Костия почти впервые пришла тогда, когда Лекса не спала.
Их разговор длился около получаса, и за это время Кларк успела снова поговорить с Октавией, с удовольствием отметив, что больше у неё нет этого неприятного осадка после каждого их разговора.
За всё время, что она тут, Кларк очень много о чём успела подумать.
От бесконечных раздумываний голова болела неделями, когда она гадала, с Костией ли сейчас Лекса или нет, чем же они там занимаются и о чём говорят.
Вместо этих пустых переживаний она нашла себе кучу дел и решила позволить Лексе самой разбираться в своей жизни, вмешиваясь только в крайних случаях, но не прекращая её поддерживать.
Это даже не было решением, скорее умозаключением, которое помогло ей наладить свою жизнь и перестать растворяться в ревности и переживаниях.
Конечно, Кларк не перестала переживать за Лексу и думать о ней, она просто перестала контролировать её и дала немного личного пространства.
И сейчас она как никогда понимала, что это было правильное решение.
Теперь у неё самой появилось время, чтобы решать свои проблемы, чем она и пыталась заняться.
С Октавией они уже хоть немного разобрались, а с матерью разговаривать совсем не хотелось, хоть именно это, по большей части, и висело на её шее тяжелым грузом.
Костия выходит из палаты, и её лицо сейчас немного светлее и расслабленнее. Наверное, их разговор прошёл хорошо.
В палату заходит медсестра и помогает Лексе встать. По расписанию сейчас упражнения.
Кларк уже невыносимо устала от этого расписания, и она понятия не имеет, как тяжело Лексе.
Костия садится рядом с Кларк, складывая руки на коленях. Она смотрит мимо, и Кларк видит покрасневший нос. Видимо, она плакала. Или пыталась не заплакать.
— Спасибо, что дала нам возможность поговорить, — внезапно говорит Костия, поворачивая голову к девушке. Кларк мысленно удивляется, что она вообще благодарит её за это, ведь они были вместе очень долгое время, а о Кларк тут даже никто не знал.
Но потом она понимает, что Костия имеет в виду то, что она просто вышла из комнаты, оставив их наедине.
— Я не хочу с тобой ссориться, — добавляет она, откинувшись на спинку кресла. — Ты, кажется, важна Лексе, и я, правда, не знаю, когда вы успели подружиться и почему она мне об этом никогда не говорила, но сейчас ты тут, и Лекса чувствует себя лучше. Это всё, что важно для меня, — уточняет она, давая Кларк понять, что она никак не заинтересована в ней или в их дружбе, но точно не хочет, чтобы их небольшой конфликт разгорелся до намного больших размеров. — Я люблю её, также, как и любишь её ты.
Кларк молча сидит и понимает, что никак не пыталась скрыть свою любовь к ней и это, должно быть, слишком очевидно, но ей совсем до этого нет дела. Пока она со своей любовью не мешает Лексе — всё в порядке.
— Она, на самом деле, совсем не поменялась, — чуть тише говорит Костия, заправляя короткие волосы за ухо. — Такая же взбалмошная и не особо разговорчивая.
Кларк мысленно возражает, вспоминая, какой Лекса была в Вашингтоне. Они разговаривали часами, и Лекса никогда не была слушателем в таких разговорах. В основном всегда слушала Кларк, потому что у неё всегда было о чём рассказать.
Но под гнётом всех событий в жизни характер людей меняется, иногда в лучшую сторону, иногда в худшую. Раньше Лекса была будто чистый лист, она не помнила ничего, что могло бы как-то её изменить. Она была будто разумный младенец, всё в этом мире было для неё новым и неизведанным.
Кларк научила её молчать о своих чувствах и считать их неважными, и со всем этим им ещё не раз придётся столкнуться.
— Со мной она никогда не была не разговорчивой, — тихо бормочет Кларк, неизвестно с какой целью. Показать, что она знает Лексу лучше Костии? Она не знает.
Показать, что Лекса больше доверяла ей, чем своей невесте? Так она о ней даже не помнила.
Но Костия только издаёт маленький смешок, прокручивая кольцо на большом пальце.
— Мне кажется, ты не совсем понимаешь, что происходит. Лекса не кукла, которую можно отобрать и ею похвастаться. Она не кубок, который кому-то достаётся, а кому-то нет. Она человек, и она прошла через такой ад, который никто из нас даже представить себе не может, — она повышает голос к концу предложения, но поспешно затихает, чтобы не напугать Лексу.
