвал собак обратно в большой вольер, и они послушно потрусили следом. — Чем раньше справимся, тем раньше вернемся домой.
Эбигейл открыла было рот, чтобы напомнить, что это не их дом, а Лектера, но вдруг кое-что поняла. Для Уилла в этих двух понятиях сейчас не было никакой разницы.
Они молча сели в машину. Судя по всему, Уилл собирался сидеть так до самого места преступления, все больше погружаясь в меланхолию. Эбигейл казалось, что он наказывал сам себя за то мгновение счастья, что позволил сегодня — в компании ее и собак. Это было нечестно.
— Знаешь, всегда хотела завести собаку, но в общежитии нам не разрешают домашних животных.
Он помедлил, возвращаясь в реальность из своих мрачных грез.
— В Вулф Треп тоже. Мне пришлось отдать их в питомник сразу после того, как меня выписали из больницы. Я бы оставил их там насовсем, но персонал жалуется на Уинстона.
— Он же прелесть.
— Эта прелесть умудрилась сделать подкоп под бетонный забор. Он сбегал из питомника уже шесть раз. Убегает, а затем скрывается в лесопосадке неподалеку, ожидая, пока я приеду.
— О-о, — протянула Эбигейл, растрогавшись. — Он любит тебя.
— Ему было бы лучше в нормальной семье, — тихо произнес Уилл, отвернувшись к окну. — Я подобрал его последним, уже когда охотился за «Сотней», и он здорово помог мне. Во время расследования было непросто.
— Я считаю, и, спорю на сотню баксов, Уинстон со мной согласится, что ты вполне достойный для него хозяин, — она наставила на Уилла палец, не отрываясь от дороги. — И не смей, блядь, смотреть на меня этим своим жалобным взглядом. Да, я так считаю. Ты отличный парень, и если кто-то не согласен, то может катиться к чертям.
— Ты не знаешь, что думает Уинстон, — Уилл слегка улыбнулся.
— Нет. Но его поступки говорят сами за себя.
— У тебя заговор с моей собакой?
— Именно. Кстати, думаю, я могла бы забрать Уинстона после выпускных экзаменов. Как тебе идея?
— Где ты будешь его держать?
— Мы с мамой продали дом, чтобы оплатить мой колледж, и взяли ей квартиру в пригороде Ричмонда, где ее никто не знает. У меня остался отцовский охотничий домик, думаю, поживу там, пока не присмотрю что-нибудь. Там два этажа и сумасшедшая коллекция оленьих рогов. Бьюсь об заклад, коллекционеры их с руками оторвут за хорошие деньги. — Она бросила на Уилла осторожный взгляд. — Хочешь, как-нибудь покажу?
— Да.
Эбигейл была противна сама мысль, что Уилл после дела вернется в психушку где-то в глуши, поэтому со вчерашнего дня у нее зрел коварный план пригласить его пожить в отцовском домике вместе с ней. Насрать, если кто-то подумает, что они встречаются, главное, что она и Уилл знают, что это не так. Их связывало нечто большее. Куда лучше отношений, и что нужно было им обоим.
— Вот и здорово. Тебе там понравится.
А если нет, она всегда могла продать дом и купить новый специально для них двоих. И семерых собак.
Возле съезда на проселочную дорогу стоял молодой парень в темно-синей куртке ФБР. Судя по зеленоватому цвету лица и кислому запаху, проникшему в салон, когда Уилл опустил пассажирское стекло, агента недавно вывернуло в ближайших кустах.
— Два километра по прямой, затем направо до ограничительных лент. Не волнуйтесь, не пропустите, — странно заявил он, опасливо косясь на Эбигейл. — Вид не для слабонервных.
Уилл заметил, как она, еле удержавшись от закатывания глаз, поблагодарила агента и направила машину по узкой дороге. Ближе к берегу среди поредевших деревьев он увидел участок, огороженный желтой лентой и полным кордоном из грузовиков, фургонов и полицейских машин. Все держались от центра участка подальше, как лучи диаграммы, будто стой они к месту убийства ближе, могли бы вызвать самого дьявола.
Они с Эбигейл переглянулись и вышли из машины. О них уже предупредили, так что полицейские у ограждения их даже не окликнули, когда они прошли под лентой и приблизились к Кроуфорду. Он стоял, сложив руки на груди, будто изваяние из черного монолита.
— Что у нас? — спросила Эбигейл, стараясь вести себя профессионально.
— Это я у вас хочу спросить, — он обернулся вполоборота, а затем кивнул прямо перед собой.
Первым Уилла привлек запах меди, знакомый до омерзения еще со службы в полиции. Он обошел Кроуфорда и окинул взглядом небольшой участок леса. Погода наградила Балтимор теплой неделей, и снег сошел в городе довольно быстро, здесь же в тени таяли черные, грязные проплешины и гниющие листья. Навскидку он насчитал троих человек, устроивших пикник на природе — по количеству оторванных рук, ног и намотанным на кусты внутренностям. Одна женщина и двое мужчин. Их покрывало лоскутами висело на деревьях, вещи раскиданы вокруг: термос возле верхней половины молодого парня в клетчатой рубашке, бутылка пива в луже крови, голова женщины насажена на ветку дерева, как финальный штрих безумной, яростной вакханалии.
— Господи, на них напал медведь? — спросила Эбигейл, прикрывая ладонью рот и стараясь не приглядываться к особо живописным кускам.
— Дикий волк. Дикий медведь. Пума? Судя по следам от зубов, здесь собрались все хищники из близлежащих лесов, — пожал плечами Прайс, осматривая неровный срез женской руки.
Зеллер замерял следы от когтей на дереве неподалеку.
— Где ты видел зверя, который способен прокусить человеку череп?
— А кто? Я, что ли? Мой стоматолог говорит, что скоро и с орехами придется попрощаться, если продолжу увиливать от его приемов.
— Не волнуйся, когда станешь совсем беззубым, можешь прийти ко мне. Буду делать тебе пюре и смузи. Здесь, кстати, для животных пир горой, а не съедено ни кусочка. Будь это хоть стая, сбежавшая из цирка, они бы сожрали половину улик. А в идеале — обглодали бы до костей и прикопали бы до следующего вечера.
— Кто-то натаскал зверей убивать? — Кроуфорд искал подозреваемого, и его мало волновали подробности, только выводы. — Мы ищем психопата-дрессировщика?
— Необязательно. Я видел в передаче, как женщина подняла машину двумя руками. Пределы наших возможностей еще не полностью известны.
— Это пределы твоей фантазии неизвестны. Даже самый большой медведь не смог бы сломать берцовую кость с первого укуса, — фыркнул Прайс. — Я бы поставил на пневматический насос.
— Так это зверь или человек?
— А это вы у него спросите, — Зеллер кивнул в сторону Уилла, который с опаской гулял между останков и желтых номерков с уликами.
Кроуфорд красноречиво посмотрел на Эбигейл, будто сказав «ты тут вообще для чего, работай давай», и она тут же спросила:
— Уилл, ты что-нибудь видишь?
Запах крови кружил ему голову, как вино на пустой желудок. Он огляделся, избегая смотреть любому из присутствующих в глаза — их отвращение и любопытство лишь собьют его с толку.
Присев на корточки, он запустил пальцы в листву и сжал в кулак влажную землю. Ощущение почвы его успокаивало. Всеобъемлющая сила без желаний, предпочтений, эмоций, с единственной целью — жить несмотря ни на что. Бесчисленный сонм растений, червей, жуков в постоянном движении, в тяжелом гуле, под закатом и рассветом, от зимы до весны, от сна к пробуждению и снова по кругу. Циклы природы. Не хватало только знакомого шелеста на заднем фоне, чтобы совпадение с Ганнибалом вышло полным.
Будь у него выбор, Уилл остался бы жить в лесу навсегда. Рыбалка по выходным, тихие вечера на веранде, запах мокрой земли по утрам, прогулки с собаками, разговоры с Эби… Уилл тряхнул головой.
Его привезли не за этим.
Где-то рядом неуловимо притаилось воспоминание, как старый след на дороге, как сон земли, для которой вчерашний вечер — короткий миг. Тень на солнечных часах сдвинулась в обратную сторону, и Уилла окружила ночь: треск костра, кислый привкус дешевого пива, а следом ядовитые близнецы: похоть, ревность и зависть.
Джордж и Кэтрин дружили с детства, но Кэтти никогда не смотрела на Джо, как на возможного парня, с которым можно встречаться. Кэтти нравился Колин и его двухэтажная квартира в центре Вашингтона. Тем более, Джо подрабатывал обычным слесарем, а Колина папаша пропихнул к себе в адвокатскую контору. У «зайчика» водились деньги, и он тратил их на Кэтти, не оглядываясь на «как я буду жить следующий месяц», и чем легче деньги доставались Кэтрин, тем больше она их любила.
Они ошибались. В этом лесу их было не трое, а четверо. Он стоял поодаль — не их рода, даже не их вида. Он принюхивался к земле, наблюдая за ними из тени леса и слушая смех и высокие голоса.
Уилл закрыл глаза и оперся о землю второй рукой, погружаясь глубже во тьму. Земля поддалась, и, не успев даже вскрикнуть, он провалился в чужое сознание.
Рожденный слабым, без когтей и зубов, голый перед миром, он прятался от людей, сколько себя помнил. Затем вырос, отрастил зубы лучше любых, что создала природа, потому что усовершенствовал их, наточил, выскоблил, укрепил стальными пластинами и вставил в челюсть на штифты. Люди считались венцом творения, венцом природы, но это он был последним гибридом, взявшим от обоих миров самое лучше и объединивший в смертоносный панцирь. Из стали, костей и плоти родилось его «сверх Я» и пришло в лес на охоту.
Он больше не слаб. Он больше не боится и не прячется. Его мышцы перекатываются под кожей, когти готовы рвать, зубы — грызть, а удары — ломать на части. Им не сбежать от своей участи.
Они — добыча.
Тело приготовилось к прыжку, и он открыл глаза.
— Уилл?
Женщина перед ним была молода, от нее исходило беспокойство и страх, он мог бы свернуть ей шею одним ударом. Справа стоял более заманчивый соперник. С ним они могли бы помериться силой.
— Уилл, что с тобой? Ты странно дышишь.
Он не хотел просыпаться, не хотел снова становиться человеком: слабым и безголосым. Он только что обрел силу, почувствовал ее вкус. Голос самки говорил, что что-то не так, опасность рядом. Он должен довериться ей, она в его стае. Его противник сделал шаг вперед, зачем-то положив руку на пояс, и оказался слишком близко к ней. Из горла вырвался рык, и любой услышавший его, понял бы посыл: «отойди».
— О-о, приехали.
— А с виду был такой хороший парень.
Он повернул голову — еще двое. Оказавшись в западне и пригнув голову, он сделал шаг назад и оскалился сильнее. Их слишком много, ему не справиться со всем стадом сразу. Овцы, блеющие, жалкие овцы. Они живы только потому, что плодятся без конца и края, пока хищники пестуют свое потомство по одному.
— Кто ты? — вдруг спросил их вожак.
Горло драло от рычания, но он сумел выплюнуть.
— Зверь.
— Какой зверь? Имя! — вожак сделал шаг вперед, а он — назад, защищая спину.
— У когтей нет имени, у зубов нет имени, у голода нет названия. Я зверь, и я охочусь на людей.
— Где ты живешь?
— Мое логово далеко отсюда. Вам не найти.
— Зачем ты охотишься?
— Моя стая отказалась от меня, они хотели, чтобы я стал другим. Однажды пришел другой зверь.
— Как его звали?
— У зверей нет имени. Нам они не нужны. Он показал, что я могу жить без стаи. Что он сам выжил без стаи. Я учился, и теперь я здесь, а вы там.
— Где там?
Он отошел на достаточное расстояние, чтобы при опасности сбежать в лес. Ему не нравилось говорить. Слова лгут, а кровь и запахи не могут. Эти люди были угрозой.
— В нашей миске.
— Как ты охотишься?
Буквы складывались в слова. Бесполезные, когда самое главное — острота зубов и сила челюстей. Он выучил их, чтобы стать сильнее, хитрее и однажды снова выйти на охоту.
— Пещерный медведь, клыки двенадцать сантиметров, диаметр три целых четыре десятых сантиметра, верхнечелюстные, сохранились в идеальном состоянии. Древний волк, зубы привезли из Калифорнии, нашли в слое вечной мерзлоты, длина четыре сантиметра, диаметр два целых одна десятая сантиметра, нижнечелюстные. Я соединил их. Он сказал, что моя музыка огласит мир криками боли.
— Уилл, посмотри на меня, — самка приблизилась и без страха взяла его лицо в ладони.
