Отправитель: Я Как ты это узнал?
«Чанёль печатает вам сообщение...», «Чанёль печатает вам сообщение...» — и так уже тридцать минут Пак сморщился. Он, кусая губу, раздумывал, как оправдаться, даже придумал, что у него есть кошка, которая наступила на экран, но он уже подозрительно долго не отвечал, и поэтому скорее написал:Просто хотел спросить, как ты добрался, но не знал как Как-то так
ㅋㅋㅋ со мной всё хорошо, а ты какЕсли честно, не могу уснуть Из-за тебя Ой, блин Это всё Т9, я хотел сказать из-за Тобена
бываетЛадно, пока, извини, если побеспокоил
ващет нет, всё нормСпокойной ночи, я рад, что всё нормально!!
Чанёль выключил телефон, ударив себя ладонью по лбу. Нет, ну слишком много происшествий за одни сутки. Вот зачем он полез в телефон? Испортил всё своим «Т9», идиот! Напридумывал себе невесть что из-за малейшего знака внимания, теперь лезет со своими глупыми недопризнаниями. А вообще, разве это хоть что-нибудь значило? Разве Бэкхён сказал что-нибудь в роде «ты мне нравишься» или «мне понравилось проводить с тобой время»? Он просто поцеловал его в щёку. Для него, Чанёля, это, конечно, крушение самолёта, извержение вулкана, водородная бомба, но... вдруг, это у Бэкхёна просто привычка такая — на прощанье целовать? Он же, ну... вечно с девчонками водится, а они сюсюкаются друг с другом, когда прощаются, в щёчки чмокаются, а он, наверное, перенял это у них и теперь со всеми также делает. И ничего под этим жестом не подразумевает.Я ЕМУ НЕ НРАВЛЮСЬ!!!!
Но если бы совсем не нравился, тогда бы Бэкхён не пошёл с ним в кино, правильно? И не смеялся бы вместе с ним? И не произносил бы его имя так мягко, что сердце сжималось, правильно? Но так может любой! Можно просто сходить с другом в кино, просто повеселиться с ним, просто пару раз позвать его по имени, даже если это не обязательно. Это вообще ни о чём не говорит. И как себя теперь вести? Может, это был знак, что пора уже сделать первый шаг к Бэкхёну? Или это была просто вежливость, и между ними всё ровно? Значит, нужно оставить всё, как оно есть, и вести себя как всегда? Да? Да? — Да? — растерянно встряхнул головой Чанёль, когда учитель, почти крича, позвал его по имени. — Пройдите уже к доске и начертите график с касательной, Пак Чанёль! Он стоял десять минут у доски и глупо смотрел в нее, старательно почёсывая затылок, потому что в этих касательных и их графиках понимал ровно ничего, а потом вернулся на место под уже привычное ворчание и ругань учительницы. Этот мучительный мат анализ наконец закончился, и Чанёль буквально выполз из класса, но встретил задачку посложнее, чем графики касательных: он нос к носу столкнулся с Бэкхёном. Они неловко поздоровались. — Всё-таки плохо спал? — поинтересовался Бэкхён, а Чанёль только разевал рот, как рыба, словно к нему на французском обращались. Бён показал пальцами у себя под глазами: — Мешки у тебя такие, что в них можно спать. — А! Да нет... всё нормально, правда, это они у меня всегда. — Чанёль кивал с излишним энтузиазмом, а в голове звучал голос: «Я выгляжу, как последний кретин». — Ты на обед? — Да. — «Он точно думает, что я полоумный». — Один? — Ага. — «Боже, и с чего я вдруг решил, что нравлюсь ему?» — Тогда, может, вмест- — Извини, мне пора! — чуть не выкрикнул он и едва не убежал от Бэкхёна, оставив его глупо стоять одного. Бэкхён расстроенно поджал губы, а к нему подскочила Джихё (и откуда она вообще взялась?). — Это ещё что такое было? — возмущённо спросила она. Бэкхён непонимающе посмотрел на неё. — Что у вас случилось на свидании? — Тише ты! — шикнул он, воровато оглянувшись. — Ничего. Не хочу говорить об этом. — Что, что произошло? Всё так плохо? — Всё нормально, я пр- — Тогда почему он так странно ушёл? Что-то всё-таки случилось, да? Да же? — тараторила она. — Отстань, я не могу сказать. — То есть до этого всегда рассказывал, а теперь вдруг не можешь? — Она даже схватила его за плечи и настойчиво смотрела в глаза. — Всё нормально? Или паршиво? Или даже хуже? — Я не скажу, — смущённо буркнул он. — Ну скажи! Скажи, Бэкхён, что