Кларк продолжает рассматривать свои ногти, понимая, что Костии просто хочется показать своё превосходство, и это именно она сейчас ведёт себя так, будто Лекса её кукла, а Кларк посмела на неё позариться.
— Лекса сама решит, — отвечает Кларк, прекрасно понимая, почему та на неё взъелась. — Мы никак не может повлиять на её чувства, и ты тоже это знаешь. Сейчас она ещё более уязвима, и это наша задача, помочь ей преодолеть всё это, а ты только противоречишь самой себе. Просто пойми, что от тебя тут мало что зависит. Так же, как и от меня.
Костия молчит в ответ, но спустя несколько секунд кивает. На ее лице сияет горькая усмешка, но Кларк понимает, что им обеим нужно с этим смириться. А сейчас важна только Лекса и её выздоровление.
— Амалия хочет забрать её домой через неделю, — вдруг говорит Костия, укладывая руки на подлокотники.
Кларк понимает, что рано или поздно этот момент должен был наступить, но от этого страшно не меньше. Будет ли она вообще пускать Кларк в собственный дом? Сможет ли она обеспечить Лексу всем, что ей необходимо сейчас, а особенно друзьями?
— Это разве не слишком рано?
— Она всегда у себя на уме, — хмыкает она, накручивая прядь волос на палец. — Ни один врач её не остановит от того, что она задумала. Это всегда было так.
— Но она, кажется, не против того, что вы были вместе, — удивляется Кларк и ловит тень, пробежавшую на красивом лице. Костия закусывает губу и переводит взгляд вниз, и, кажется, так было не всегда. Но она кивает, а значит, Амалия действительно не против их отношений.
Не став углубляться дальше, Кларк думает о том, чтобы спросить Костию о беременности Лексы. Но она не знает, стоит ли говорить ей, что Лекса что-то вспомнила, или же лучше пока об этом не распространяться. Тем более, Лекса поделилась этим с Кларк, так что, наверное, всё стоит оставить так, как есть. К тому же, ничего нового о личности её похитителя в этом воспоминании нет, а если она вспомнит что-то важное, то обязательно расскажет от этом следователям.
Костия встаёт, и, попрощавшись с Кларк, медленным шагом направляется к выходу.
Теперь она наконец может спокойно выдохнуть, хоть они вроде как очень цивилизованно поговорили.
Но несмотря на это, внутри всё равно что-то сжималось и не отпускало, держало в стальных цепях все внутренности, пока они разговаривали.
Рядом с Костией, насколько бы красивой и приятной она ни была, всегда царила достаточно тяжёлая атмосфера, будто что-то очень сильно её терзает. Это понятно, ведь её невеста целый год была похищена, а когда спаслась, попала в кому.
Лекса открывает дверь из палаты и сама, медленными неуверенными шагами, подходит к Кларк, с улыбкой на губах на неё смотрящей.
Она плюхается на сиденье, потирая колено и зажмуриваясь.
— Не переживай, — машет рукой она, будто это пустяки, когда замечает обеспокоенные глаза, буквально сканирующие её всю. — Я слишком резко перенесла вес на эту ногу, когда упражнялась, но врач сказал, что это быстро пройдёт. Просто неаккуратность, — говорит она слишком быстро, путая буквы, и Кларк замечает, что что-то не так.
— Хэй, — она кладёт ладонь на её постукивающие по подлокотнику пальцы, и Лекса резко одёргивает руку.
— Прости, — говорит она, смотря на свои ноги, — это… Непроизвольно, — добавляет она, хватая Кларк за руку. — Не обижайся.
Кларк молчит, но не потому, что злится, а потому, что понимает, что раньше такого не было. Именно с того воспоминания, когда она сбегала от этого человека беременной, она начала вести себя так. Дёргалась, когда кто-то неожиданно заходил в палату, шарахалась, когда кто-то начинал говорить, разрывая тишину. Отмахивалась от прикосновений, когда усиленно о чем-то думала и не ожидала, что кто-то будет ее трогать.
Всё это началось именно с того дня, и Кларк понимает, что это не конец. Она и дальше будет вспоминать то, что совсем не хочется помнить.
Она улыбается, поворачиваясь к Лексе, и поглаживает накрывшую её ладонь руку.
— Ты в порядке? — спрашивает Кларк и зелёные глаза стекленеют. В груди всё сжимает, когда она ловит этот странный взгляд, но Лекса почти бодро ей отвечает.