Его голова кипела от образов и чужих мыслей. Сменяющийся калейдоскоп смерти, черный с красным, ночь и огонь, земля под ногтями, на одежде, хрип в тишине, рассеченная плоть, теплые брызги в глаза. Она закрыла веки всего на секунду, но отец был уже мертв. Жизнь вышла из тела через порез и больше не вернулась. Руки, обагренные кровью. Пятна остались до сих пор, они просто не видны другим — следы ее предательства и любви.
— Выруби меня, — слова нашлись со скрежетом, будто он забыл, как говорить, держась из последних сил, чтобы не кинуться.
— Уилл, — Эбигейл цеплялась за его куртку, он отшатнулся и упал на землю, прикрыв лицо руками.
— СЕЙЧАС ЖЕ!
Уилла погрузили в фургон под серьезной дозой успокоительного, на всякий случай надев на него наручники, что показалось Эбигейл явно лишним. Она поехала следом на своей машине вместе с Кроуфордом, устроившимся на пассажирском сидении.
— Замеры от зубов полностью совпадают с тем, что сказал Грэм. Он не мог этого знать, он стоял слишком далеко от тел.
Эбигейл бросила на Джека косой взгляд, тот смотрел перед собой, глубоко о чем-то задумавшись.
— Вы все еще не верите в его способности?
— Верю. А еще мне интересно, чем же занимался Грэм после того, как мы оставили его вчера в доме Лектера.
Она чуть не ругнулась вслух. Нет, правда, серьезно? Вместо того, чтобы искать психа-убийцу, Кроуфорд переключился на Уилла? Это уже просто ни в какие ворота. Эбигейл начала понимать опасения Уилла насчет окружавших его людей, каждый второй решал за него судьбу. Лечебница в Вулф Треп, по крайней мере, была его собственным выбором.
— Я оставила его в десятом часу. Когда бы он успел?
— Надо проверить машину Лектера.
— Вы думаете, он спровадил меня, а затем поехал в лес, чтобы убить этих людей?
— Я понимаю твое возмущение, Хоббс, но не обольщайся вашей дружбой. Я дорого заплатил за похожую ошибку, и, после Ганнибала Лектера не позволю никому водить себя за нос.
— Грэм не Лектер.
— Даже если это не он убил троих людей в парке, он подошел достаточно близко, чтобы стать угрозой нам всем. Ты сама видела, он не в состоянии контролировать свои способности, и точно так же он не сможет удержать себя от Лектера.
— Вы знали, что так будет, когда послали Грэма в его дом. Вы читали дело и знаете, на что он способен.
Кроуфорд, наконец-то, взглянул в ее сторону.
— Я доверился его лечащему врачу. Алана Блум — выдающийся специалист своего дела, и если она сказала, что он может быть полезен, значит, так оно и есть. Она заверила меня, что в любой момент может возобновить его лечение и вернуть к стабильному состоянию, но это было до того, как он превратился в животное у нас на глазах.
— То есть, пока он был под влиянием Чесапикского Потрошителя, вас это устраивало.
Джек повернулся к ней.
— Когда мы докажем, что десятки убийств Потрошителя — дело рук Ганнибала, его включат в список самых опасных преступников века. Зверь, на которого мы охотимся сейчас, слишком импульсивен. Рано или поздно он допустит ошибку, и мы его поймаем и без помощи медиума, который норовит отгрызть руку, которая его кормит.
— Сколько успеет убить зверь, пока вы его ловите? Еще троих? Дюжину?
— А что ты предлагаешь, Хоббс? Выпустить Грэма выть с ним на луну за компанию? Чтобы вместо одного психопата по улицам разгуливало двое? — Джек не на шутку разозлился, причем Эбигейл была уверена, что половина злости была направлена на него самого и всю патовую ситуацию в целом. — Я принимаю нелегкие решения каждый день, и не тебе судить меня, Хоббс. Грэм выходит из игры прямо сейчас. — В его кармане пиликнул телефон, и, взглянув на экран, Кроуфорд скривился, как от зубной боли: — Да они издеваются.
— Что?
Он повернул экран, и Эбигейл увидела ролик с сайта «Татл Крайм», сделанный всего полчаса назад. Съемка велась скрытно из-за деревьев, но было отчетливо видно, как трое мужчин в форме ФБР тащили Уилла за руки в машину, а он вырывался, как бешеное животное.
— Фредди Лаундс.
— Только огласки от СМИ нам не хватало.
— Вы же понимаете, что, стоит вам выпустить Грэма из-под опеки ФБР, Лаундс тут же его найдет. Официально он на нас не работает и может говорить все, что угодно. Например, что вы использовали его, чтобы добраться до Лектера, и что вы скрыли убийство Франклина Фруадево…
— Зачем ему?
— А почему нет? Я бы на его месте рассказала. Он же просто пытался помочь, — «мне» хотела добавить Эбигейл, — а теперь является подозреваемым в тройном убийстве.
— Хоббс! — потерял терпение Джек. — Ты на чьей стороне?!
— Я на стороне справедливости, сэр. И я считаю неправильным использовать людей, а потом в момент их слабости выкидывать на обочину.
— Никто не выкинет его на обочину, — голос Кроуфорда прозвучал уже не так уверенно. Если бы сам Джек не справился с горем после потери жены, его бы тоже быстро списали в запас.
— Вы обещаете?
— Только если он невиновен. Мы поместим Грэма под домашний арест в одну из казенных квартир под присмотром агентов, пока шумиха вокруг зверя не уляжется.
Он был настроен решительно, и ничего не могло его переубедить. Если только Уилл не явит Лектера, как Иисуса Христа, его ждут адовые деньки в чужой компании. К концу дня он будет знать про них все. К концу недели узнает, кто жил в квартире за последние десять лет. К концу месяца сам вернется в Вулф Треп, мечтая о дозе торазина, которая снова вырубит в нем все человеческое.
— Сэр, что, если он такой не один?
— О чем ты, Хоббс? — Кроуфорд читал заметку с телефона, и уголки его губ опускались все ниже в скорбную гримасу.
— Уилл предположил, что Лектер был так хорош потому, что видел будущее.
— Что?
Эбигейл кинула взгляд в зеркало заднего вида, чтобы не отвлекаться от дороги, и мысли Джека можно было буквально отследить по его лицу: от стадии «что за чушь» к «погоди, он же не мог».
— Я читала его дело. Потрошитель выставлял тела в местах, где какое-то время не было свидетелей. Ни одного случайного прохожего, ни одной ошибки. Ювелирно точный выбор, где можно подстеречь жертв. В ночь, когда вы пришли проверять его алиби, у него ночевала Алана. Экспертиза вещей ничего не показала. Это может быть простым совпадением, но…
— С Лектером не бывает совпадений.
— Уилл сказал, что доктор видит будущее. Кроме того, они говорили об этом, в доме Лектера. Возможно, мы в шаге от того, чтобы схватить Потрошителя за руку.
Казалось, Джек некоторое время пытался уместить эту теорию среди остальных. Он несколько минут даже не шевелился, затем нажал на экран телефона и поднес трубку к уху. Эбигейл затаила дыхание.
— Это Джек. Отвези Грэма до Гилфорда. Нет, план еще в силе, но, пока его оформят, пройдет сутки-двое. Я хочу, чтобы он пока побыл в доме Лектера. — Кто-то — Брайан или Джимми Прайс громко ответили в динамик, но Кроуфорд был неумолим: — Я тебя не спрашивал, хорошая это или плохая идея, выполняй.
Убрав телефон, он повернулся к Эбигейл. Она, конечно, знала, что Джек хочет увидеть Лектера за решеткой, но, похоже, он вообще не разбирал средств в достижении этой цели.
— Я делаю это под свою ответственность, Хоббс, не подведи меня.
Ей нужна была отсрочка хоть на сколько-то, и она своего добилась. Что касалось цели, они с Джеком не так уж и различались, и именно поэтому он привлек ее к расследованию до экзаменов. Однако он не знал, что ее цели недавно совершенно поменялись.
— Да, сэр.
Он помнил, как его положили на кровать в гостевой комнате. Руки все еще были в грязи, Уилл вяло попросил что-нибудь, чем вытереться, чтобы не запачкать дорогие простыни, и Прайс передал ему темно-красный платок. Не свой, потому что с собой он такие вещи не носил — а лежащий на тумбе, будто специально дожидавшийся Уилла. Пожилой агент закрыл за собой дверь, оставив его одного.
Уилл сжал платок в руке и закрыл глаза. Вялость во всем теле и вата в голове мешала думать. Откуда-то издали доносился пикающий звук.
— Три ножевых ранения в грудную клетку, одно — не проникающее, два других — в шестом лопаточном и седьмом между-реберном отделах.
— Что на снимках? — спросил он сквозь хирургическую маску.
Кто-то надел на него перчатки, и Уилл повернулся к столу, где лежал чернокожий мужчина под простыней. Его лицо было накрыто, как и все ниже пояса, оставив взгляду лишь широкую волосатую грудь в крови.
— Часть лезвия в мягких тканях возле левого легкого. Внутреннее кровотечение.
В хирургической находилось шесть человек, но он, не обращая на них никакого внимания, скользнул взглядом по монитору. Все, что ему нужно было — это мерный писк и цифры в допустимой норме.
— Готовьте дренаж.
Его пальцы не дрожали, когда он расширил скальпелем одну из ран и зафиксировал лезвие ножа зажимом. На экране монитора микрокамера с узкой трубки эндоскопа протиснулась между ребрами, обтянутые внутренней белесой мембраной и левым легким — розовое, влажное, оно сокращалось, перекачивая кислород в кровь, пока его хозяин спал сном праведника под анестезией.
Праведник. Напился до зеленых чертей и напал на жену и двухмесячную дочь. Ребенок мертв, жена — в реанимации. Собутыльник, который и пырнул его ножом, осмотрен дежурным врачом и отдан полицейским. И до конца смены еще шесть часов, его не отдать другому хирургу.
Лезвие пряталось в грудной полости как в тазу, полном крови. Он подтолкнул дренажную трубку с неприсасывающимся наконечником к красной лужице — уровень крови упал, как вода на озере во время отмели, оголив кончик лезвия.
Пока его руки работали, разум видел куда дальше. Мужчину ждет день в реанимации и неделя в палате, после чего его выпишут. Две дороги уходили от этого дня: одна в сторону выпивки, тюрьмы, еще двух смертей в аварии, когда он проедет на красный на перекрестке Индиан Драйв и Первого шоссе; другая — на порог протестанткой церкви и в дом собутыльника, которого он прирежет, закопает, а деньги пожертвует в приход. Третья, самая короткая, заканчивалась прямо на этом столе.
Между видениями и настоящим его удерживал писк кардиомонитора и собственное дыхание. В состоянии, близком к трансу художника, поглощенного процессом творчества, он надиктовывал медсестрам и стажеру ход операции.
Ему понадобилось около получаса, чтобы осмотреть другие внутренние повреждения и убрать сращения. Теперь легкие могли перекатываться по грудной клетке, как тесто в миске.
— Небольшая рана в нижней доле легкого глубиной ноль пять сантиметра. Кровотечение слабое.
Всего четверть часа на осторожное извлечение лезвия. Рану пришлось еще раз осматривать через монитор, отсасывая кровь, мешающую обзору, прямо изнутри. Микроволновым скальпелем он прижег внутреннюю поверхность грудной клетки и часть легкого, запах жареного мяса ударил в ноздри. Кажется, он не ел целую вечность, мм-м, аж слюнки потекли.
— Пятьсот миллилитров антисептика.
Раствор заполнил грудную полость, затем исчез в трубке дренажа. Без пузырьков, чистая работа. Зашивание кожи и обработку настойкой йода он оставил на медсестру, здесь ему больше нечего было делать.
Он тщательно вымыл руки и взглянул на свое отражение. Черты лица и загорелая кожа были его, а глаза — серо-голубые. Он растянул губы в приветственной улыбке.
— Здравствуйте, Уилл.
Уилл распахнул глаза в гостевой комнате.
— Ваша сила растет, и скоро видения станут совсем неотличимы от реальности.
Уилл сонно повернулся, Ганнибал сидел в кресле возле кровати, закинув ногу на ногу. На нем были темно-бордовый пиджак, брюки, почти черный жаккардовый галстук и рубашка цвета старой крови. Отпив из бокала, он облизнулся и аккуратно промокнул губы уголком нагрудного платка.
— Я чуть не напал на оперативную группу Кроуфорда, — вспомнил он и, прикрыв ладонью лицо, простонал. — Боже, я идиот. Знал же, что этим все закончится, надо было взять такси.
— И пропустить живописную поездку? Скажите, вы на самом деле переживаете о том, что о вас подумают?
— Я показал им, что опасен.
— Я спросил не это.
Уилл глянул на Лектера, вспомнив его безбрежное спокойствие во время операции. Ему точно не напугать человека, который думал о еде, пока держал пальцами чужое легкое.
— Вы знаете, что там случилось?
— Случится. Резня в лесу, — произнес он, будто назвал чью-то картину маслом. — Стыдитесь своего животного поведения?