здесь тако- — Я его в щёчку поцеловал, — через силу процедил Бэкхён тихо-тихо. Она похлопала глазами, её губы стали медленно расплываться в улыбке, а из нее стал вырываться писк, набирающий громкость с каждой секундой. Когда она уже разинула рот и начала счастливо верещать, Бэкхён закрыл ей рот и пристыженно сказал: — Пожалуйста, тише, Джихё! — Таки прям поцеловал? А он что? Вы теперь встречаетесь? Что он сказал? — Ничего не сказал, — грустно буркнул Бэкхён, пряча глаза в пол. — Сама же видела, как он сейчас шарахнулся. — Мне казалось, раз ты его поцеловал, то всё замечательно... — Я думал, всё хорошо, но теперь мне кажется, что зря это сделал. Он не хочет со мной разговаривать. Всё, не задавай вопросы, мне неловко говорить об этом. Бэкхён, немного сконфуженный, оставил её одну. Она впервые видела его таким.:
В раздевалке было жутко шумно и тесно, а ещё попахивало неприятно — в общем, всё как обычно. Бэкхён всегда переодевался очень долго и выходил последним — не то чтобы специально, просто толкотню не любил, да и по природе своей был немного копушей. Когда раздевалка почти опустела, он принялся раздеваться, и тут в комнату залетел радостный и запыхавшийся Чанёль: — Нашёл! —радостно крикнул он, подняв сумку с униформой. Хансоль спросил: — Где была? — У говнюка Ли. — Он вывалил на скамейку одежду и кроссовки. — Я забыл, что там её прятал. — Поторопитесь, — сказал Кёнсу, обращаясь ко всем оставшимся, когда закончил с кроссовками и побежал к выходу, по пути хлопнув Чанёля по плечу, — ждать в футбол не будем. Дверь хлопнула за ним; Чанёль торопливо сбросил сменную обувь, услышав, как ещё кто-то спешно покидает раздевалку. Через минуту, расстегивая рубашку, он понял, что в раздевалке остались только он и Бэкхён. Он тут же повернулся к нему спиной; переодевались они молча. Было неловко. Чанёлю стало болезненно жарко от мысли, что они полуголые в одном помещении, и пускай он уже на протяжении вот уже скольких лет переодевался в одной раздевалке с Бэкхёном, но ведь никогда это не случалось наедине и никогда ещё Чанёль так не краснел в присутствии другого. И почему в этой чёртовой раздевалке так много зеркал? Они, блин, везде! Чанёль правда не хотел, совсем-совсем этого не хотел, но он увидел в отражении голую спину Бэкхёна. Пак зажмурился и усердно сказал себе: «Не смотри, придурок!» Он очень быстро закончил, но всё равно оказался позже Бэкхёна, когда тот, подходя к двери, спокойно позвал его: — Пойдём? Чанёль закивал и невнятно проговорил, что уже почти всё, кое-как завязав шнурки и побежав к двери. Они вышли из раздевалки в мрачный и тихий коридор: занятие давно началось, а тусклый свет из окон не сильно освещал. Они прошли немного, когда Чанёль хотел спросить что-нибудь в духе «как дела?», но Бэкхён сказал: — Чанёль, ты... футболку шиворот-навыворот надел. Он опустил голову и захотел смачно врезать себе. Ну, с кем не бывает? Просто он перенервничал в раздевалке, и тут его вины никакой — это всё Бэкхён, вынуждает его своей самой-идеальной-на-всём-белом-свете спиной краснеть и теряться. Он решил, что своей растерянностью не должен усугублять ситуацию и очень спокойно произнёс: — Ой, — он почесал затылок и улыбнулся, что Бэкхёну почудилось, будто бы Чанёль ударил его этой своей виноватой улыбкой прямо в грудь — были странные ощущения. Он, не убавляя шага, на ходу стянул с себя футболку одним движением и быстро надел обратно, но, слава Богу, в его движениях не было нервозности и зажатости, как обычно с ним случается рядом с Бэкхёном, и выглядел он так, словно давно работает в стриптиз-клубе. Чанёль вынырнул из воротника футболки, и его волосы знатно растрепались. «Я хренов дебил», — подумал он, увидев в глазах Бэкхёна лёгкое недоумение, но разве Чанёлю не привыкать выглядеть придурком? Он постарался выкрутиться: — Ну, пойдём быстрее? Наверное, давно без нас начали. — ... ага, — запоздало кивнул Бэкхён, поспешив за ним. Он бросил быстрый взгляд на футболку Чанёля и незаметно сглотнул, подумав об увиденном. И скорее отвернулся.:
— Властью данной мне, я официально провозглашаю вас кретином, сэр Пак Чанёль, — прозвучал громкий голос Джихё над ним, когда следующим днём он сидел один на обеде в классе. Он поднял голову со страниц учебника и посмотрел на одноклассницу недоумёнными глазами. — Чего тебе? — Мне-то ничего, а вот тебе надо бы думалку включить. — Она наклонилась и постучала ему по макушке, что он сморщился. — Если сам боишься первый шаг делать, то хоть чужой умей принять. — Ты про что? — Про то, что иногда надо вылезать из своей скорлупки и быть хоть немножечко смелым. Не заставляй Бэкхёна расстраиваться. Сделай уже что-нибудь и купи ему пончики с шоколадной глазурью — он их обожает. Больше ничего не добавив, она оставила Чанёля. А он весь день раздумывал над её словами: откуда она знает? что ему следует сделать? он трусишка? Бэкхён расстроился из-за него? как ему исправить это? На следующий день Чанёль купил пакет с шоколадными пончиками, спрятав их в сумке, и целый день придумывал, что же такого сказать Бэкхёну, чтобы не выглядеть идиотом. К концу дня, когда Бэкхён переобувался возле своего шкафчика, он подошёл к нему. — Бэкхён... не хочешь прогуляться пешком до дома? Прозвучал он очень даже уверенно и внятно, и это придало разнервничавшемуся Чанёлю сил. Бэкхён поднял на него невинные глаза, молча смотрел на него пару мгновений, а потом улыбнулся. — Пойдём. Было холодно. Чанёль всё не мог перестать думать о пакете с шоколадными пончиками, не зная, в какой момент его стоит отдать Бэкхёну и что сказать. Это не будет выглядеть странно? А Бэкхён точно их любит? «Ты мужик или нет? — зло спросил он себя. — Так тяжело отдать чёртовы пончики?» — В общем, — откашлявшись, решительно начал он, — вчера как-то неудобно получилось. Я не хотел вот так уходить, просто... дела были. Это для тебя. Он протянул Бэкхёну уже довольно помятый пакет, а тот, заглянув внутрь, вдруг так широко и счастливо улыбнулся, словно там лежали ключи от мерседеса. — Спасибо, — расплылся он, доставая пончик. — Это очень мило. Чанёлю больше никакой другой похвалы и не надо. Он прямо был доволен собой, что смог стать причиной улыбки Бэкхёна. Они долго шли так: Бён уплетал пончики, а Чанёль рассказывал всякую чушь, потому что Бэкхён мог только кивать головой и молча жевать. — Слушай, — заговорил Бэкхён, проглотив последний кусок еды, — почему ты боялся, что я на тебя запал? — Ну-у-у... — очень длинно протянул Чанёль, чувствуя, что ладошки неожиданно вспотели, — я бы не сказал, что боялся, просто это было неожиданно и всё такое... — Но ты иногда хотел мне врезать, да? — Нет, — повёл плечами Чанёль, но не мог соврать: действительно, раньше всё в Бэкхёне его дико раздражало, что аж кулаки чесались, но кто же знал, что всё так круто изменится? — То есть, ну... это не то, что ты думаешь. — Но ты ведь раньше терпеть меня не мог, — невинно сказал Бэкхён, будто ему давно об этом известно и он успел с этим смириться. — Сейчас всё не так! — панически затараторил Чанёль. — То есть... раньше, честно скажу, да... — А сейчас как? Чанёль застыл: даже рот открывать не стал. Бэкхён смотрел на него непринуждённо, но, если честно, ответ ему был совсем не нужен — он и так его знал. Просто хотел услышать это от Чанёля. Да и вообще, чего он такой пугливый и нервный? Как будто бы он, Бэкхён, укусит его за неверно сказанное слово. — В смысле? — похлопал глазами Чанёль. — То есть, как бы, как я сейчас к т-тебе отношусь? Бэкхён кивнул. Чанёль закусил изнутри щёку — он крупно попал. Он нервно рассмеялся: — Почему ты вдруг спрашиваешь? — Просто стало интересно, — пожал Бэкхён плечами, — поэтому решил спросить тебя. Ты тоже можешь меня о чём-нибудь спросить. — Тогда можно вопрос? Бэкхён кивнул. — А ты... всех так в щёку целуешь? Губы Бэкхёна тронула улыбка. Он поднял глаза на Чанёля: тот был весь какой-то беспокойный, смущённый, испуганный, что сказал или сделал что-то не так. Бэкхёну аж сердце защемило от этой прелестной картины, но он не выдал себя и деловито произнёс: — Давай так: я отвечаю на твой