— Да. Я думаю… Да. Я просто продолжаю вспоминать некоторые… Вещи.
Кларк молчит, позволяя Лексе выговориться, показывая, что она здесь, и что она её слушает.
— В основном это просто чувства, на уровне ощущений, как… Когда ты ко мне прикоснулась только что, это было… Мерзко, во мне сразу поднялся страх и это чувство безумия от понимания, что я ничего не могу с этим сделать. Это всё происходит за долю секунды, и я не знаю, почему я вспоминаю именно то, что было со мной там, а не до этого. Почему я не вспоминаю, как меня касался кто-то другой, а не… — она делает маленькую заминку, прежде чем продолжить, и Кларк делает глубокий вдох, чтобы успокоить бушующее сердце.
Она смотрит на стену и только сейчас замечает часы над дверью, которые слишком медленно, будто издеваются, отсчитывают секунды.
— Когда мне ставили капельницу, было то же самое, я просто… На минуту выпала из пространства, будто я не в больнице, а в этом подвале, будто мои руки привязаны, а я не могу даже закричать. Это очень меня пугает, Кларк.
Лекса тянется к ней, пододвигаясь и укладывая голову на плечо, поёживаясь от холода, хотя в коридоре на самом деле очень жарко.
Лекса кажется горячей, но Кларк списывает это на свою неправильную терморегуляцию.
— Мне каждую ночь снится, как из моего живота выползают миллионы червей и разъедают моё тело, кусочек за кусочком, мне снится что я мертва, но продолжаю жить, я чувствую, как гниют мои органы, но они продолжают функционировать.
Она замолкает и Кларк чувствует её дрожь, пока девушка жмётся ближе.
Кларк не успевает ничего ответить, ведь чувствует её не на шутку горячий лоб.
— Лекса, ты горишь! — почти кричит она, встав с места и поднимая Лексу. Она едва ли может стоять на ногах, и только сейчас Кларк видит, насколько не здорово блестят её глаза. У неё жар, а доктор, проводящий с ней физиотерапию, даже этого не заметил.
Они кое-как доходят до кровати, точнее, Кларк буквально несёт Лексу на себе. Ноги не слушаются, пока она пытается положить её в постель.
Врач зовёт медсестёр, пока Кларк засовывает Лексе в рот градусник. Он пищит, и Кларк действительно ужасается цифре, которую видит на экранчике.
— У неё 39, 7. — информирует она пришедших и медсёстры сразу разворачивают капельницу. Лекса продолжает что-то бормотать под нос и хватает Кларк за ладонь, притягивая к себе.
— Не уходи… — едва ли разбирает она под шум вокруг и сразу кивает.
— Конечно, Лекса, я буду здесь, тебе не о чем волноваться, — шепчет ей на ухо Кларк, поглаживая по волосам. Она приседает перед ней, чтобы касаться носом раскалённый щеки и думает, как могла быть настолько тупой, чтобы не заметить этого сразу.
Лекса постепенно засыпает, но её тело продолжает непроизвольно дергаться время от времени, и всё это выглядит невероятно пугающе.
Настолько пугающе, что Кларк чувствует, как трясутся руки и начинают неметь ноги, поэтому просто садится в своё кресло.
— Кларк, — к ней подходит Питер, разворачивая планшетку и доставая из кармана ручку. — Мисс Вудс говорила тебе о чём-то, что её беспокоит? Бессонница, боль в мышцах, может, тошнота?
Кларк на мгновение зависает, хоть и понимает, что обращаются именно к ней, но ей надо время, чтобы понять смысл вопроса. Она растерянно кивает.
— Она говорила, что очень плохо спит, и… — она делает паузу, чтобы вспомнить, о чём ещё она упоминала, но понимает, что не в праве рассказывать о ее необоснованной боязни беременности. — У неё болела нога, кажется, от упражнений.
Кларк ждёт, пока Питерс допишет в медицинскую карту всё, о чём она ему рассказала, и думает, почему они сами не смогли этого увидеть. Это уже халатность?
Но она решает поговорить об этом с ними позже, когда Лекса будет более стабильна.