Повисло неловкое молчание.
— Мне… понравилось быть им.
— И за это вы чувствуете вину. Вы ощущали его голод? Всесильность?
Уилл снова закрыл лицо рукой, голос был еле слышен:
— Да.
— Хорошо.
Не веря своим ушам, он повернул голову. По лицу Ганнибала редко что можно было прочитать. Он немигающе посмотрел на Уилла и облизнулся еще раз, уже не смакуя вкус вина, а будто от жажды. Резонируя ощущениями, Уилл почувствовал сухость во рту.
Взгляд Ганнибала был полон понимания, глубокого, искреннего сопереживания и чего-то большего. В один краткий миг они оба знали, что чувствуют одинаково. Мыслят одинаково. Видят одно и то же, и их реальности сошлись, как два слоя стекла, превратившись в резной витраж.
— Запомните это чувство, Уилл. Оно напомнит, кто вы есть.
— Вы говорите загадками.
— Напротив, заявляю открыто и с собственного опыта — ни одно видение не поглощает полностью, если не находит в вас отклика. Вы не ощутите любовь к отцу, если не испытывали ее сами. И не восторжествуете, обагрив руки в крови, если никогда не радовались чужой смерти. Вы убивали, Уилл. И вы наслаждались этим. Именно поэтому вы смогли услышать его зов.
— Я чуть не напал на Эбигейл.
— Ей ничего не угрожало, в отличие от остальных. И не мне вам рассказывать, что борьба с самим собой никого не доводила до добра. Отрицание своей сущности — одна из частых проблем в нашем цивилизованном мире.
— Я не отрицаю свою сущность.
— Разве? Вы сопротивлялись не зверю, а себе, и проиграли. Вполне ожидаемо, — Ганнибал перевел взгляд на дверь с легким недовольством. — Должен вас предупредить, Джек Кроуфорд ждет вас внизу и все еще хочет услышать подробности.
— О чем?
— Обо мне и моем даре предвидения.
Уилл отмахнулся и сел на кровати.
— Он мне не поверит.
— Без явных доказательств — нет, — у Лектера было такое лицо, будто он что-то просчитывал в уме, и задача была не из легких. — Сейчас вы очень уязвимы, Уилл, и напоминаете мне моллюска без панциря, которого выбросили на берег, и каждый хищник норовит оторвать от вас кусок.
— Вы тоже один из этих хищников?
— Разве есть соревновательный дух в издевательствах над слабым? Куколка беззащитна до своего перерождения, но, если ее оберегать, холить и лелеять, мы сможем наблюдать настоящее чудо. Думаю, я могу помочь вам с панцирем, пока вы не нарастите свой, — он показал на дверь. — Там гардеробная и сменное постельное белье. Не забудьте принять душ.
Уилл уже знал, что Лектер любил оставлять за собой последнее слово, поэтому не удивился, когда тот оставил платок на тумбе, забрал бокал и вышел, не прощаясь.
Душ он принял в полном одиночестве. Раньше он пользовался магазинным мылом, а потом и вовсе больничными брусками, теперь же, после запахов крови, грязи и гниющих тел, Уилл оказался в настоящем раю. Словно моясь в оранжерее под лучами солнца, он таял под горячей водой в зарослях дуба и кедра. Освежающие мятные ароматы пачули холодили кожу. Ганнибалу явно понравилось заниматься приготовлениями: он любовно выбрал каждый предмет, полочку и полотенце, каждую ноту аромата. Зачем? Потому что он был одинок и ему не о ком было заботиться? Или потому что он точно знал, что Уилл оценит его заботу в полной мере?
От удовольствия у него ослабли колени, а шея сама изогнулась под струями воды. Ганнибал выбрал состав, как дирижер симфонического оркестра, зная, что Уилл видел и чувствовал каждое мгновение цветка, растущего в поле. Дни — солнечные и дождливые. Ветер — теплый и ласковый. Чувствовал руки студентки из Чили, которая приехала волонтером и работала на поле возле Беннеброка. Ее веснушки, влюбленность и кожу, пропитавшуюся цветами.
Шатаясь, он вышел из ванны. Большая часть его способностей была связана с ужасными, кошмарными видениями, и сейчас он напоминал себе голодающего, которому позволили сесть за изысканный пир. Ему пришел в голову новый диагноз, который бы ему мог дать Ганнибал: «чувственное перенасыщение прекрасным».
Осторожно открыв дверь в гардеробную, Уилл оказался в обычной узкой комнате с встроенными шкафами и полками. Первая попавшаяся коралловая рубашка источала сладость кондитерской посыпки, но, лишь развернув ее перед собой, он наконец увидел первое реальное доказательство разговоров с Ганнибалом.
Вместо имени фирмы на бирке были вышиты инициалы. Его инициалы.
— Ну, — Кроуфорд сложил руки на груди, ожидая, пока Катц осматривала двигатель, а Зеллер сверял пройденный километраж со спидометра.
— Ничего.
— А как было бы удобно, если бы что-нибудь нашли, да? — Беверли громко закрыла капот. — Посадили бы Грэма, обвинив его во всех тяжких и успокоив общественность. До нового массового убийства, конечно.
— Катц! — Джек угрожающе показал на нее пальцем. — Я. Этого. Не слышал. Возвращайтесь в лабораторию, я хочу знать, не оставил ли убийца нам еще что-нибудь, кроме следов от зубов животных, вымерших еще до нашей эры.
За его спиной из дома вышел Прайс и не в одиночку: перед ним вышагивала Фредди Лаундс, с любопытством осматриваясь по сторонам.
— Джек, я нашел ее на кухне.
С мрачным взглядом Джек очень вежливо кивнул.
— Мисс Лаундс, какая неожиданность.
— Агент Кроуфорд. Эбигейл. Не хотите прокомментировать сегодняшний инцидент?
— Отдайте камеру, — Джек понизил голос, — по-хорошему. Или вас арестуют на пятнадцать суток за проникновение на место преступления.
— Технически, я стояла за линией. С того холма открывался чудесный вид, я не могла им не воспользоваться.
— Я имел в виду, за проникновение сюда.
— О, — моргнула Фредди, — ладно, все равно я уже выложила в интернет все самое интересное.
Почему-то Эбигейл показалось, что та была даже немного разочарована, будто рассчитывала подловить Уилла на чем-то более пикантном: на драке с агентами или, может быть, сделать пару тройку кадров, где он ведет себя как Маугли. Кроуфорд удалил все снимки и вынул карту памяти из телефона для пущей уверенности.
— Хоббс, проводите мисс Лаундс на выход и проследите, чтобы она села в свою машину.
Прежде чем Эбигейл сделала хоть шаг, она увидела через окно кухни знакомый силуэт. Это был Уилл, одетый в странного цвета рубашку где-то между сочным персиком и светлым кирпичным оттенком и темные брюки. Мокрые волосы он зачесал назад. Когда агенты пытались его удержать, то ненароком рассекли ему губу и щеку, царапины он обработал и смазал мазью. Уилл расслабленно и уверенно ступил вниз на траву и притворно округлил глаза.
— Моя невиновность доказана, агент Кроуфорд?
В ответ не раздалось ни слова, и повисла неловкая тишина. Всего час назад Уилл бросался на них, как буйный, а сейчас вел себя как ни в чем не бывало. Прайс и Зеллер переглянулись с открытыми ртами.
— Напомни мне название вчерашнего фильма про экзорцистов.
— Изгоняющий дьявола.
— Да-да, точно. Помнишь сцену, когда девочка повернула голову на триста шестьдесят градусов?
— Это когда ты сказал, что на месте священников драпал бы из дома нахрен в другой штат?
— Да. Вот как раз и думаю, а не пора ли. Джек, это же акцент Лектера?
Кроуфорд молчал, насупившись. Одна лишь Фредди, казалось, готова была обнять Уилла от восторга. Она искренне ему улыбнулась.
— Уилл Грэм, — произнесла она, будто увидев единорога, за голову которого ей причитался приз.
— Мисс Лаундс, — приветственно кивнул он и подошел ближе, но недостаточно близко, чтобы его присутствие сочлось угрожающим.
— Мы знакомы? — спросила она, и Уилл протянул руку в приветствии, пока другую держал в кармане брюк.
— Будем, если не испугаетесь.
Фредди помедлила, перебегая взглядом с его руки на лицо, не до конца доверяя своей интуиции.
— Вы же так хотели удостовериться в моем даре. Цель близка, неужели отступите?
Кроуфорд ощутимо напрягся, а Прайс и Зеллер замерли. Всем было очевидно, что Уилл заманивал Лаундс, как дитя конфеткой. Аурой Лектера несло от него как шлейфом из дорогих духов. Он сыграл на двух ее слабостях одновременно: на вызове и жадности, и Лаундс недолго думая схватила его за руку.
— Тогда не разочаруйте меня, мистер Грэм.
Он даже не вздрогнул, хотя всего четыре дня назад избегал любого физического контакта с незнакомыми людьми. Эбигейл не знала, что с ним сделал Лектер, но его влияние было видно невооруженным взглядом.
— Как смею я, мисс Лаундс? Или лучше называть вас Фокси, вашим старым прозвищем из школьной газеты? Как рано вы поняли свое предназначение, и как жаль, что оно досталось вам такой ценой. Ложь окружала вас с самого детства, неудивительно, что вы тем отчаяннее копаете, чем больше вам чинят препятствия. Уж вы-то знаете цену правде, не так ли?
Она нахмурилась и попыталась вытащить руку из его пальцев, он перехватил ладонь второй рукой, скрепляя их рукопожатие. Акцент исчез, а голос, которым он заговорил, стал сильнее, со стальной нотой.
— Правда, мисс Лаундс. За закрытыми дверями вашего дома. О том, что вы приемная. О настоящей матери, которая запятнала честь семьи и от которой отказались. Чье имя не называли даже шепотом. Правда, что ваш отец — один из бесконечных мужчин, которые прошли через ее постель за двадцатку. Вы хотите найти его, Фредди? Я могу вам помочь. Вы так похожи на него, особенно глаза…
— Хватит.
— Конечно, вы можете мне не верить. В конце концов, в интернете чего сейчас только не найти, включая свидетельство о вашем удочерении. Что будет для вас достаточным доказательством? Сказать, с кем вы спали последний раз? О чем думали во время секса? Об убийстве Джошуа Саммерса месяц назад и его трупе в монументе из мертвых тел в Графотне, Восточная Вирджиния. В этом я, кстати, с вами в одной лодке, мне тоже тяжело забыть некоторые кровавые видения. Неудивительно, что с вашей одержимостью вы не в состоянии отпустить мысли о работе даже в постели.
Она вырвала руку, уставившись на него огромными глазами и нервно дыша.
— Когда идете за цирком уродов, Фредди, будьте готовы увидеть свое собственное уродство.
Однако напугать ее было не так просто, она гордо подняла голову и улыбнулась, оголив зубы.
— Я как-нибудь уживусь со своим. А вы? Прекрасный, кстати, заголовок для следующей статьи, надеюсь, вы не против, если я его использую.
— А я надеюсь, что достаточно вас убедил, чтобы вы согласились нам помочь.
— Что?
Кажется этот вопрос вырвался у всех разом, включая Эбигейл.
— Что вы задумали, Грэм? — пророкотал Джек, который по виду с большим удовольствием запер бы и Лаундс, и Грэма за решеткой и выкинул бы ключ в Чесапикский залив.
— Предлагаете сделку, — задумчиво произнесла Фредди. — Тогда смотря, что я получу взамен.
— Меня.
— Уилл! — Эбигейл не на шутку испугалась, схватила его за плечо и отвела в сторону. Как только она удостоверилась, что их не слышат, она прошипела. — Ты спятил? Лаундс сожрет тебя с потрохами, стоит ей получить хоть одну подачку.
— Я знаю, — тихо ответил он, рядом с ней заметно смягчившись. — Я видел, когда коснулся ее. Она собирается выставить меня исчадием ада, а Кроуфорда — осмеять перед начальством. У него ничего нет, никакого сдвига, дело Лектера заберут и передадут из уголовного в «без вести пропавшие».
— С чего ты вообще это взял?
— К Джеку приходил кто-то по имени Крендлер и угрожал ему забрать дело, Прайс тоже в курсе, и они оба держали меня, пока вводили успокоительное.
Твою мать. Эбигейл кинула на Кроуфорда опасливый взгляд.
— Ты же видишь только прошлое. Как?
— Каждое мгновение, которое прошло только что, для меня уже прошлое. Кто такой Крендлер?
— Тот еще мудак. Вечно там, где много пихают зеленые бумажки прямо в карман. Но ты прав, он из министерства юстиции, в его силах надавить на ФБР и забрать дело, если Лаундс напишет о нас. Для начальства очень важно сохранить хорошую репутацию, особенно в связи с провалом по делу Потрошителя. Ты уверен? Готов попасть под внимание СМИ?
