***
В Висельнике по-прежнему нет посетителей. Задумчиво глядя в пол, разбойник стремительно прошёл по залу и резко, будто очнувшись, остановился у самого входа в свои чертоги. Безусловно, нельзя было нарушать тишину. Нет ничего хуже, чем пробуждение от грубого топота и стука. Гном прислушался, потом аккуратно отворил дверь и прошёл внутрь неслышно, как если бы это были не его комнаты, а берлога опаснейшего убийцы. — Варрик… Слабый голос Мариан будто послышался Варрику на фоне мёртвого безмолвия, настолько он был тих. Варрик, не отвечая на зов, выглянул из-за угла. Хоук лежала на боку, лицом к нему, грудь её поднималась медленно от глубокого дыхания. Одеяло, скинутое, по-видимому, в отсутствие гнома, небрежно валялось на полу, будто поверженное красавицей сказочное чудище. Косые лучи золотили обнажённое плечо, с которого живописно спустился рукав сорочки. Сверля взглядом погружённую в сон, гном приблизился к изголовью. Шёлковая рубашка его беспокойно вздымалась на каждом вдохе подобно широким волнам Недремлющего моря. Чуть помедлив в невольном восторге, разбойник опустился на колено, ткнулся своим разгорячённым лбом в лоб Хоук. — Доброе утро, Колючка. В этот раз он не чувствовал раздражения. С наслаждением целуя спящую, он не боялся её разбудить. И вот, златые глаза удивлённо распахнулись, молнией проскользнули в них замешательство на пару с изумлением. Но тут же грациозные руки Мариан обвили широкую гномью шею, а веки её снова опустились, и на бледном лице отразилось неприкрытое блаженство. Тетрас ликовал; богиня заключила его в свои упоительные объятия, и, кажется, прямо сейчас губы густо-багрового бархата как раз шептали что-то, предназначенное именно ему, но невозможно было разобрать слов. Он наклонился поближе, чтобы расслышать ласковый шёпот… — Уйди с дороги, недоросток! Дерзкий оклик и мощный удар в плечо бесцеремонно выхватили Варрика из мира грёз. — Смотри в небо не свались, пещерная крыса! Удручённо наблюдая за парой портовых рабочих, уносивших всё дальше и дальше огромный ящик с вычурными печатями и сыпавших по пути отборнейшей бранью, гном приходил в себя после возвращения в реальность. «Ох, дерьмо. Нет, только не это… Не хватало ещё витать в розовых облаках, разинув рот, прямо посреди улицы» Бессилие подступило к самому горлу. Досада распирала лёгкие Варрика, душила его, глумилась, измывалась над ним, играла безжалостно на нервах, как на струнах расстроенной лютни. В крови что-то кипело, пульс оглушительно отдавался в висках. Гном не мог поверить, что так углубился в свои потаённые желания, так оторвался от жизни. Как можно было настолько потерять контроль? Если бы не пара глубоких вдохов, его бы разорвало от накопившейся злости. Он застыл на месте, лихорадочно озираясь по сторонам и цепляясь за обрывки здравого смысла. Сколько он простоял здесь? Почему не замечал, как поднимается скорое светило над горизонтом? Что теперь делать?.. Ответов не последовало. Как бы Краснобай ни пытался отыскать выход, у него получалось лишь завести свой незрячий рассудок глубже в необъятный лабиринт чувств. Гном не знал, как назвать изменения, произошедшие в нём — он просто не мог применить выражения, которые использовал в своих книгах, к себе самому. Вдруг единственный допустимый исход звякнул в болезненно восприимчивом сознании, как серебряная монетка о булыжники мостовой. Все мысли рванулись к нему оборванными бродягами, накинулись с хищностью стервятников. Откуда-то извне звучали слова, бесстрастный голос настойчиво повторял: «Нужно забыть это. Мне нужно забыть» Тут же с пугающей быстротой последовал новый вопрос, уже непосредственно заданный Варриком. «А если я не смогу?» Тут разбойник был беспомощен. Он наткнулся на неразрешимую загадку, как неуклюжий медведь на капкан, поставленный умелым охотником, и не мог сдвинуться с точки невозврата. Однозначно, пора было что-то предпринимать, чтобы не завязнуть окончательно в трясине собственных сомнений.***