— Мы думаем, что это истощение, но для уверенности нужно провести еще несколько анализов. Возобновим успокоительные капельницы на ночь и посмотрим, как это на неё повлияет. Скорее всего, на ней сказался недостаток сна, поэтому, если мы решим эту проблему, такого больше не повторится. Уже самое время для консультаций с психотерапевтом, но об этом я поговорю с миссис Вудс. — он переворачивает маленький листочек с рецептом, отрывает его и передаёт медсёстрам. — Это надо подготовить к вечеру, — он снова поворачивается к Кларк и с прищуром на неё смотрит, от чего девушка внутренне съеживается. Видимо, ему не очень понравилось то, что Кларк проигнорировала его предложение в прошлый раз. И в позапрошлый. И перед этим тоже. — Но тебе лучше поговорить с ней, в её же интересах побыстрее полностью встать на ноги и вернуться к обычной жизни. Так что информировать нас о любых изменениях в её самочувствии очень этому бы поспособствовало.
Кларк неловко кивает и обратно садится на своё место. Лекса держит её за руку слишком крепко, но она упорно игнорирует тупую боль.
Медсёстра копошится с капельницей, пока все остальные покидают комнату. Становится очень тихо, и всё, что Кларк остаётся — считать капельки жидкости, направляющиеся в вену лежащей Лексы.
Она спит очень беспокойно, временами просыпаясь и бормоча под нос лихорадочный бред, но через несколько минут успокаивается и снова засыпает.
Когда жаропонижающее начинает действовать, лицо начинает приобретать относительно здоровый оттенок, и Лекса почти не ворочается.
Кларк всматривается в её шрамы и думает, каким ублюдком нужно быть, чтобы сотворить такое с Лексой. С кем-угодно.
В палату заходит Роан, и Кларк не знает, рада она этому или нет. Но они обмениваются приветствиями и, когда девушка хочет рассказать ему о состоянии Лексы, он говорит, что уже поговорил с доктором Питерсом.
Они молчат несколько долгих минут и Кларк замечает у него в руках авоську со старыми кассетами. Видимо, он всё-таки принёс их старые записи.
Заметив взгляд Кларк, он спешит объяснить.
— Лекса попросила меня, я бы не сделал этого, если бы она не захотела, — говорит он и Кларк выдыхает. Она кивает и Роан садится на диван в другом конце комнаты.
Кларк слышит громкий стук каблуков, со скоростью звука приближающийся к палате Лексы, и Кларк не может не раздражённо вздохнуть. Амалия.
Она останавливается прямо возле двери, видимо, столкнувшись с доктором Питерсом. Они разговаривают действительно громко, и, как бы ни пыталась, Кларк не может не слышать их громкий разговор. Точнее, громкой, как и обычно, оказывалась только Амалия.
В прочем, она никогда не скандалила, но её голос, полный неприкрытого превосходства и высокомерия, невольно бросал в дрожь, поэтому собеседник всегда звучал намного тише.
Эдакий способ, чтобы показать, кто тут главный и морально задавить человека ещё до того, как он начнёт что-то говорить.
— Сейчас нужно немного дать ей отдохнуть, лучше начать с получаса упражнений каждый день, вместо трёх три раза в неделю, — предлагает ей доктор и Кларк видит её безмятежное лицо через окно, когда замечает только подошедшего мистера Вудса.
— Нет, — отрицательно кивает он, поправляя галстук. Он всегда так ходит? — Лекса должна вернуться к учёбе в кратчайшие сроки.
— Я понимаю, мистер Вудс, но она истощена, и если не уменьшить нагрузку, последствия могут быть намного хуже, — пытается противостоять им мужчина, но Вудс только бросает на него холодный взгляд, от которого даже у Кларк кровь стынет в жилах.
Она смотрит на Роана, который тоже внимательно прислушался к их разговору, и в его глазах она видит то же самое, что и чувствует сама.
Как он может поступить так со своей дочерью? Неужели для него важна только учёба?
— Именно из-за этого у них часто раньше были конфликты, — тихо говорит Роан, чтобы никто, кроме Кларк, его не услышал. — Они достаточно… Строгие.
Кларк хмыкает, думая, что это очень мягкое слово для их описания, но ничего не говорит, бросая короткий взгляд на Лексу.
Температура снизилась до нормальной, и она почти прекратила ворочаться. Хватка на запястье ослабла, и она, наконец, расслабилась.
— Она не сумасшедшая, чтобы видеться с психотерапевтом. Это плохо скажется на нашей репутации, Амалия, — снова говорит Джонатан, и Кларк думает, что лучше бы он молчал. Лучше бы он вообще сюда не приходил, а оставил всё на мать, которая точно намного больше переживала о своей дочери, хоть и выражала это в достаточно специфической форме.