вопрос, а ты на мой. По-честному. Чанёль сглотнул и активно закивал. — По секрету, — начал Бэкхён на полтона ниже, — в щёчку я целую только тех, кто мне нравится. И, в силу того, что таких ещё не было, то, получается, только тебя. Он взглянул на Чанёля. Что он наделал! Кажется, у Пака случилось короткое замыкание: он глупо смотрел ему в глаза, и ни один мускул на его лице не дёрнулся, словно Чанёль превратился в безжизненную статуэтку. Бэкхён тихо подождал с полминуты, а потом спросил: — Ну? Теперь на мой вопрос ответишь? — А... какой был вопрос?.. — проморгавшись, очень медленно отозвался Чанёль. — Как ты ко мне относишься. — А, ну... — Он неуклюже взмахнул в воздухе руками. — Это так просто не сказать... э-э... я не з-знаю, как тебе объяснить, потому что, ну, я могу точно сказать, что это, э-эм, не как раньше и... Чанёль повис в паузе, собирая в лёгкие воздух, а Бэкхён решил, что не стоит мучить парня зря: всё равно он не мог внятно выразиться, но Чанёль продолжил тараторить, как пулемёт: — Я не знаю, как это объяснить, и вообще, у меня сейчас, если честно, немного путаница, — он нервно рассмеялся и виновато потёр шею, — из-за того, что ты сказал... Но я... В общем... Бэкхён смерил его испытующим взглядом, как будто говорил «ну, рожай уже?», а Чанёль совсем забыл, как вообще надо разговаривать, и, решив, что словами у него ничего не получится, схватил Бэкхёна за плечи и, наклонившись, поцеловал удивлённого Бэкхёна в губы. — Вот так, — наконец сказал Чанёль и даже жутко обрадовался: точно, так и надо было сначала! И чего он с этими словами? Действительно, сделал именно то, о чём он и думал, а то всё никак не получалось выразиться. — Понимаешь? — обеспокоенно спросил он, низко склонившись к лицу Бэкхёна и всё так же держа его за плечи, и взгляд у него был такой, словно спрашивал: «Точно понимаешь? Если надо, я во второй раз могу показать, ты только скажи!» — ... понимаю, — медленно кивнул покрасневший Бэкхён. Чего-чего, а от вечно смущённого Чанёля он такого шага совсем не ожидал. Чанёль было улыбнулся, довольный, что смог умело выразиться, но потом весь замер, застыл, выпучил испуганные глаза и отпустил Бэкхёна. Ему нужно было срочно за что-нибудь схватиться, куда-нибудь деть свои руки: он сначала начал тянуть замок своей куртки, потом тёр лямку рюкзака, затем взлохматил голову, и уже совсем было некуда деться, было одно единственное желание убежать как можно быстрее. И он сорвался с места — побежал на всех парах прочь, нёсся по мокрым улицам, и лёгкие горели от холодного воздуха, но куда горячее жгло изнутри. Добежал до дома, влетел в свою комнату, заперся и ходил кругами туда-сюда. Не находил себе места, краснел, синел, зеленел, не знал, куда девать уже свои руки, а потом подумал, что зря он убежал, надо было остаться, объясниться по-человечески, извиниться хотя бы! В час ночи он схватился за телефон. Уверенно набрал номер Бэкхёна, и, едва ему в голову забрели очередные сомнения, он быстро нажал на «вызов» — уже сам взбесился из-за своей трусливости и нерешительности. На том конце прозвучало совсем не сонное «алло?» — Привет, — хрипло поздоровался Чанёль, сжав в кулак своё одеяло. — Привет. — Я звоню, чтобы сказать, что, в общем... извини... что убежал. Я растерялся. На том конце Бэкхён немного помолчал, и Чанёлю показалось, будто бы он улыбнулся сам себе. — Если честно, я тоже, — тихо ответил он. — Это было... неожиданно. — Я... извини, глупо получилось. — Он зажмурился и со злостью растрепал чёлку, поцарапав лоб. — Я не хотел. То есть, нет, хотел, но... случайно вышло. Я как-то, ну, не сдержался, но я не хотел тебя как-то, ну, это самое... Он замолк и издал усталое «уф», крепко зажмурившись. Ну вот почему у него голова совсем не работает, стоит услышать голос Бэкхёна? На том конце раздался тихий, мягкий смех. Бэкхён позвал его: — Чанёль. Хочешь, раскрою тебе секрет? Названный сглотнул и кивнул, но вспомнив, что Бэкхён его не видит, поздновато ответил «да». — Мне понравилось. С тобой целоваться. А ещё мне нравишься