Наверное, из прогулки всё же вышел толк, потому что уже через пару минут необычайно угрюмый гном скорым шагом приближался к таверне. Зайдя внутрь, он не обратил внимания на толпу подтянувшихся к обеду зевак и поднялся к себе. Старинный ключ приветливо скрипнул ему из замочной скважины. «Да, она же там, она сейчас там… Ещё спит» От этой мысли сердце заколотилось в груди, в висках застучало. Будто испугавшись, что кто-то услышит его пульс, Варрик проворно проскользнул в номер и нерешительно зашагал к креслам. Он выглядел спокойным, это правда; однако то было лишь оцепенение, вызванное шаткостью принятого решения. В тот момент он проклинал себя и всё на свете за то, что отчаянно боится взглянуть на Мариан. Так он не боялся женщин ещё ни разу в жизни: болтливые знатные дамы всегда таяли от его россказней, насколько бы мрачными их напомаженные физиономии не казались до этого, профессиональные наёмницы, которых подсылала к нему Гильдия и родственники Бьянки, никогда не пробирались к нему незамеченными, даже неприступная поначалу Бьянка не вселяла в него такого суеверного страха. По крайней мере, то был скорее трепет, боязнь позора или отказа, но никак не тревожное осознание абсолютной беспомощности перед лицом всепоглощающей стихии чувства. Варрик страшился уже не только женщины и той мощной силы, с которой его к ней тянуло, он кожей ощущал безумный магнетизм, излучаемый каждой деталью её облика, всеми фибрами души осязал громоздкие цепи, связавшие его крепко-накрепко по рукам и ногам, как раба в древних Казематах. Цепи власти… Он собственноручно наделил Мариан чудовищной, единоличной властью над всем его существованием, позволил приручить, приковать себя, добровольно сдал свои последние укреплённые рубежи — разум и сердце. Настала очередь и гному пожалеть, что он не выпил с самого утра. И зачем он приплёлся? Мог бы спокойно сидеть за столиком с кружкой эля и не испытывать капризную судьбу… Но ноги почему-то принесли его сюда. Усевшись в кресло спиной к спальне, Варрик силился восстановить дыхание, унять дрожь в пальцах. Задница Андрасте, ну разве можно так пыхтеть?! Откуда у него такая одышка, он всего лишь взошел по дюжине ступенек… Свидание с самой Мередит казалось весьма милым времяпрепровождением по сравнению с почётным караулом около спящей Хоук. Последнее явно таило в себе больше опасных искушений, например — бросить беглый взор на обнажённые женские икры. Такой малозначительный проступок представлялся Варрику страшным преступлением, непростительной изменой. «Ну и что дальше? Будешь сидеть тут до того, как она проспится? Лучше уйти сразу» Тем временем нетерпеливый демон в душе гнома, до сих пор молчаливо отсиживавшийся в стороне, то вторил доводам разума, то заводил свою песню. Лукавый так и норовил вывести разбойника из равновесия и заставить поддаться секундному порыву. Возможно, Варрик правда пришёл сюда, чтобы проверить, способен ли он устоять перед очередным соблазном, и доказать это себе. «Неужели ты так боишься просто посмотреть? Ты же обещал себе забыть всё, так почему тебе не наплевать?» Варрик оставался твёрд. «Нет, я не должен этого делать. Я всего лишь жду, пока она проснётся и уйдёт» Но кое в чём он всё-таки просчитался… «Тогда покажи это. Взгляни на неё. Только так ты сможешь проверить, обманываешь ли ты себя или нет» Гном нахмурился. Опять ловушка, поставленная им самим. И не поспоришь, ведь за этим он и явился — испытать себя. Проведя безуспешные повторные поиски аргумента в проигранном споре, отчаявшийся Сказочник горько усмехнулся: такое дурацкое положение только сильнее запутало его. Будь что будет — и Варрик ощутил, как сердце сбилось с ритма, в то самое мгновение, когда он рассеянно повернул голову. «Слабак» Одного исхода своих испытаний гном точно не ожидал. Кровать была пуста. Пуста, аккуратно заправлена. Ни следов, ни складки — будто торчащие из-под одеяла пятки привиделись ему этой ночью. Мираж и правда растаял. Он сам этого просил тогда, несколько часов назад, а сейчас отдал бы всё, что угодно, лишь бы повернуть время вспять.***