Кларк не знает, какой человек волновался бы в такой ситуации больше о репутации, чем о своей дочери, и это, наверное, к лучшему, что Лекса не слышит ничего из этого разговора. Но если они продолжат обсуждать такой важный вопрос вне личного кабинета, не факт, что она не проснётся.
Амалия молчит, и Кларк впервые видит, что она не может ему противостоять. Видимо, в семье Вудсов главный именно Джонатан.
Но женщина стоит с гордо поднятой головой, не показывая, что разногласие с мужем её как-то заботит.
Они продолжают разговаривать уже тише, и, видимо, отправляются в кабинет к Питерсу, чтобы поговорить об этом с глазу на глаз.
— Надеюсь, они его не отравят, — тихо говорит Кларк, боясь нарушить тишину своим голосом. Роан кратко улыбается в ответ на её слова.
Спустя десять минут Лекса просыпается, жалуясь на головную боль.
Кларк ругает её за то, что она не рассказывала её доктору о том, что её что-то беспокоит, да и самой Кларк, а когда рассказала, было уже слишком поздно.
— Доктор сказал, что завтра ты уже будешь как огурчик, — улыбаясь говорит Кларк, немного привирая. Он сказал, что ей станет лучше, если она отдохнёт, так что это почти правда. Сегодня её никто из кровати не выпустит.
Роан подходит к кровати, и Лекса улыбается, как только её глаза успевают его заметить.
— Ты принёс кассеты? — спрашивает она, кривая на авоську в его руках. Роан в ответ кивает.
— И проектор захватил, мы раньше часто смотрели так фильмы.
Кларк хочет встать и уйти, чтобы оставить их вдвоём, наедине с общими воспоминаниями, но Лекса хватает её за руку, не давая сделать и шага.
— Посмотришь с нами? — она поворачивается в сторону Роана, стреляя взглядом в сторону Кларк, чтобы он её поддержал.
— Да, было бы неплохо, — говорит он и Кларк быстро соглашается. Она поднимает Лексе подушку и забирает несколько штук с дивана, чтобы обустроить себе место, пока Роан настраивает изображение.
Лекса тихо просит Кларк полежать рядом, и она послушно забирается на кровать. Лекса укутывает их в плед и берёт за руку под одеялом.
Это выглядит, как свидание, думает Кларк, если не учитывать Роана. Она прячет улыбку в плечо Лексы, вдыхая её тёрпкий цветочный запах.
Парень вставляет первую кассету и садится на кресло Кларк.
— Это было на твоё совершеннолетие, мы с Костией устроили тебе вечеринку на крыше, — говорит он, отматывая к началу записи. — Готова? — предусмотрительно спрашивает он, пристально вглядываясь в лицо Лексы, чтобы узнать, сомневается ли она. Но Лекса уверенно кивает, поэтому он слушается и включает видеозапись.
Там несколько девушек, из которых Кларк узнаёт только Лексу и Костию, и два парня, один из которых Роан, который, судя по всему, всё это и снимал.
Они сидят на покрывале, в окружении гирлянд и свечей, множества еды и напитков, и камера ловит, как Лекса тянется в сумку, чтобы достать бутылку шампанского.
Она замечает, что Роан снимает именно это и делает вид, будто ничего не было, непринуждённо улыбаясь в камеру. Потом она всё-таки достаёт бутылку и уже смеётся, говоря, что ей уже можно.
От одного взгляда на смеющееся лицо Лексы хочется улыбаться во весь рот, и Кларк в этом себе не отказывает, краем глаза замечая такую же широкую улыбку Роана.
Потом все они стоят у края, держась за руки, и рассматривают ночной Сидней с высоты птичьего полёта, а Лекса поворачивается к камере, медленно улыбается и говорит, что хватит уже снимать, а лучше подойти и посмотреть на всё это с ними.
Они танцуют, пьют, поют, играют в крокодила и веселятся, и от этого замирает сердце.
Следующая запись не такая длинная, и на ней Лекса сидит на крыльце, нахмурившись, а Роан за кадром говорит ей, чтобы она не обижалась и прекращала уже дуться, на что Лекса только показательно отворачивается, показывая язык и складывая руки на груди.
Ещё одно видео, которое снимает уже не Роан, ведь именно он находится в нём. Они с Лексой меряются ростом, и она пытается подпрыгнуть так высоко, чтобы быть выше его.