— Готов или не готов, не важно. Самое главное — я нужен тебе и Джеку, особенно сейчас, когда зверь ищет следующую жертву.
Эбигейл удивленно моргнула.
— Следующую? Он не станет ждать?
— Он почувствовал вкус хищности и собирается познать все ее глубины. До следующего убийства от силы пара дней.
— Черт, Джеку это не понравится.
— Джек как-нибудь это переживет. А вот люди — нет.
Они посмотрели в сторону Фредди Лаундс, и та им обворожительно улыбнулась.
— У меня ощущение, что я об этом пожалею, — вяло сопротивляясь, произнесла Эбигейл. — Хотя нет. Я уже об этом жалею.
— Как давно мистер Грэм консультирует ФБР?
— С бюро его связывает давнее знакомство еще со времен поимки «Сотни». Как вы помните, довольно успешное, — Эбигейл уже дала интервью, но все равно не удержалась от замечания.
Лаундс, казалось, ее даже не услышала.
— Разве вы не попали после этого в психиатрическую больницу Вашингтона, мистер Грэм?
Кроуфорд в беседе не участвовал, наблюдая от окна строгим взглядом. Уилл тяжело вздохнул, подбирая слова. Пока они сидели в гостиной, мерное низкое гудение помогало ему сосредоточиться.
— На тот момент я занимался делом уже несколько недель, почти не ел и не спал, и после ранения, к сожалению, все это дало о себе знать. Я был крайне изможден морально и физически. Учитывая специфику моих способностей, мне был предложен реабилитационный центр или клиника. Я выбрал второе, и местный персонал, в частности, доктор Блум, назначили мне адекватное лечение и проследили за моим полным восстановлением.
Он уловил косой взгляд от Эбигейл, которая прекрасно помнила его состояние при их первом знакомстве.
— Как давно вы владеете вашим так называемым даром?
— От рождения.
— У вас было нелегкое детство, мистер Грэм, это как-то повлияло?
— Бывали тяжелые времена, — уклончиво ответил он. — В детстве я не умел контролировать это, к тому же, окружающим всегда тяжело принять мою особенность.
— В школе вас наверняка дразнили? Даже издевались?
— Каким боком это относится к делу? — встрял Джек, раздраженно вздыхая.
— Таким, чтобы читатели прониклись к нему симпатией, — Фредди устроилась в кресле удобнее и закинула ногу на ногу, — а после видео это будет сделать достаточно сложно. История особенного мальчика, которого никто не понимал и которого обижали годами, лучшее, на чем мы можем выехать.
— Видео, которое сделали вы, мисс Лаундс.
— Что могу сказать, я хороша в своем деле, — она улыбнулась и заглянула в блокнот, сверяясь с записями. — Почему вы пошли служить в полицию?
— Выбор стоял между цирком, телешоу про экстрасенсов и полицией, где мои способности могли принести реальную пользу.
— И как? Вам удалось кому-нибудь помочь?
— Вы же понимаете, что работа полицейских не самая захватывающая на свете. Целый день ты колесишь по городу, отвечая на ложные вызовы, или проверяешь заявления. Одно такое от старушки показалось мне интересным: она искала свою дочь в течение пяти лет.
— И вы нашли ее?
— Нашел. В соседнем штате без памяти, денег и документов в муниципальном хосписе, где иногда ночевали местные бомжи. Она гостила у подруги, когда ее ограбили на улице, стукнув по голове. Ей невероятно повезло, грабители думали, что она умерла.
— Вы спасли ее?
— Тяжело судить. Как сказали мне врачи, она может никогда не оправиться от амнезии, над речью еще работать с логопедом, но по крайней мере, она с семьей, которая о ней позаботится. Я сделал все, что в моих силах.
— И много таких случаев было в вашей практике?
— Слишком много. И не все истории заканчивались хорошо.
— Вам никогда не было обидно, что за ваши старания, вы получали лишь косые взгляды и прозвища вроде «полоумный»? Ведь так вас прозвали в участке, я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, и нет. Не было. Я просто выполнял свой долг.
— Прекрасно, — Фредди выключила диктофон. — А теперь несколько фотографий, и я закончила. На сегодня, — она с намеком посмотрела в его сторону. — Вы обещали эксклюзив, Грэм. Будьте уверены, я его получу.
— Вы хотите выгадать нужный момент, сейчас не он, — спокойно ответил Уилл, вставая.
— Насчет фотографий, Джек, — Эбигейл закусила губу, осененная какой-то идеей. — Что, если мы сделаем фото Уилла на фоне деревьев, а мое — где-нибудь в довольно знаменитом месте, которое можно найти в интернете? Может, зверь следит за газетами, организуем ему приманку.
— Какое место у тебя на уме, Хоббс?
— Как насчет охотничьего домика моего отца? Вместе с моим именем в интервью найти адрес особого труда не составит.
— Лаундс, поедете с нами? Или на своей?
— Я предпочитаю на своей, — она собрала вещи в сумочку и вышла из дома, махнув ему рукой на прощанье. — У вас есть мой телефон, мистер Грэм. С нетерпением буду ждать ваших озарений.
— А это не опасно? Показывать дом твоего отца, — Уиллу не понравилась эта идея, но он понимал, что его мнение тут никто и слушать не станет.
Эбигейл натянула куртку и подошла к нему ближе.
— Не волнуйся. ФБР будет следить за домом круглые сутки. Наверное, какое-то время мне придется побыть там. До встречи.
— До встречи.
Она обняла его на прощание и вышла на улицу, Кроуфорд же помедлил, смотря на Уилла исподлобья.
— Ты с ней спишь?
Прайс на заднем фоне закашлялся и поспешил выйти за Эбигейл, пока ему не прилетело за компанию. Уиллу хотелось сказать «не ваше дело», но такой ответ только насторожил бы Кроуфорда сильнее, что Уиллу нужно было в последнюю очередь.
— Нет.
— Собираешься?
— Я отношусь к ней, как дочери, если вас волнует связь между нами.
— Если она тебе как дочь, Грэм, после дела Лектера держись подальше. Ей уже хватило на всю жизнь нестабильного и неадекватного отца, второго будет многовато.
— По-вашему, лучше оставить ее в компании начальника, который готов рискнуть ее здоровьем, чтобы поймать убийцу?
Джек помрачнел и поджал губы.
— Мы оба желаем ей добра, — Уилл чуть снова не назвал его по имени, которое Лектер употреблял по традиции их дружбы, но вовремя остановился. — По-своему. Дайте ей выбрать то, чего она хочет, и я со своей стороны не буду мешать или отговаривать ее. Даже если ее выбором станет работа в поле и постоянный риск.
— Ты не защитишь ее, Грэм.
— Как и вы, агент Кроуфорд. Ни от вашего начальства, ни от мистера Крендлера, который с удовольствием превратит ее в офисную подстилку, ни от нее самой.
— Как хорошо ты узнал Лектера?
— Вы мне скажите.
Кроуфорд смерил его цепким взглядом без грамма симпатии.
— Видел, как он убивает?
— Нет. Убийства, если таковые были, занимали не самую большую часть в его жизни.
— Они были, — уверенно заявил Джек, засунув руки в карманы. — Я понял это слишком поздно. Не хотел верить до самого конца. Что же его занимало?
Уилл пожал плечами, раздумывая, а не слышит Лектер их прямо сейчас? Знал ли он об этом разговоре, когда поднялся в гостевую спальню? Не предопределено ли все это?
— Музыка. Еда. Хорошая компания. Как мне кажется, доктор Лектер — эстет в самом широком смысле этого слова.
— Если под широким смыслом имеются в виду красиво оформленные трупы, то слишком широком. Ты теперь тоже любитель прекрасного? — кивнул Джек на его внешний вид. — Ответь честно, Грэм. Ты бы сказал мне, если бы Лектер сюда явился?
Уилл немного помолчал, отчасти оттого, что в быстрый ответ Кроуфорд бы не поверил, а честный — агенту не понравится в любом случае.
— Не сразу.
— Думаешь, он вернется?
— Нет. Лектер может предугадать любой наш ход. Он знал, что я приду в его дом. Он заказал для меня одежду. Он знал и видел, что я раскрою его способности. Более того, он сам хотел этого.
— Зачем?
— Зачем заводят домашних животных, агент Кроуфорд? Потому что людям бывает одиноко.
— Ты для него как домашнее животное?
У Уилла не было ответа на этот вопрос. Внезапно их прервал Прайс, за которым неуверенно стоял молодой чернокожий парень из доставки Пипод и их логотипом зеленой горошины на толстовке.
— Джек, ты заказал продукты?
— Нет, — Кроуфорд повернулся к Уиллу, и тот покачал головой. — А ну подойди сюда, — позвал он парня, который явно нервничал в присутствии такого количества агентов ФБР. — Как тебя зовут?
— Джастин.
— Джастин, ты здесь раньше был?
— Да, сэр. Доктор Лектер часто заказывал доставку свежих овощей и продуктов. С ним что-то случилось?
Обменявшись с Джеком и Прайсом взглядами и чувствуя себя частью странного заговора, Уилл вышел на шаг вперед.
— Мы надеемся, что нет. И ты бы нам очень помог, если бы сказал, кто заказал эту доставку.
— Доктор Лектер.
— Как давно?
Джастин пожал плечами.
— Пару месяцев назад. Сказал, что ожидается очень важный ужин именно на это число и на это время. Доктор весьма серьезно подходит к пунктуальности.
— Он оплатил заранее?
— Он внес оплату в тот же день, сэр.
— Наличными или картой? — вмешался Джек.
— Наличными.
— Дай посмотреть. — Джек вскрыл сумку и через некоторое время вытащил белую бумажку размером с визитку, на ней была сегодняшняя дата, имя Ганнибала Лектера и адрес. — Это что?
— Во время заказа он всегда оставлял такие, у менеджера указания класть их внутрь.
Уилл думал, что Кроуфорд заберет бумажку на экспертизу, но, видимо, побывавшая в чужих руках, да еще и написанная до исчезновения, она Джека не заинтересовала.
— Слушай, парень, нам очень жаль, кажется, твой заказ придется вернуть обратно, потому что…
— Стой, — Уилл выставил перед Кроуфордом руку, а затем сделал то, что не делал никогда — дотронулся до плеча Джастина, будто боясь, что тот убежит. — Что именно в сумке?
Джастин удивленно на него уставился, не довольный, что все так обернулось. Он ожидал щедрых чаевых и специально выехал заранее, чтобы доставить посылку по дневным пробкам, а теперь его задержат здесь на неопределенный срок. Объясняйся потом начальству, где он был.
— Ничего необычного. Овощи. Треска. Бутылка Монтраше.
Только когда Уилл потянулся к карману, он вспомнил, что бумажник он носил еще в прошлой жизни.
— У вас есть наличка?
Не спросив, зачем ему понадобились деньги, Кроуфорд вынул двадцатку, и Уилл передал чаевые.
— Оставьте сумку. Спасибо, можете идти.
Доставщик тут же радостно испарился.
— Ну и что это было?
Уилл поднял на Джека глаза.
— Я не уверен, но, кажется, это приглашение на свидание с Чесапикским Потрошителем.
Кроуфорд оказался против, но предупредил, что еду из этой доставки Уилл будет есть на свой страх и риск. Он же действовал на инстинктах, пока выпроваживал агентов из дома.
Занеся сумку на кухню, он уставился на нее как на бомбу замедленного действия. Откладывать не имело смысла, и все же Уилл не спешил. Что-то подсказывало, что эта кроличья нора будет куда глубже предыдущих.
Он расстегнул молнию и вытащил несколько свертков в коричневой оберточной бумаге. Свежее филе трески лежало отдельно в термоконтейнере среди пакетов со льдом: мясо белое, нежное, так и просилось под специи и на сковороду. Спелые помидоры, зелень, баночка с чем-то белым, похожим за стеклом на воздушный мусс, пара луковиц с красными боками и лимон. Бутылку вина обернули для сохранности бечевкой и уложили в полотенце.
Уилл поднес самую крупную помидорину к носу и с удовольствием вдохнул запах. После зверя он все ощущал острее: от помидора исходило марево жары, яркое солнце с плантации и переливы птиц, чье гнездо висело на дереве неподалеку. Кожица помидора трещала, наливаясь спелым цветом и греясь где-то, где давно уже стояла теплая погода. Юг штатов? Мексика?
Он отложил помидор к остальным овощам и достал ту самую бумагу с данными Ганнибала, написанную его рукой красивым, каллиграфическим почерком. Стоило коснуться бумаги, его окружил соленый морозный воздух, а на языке разлился чудесный фруктовый букет терпкого красного вина с бодрящей ноткой. Послевкусие длилось недолго, раздразнив аппетит.
— Вы балуете меня, доктор Лектер, — он покатал послевкусие вина на языке, прикрыв глаза.