Пока Варрик в который раз за утро обсыпал себя мысленными проклятьями, виновница его терзаний успела дойти до своего имения и с глухим рычанием погрузиться в бочку со льдом. Больше никакой попойки. С неё хватит. Довольно тягостная процедура, однако, оставила на коже приятное ощущение и подарила желанную бодрость. После звенящего в крови холода было намного радостнее лежать в тёплой ванне, натираясь ароматическим мылом и разнообразными маслами, расслабленно вдыхая благоухание экзотических цветов. Не зря Изабелла рекомендовала избавляться от похмелья этим нехитрым путём. Приводя себя в порядок, Мариан старалась не думать о том, как и где она проснулась. Это было глупо… Лишь открыв глаза, она почему-то улыбнулась массивному резному шкафу. Внутренне торжествовала, не обнаружив перед собой той проклятой подушки. Плевать на боль в висках, она проснулась у Варрика! Он принёс её сюда с улицы, потом уложил и укрыл одеялом. Даже не стал будить и выгонять из своих владений после восхода, а ведь другой собутыльник на его месте не повёл бы себя так любезно. «Какой заботливый… И почему он до сих пор одинок?» Создатель милосердный, Мариан просто обязана угостить его сегодня качественным алкоголем. Можно, конечно, заказать пару кружек старых добрых помоев в Висельнике за свой счёт и по-дружески похлопать гнома по плечу, но в этот раз такой благодарности явно недостаточно. Нужно достать ту запылённую бутылку из подвала и наконец попробовать «отступничье пойло Малкольма» в компании настоящего ценителя редкой выпивки. Отец Мариан знал толк в горячительных напитках, так что впечатление должно остаться превосходное; может, Варрик впоследствии мимолётно упомянет бутылочку Малкольма в своём романе, блестяще органично и изящно вписав её в интерьер винного погреба какого-нибудь аристократа, борющегося с силами зла в тайной шпионской организации. «А что, если предложить ему прямо сейчас?..» Нетерпеливо перевернувшись, Мариан помрачнела. Нет, пора прекращать жить в стране иллюзий. Варрик даже не оставался здесь, он наверняка нашёл другое место для ночлега, не желая слушать бред напившейся до чертиков. Неудивительно, особенно если вспомнить, в каком состоянии она засыпала. И вполне логично. Стоило, пожалуй, даже поблагодарить его за это, ведь присутствие постороннего смутило бы Хоук, как и любую женщину, зарабатывающую на хлеб относительно честным трудом. Старательно скрыв все следы своего пребывания, она как можно незаметнее ушла из Висельника. Мариан фыркнула, смыла розовую воду с волос. На сегодня любые сложные дела отменяются. Надо собрать Фенриса, Мерриль и Изабеллу и покончить с Невидимыми сёстрами, заодно забыть ночное приключение.***
Во лбу что-то гудело, веки слипались, но сон упрямо не шёл к устало растянувшемуся в постели гному. Он будет лежать тут и напряжённо думать до изнеможения, припоминать разные мелочи, анализировать свои поступки вплоть до того, как измотанный организм сам не провалится в небытие. Да, Варрик будет уговаривать самого себя. Убеждать самого себя. Врать самому себе… Мариан не оставила после себя ни лёгкого манящего аромата, как обычно Краснобай писал в своих романах о роковых красавицах, ни даже надушенного кружевного платка, как обычно пишут о том же самом авторы похуже. После неё ничего не изменилось в лаконичном облике комнаты. Даже смятое вчера одеяло она расправила и постелила ровно. Это слегка не вписывалось в опыт Варрика. Не то чтобы он часто принимал у себя одиноких подвыпивших женщин, но в тех редких случаях, когда подобное случалось, эти бестии обязательно напоминали о себе еще хотя бы пару дней. Одним надушенным платком свою фантазию никто не ограничивал: в ход шли «случайно» запачканные краской для губ наволочки, пролитая «так неловко» противно-приторная туалетная вода и на десерт — «непонятно каким образом» небрежно оставленное в шкафу безвкусно-вульгарное нижнее бельё. Конечно, эти умелицы шли к лучшему писателю Вольной Марки по своему желанию и с весьма четкими намерениями. Мариан же оказалась тут случайно. Может, вся эта нелепица — чистая случайность? Может, её можно просто забыть? Тем более, к этому располагает обстановка… Но все доводы будто подначивали его. Ему подкинули сложную задачку, столкнули с чем-то неизведанным, и теперь он должен разобраться в этом, вывести причинно-следственные связи, выделить закономерность. Гном перевалился на бок, завернувшись получше в успокаивающий шелк. Надо было взять отправную точку для размышлений. Кстати, почему он опять стал звать её Колючкой?***