Люди за кадром смеются, а вместе с ними показательно сгибается пополам Роан, когда Лекса бьёт его по животу.
На следующей записи Лекса ведёт машину и громко поёт, её волосы развевает ветер и она заливисто смеётся между словами.
Каждое видео наполнено жизнью и смехом, такой ядреной энергетикой жизни, что невольно начинает хотеться так же тусить с друзьями, как в школьные и студенческие годы.
Лекса сжимает руку Кларк с каждой минутой сильнее, пока девушка увлеченно смотрит на экран.
Свет включается слишком резко и неожиданно, полностью ослепляя.
— Что здесь происходит? — раздаётся громкий властный голос, и, хоть глаза всё ещё слезятся от слишком яркого света, Кларк не может не узнать в говорившем миссис Вудс.
Лекса не отпускает руку девушки, пока та хочет слезть с кровати и сесть, показывая, что хочет, чтобы она находилась рядом. Кларк не сопротивляется.
— Мы смотрели старые видео с Лексой, — отвечает ей Роан, останавливая видео. — Вы можете присоединиться к нам, — добавляет он и Кларк понимает, что они, видимо, в хороших отношениях. Либо же он просто испытывают свою судьбу.
— По расписанию Лекса сейчас должна заниматься, — не терпя возражений говорит Амалия, смахивая прядку челки со лба, и это первый
человеческий жест, который Кларк у неё замечает.
— Ей стало плохо, миссис Вудс, доктор Питерс вам должен был…
Амалия перебивает Кларк резко и беспощадно, не дав ни единой возможности объясниться.
— Я не с вами разговаривала, мисс Гриффин.
— Но я тоже нахожусь в комнате и тоже могу вам ответить, — смелеет она, не выдерживая такого напора. Её осанка, её взгляд, всё её тело источает презрение, и комната сразу наполняется атмосферой высокомерия.
Кларк хочет добавить, что, кажется, она тут единственная, кто вообще беспокоится о Лексе, но молчит. Разжигать ссору на глазах у Лексы она совсем не хочет.
Лекса сжимает кулаки, сцепливая зубы. Эта ситуация кажется настолько тупой, насколько это вообще возможно.
Она хочет ответь ей, хочет сказать, чтобы она не вела себя так с Кларк, но не может выдавить ни слова из своего горла. Она только шумно сглатывает, царапая ладони, и чувствует дежа-вю.
Подобное уже происходило раньше, думает она, чувствуя, как ураган эмоций поднимается вверх по позвоночнику. Лекса понимает, что не дышит, пытаясь подавить все эти чувства. Сейчас не время.
Но этот панический страх перед собственной беспомощностью и безразличием родителей чувствуется таким знакомым, что это выбивает почву из-под ног. Она вспоминает, как пряталась от них с Джози, чтобы поиграть.
Она вспоминает, как боялась, что они будут относиться к её сестре так же, как к ней. Она вспоминает, как изо всех сил пыталась подарить ей хорошее детство, наполненное счастливыми воспоминаниями.
Лекса даже не понимает, что Амалия говорит именно ей, и что никого уже нет в палате.
Она не может разобрать ни слова, а женщина подходит к ней ближе. Она садится рядом, туда, где сидела Кларк, и протягивает руку, чтобы погладить её щёку, но Лекса отодвигается от прикосновения, всё ещё плохо понимая, что происходит.
Глаза Амалии мгновенно стекленеют и она отодвигается на безопасное расстояние.
Лекса ложится на подушку, отворачиваясь в другую сторону от сидящей, и думает.
Думает, думает, думает.
Воспоминания о сестре и их детстве роятся в голове шумной стаей пчёл, мешая нормально вздохнуть.
Её самое раннее воспоминание это разочарование в голосе отца, что это опять девочка.
Её второе воспоминание это маленькое кричащее тельце на руках.
Потом всё очень путанно. Какое воспоминание идет после понять практически невозможно.
Она делает вид, что спит, и Амалия спустя несколько минут уходит.
***
Идёт дождь.
Капли больно бьют по щекам, разъедая кожу.
Руки уже давно не держат чёрный зонтик, когда-то защищающий от холодного дождя. Он уже попросту не нужен.
Кто-то что-то говорит, но невозможно разобрать ни слова. Может, она и не пыталась.
Толчок в бок от отца должен был привести в чувство или хотя бы заставить её поднять голову, но этого не происходит.
Она смотрит на серебристую табличку и не видит её.
Она слушает голоса людей, но не слышит их.