— Не только вас, — Ганнибал встал рядом, улыбаясь над бокалом, в этот раз одетый почти кощунственно небрежно — в темно-коричневый свитер и мягкие брюки. — Признаюсь, всегда имел склонность потворствовать собственным капризам.
— Расти, душа, и насыщайся вволю,
Копи свой клад за счет бегущих дней
И, лучшую приобретая долю,
Живи богаче, внешне победней.
— Над смертью властвуй в жизни быстротечной,
И смерть умрет, а ты пребудешь вечно, — закончил за ним Уилл. — Вы написали свое имя, а не мое.
— Разве нам нужна бумага, чтобы общаться?
Ганнибал игриво подмигнул ему.
— Джек не верит, что вы такой же, как я, иначе забрал бы ее на экспертизу. Он и в мои-то способности не верит, считая это трюком мозга с эйдетической памятью и энциклопедическими знаниями, но готов меня использовать, только чтобы до вас добраться.
— Джек всегда верил лишь в то, во что хотел верить. Как делает большинство людей. Вы верите, что я убийца, Уилл?
Он пожал плечами. Вопрос был не совсем однозначный.
— Возможно, вы не считаете то, что делаете, убийством. Вот почему я ничего не вижу.
— А чем же я это считаю?
Уилл пожал плечами.
— Одолжением миру? Чисткой? Служением прекрасному? Готов поклясться, сами вы не признаетесь. Это было бы слишком просто. — Ганнибал ничего не ответил, только его улыбка стала ужасно самодовольной. — Спасибо за продукты. Почему рыба?
— У меня есть подозрение, что вы не большой поклонник мяса.
— У нас уже состоялся этот разговор, да? — Уилл облокотился на стол и вздохнул. — Я вижу их в прошлом: каждую курицу, корову в узком загоне. Животных часто убивают не слишком гуманно, а крики в ушах имеют свойство лишать аппетита.
— Предполагаю, что так и есть. Психиатров нанимают на скотобойни, считается, что их персонал находится в категории риска. Спросите Алану, она сейчас должна быть связана с одной из самых знаменитых на севере. Ферма Верджеров, слышали о такой?
— Я слышал о Мейсоне Верджере. Его обвиняли в педофилии пару лет назад.
— Тот самый, — кивнул Ганнибал, покачивая бокал в руке.
— Алана, которую я знал, никогда бы не связалась с ним. Если только вы не способствовали этому решению. — Они обменялись взглядами, словно над покерным столом. — Это ведь вы, да?
— Уилл, — Ганнибал облизнул губы, выгадывая несколько секунд, пока подбирал слова, — вы верите, что я мог заставить Алану сделать что-то против ее воли?
— Не против воли, нет. Я достаточно побыл на вашем месте, чтобы знать — вы можете быть очень убедительным. Многие сами не знают, на что способны в определенных ситуациях, а вы эти ситуации не только можете просчитать и организовать, но даже предсказать последствия. — Он вдруг понял, что эти слова относились не только к Алане, но и к нему самому. — Что вы видите во мне, доктор Лектер?
— Невероятный потенциал. Вы не понимаете своей ценности, Уилл, — его взгляд стал мягче, он действительно сожалел об этом. — Знаете скульптуру под названием «Клетка»? Она находится в городе Гренобль, во Франции. Хрупкий, высокий человек стоит в клетке на четырех тонких столбах.
— Намекаете на окружающих, зажавших меня в тесные рамки?
— Эта скульптура не о насилии или ограничении свободы, Уилл, она о внутреннем мире, чей уют иллюзорен, а прутья не защитят ни от одного серьезного толчка. О самообмане.
— Я не понимаю, к чему вы клоните.
— Не притворяйтесь, что вы глупее, чем есть на самом деле. Вы считаете, что ваш долг — защищать невинных. Но что такое невинность, Уилл? Отсутствие вины, или как подразумевается, незнание зла. Невинный существует вне понятий морали, безмятежен и ничего не знает о добродетели или пороке. Невинный открыт, простодушен, доверчив просто потому, что у него нет отрицательного опыта. А значит, это не достоинство, а лишь состояние «до». Состояние полного неведения до выбора и до получения знаний. Невинность — не залог добра. Она не означает, что человек не согрешит, она лишь указывает, что он еще пока не согрешил. — Лектер с любопыством склонил голову. — Так кого вы защищаете, Уилл? Их? Или себя от выбора?
Настала очередь Уилла молча стоять, уставившись в пол.
— Вы помните свою мать?
— При чем тут она?
— Вы говорили, что не встречали никого подобного мне. Я думаю, вы знаете, что это не так.
Невероятно, как много Лектер знал о его жизни. Отец действительно рассказывал, что мама выбрала его буквально из целой толпы поклонников. Она была красива: большие голубые глаза и длинные ресницы, которые она передала сыну. Многие боролись за ее сердце и были куда выгоднее обычного работяги из ирландского квартала Нового Орлеана, но Марта была непреклонна. Они поженились, переехали в пригород, жили просто, без излишеств, зато в полной гармонии. Затем родился Уилл, и все резко поменялось.
Марта начала плакать без причины, качая малютку на руках. Гарри списывал все на послеродовую депрессию, старался больше проводить времени дома, но все чаще подозревал, что дело было в самом мальчике. За день до инцидента Марта даже спросила его о том, правильно ли убить больное животное? Гарри вопрос не понравился, и на следующий день он вернулся раньше из-за того, что с самого утра душа была не на месте.
— Мне не нужен дар предвидения, чтобы утверждать — тебя годами мучил вопрос «что же она увидела», не так ли?
Фамильярное обращение Уилл пропустил мимо ушей. Ганнибал подошел ближе, его голос, вкрадчивый и нежный, как у любовника, нашептывал ему за спиной:
— Ты был невинен, Уилл, и она лишила тебя права выбора, не задумываясь. Ты поступаешь с людьми точно так же, беря за их поступки никому не нужную ответственность. Знаешь, что это за картина?
Уилл перевел взгляд на картину на стене кухни. Страница, вырванная прямо из старой книги с изображенным на берегу человеком, убегающим от медведя к бушующему морю. Знания пришли к нему, как по щелчку пальцев.
— Лист выполнен в технике медной гравюры из сборника иллюстраций, изданный Бойделлом в 1974 году. Рисунок сделал Джозеф Райт, гравёр — Сэмюэл Миддиман. Это оригинал, вы купили его на аукционе. Сцена из «Зимней сказки Шекспира».
— Жестокая судьба тебе велела
Стать палачом моей малютки бедной.
В Богемии немало диких мест,
Где слез ее никто и не услышит.
— Живи, цветок, родным хранимый небом!
Лежи здесь рядом с именем твоим
И с тем, что может обернуться счастьем,
Когда иначе не рассудят боги.
Уилл слышал звуки воды, бьющейся о скалы. Где бы ни стоял Ганнибал, погода в этой местности стремительно менялась: усилился ветер, принося с собой запах наступающей грозы. Тихое тиканье подсказало ему следующие строки, и он продолжил вместо Лектера:
— Ну, буря поднимается. Бедняжка,
За прегрешенья матери ты гибнешь.
В комнате потемнело, словно набежали тучи, и вернулся грохот за стенами. Он уже слышал его, когда в дом пришел Франклин, но только в этот раз он точно знал, что это были звуки погружения. Его погружения. Как в батискафе, он опускался на самое дно, толщи воды давили на железо, вызывая скрежет. Какие твари водились в темной глубине?
Уилл медленно обернулся, и вместо Ганнибала рядом с ним возвышалось странное существо: с темной, глянцевой кожей, белыми белками глаз, длинными руками и ногами и впалым животом. Один в один как статуя голодающего Шакьямуни Будды, который постился в поисках ответа на вопрос о человеческих страданиях, а затем прозрел.
«Будда» — тот, кто пробудился.
— Что ты видишь, Уилл? — спросило оно, склонив рогатую голову.
Мышцы черного лица, как гипсовая маска, не могли шевельнуться даже при всем желании. Комната вокруг стала напоминать пещеру, свет за окном казался ярче, почти слепящим, зато внутри дома как будто сами стены закутались в тени. Наверное, свет кажется таким же прекрасным из-под толщи воды, играя и преломляясь на поверхности.
— Тебя.
— Ты выглядишь напуганным.
— Я… — Уилл сглотнул, задрав голову, — тебя не боюсь. Хотя должен. С тех пор как я пришел в этот дом, все стало каким-то странным. Я смотрю на мир через твою призму, и все кругом как в кривых зеркалах. Красота мира стала ярче, уродство — непростительнее. Внушает ужас.
— Мир или я?
— Оба.
Существо протянуло к нему руку. Оно не выглядело плодом его фантазии: Уилл мог разглядеть каждую мышцу, оплетающую худые ребра, блеск тонкой кожи, прилипшей к позвоночнику там, где у обычных людей был кишечник, желудок, почки и печень — вся та теплая требуха, которой не прочь полакомиться дикие животные. От волнения Уилл дышал быстро, перебегая взглядом с руки на безучастное лицо.
Как Фредди Лаундс всего полчаса назад, он боялся, но любопытство и трепет пересилили. Закрыв глаза, Уилл позволил призрачной ладони дотронуться до его лба словно в благословении.
— Ты потерял свою семью, и новая связь может образоваться лишь с теми, кто твоего вида. Обычные люди не подойдут, ты сам знаешь. Ты отличаешься от них, Уилл, как пастушья собака отличается от стада овец. Ты можешь загрызть любую из них, но самая желанная твоя добыча — это волки, охотящиеся на это стадо. Как думаешь, к какому виду относится Эбигейл?
Уилл распахнул глаза, Ганнибал стоял совсем рядом, внимательно наблюдая за ним с легкой улыбкой на губах.
— Она не родилась хищником, ее такой сделали.
— Ее кровь и тело — кровь и тело хищника, она была воспитана одним из них, рано или поздно она будет готова к охоте. Уже готова. Тебе не изменить ее природу, но ты можешь помочь ей выжить.
— Я — не ее отец и не собираюсь им быть. Джек прав, хватит с Эби одного психа.
— Как думаешь, ее отец убивал до этого?
Уилл попытался вспомнить его отпечаток на Эбигейл.
— Скорее всего. Может, не таким способом, не с такой выборкой девушек, может, вообще не девушек, кто знает.
— Он годами забирал жизни, а затем дал одной рождение. Настоящее чудо. Когда становишься родителем, неизбежно меняешься, и связь между творцом и созданием — одна из самых крепких на земле.
— Я — не ее отец, — повторил Уилл.
— Но, сам того не желая, ты занял его место. И это тоже изменило тебя, теперь ты чувствуешь ответственность. Я понимаю, когда-то и я взял под ответственность младшую сестру. Ей было всего три года, когда наши родители умерли.
— У тебя была сестра?
Ганнибал медленно моргнул, опустив взгляд на дно бокала.
— Была. Я не смог о ней позаботиться.
Уилл вспомнил звонкий, жалобный голос, так олененок зовет на помощь маму, попав в капкан. Кто-то забрал ее. Кто-то вроде того немца с огромной деревянной ложкой, которому Уилл с удовольствием бы перерезал толстую, дребезжащую как желе, шею. Холодная ненависть пронзила Уилла до самых кончиков пальцев, как хирургическая игла.
— Скажи, Уилл, если бы ты знал, что с Эбигейл что-то случится, ты бы хотел ей помочь?
Ганнибал не просто смотрел на него, он смотрел сквозь пространство, и будущее расстилалось перед ним, как вид земли с высоты птичьего полета.
— Что ты видишь?
— Она сделает глупость, за которую придется заплатить непомерно большую цену. В следующий раз вы можете встретиться в тюрьме.
Уилл сжал челюсти и тяжело сглотнул.
— А если я вмешаюсь?
— Не волнуйся, у тебя еще есть время, — зная, что теперь внимание Уилла полностью принадлежит ему одному, Лектер улыбнулся, слегка оголив острые зубы. — Ты не проголодался?
Уилл замариновал мясо, ощущая чужое присутствие, будто его постоянно придерживали у поясницы, направляя по кухне. Специи лежали в шкафу над плитой. Сковорода — в ящике островного стола. Запах лимона остался на пальцах, а когда он облизнул их, то и на языке, наполнив рот слюной.
Словно в танце с партнером, который знал о его движениях даже раньше, чем он о них подумает, Уилл готовил, прислушиваясь к собственным ощущениям. Панцирь от Лектера оказался не совсем тем, чем он ожидал: человеческий костюм, как вторая кожа, скользил по его телу, не всегда впору, но интимнее всего, что он переживал за всю жизнь.
Он не здоровался с соседями за руку, не обнимал в утешение, не касался волос, не придерживал за локоть, не задевал случайно коленом в темноте кинотеатра. Ни друзей, ни врагов. Свидания? Уилл работать-то мог только потому, что возвращался каждый день домой и спал прямо на полу среди горячих собачьих тел. Их жизнь одним днем помогала ему стирать усталость, чужие слепки воспоминаний, вставать утром на работу и возвращаться на очередной круг ада.