Тогда, на второй год пребывания четы Хоуков в Киркволле, у Мариан не было ни имени, ни поместья, и Бетани часто подвергалась недвусмысленным нападкам со стороны наёмников Миирана. Нетрудно было догадаться, почему — её руки не были испорчены мозолями от тяжёлого физического труда, шрамы не исполосовали всё её тело, а формы не скрывала даже самая скромная мантия. На фоне суровой Мариан, походившей скорее на манекен в тяжёлых доспехах, Бетани смотрелась фарфоровой куколкой. Как бы старшая ни просила Миирана принять меры, какими бы ни сыпала угрозами, сколько бы показательных расправ ни устраивала, всё было тщетно. Оставалось только бдительно следить за сестрой, вовремя вправляя мозги и переламывая кости излишне пылким поклонникам. Однажды Мариан не оказалось рядом. Вины её в этом не было — юная магесса ослушалась настоятельной рекомендации не ходить с незнакомцами и очередной сердцеед обманом завёл её в один из закоулков Нижнего города. Когда намерения лгуна стали ясны, Бетани не смогла даже закричать — он зажал ей рот и нос ветошью, пропитанной усыпляющей смесью. Наверное, сам Создатель привёл Мариан в тот самый тупик (по крайней мере, так любил пересказывать эту историю Себастьян; Хоук-старшая в ответ лишь красноречиво приподнимала бровь), потому что отряд подоспел как раз вовремя — Бетани ещё не успела потерять сознание. Варрик собственными глазами видел, как Мариан оттолкнула подонка, схватила его за волосы, хорошенько треснула тупой башкой о землю. Потом приобняла сестру, шепнула ей что-то вроде «ступай домой» и поволокла свою жертву на людное место. Мерриль и Изабелла заботливо помогли Бетани подняться и успокаивали её, напуганную до полусмерти, по пути в лачугу Гамлена. Тем временем на площадке у выхода в Верхний город карательница-Хоук устраивала бесплатное образовательное представление для всех желающих. Краснобаю не понадобился блокнот — он до мелочей запомнил, что она тогда говорила и делала. Вытащив беспомощно подёргивающееся тело на середину площади, Мариан оглядела толпу, подняла руки и три раза довольно громко хлопнула в ладоши. Подождала, пока все обратят на неё внимание. Теперь можно было начинать жертвоприношение. — Моё имя Хоук. Этот ублюдок, — Мариан презрительно пихнула тело ногой в плечо, чтобы повернуть его лицом к зрителям, и оно податливо перевалилось на спину, — приставал к моей сестре. Хоук сделала остановку, чтобы дряблые мозги собравшихся успели усвоить информацию. — Я хочу, чтобы каждый в Нижнем Городе и за его пределами знал, — ещё одна пауза придала значимости речи и окончательно прекратила все шепотки среди обитателей трущоб, — что этого делать нельзя. Сейчас каждый из вас поймёт, почему. Маньяк-неудачник уже пришёл в себя и пробовал подняться, когда прямо ему в живот прилетел мощный удар кованого сапога, опять сбивший его наземь. За ним последовал ещё и ещё один, и вот уже струйки крови стекали из уродливо скривившихся уголков его рта. Чья-то властная десница схватила его за шиворот и швырнула на холодную брусчатку. Толпа не смела пошевелиться; возмущённые вскрики утихли так же быстро, как появились. Мариан присела на корточки над отдыхающим наёмником. Леденящее спокойствие её голоса вызвало у гнома волну мурашек. — Скажи им, как тебя зовут. Нехорошо хоронить людей в безымянных могилах. Очертания окровавленного рта неестественно исказились в попытке ухмыльнуться. Варрик, ругнувшись, отвернулся. — Ох, не говоришь? Ничего, мой сладкий, у нас ещё много времени на разговоры. Карательница поднялась, внимательно оглядела своего пленника и вдруг резко с бешеной силой опустила