Она не хочет чувствовать, но чувствует.
— Лекса! — шипит рядом раздражённый голос отца, но ей всё равно.
С кем он разговаривает? Это он вообще ей?
Уши заложены ещё с того самого обвала, но девушка отчётливо слышит его разъярённое дыхание. Опять репутация. Опять ей надо притворяться.
Она хочет заткнуть уши, чтобы они не могли больше уловить ни единого звука. Она хочет закрыть глаза, чтобы не видеть всего, что происходит. Она хочет вырвать сердце из груди, чтобы больше ничего не чувствовать.
Он снова дёргает её за руку. Все смотрят на неё. Все прислушиваются к тому, что она будет говорить. Все хотят услышать от неё то, что хотят услышать. Ничего больше.
Раскат грома напоминает ей о том, как они прятались в её комнате под одеялом. Лекса варила им какао и таскала в комнату спрятанные Амалией печеньки, чтобы успокоить младшую сестру.
Её первым словом было «Лекса».
Последним тоже.
Её крик до сих пор стоит в голове, как противное напоминание о том, кого она потеряла. Её криком наполнена каждая секунда её сна. Каждая секунда её дня. Каждая секунда её жизни.
Она не знает, как будет жить дальше. Она не знает, как будет жить.
Она не знает, как вообще будет. Будет ли?
Её испуганные глаза навсегда отпечатались в голове. Теперь каждые глаза, в которые она смотрит —
её глаза. И они чертовски испуганные.
Священник продолжает что-то бубнить себе под нос, но все кажутся заинтересованными в его словах. Все кажутся заинтересованными в происходящем. Все кажутся обеспокоенными о происходящем. Кто-то плачет.
Интересно, почему кто-то плачет? Кто может позволить себе такую роскошь? Уж точно не Лекса.
Или всё-таки она?
Индра даже не пришла.
Лекса должна произнести речь.
Почему именно Лекса?
Возможно потому, что только ей не было плевать. Никогда не было плевать.
Отец только, наверное, через год запомнил имя своей младшей дочери.
Мать заперлась в своём кабинете.
Кто-то громко кашляет.
Снова гром.
Серое изображение совсем не похоже на её сестру. Глаза серые, волосы серые, кожа серая.
У её сестры волосы красные, глаза красные и кожа красная.
Всё залито кровью, пока она кричала имя Лексы. Она даже не успела его закончить, когда эта балка размозжила её череп.
Говорят, появился какой-то подземный толчок и здание начало обваливаться. Почему именно тогда?
Почему именно она?
Почему именно она погибла, а на Лексе нет ни царапины?
Почему именно она погибла, а все эти люди сейчас стоят и делают вид, будто им не наплевать на всю эту ситуацию? Которые только и ждали чего-то такого, чтобы Вудсы пошатнулось, чтобы можно было прибрать всю их десятилетиями выстроенную империю к рукам?
Жаль только, что никто не знает, что им плевать.
Жаль, что это не она погибла.
Она продолжает стоять и дальше, уставившись на лицо своей сестры. Все эти буквы, рисунки, цифры…
Всё время остановилось, пока Лекса считала веснушки на её лице.
Девять.
Их было двадцать шесть.
Она слышит, как ругаются где-то позади родители. Слышит, как кричит маленькая Джози за секунду перед смертью.
Она слышит, как капли дождя отбиваются от идеально ровных каменных поверхностей, пока хрустят её кости.
Мгновенная смерть, они говорят, и Лекса надеется, что это и правда было так.
Она надеется, что в ту секунду, когда она увидела широко распахнутые зелёные глаза, она была уже мертва. Что она не чувствовала всю эту боль.
Она вычищает землю из-под ногтей, но даже не помнит, как она туда попала. Наверное, когда бросала горсть на крышку погружающегося в землю гроба.
Её хоронили в закрытом гробу.
Ей было всего шесть.
***
Лекса просыпается от боли. От такой невыносимой боли, что хочется кричать.
Только потом она замечает, что разодрала своё бедро ногтями до крови, но болит совсем не оно.
Руки трясутся, пока она пытается достать телефон.
В глазах всё двоится и расплывается, в ушах стоит крик её сестры, зовущей её по имени.
Она много раз пролистывает список контактов, пытаясь найти нужный.
Голос по ту сторону трубки сонный и испуганный.
— Лекса? Ты в порядке?