В коже Ганнибала Лектера, доктора медицины и Чесапикского Потрошителя, ему было удобнее, чем в своей собственной.
— Особая изысканность в составлении композиций блюд пришла из искусства икебаны. Кайсэки-рёри, так японцы называют получение наслаждения от созерцания блюд, утвари, от вкуса изысканных продуктов, тщательно продуманного меню и от совместно проведённого времени, — раздался голос сквозь призму времени: Лектер готовил за соседним столом, обращаясь не к нему, а к своему гостю.
— И этим искусством ты овладел в полной мере, — улыбнулась Алана, складывая в миску нарезанный салат.
— Я льщу себе мыслью, что в начале пути, однако не в человеческих силах объять необъятное.
— Умный, воспитанный, богатый, с приятной внешностью. Ганнибал, в тебе вообще есть недостатки?
Он поднял голову и улыбнулся одними губами, в глазах мелькнул вызов.
— Возможно, мое непомерное любопытство.
— Будем надеяться, ты закончишь лучше, чем пресловутая кошка. И я в том числе, — покачала головой Алана. — Ты ужасно на меня влияешь. Всего два ужина, а я уже не могу пить ничего, кроме твоего чудесного пива.
— Если это все, что нужно, чтобы заманить тебя на еще один ужин, мои бочки в твоем распоряжении.
Фраза была достаточно невинной, но Уиллу стало не по себе. Отвлекшись от помешивания в сковороде соуса, он поднял взгляд и замер: возле стола находилось то самое жуткое существо с рогами, выглядящее посреди теплой кухни как сам дьявол.
Алана будто и не заметила его появления. Чокнувшись с воздухом, она отпила темный напиток из высокого бокала.
— Будь осторожен, Ганнибал. Не жди, что я забуду это обещание.
— Напротив, — лицо существа не шевелилось, голос доносился отовсюду одновременно, — я очень надеюсь на обратное.
Стоило Уиллу моргнуть, как Ганнибал вернулся на свое место, одетый в рубашку, закатанную до локтя, и светлый фартук.
— Как твой проблемный пациент?
Алана прислонилась бедром к столу, придерживая бокал двумя руками.
— Я не могу обсуждать его лечение, это было бы неэтично.
— Как насчет в виде теоретической задачки?
— Она нерешаема. Невозможно социализировать человека, который лучше всего чувствует себя в компании собак.
— Как насчет совмещать их компанию и людей?
— Я пыталась. Привела ему Яблочко, так он заявил, что собак, которых не затребовали из приюта, гуманно умерщвляют и перерабатывают в животный протеин для свиного корма или в жир для получения мыла. И что мыло в нашей клинике именно из ближайшего питомника.
Уиллу показалось, что выразительные губы Лектера дрогнули в намеке на улыбку.
— Он оставил своих собак в приюте. Не самое приятное стечение обстоятельств. Как насчет свозить его к ним, чтобы он удостоверился в их сохранности?
Алана уставилась на Лектера, потрясенная до глубины души.
— Ганнибал! Ты предлагаешь мне украсть собственного пациента?!
Уилл не совсем понимал, что происходит. Речь точно шла о нем и о том времени, когда он находился под опекой в психбольнице в Вашингтоне. Мысль же Лектера показалась ему вполне здравой. Если Алана хотела ему помочь, если она действительно искала способ пробиться сквозь его стены, собаки действительно помогли бы ей завоевать его доверие. Он помнил ее разум: холод, расчет, полная власть рассудка над чувствами и легкая, нелогичная вина за то, что она порой размышляла об Уилле в сексуальном ключе.
Она считала Уилла красивым, манеры — очаровательными, словно со времен джентльменов из Старого Света, но стоило ее сердцу воззвать к более глубокой симпатии, Алана тут же себя одергивала. Он нравился ей как красивая загадка, криптекс из Кода да Винчи, который таит в себе знания к открытиям столь обширным, что прославят имя любого психиатра на века. Ученый и женщина, она знала, что не сможет отделить одно от другого и так или иначе будет всегда анализировать Уилла с точки зрения психологии. Она была амбициозна, чтобы попробовать, и настолько же гуманна, чтобы не использовать женское очарование, чтобы добраться до его мозгов без его разрешения.
Даже зная, что он это разрешение никогда не даст.
— Ты боишься его.
— Я не боюсь. Я просто понимаю последствия. Если мне повезет, и я останусь беспристрастна, он об этом узнает и никогда не простит. Если же я доберусь до его полного доверия, то только полностью встав на его сторону. Ганнибал, он нестабилен, способен на хладнокровное убийство, а я не готова любить человека, от которого невозможно скрыться. Он может морально уничтожить любого.
— Если захочет. Но то же самое можно сказать о каждом человеке. Даже я могу без его способностей взять нож и убить того, кто мне придется не по нраву. Тебе не нравится не его дар, тебе не нравится твоя потенциальная уязвимость.
— А тебя это не пугает? В обычных отношениях существует хоть какой-то баланс. Я рассказываю о себе, ты — о себе. С ним не существует баланса в принципе. Он возьмет все: детские страхи, сексуальные фантазии, слабости, капризы и мимолетные мысли, даже самые ужасные.
Уилл чувствовал, что Ганнибал не понимал ее беспокойства, ее узколобость его даже слегка раздражала.
— Разве это не прекрасно? Он способен понять любого: тебя, меня, Джека. Без обмана, без пустых фраз вроде «как мне это знакомо», без притворного сочувствия. Абсолютная, чистая эмпатия. Ему даже не нужно проживать твою жизнь, чтобы понять твою точку зрения. Он уловит ее в несколько секунд.
Алана перешла к Уиллу и отставила пустой стакан, качая головой. Но Ганнибал еще не закончил:
— Нынешнее поколение не совсем верно использует одно слово. Это слово «гений», означающее с латинского «дух». С арабского же «иджтинан» переводится как сокрытый. В греческой мифологии гении были сродни демонам, потому что считалось, что они умеют слышать в людях каждую добрую и злую мысль, проносившуюся в их головах. Их называли Даймонии, часть божественного, которое говорило с человеком как внутренний голос.
— Ты имеешь в виду совесть, — задумчиво произнесла она, прикусив губу.
— Которую никто не любит: совесть умеет лишь мучить. Он увидит, на что ты способна.
— Я хочу быть другом Уилла и в то же время понимаю, что ничем хорошим это не кончится, потому что я также хочу узнать, как работает его дар. Не говоря уже о романтических отношениях. Сейчас ему нужен профессионал своего дела, а не любопытствующий дилетант-психиатр.
— Лучшее в мире было сделано дилетантами, Алана.
— Ты намного компетентнее, чем я. Это тебе стоило вести практику в клинике.
— Меня бы уволили за нетрадиционные способы лечения, и они бы не позволили перенести мою библиотеку в тот крошечный кабинет.
Алана усмехнулась.
— Нет, не позволили бы. Для этого пришлось бы достраивать целый этаж.
Теперь Уилл знал, почему, когда он еще лечился в клинике, она его поцеловала, а затем, извинившись, стремительно вышла из палаты. В ее буре эмоций он уловил лишь всплеск похоти, сожаления и мысли о «неправильном». Ганнибал подошел к ним обоим и положил руку поверх ее. Стоя там же, где и Алана, Уилл тоже почувствовал тепло его ладони.
— Ты хочешь помочь, но не знаешь, как. Но что, если способ есть? И что если для этого потребуется своеобразная жертва?
— Уилл не какой-то ацтекский бог, для благополучия которого нужно заколоть барашка.
— Отказ от внутренних убеждений — тоже жертва, и, переступив границу, уже невозможно вернуться обратно.
— О каких убеждениях речь? — она напряглась, ее рука все еще была под защитой сухих, горячих, узловатых пальцев.
— Моральных. Этических. Нравственных, — Лектер склонил голову, на его лице ничего нельзя было прочесть, однако Уиллу показалось, что он говорит искренне. — Иногда во благо людей, которые нам небезразличны, нужно совершить большую жестокость. Она требует не только безжалостности, но и большой любви. Так мать однажды оставляет своего птенца, чтобы он научился заботиться о себе. Так медведица убьет возможного партнера, чтобы защитить своих медвежат.
Так мать убьет собственное дитя в ванне, чтобы предотвратить страдания в будущем, — мысленно продолжил Уилл.
— Мы не животные, Ганнибал. Нам не нужно убивать, чтобы выжить.
Ее ответ разочаровал доктора, который надеялся на что-то большее, чем холодные доводы рассудка. Она не понимала.
Во времена, когда Ганнибал преподавал, эта девочка-отличница училась хорошо и сдавала все вовремя. Умные, начитанные эссе, ссылки на именитых ученых, но ужасно скучные, банальные интерпретации. На фоне истериков, депрессирующих или считающих себя непонятыми студентов, которые так и норовили удариться то в одну крайность, то другую, ее работы звучали непривычно разумно. В ней был потенциал, единственное, что ее останавливало от саморазвития, по его мнению, — это отсутствие опыта и желания рисковать. Во всех сильных чувствах она была лишь теоретиком: Алана брала поверхностно, рассуждая о страстях, сводящих людей с ума, словно принцесса, прожившая всю жизнь в замке и видевшая мир через узкую бойницу.
Ее близких никто не убил на ее глазах, ей не пришлось сражаться за жизнь, она не засыпала, зная, что завтра может и не наступить, она не знала, что такое настоящее горе, чтобы ценить близких, как они того стоили. Ее сердце не разбивали, потому что все это время оно было за стеклом.
Уилл не был уверен, что тоже знает, каково пережить все это, но никакие принципы не смогли бы его остановить, если бы Алана попала в беду. И уж тем более он не стал бы обсуждать этическую правильность своих методов на кухне у друзей.
— Разве? — спокойно спросил Ганнибал, отстраняясь. — Хотя ты права. Во мне сейчас говорит философ, а не психиатр. Как насчет того, чтобы перенести нашу беседу за стол? Будь добра, отнеси это в столовую.
Алана кивнула и вышла, не задавая вопросов, а Лектер, смотря ей в спину, вполголоса произнес:
— Рейс до Рочестера вылетает через два часа. Можешь взять мою машину.
Уилл от удивления открыл рот. Так он видел его все это время?
— Что случится с Эбигейл?
— С ней — ничего. А вот кое с кем случится она.
То ли зверь не читал газет, то ли он предпочитал охотиться на более доступные жертвы, но ночь прошла спокойно. Относительно, потому что Эбигейл просто физически не могла уснуть и оказалась в три утра на барном стуле возле окна, попивая кофе.
Она пыталась лечь спать, но запах затхлости, чуть влажные простыни и навязчивые мысли, без спроса лезущие в голову, прогнали сон. На улице за домом приглядывали полицейские в штатской машине, и Эбигейл было не так обидно проводить ночь на ногах, когда она знала, что не одна.
Лучше бы, конечно, здесь был Уилл. Если они переедут сюда, здесь вполне хватит места для них обоих. После того, как выяснилось, что ее отец использовал девушек для подушек, рукояток ножей и других мелочей, ФБР все забрали, приурочив к делу о Миннесотском Сорокопуте. Оно и к лучшему. Они с Уиллом купят все новое, начав жизнь с чистого листа. Не все же оглядываться в прошлое? Сколько можно уже?
Она устало потерла виски. Конечно, ей не сбежать ни от воспоминаний, ни от запаха дерева, который был с ней все детство. Раньше Эбигейл думала, что со смертью отца все будет кончено, и долгое время так и было. Словно она играла в игру «притворись, что все стало хорошо», и взрослые верили. Верили, что она адаптировалась к новой жизни, к тому, что о ней шепчутся по углам, и к тому, что незнакомые люди первым делом спрашивали ее: «ты правда ела людей?»
Мама рассказывала, что, когда они только начали встречаться, папа часто менял работы, надолго нигде не засиживаясь, а мама работала в баре официанткой. Затем она забеременела, и внезапно Гарри решительно настоял на родах и даже сделал ей предложение.
Он полностью изменился: усердно работая, купил дом, две машины, построил эту хижину и начал откладывать своей любимой Эби на колледж. Благодаря ему она появилась на свет и стала тем, кто она есть.
Когда Эбигейл брала в руки нож, чтобы освежевать тушу убитого оленя, его глаза зажигались странным, безумным огнем. Он что-то видел в ней, возможно, себя, свое продолжение. Он говорил, что она будет гораздо сильнее, умнее и опаснее, чем сам Гарри, и восхищался этой фантазией, как самой дорогой сердцу мечтой.