металлическую подошву ему на пальцы. Хруст костяшек был так отчётливо слышен, что разбойник почувствовал в горле судорогу отвращения. Мариан будто этого и ждала; она принялась поворачивать ступню, чтобы захватить побольше суставов. Неистовый крик вырвался из груди маньяка, трясущейся рукой он сжимал своё трескающееся запястье, тянул его на себя, напрасно пытаясь вырвать изуродованную кисть из-под ноги своей собственной смерти. Тут сама смерть выхватила из ножен кинжал, весь в засохшей крови, и вогнала в обречённому в плечо; истошные вопли сделались невыносимы, когда Хоук стала проворачивать своё орудие пыток, чтобы разорвать мышцу. Кровь хлынула из зияющей дыры, разливаясь у ног Мариан неровной лужицей. Кого-то вырвало. Из толпы ушло довольно много людей, но на крики стеклось ещё больше тех, для которых всё и было устроено. Сойдя с искалеченной руки и взяв исходящего конвульсиями наёмника за ворот вымазанной помоями рубахи, Мариан взглянула на присутствующих. — Теперь ты наконец назовёшься уважаемой публике?.. Ничего, кроме стонов, не вырывалось из его лёгких. Хоук гневно встряхнула свой мешок с костями, брезгливо отпустила. Он обмяк, с глухим стуком упал на колени. Варрик не знал, сколько будет продолжаться эта публичная казнь. Обычно это шло не так долго, и дело не доходило до таких изощрённых методов. А сейчас женщина, которую он знал как ироничную острячку, наотмашь била ослабевшего маньяка по лицу. Он, наверное, не досчитается дюжины зубов… Если вообще выживет после всего этого. Обезображенное лицо с каждым ударом всё меньше походило на лицо. Доставалось и солнечному сплетению, и животу. Жертва уже не кричала и не стонала, только глухой рык слышался иногда со стороны площади. — Ж-ж-ж… Ж… Мариан остановилась. — Как-как тебя зовут? Я не расслышала. — Ж-жило… Сильвио Ж-жила… — Ах да, родственничек того Игнацио, из Игл. Припоминаю. Последний удар в челюсть сбил Сильвио, и он брякнулся о камни. Хоук заговорила яростно, так, что собравшиеся невольно вздрогнули. — Так кто тут самый колючий? А, разбойник из Игл? Ответишь мне прежде, чем я изрежу тебя до смерти? — Т-ты… — Что-о-о? Громче! — Ты, Хоук… П-п… П-пощади… Мариан вздохнула, вытерла капли с лица. Непонятно, была ли это кровь Сильвио Жилы или пот. Заговорила истязательница просто, будто речь шла о чём-то тривиальном, то и дело встряхивая и разминая оббитую руку. — Не в этой жизни, птенчик. Хоук такого не прощает. Обжигающая сталь вошла в грудь Сильвио, пробив лёгкие насквозь. Наверное, он всё ещё молил о пощаде, потому что изувеченная дыра чуть пониже останков носа извергала приглушённые хрипы вместе с потоками чёрной крови. «Да… Колючка-Хоук никогда никого не прощает.» Труп маньяка-неудачника пролежал на площади до утра как предостережение всем, кто по незнанию пропустил важное мероприятие. Бетани с того дня не вытворяла таких глупостей. А фамилия Хоук ещё долго внушала первобытный ужас любому жителю окраины… С тех давних пор Варрик зовёт Мариан Колючкой. Хвала Создателю, что эта Колючка умеет шутить. Иначе бы весь Висельник до сих пор замолкал, как только красавица Мариан переступала его порог.***
Гном долго не вспоминал эту историю, потому что меньше всего его привлекал бесчеловечный палач, коим Хоук была вынуждена становиться нередко. Тем более, её острый язычок, сыскавший хозяйке завидную славу, придал прозвищу совсем иной оттенок; оно зазвучало в устах Сказочника не полупрозрачным намёком на пугающую истину, а искренним комплиментом. Сейчас Варрик специально перебирал все самые гнусные мгновения, чтобы хоть как-то опорочить Мариан. Однако эффекта это не давало — мотив казни был ясен, лишь немного отталкивали способы пыток; но как иначе двум незнатным девушкам защитить себя в этом чёртовом городе?.. Краснобай выискивал в памяти другие случаи, которые смогли бы пошатнуть его уважение к Колючке, когда изнеможение достигло предела и он почувствовал, как погружается в темноту. Ничего. Завтра он попытается снова. И у него получится. Ведь у него должно получиться, верно?..