Но она не может выдавить из себя ни слова, продолжая неистово трястись и пытаясь сглотнуть непроходимый комок в горле, мешающий нормально дышать.
— П-п-пожалуйста, — бормочет Лекса, заикаясь, прижимая телефон к щеке из последних сил. — П-п-приезжай, — просит она, до крови закусывая губу, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме зияющей дыры внутри, состоящей из боли. Не работает. — Я в-в-всё вспомнила.
Она не знает, сколько просидела вот так, уставившись в стену напротив. Она не вызывает медсестру или дежурного врача, она даже с трудом понимает, кому на самом деле позвонила. Может, это и вовсе была не Кларк, а кто-то другой.
Они гуляли у подруги Джози из подготовительной группы. Лекса радовалась, что смогла пристроить её в нормальную обычную школу, а не в училище, в котором училась с трёх лет.
Они сидели на лавочке во внутреннем дворике, Лекса рассказывала сестре с подругой всякие истории, а Джози пыталась заплести ей волосы. Как у Эльзы из холодного сердца, которой она была просто одержима.
Всё началось слишком резко, звук, похожий на взрыв, люди повысовывались из окон, чтобы посмотреть, что произошло.
Во дворе никого, кроме них троих, не было.
Потом, прямо на её глазах, упал первый балкон. Потом второй, третий.
Она схватила Джози на руки и побежала к противоположной стороне дома, там, где всё, кажется, было целым.
Это и было её ошибкой. Пока она осознавала, что Алису, её подругу, нигде не видно, Джози сама чуть не побежала к ней на встречу.
Лекса попросила её остаться на месте, попросила не бояться и быть сильной, а сестра ей поверила. Она всегда знала, что Лекса её защитит.
Но Лекса не защитила.
Пока она вытаскивала девочку из-под досок, пока взяла её на руки, было слишком поздно.
Эта огромная балка уже летела на её маленькую сестру, на её крохотную Джози.
Этот крик она запомнила навсегда. Когда последний раз услышала своё имя из уст сестры.
Она сложилась как карточный домик, будто была маленькой спичкой, пока Лекса пыталась прижать к себе Алису.
Из мыслей её вырывает мягкое прикосновение к лицу, но кроме окровавленных остатков своей сестры она ничего не видит.
Заботливые руки мягко укладывают её обратно на кровать.
Кларк ложится рядом, пытаясь успокоить дрожащее тело своим теплом, укрывает их и прижимает Лексу к себе.
— Она умерла, Кларк, — совсем тихо, так, что едва ли можно услышать, шепчет она, раздирая ладони в кровь. — Я убила её, это моя вина…
Кларк гладит её по волосам, пытаясь понять, о чём Лекса хочет рассказать.
— Джози, — добавляет она громко всхлипывая от оцепенения. Всё её тело — сплошная судорога.
Лекса продолжает что-то ей говорить, что Кларк не понимает ни слова. Она что-то неразборчиво бормочет, продолжая всхлипывать и задыхаться, а Кларк пытается успокоить её руки, чтобы она не навредила себе ещё больше.
— Я помню похороны, этот обвал… Как я учила её ходить и говорить, мы читали сказки и смотрели её любимые мультики, я… Я убила её, но эта балка упала и я ничего не успела… Алиса плакала и я не понимала… Что произошло, — она говорит невпопад и Кларк поняла только то, что ее сестра умерла в обвале. Именно поэтому она тогда смогла спасти Лилу.
Лекса то затихает, то снова начинает бормотать совершенно несвязные между собой предложения, пока Кларк пытается её успокоить. У неё это совсем не получается.
Лекса мгновенно затихает и Кларк понимает, что она вырубилась. Все эти эмоциональные скачки безусловно её вымотали, так что она уснула.
Кларк же только продолжает лежать рядом, поглаживая Лексу по плечам и глотая горькие слёзы от всех её слов, которые просто убивали изнутри.
Впереди целая бессонная ночь, чтобы погоревать и продолжить завтра быть сильной для Лексы.
Кларк, видимо, уснула, ведь утро наступило очень быстро. Глаза болят от всех слёз, которые она пролила, но боль так и не ушла.
Она не знает, в каком состоянии проснётся Лекса, и что она будет делать, но она точно её не оставит.
В коридоре кто-то очень шумно копошится, и Кларк надеется, что Лекса не проснётся от этого шума, но дверь в палату открывается прежде, чем она успевает что-то сделать.
— Просыпайся, Лекса. Ты едешь домой.