Кому она могла это объяснить? Соседкам по общаге? Которые фотографировались в туалете, обсуждали, кто кому изменил на потоке, и считали самой серьезной проблемой, что зачет перенесли на два дня раньше, а новые методички все еще в типографии? Эбигейл надеялась, что ошибается. Что каждый, выпади ему похожая судьба, как у нее, смог бы ее понять. Потом она вспоминала лицо Кроуфорда в ту ночь, когда он приехал в ее дом с другими агентами, полное скрытого презрения и подозрительности, и понимала, что нет. Не поймут.
Не поймут, что отец знал о ее жизни все: с кем она учится, куда ходит, какой мальчик ей нравится, успеваемость в школе, мечты и цели. Что он поддерживал ее во всем, в любых начинаниях, проектах, желаниях, лишь бы под его контролем. Она считала, что это — высшее проявление любви, и насмехалась над другими девочками, раз их отцы не ведут себя, как курица-наседка.
Только когда она сказала, что не хочет учиться здесь, в Миннесоте, а уехать, она поняла глубину пропасти, в которую ее посадили. У нее не оказалось близких друзей. У нее так и не появилось парня, потому что отец исподволь внушал ей, что они хотят ею воспользоваться. Ее недоверие разрушало легкость флирта, и что Джей, что Ральф Гриффин из параллельного класса быстро стали называть ее чокнутой. А когда она попыталась рассказать маме, то услышала в ответ: «будь благодарна, он ведь так много ради нас сделал».
Для нее до самого конца отец оставался основой основ ее мироздания, уйти от него, рассказать о том, что он делал, предать его было немыслимо. Она была у всех под носом и одновременно абсолютно одна.
Сочувствуя ее положению, доктор Блум как могла поддерживала ее во время реабилитации и позже, когда у них начались частные сессии во время учебы в университете, но этого было недостаточно. Алана также долгое время выступала буфером между ней и Кроуфордом, когда тот еще подозревал Эбигейл в соучастии: ее бы посадили следом, если бы не Подражатель. Какой-то человек растерзал нескольких девушек и выставил их тела напоказ. Только благодаря этому Эбигейл позволили сдать психологические тесты в академию ФБР, и то она прошла отбор просто потому, что уже знала их наизусть. Знала, какие ответы «правильные».
Тест ММИЛ, многопрофильный личностный опросник, который, кстати, разработали еще в 30-х в ее родном штате в Университете Миннесоты, был самым сложным. Ей пришлось пройти его дважды: первый раз честно, чтобы увидеть, как сильно она отличалась от «здоровых», и с разницей в год — мимикрируя под них. Тест тематических апперцепций после такого был проще пареной репы. Подумаешь, рассказать, что происходит на картинке с фигурками людей. Говори о взаимопомощи и дай им результаты обычной студентки, благо девочки в общежитии попадались сплошь болтливые.
Но одно дело учеба в университете, и другое — академия ФБР, куда не брали с криминальным прошлым. Джек сказал, что таковы условия приема, и никто не может на них повлиять. Но это была неправда, он мог, и Эбигейл ему об этом напомнила, не забыв добавить: «то есть это нормально, что мне пришлось себя защищать самой, когда это была ВАША работа — найти убийцу? Общество позволило ему растить меня шестнадцать лет, а теперь требует, чтобы я шла в какую-нибудь другую специальность? Пошла в детский сад, к примеру? Нянечкой? Так обстоят дела?!»
Эбигейл знала, что заденет его за живое, и не жалела ни на секунду. Особенно сейчас, ведь знай Джек, что у нее на душе, он посадил бы ее в психиатрическую лечебницу к Уиллу для ее же блага, для своего спокойного сна и сна жителей Балтимора. И никого бы не волновало, что лечиться она больше не собирается.
Эбигейл вздохнула и вылила кофе в раковину. В глаза словно насыпали песка. Выглянув в окно, она увидела, как агенты олицетворяли заботу о ее покое, разгадывая кроссворд и смотря фильм по ноутбуку.
В доме было абсолютно нечего делать: здесь стояла кое-какая мебель, которую Эбигейл сохранила из дома, электричество работало с перебоями, а телефон отказывался грузить даже «гугл». Они с папой раньше шутили, что их хижина похлеще тюрьмы Алькатрас, потому что вообще никакая сеть не ловит. Уму непостижимо, как Уилл умудрялся жить без современных технологий, хотя, судя по всему, доктор Лектер был того же сорта. Она не видела ни одного гаджета в его огромном доме. Доктор, наверное, еще и письма до сих пор шлет и помнит, где в городе почта находится.
— Как же, блядь, скучно, — произнесла она в полной тишине.
Если она пробудет здесь еще хоть час, то точно рехнется. Собрав волосы в хвост, Эбигейл достала одежду, в которой ходила на охоту, и выкинула на кровать: теплые носки, свитер, штаны и куртка из брезента, высокие ботинки с резиновой подошвой. Хорошо, что она не поправилась и не похудела, все село впору. Тут же лежал ее пояс с кучей кармашков и ножнами под охотничий нож. Она закрепила их на талии и проверила застежки, не разболтались ли и не отсырели ли за год. С биноклем, ягдташи — кожаной сумкой через плечо, ремнями для крепежа и переноса туши, она была почти готова. Что она забыла? Фляга воды — есть, походная аптечка — есть, охотничий билет, действующий еще полгода, путевка на право охоты и разрешение на ношение оружия.
Она вытащила винтовку из сейфа и, вдруг подумав, что никогда еще не ходила на охоту одна, застыла в нерешительности, держа холодный тяжелый корпус. Нет, она не боится, уже нет. Эбигейл вышла на улицу, закинув винтовку за спину, и направилась прямо к полицейским. Чтобы они обратили на нее внимание, ей пришлось постучать в окно. Защитники, еб вашу мать.
— Доброе утро. Вам ничего не нужно? — она мило улыбнулась.
Тот, что был за рулем и постарше, лет сорока, уставился на нее над очками для чтения, проигнорировав приветствие.
— Вы куда, по-вашему, собрались?
— На охоту.
— Мисс, здесь может бродить тип, который перекусил человека пополам.
— Этот тип не знает этот лес, как знаю его я, офицер?
— Эдвард Норр.
— Офицер Норр, — она выпрямила спину и огляделась, — если он не дурак, то увидел вашу машину и свалил обратно. В противном случае, у меня больше шансов выжить в лесу, чем в закрытом пространстве. Я прошла практику в полицейском участке Ричмонда, я знаю, как себя защитить.
— Это же ты дочь того каннибала из новостей, да? — вмешался его напарник, поставив фильм на паузу. — Я узнал по избушке. В новостях фотки показывали.
— Мы перешли на имена?
Парень осекся, а Норр нахмурился от ее холодного тона.
— Отпусти ее, Эд, пусть делает, что хочет, — они переглянулись, будто уже обсуждали между собой ее смерть и что никто не всплакнет, если дочь каннибала погибнет при исполнении.
Ублюдки.
— Я вернусь к десяти утра. Если нет, то позвоните по этому телефону.
Выполнив долг любого охотника, отправляющегося в лес одиночку, Эбигейл сунула им визитку Кроуфорда и ушла, не дождавшись ответа. Пусть катятся к черту.
Сразу за домом шла возвышенность, несколько холмов переходили в устье маленькой речки, и где-то в часе ходьбы она могла проверить полянку с желудями. Осенью туда было лучше не соваться: олени хоть и безобидные с виду животные, но во время гона могли забодать насмерть. А уж если ты по глупости раздразнишь самца, тот может преследовать тебя много километров, а потом насадить на рога по самые гланды. Вот и верь потом в сказки, что травоядные безобидны, особенно когда истекаешь кровью на дереве.
Идя знакомыми тропками между густой чащобой, колючим кустарником и высокими стволами дубов и ельника, Эбигейл не спеша приглядывалась к траве и камням. Шелест листьев, редкие возгласы птиц и треск веток от теплого ветерка успокаивали. Здесь она чувствовала себя как дома, неслышно ступая в тени зарослей.
Уиллу бы здесь понравилось. Они могли бы выгуливать собак, вместе охотиться, она бы научила его, как сбивать запах содой, как пользоваться манком, как подкрасться к взрослому оленю на расстояние в тридцать метров, чтобы наверняка попасть в голову, шею или сердце. Последнее было самым сложным: если задеть легкое или живот, мясо может испортиться.
Под раскидистым красным тополем она наклонилась, разглядывая объеденные прикорневые молодые листочки, цветы же покачивались на голеньких стеблях. На вывернутых корнях дерева местами не хватало лишайника, как раз чтобы прокормиться паре особей. Эбигейл читала, что даже с одним взрослым самцом оленя могла справиться только стая волков или собак. Благородные, красивые животные, чьим серьезным врагом на данный момент остался лишь человек.
Взглянув на поднимающийся рассвет, она присела на корень. Свет пробивался сквозь листья светящимися полосками, окрашивая их жидким золотом. Эбигейл вдохнула и расслабила плечи, вот теперь можно было подумать. Она не собиралась сегодня охотиться всерьез: так, вышла размять ноги и вспомнить былое. Лес помогал сосредоточиться.
Даже если Джек переключился на Зверя, у нее не было такой роскоши, и загадка Лектера все еще была для нее в приоритете. Что, если Уилл прав? Что, если доктор видел будущее? Это объяснило бы, почему он так резко поменял образ жизни. Осталось понять, чего он добился или добивается до сих пор.
Расследование ФБР, заморозка счетов, остановка практики, к тому же ему пришлось залечь на дно. Что-то слабо смахивает на план. Она шла не по тому следу: это были вынужденные лишения ради цели, а не сама цель. Так чего он добивался на самом деле?
Откинь все невозможное, и останется самое вероятное. В его доме появился Уилл — тот, кто обладал похожим даром. Так мог ли Лектер затеять всю эту игру с самого начала, чтобы ввести его на поле? Чего он хотел от Уилла? И хочет до сих пор, раз не объявился и не подал знака, где находится. Чего бы хотела Эбигейл на его месте?
Услышав внезапный свист неподалеку, она увидела, как из темной, заросшей низины показались две безрогие самочки. Их уши дергались, одна жевала траву, облизывая влажный нос, другая оглядывалась, замерев на месте. Следом вышел вожак с гордо поднятой головой, рыжим окрасом и редкими пятнами на боку. Крупный, фунтов двести, с огромными, величественными рогами. Зорко присматривая за своим гаремом, олень принюхался к воздуху и медленно скрылся в соседних зарослях.
На чем она остановилась? Ах да, Лектер. Не самый легкий вопрос. Чего она хочет сама? Получить значок агента, держаться подальше от таких, как Крендлер, переехать из общежития куда-нибудь за город и больше не быть одной. Быть с тем, кто видит, что у нее на душе, и все же принимает такой, какая она есть. В качестве друга, брата… любимого?
Эбигейл не была уверена, что способна любить. Может, ее гены проснутся в самый неподходящий момент, и она сама возьмет в руки нож и пойдет убивать ради него. Эбигейл тяжело вздохнула. Говорят же, яблоко от яблони недалеко падает. Насколько она похожа на отца?
Рано ли говорить, что то, что она чувствует к Уиллу, хоть отчасти связано с любовью? И если да, сможет ли она его отпустить? Эбигейл не хотела вести себя как папа. Уилл должен сам решить, захочет он оставаться рядом или нет. Тем проще, что теперь с ним не пройдут никакие манипуляции, ведь он видел и чувствовал ее, как самого себя.
Не этого ли хотел Лектер? Узнать Уилла и чтобы Уилл узнал его самого, иначе зачем вообще приводить его в дом? Чесапикский Потрошитель, который ищет друга. Очень смешная шутка. Судя по тому, что она успела узнать о его персоне, доктор всегда убивал ради развлечения. Жертвы долго мучились, так что с его садистскими наклонностями он в самый раз мог решить поиздеваться над Уиллом, минуя ФБР и полицию.
У Эбигейл закралось жуткое подозрение. А был ли тогда визит Франклина таким уж случайным? Или ее приход к Уиллу? Кроуфорд и его предложение? Зверь, вышедший на охоту так вовремя? Что, если Лектер управляет ими откуда-то сверху, дергая, как кукловод за ниточки? Она никогда не встречала доктора, но с каждой такой мыслью он становился похож на языческое божество: человеческие жертвы, перипетии судьбы, всевидящее око…
Хруст ветки неподалеку заставил ее вздрогнуть.
— Стой! — молодой парень поднял руки, выходя из зарослей. — Только не стреляй!
Сжимая винтовку, пока сердце пыталось выскочить через горло, Эбигейл присмотрелась. Она знала эти вьющиеся светлые волосы, голубые глаза и совершенно не подходящие для леса мокасины. Он был на суде, когда ей пришлось давать показания перед семьями погибших, мечтая провалиться сквозь землю от обжигающего стыда.
— Ты Бойл. Николас Бойл. Какого черта?
Парень явно не был любителем леса, он успел где-то разодрать колено, вляпаться в мокрый лишайник и теперь хлюпал одной туфлей.
— Ладно, спокойно, — он все еще держал раскрытые ладони перед собой, будто пытался успокоить бешеное животное. — Я всего лишь хочу поговорить.
— В лесу? — она перехватила винтовку так, чтобы в любой момент можно было если не выстрелить, то хотя бы засадить прикладом в лицо.
— А какой у меня был выбор? После суда тебя взяли под защиту свидетелей. Ни номера телефона, ни адреса, даже Лаундс не знала, где ты прячешься!
— Лаундс? Откуда вы знакомы?
— Она брала у меня интервью во время расследования, вот откуда.
Это походило на правду. Во время расследования она мало что соображала: ее без конца допрашивало ФБР, журналисты караулили под зданием суда, мать истерила по телефону, что им не позволяют встретиться, а Эбигейл приходилось лавировать, словно рыбке между сетей. Одно неосторожное слово, и она села бы в тюрьму за соучастие.
— И о чем ты хотел поговорить? Я все сказала на суде. Мой отец не убивал твою сестру, это был Подражатель.
— О нем я и хотел поговорить, — Бойл фыркнул, держась за лоб. — Слушай, я ничего не имею против тебя. Ты правильно сделала, что зарезала своего папашку, богом клянусь, я бы отдал что угодно, чтобы самому быть там и видеть, как он подыхает и мучается.
Эбигейл едва не скривилась от отвращения.
— Полиция наверняка занимается этим делом.
— И что? Полиция ни на что не способна.
— А я?
— А ты папина дочка, — прозвучало как оскорбление.
— Ты ничего обо мне не знаешь.
Бойл неприятно рассмеялся.
— Может, ФБР ты и обвела вокруг пальца, но меня не обмануть. Я поспрашивал о тебе в школе сразу, как ты исчезла. Помнишь Мариссу Шур? Я помню. Она единственная, кто считал тебя невиновной. Где она закончила?
У Эбигейл закружилась голова, а живот скрутило от страха. Подражатель убил Мариссу сразу после того, как та навестила ее в больнице, будто специально, чтобы у Эбигейл было алиби. Будто кто-то занял место Гарри и теперь присматривал за ней.
— Ты наверняка знала все про папашку, неужели у него не появлялось новых друзей в последнее время? Или, может, он вел себя странно? Этот фанат должен был с тобой связаться каким-то образом, не зря же он убил мою сестру, как твой урод-отец!
Ей не нравилось, когда на нее кричали, и Эбигейл отчеканила:
— Я. Не знаю. Кто Подражатель.
Она отложила винтовку в сторону, поставив на приклад, чтобы ненароком не искушать себя.
— Что, совсем ничего?
— Совсем.
И уже сказав это, Эбигейл поняла, что это не совсем правда. Отец действительно вел себя странно, просто она никогда не думала, что это было связано с Подражателем. Гарри никогда не отличался философским складом ума, но за несколько месяцев до того злополучного вечера вдруг стал задумываться о будущем, бубнил что-то под нос и что-то мысленно переваривал. Его забота об Эбигейл удвоилась, получив второе дыхание, стала легче и одновременно… фатальнее. Будто он знал, что скоро всему придет конец.
Несколько раз он задерживался после работы, а накануне и вовсе был странный звонок: незнакомый мужчина спросил ее папу прямо по имени.
— Ты что-то знаешь.
Видимо, часть мыслей все-таки отразилась на ее лице, Бойл приблизился.
— Нет.
— Не ври мне, — он нахмурился, продолжая загонять ее в угол.
— Я уже сказала, что ничего не знаю.
— Не ври мне!
Он схватил ее за плечи и впечатал в дерево. Эбигейл больно ударилась головой о жесткую кору. Его длинные пальцы, как клещи, сдавили ее плечи сквозь куртку.
— Не смей врать мне! — крикнул он. — Это ты, ты и твоя чокнутая семейка виноваты, что Кесси умерла! Не смей, блядь, смотреть мне в глаза и врать. Я знаю, что ты помогала ему. Видел по твоему лицу, тебя выдало чувство вины, сука.
Он еще раз стукнул ее о дерево, и у Эбигейл потемнело в глазах от боли. Она судорожно нащупала на поясе застежку, но Бойл сжал ее руки со всей силы, и она вскрикнула, распугав нескольких птиц. Ей стало страшно. Полицейские слишком далеко, чтобы вмешаться. Да и вмешались бы? Нет, они смотрели бы, как Бойл по праву выбивает из нее дерьмо, и остановили его только, если бы ей грозила реальная опасность. Или и вовсе списали бы на несчастный случай.
Может, это они направили его за ней? Эбигейл попыталась освободиться, пнув его по колену.
— А ну отпусти меня, мудила!
Бойл скривился, но хватка осталась прежней.
— Отпусти, отпусти! ОТПУСТИ МЕНЯ!
Она продолжала выворачиваться, как вдруг ей в лицо прилетел локоть, и на секунду она вообще отключилась. В следующий момент Бойл побледнел и вдруг освободил ее, сделав несколько шагов назад. В его груди торчал охотничий нож по самую рукоять.
Это… это случайность. Звон в ушах перекрыл звуки леса, ничего не понимая, она смотрела, как Бойл упал на спину, и сухие листья всколыхнулись от земли. Красное пятно растеклось на клетчатой рубашке, он разжал руки, и те безвольно упали по обе стороны от его тела. Наступила давящая, абсолютная тишина.
Эбигейл сделала глубокий вдох и выдох. Это не по-настоящему. Ей это снится. Она не могла убить его, она же специально убрала винтовку в сторону. Зачем бы ей? Она тренированный агент, ей бы не составило труда скрутить гражданского, он просто застал ее врасплох.
Влага спустилась по ее шее, и, проведя пальцами, Эбигейл увидела, что у нее течет кровь. По-настоящему. Боль на затылке вполне реальна. Она подошла к Бойлу, который будто уснул в неудобной позе прямо на траве, и проверила пульс.
— Матерь божья, — прошептала она, когда под пальцами не отозвалось биение сердца.
Она нажала сильнее. Ничего. Прислушалась к его дыханию, наклонившись ближе — снова ничего.
Сев рядом, она поняла, что не знает, что делать. Где-то на опушке пели птицы, шелестел ветер. Рассвет все так же безразлично разрисовывал края и листья деревьев. Никто не выбежал, чтобы схватить ее и заковать в наручники, хотя она очень надеялась на это. Тогда бы ей не пришлось выбирать.
Эбигейл уже знала, что шок и чувство вины придут позже, сейчас же она смотрела, как медленно бледнеет молодой парень. Она сядет в тюрьму за непреднамеренное убийство, если сможет доказать, что он напал на нее.
Эбигейл всхлипнула, прикрыв рот рукой. Господи, да кто ей поверит?! У нее нет свидетелей, нет доказательств, кроме шишки на голове, и она дочь Миннесотского Сорокопута! Местные власти распнут ее, как хладнокровную убийцу, и никакое ФБР ее не спасет. Рассчитывать на Джека точно не приходилось.
Один плюс, если бы этот идиот нашел ее в Балтиморе еще два года назад, ее могли приговорить к смертной казни. Вот это утешение. Эбигейл глупо хихикнула.
О чем она думала? Избавиться от тела и сделать вид, что ничего не произошло? Ее осенило, что она действительно думает, как хладнокровный убийца, и она рассмеялась сильнее. Смех вышел каркающим и злым. Ее руки не дрожали, она не впала в истерику — чем не дочь своего отца?
Прежде чем она поняла, что делает, Эбигейл залезла в карманы куртки Бойла и похлопала его по джинсам. Улов был скуден: квитанция с отеля, чек с заправки, документы и ключи. Сотовый был на пароле, так что ей даже не прочитать, кому он успел сообщить о своих намерениях. ДжиПиЭс покажет, что последний раз его сигнал работал в лесу Миннесоты, и ей конец. Может, он сказал друзьям, куда собирался, и ей тем более конец. Если сейчас она выбежит и расплачется перед полицией, то еще сможет выбраться из этого дерьма с хорошим адвокатом.
И совершенно другое ей нашептывал голос папы: разделай его охотничьим ножом, закопай неглубоко подальше от дома, а потом, неделю спустя, вернись на машине — езды из Балтимора всего двадцать часов — и окончательно избавься от трупа. Где он мог оставить машину? Прямо возле дома или на съезде со второго шоссе, где располагался трейлерный парк, в трех километрах отсюда, идеальное место, чтобы припарковаться и остальной путь проделать пешком.
Так как он поступил? Эбигейл еще раз посмотрела на тело Бойла и, встав с колен, положила телефон на крупный корень дерева, где отдыхала до этого. Она разбила телефон камнем, пока экран не вывернуло осколками и он не потух.
У нее есть еще шанс сдаться, она еще может поступить правильно, нужно лишь найти машину. Проверив компас, Эбигейл двинулась на юго-запад, даже не сделав попытки прикрыть тело. Либо найдут, либо нет. Пусть ее судьбу решает случай.
Словно в трансе она шла целую вечность, отмечая следы животных, слушая крик птиц. Ни следа людей. Супериор Парк был охранной зоной, и только благодаря давнему знакомству с Милли Джонс, которая работала в доме таксидермистов на Элисон-Сквер в Миннеаполисе, они с отцом получили долгосрочное разрешение на охоту. Милли была чудесной женщиной, совершенно не интересовалась новостями и, даже узнав, в чем обвиняли отца Эбигейл и ее саму, лишь пожала плечами. Ее волновало на свете всего три вещи: два ее сына-егеря, национальный заповедник на озере Верхнее и хорошие шкуры, которые Эбигейл и Гарри приносили ей с охоты.
Думая о ней сейчас, Эбигейл понимала, что Милли тоже не совсем нормальная по общим меркам. И Уилл. Почему она ладила с ними? Потому что она сама такая же?
Если обнаружат, что она пыталась скрыть смерть Бойла, ей светит пожизненное. А если она признается, то прощай карьера в ФБР. Малое зло или большое, один хрен она в жопе.
Холм пошел на склон. Она медленно спускалась, огибая толстые стволы деревьев и цепляясь за ветки, стараясь их не сломать и не оставить следы своего присутствия для егерей. Зачем она это делала, если собиралась позвать на помощь полицейских, Эбигейл пыталась не думать.
Выбор все еще есть. Если она позвонит Джеку, то он прикроет ее на первое время хотя бы из простой солидарности. Или она могла бы нанести себе больше ран и поцарапать ногтями Бойла себе кожу на лице. Она же не зря училась в академии ФБР и проводила вскрытия?
Вот видишь, трусиха, стоило лишь подумать холодной головой, как обнаружились новые карты, которые ты можешь разыграть. Дави на эмоции, строй из себя жертву, по второму кругу ада все было до жути знакомо, а потому тошнило от самой мысли повторять этот цирк. В этот раз ей могли не поверить так охотно, да и Лаундс и доктора Блум больше нет на ее стороне, и все же это гораздо лучше, чем говорить правду.
Правда никого не интересовала. Прокурор будет выставлять ее чудовищем, адвокат — прогонять по ответам, чтобы она не выходила из роли. Присяжные, смотря откуда они и как их затронула история с Сорокопутом, будут решать ее участь. В прошлый раз ей повезло, могла ли она надеяться на удачу еще раз?
Конечно, с дела о Лектере ее уберут. Отдел внутренних расследований снова пройдется по ее жизни, как катком. Дай бог дадут сдать экзамены, а о какой-то реальной работе придется забыть надолго. Возможно, на полгода. Возможно, на год, если дело затянется. В любом случае, к этому времени Лектер спокойно убьет Уилла, Кроуфорда или любого, кого ему вздумается.
Уилл останется один. Как будто беспокоясь о маленьком сыне, Эбигейл тяжело вздохнула. Кроуфорд видит в Уилле инструмент: сломалось — ищем новое и пожертвует им, не раздумывая. Для Зверя, для Лектера, для любого серийного маньяка, который захочет убить именно в этот год в Штатах, и некому будет прикрыть Грэму спину и вытащить его из ужасных видений.
Кроме Лектера. Не это ли его цель? Эбигейл подумала, что с доктором можно и паранойю заработать, если считать, что все кругом происходило благодаря его воле.
Деревья поредели, и она вышла к трейлерному парку со стороны биотуалетов. Еще было рано для сезона отдыхающих, но местами виднелись редкие палатки и трейлеры. Эбигейл прошла мимо, поглядывая на занавески и боясь, что в ранний час ее кто-то увидит, потому и держалась леса.
Дойдя до асфальтной дороги, выходящую на пятьдесят шестое шоссе, она встала как вкопанная. На парковке было всего две машины: серый Бьюик ЛаКросс, пикнувший от ключей в ее руке, и черный Шевроле Джетта, возле которого, к ее ужасу, стоял мужчина: знакомые кудри, поникшие плечи, сумка через плечо и затравленный взгляд.
— Уилл?