ты, и я тебе об этом сегодня уже прозрачно намекнул, но ты, кажется, не понял. Чанёль не отвечал, тихо дыша в трубку. Он улыбнулся широко-широко, ткнувшись разгорячённым лбом в одеяло, а грудь разрывало на части, но это было дико приятно. — Ты мне тоже, — наконец сказал он. — Очень. — Я в шоке, — хихикнул Бэкхён. Они молчали, каждый улыбаясь себе, снова и снова прокручивая в голове слова. — И как мне теперь уснуть? Я же из-за тебя не буду всю ночь спать, — пожаловался Чанёль, трогая горячий лоб рукой. — Причём тут я? — тихо рассмеялся Бэкхён. — ... сам знаешь, — ещё тише буркнул Чанёль, зарываясь носом в одеяло. — Я теперь, наверное, не усну тоже. Но ты попытайся, ладно? — произнёс Бэкхён таким мягким голосом, что в него можно было закутаться и нежиться всю вечность. — Аг-га, — сглотнул Чанёль. — Спокойной ночи. — И тебе. Пока. Раздались короткие гудки, но Чанёль не отнимал телефон от уха, глядя в темноту. Дайте ему миллион пощёчин, чтобы он поверил в это. Нет, лучше просто сразу покажите, где здесь скрытые камеры, потому что такие удивительные вещи происходят только во снах или идиотских шоу. Бэкхён, это прелестное солнце с самой обворожительной на свете улыбкой и удивительным запахом, — теперь его, Чанёля? Прямо весь его? И можно быть всегда рядом, держать за руку, обнимать, гладить по щеке, целовать, разговаривать обо всём на свете, смеяться? Чанёль подумал, что он в прошлой жизни, наверное, совершил какое-то вселенское геройство, раз в этой ему в руки вручают такую дань. Они теперь встречаются. Встречаются. Они парочка (фу, как мерзко звучит, но ведь парочка же, да?). Он не стал бить ногами по постели, орать в подушку, ходить по комнате, тянуть себя за волосы — он просто глядел в потолок и слушал, как тикают его настольные часы.:
Март
Весна вторглась внезапно, неожиданно; сменила затянувшиеся холода тёплыми лучами и выбившейся из-под снега зеленью. Стало так тепло и светло, что вмиг пооткрывались окна во всём городе, а люди, точно муравьи, выползли из своих жилищ и набросились на парки, проспекты, переулки, площадки, словно их целью было исходить всю промёрзшую за зиму землю вдоль и поперек и надышаться свежим, ядрёным воздухом вдоволь, пока его совсем не останется. Весна в жизни Чанёля и Бэкхёна уже давно, только внутри жила. И её цветы били в лицо с жуткой силой, с каждым неловким поцелуем невпопад, с каждым смущённым словом как бы между прочим, с каждым осторожным прикосновением. Стоило Чанёлю обыкновенно улыбнуться Бэкхёну, когда они поздним вечером смотрят какое-то американское кино на пыльном диване, и в душе у того будто вмиг вырвались из почвы тысячи пионов, что аж сердцу стало больно, но боль такая приятная, тёплая, что невольно тянешься к нему, к этому дураку несуразному, и крепко-крепко прижимаешь к себе, чтобы вот так каждый раз улыбался. Или, бывает, Бэкхён сам вдруг потянется к Чанёлю, вдруг ни с того ни с сего потреплет волосы или поцелует мимоходом в щёку, а у Чанёля внутри словно тысячи птиц вихрем взлетают, всё разносят, переворачивают душу вверх дном, так громко щебечут, что звон в ушах стоит. А потом быстро улетают куда-то, и стоит Чанёль, красный, как варёный рак, и ощущает себя самым огромным на свете идиотом. Сколько бы Чанёль ни находился рядом с Бэкхёном, он никак не может понять, почему же даже в третьем классе с той самой Суён было легче, чем с Бэкхёном. А сложно было не от того, что у Бэкхёна были какие-то тараканы, а просто потому, что Чанёль не мог держать в себе всё то, что испытывал к Бэкхёну, и это росло с каждым днём, превращаясь во что-то гигантское, необъятное. Но Чанёль и не догадывался, что Бэкхёну было не легче: он находил всё больше новых сторон в Чанёле, которые бросали то в жар, то в холод, вынуждали незаметно краснеть и порой не давали по ночам спать. Но ещё Чанёлю было непонятно, как он мог ненавидеть Бэкхёна, и казалось, что те дни, когда он так брезгливо и нахально обращался к Бэкхёну, были где-то в прошлой жизни, потому что теперь ему хотелось только баловать Бэкхёна, говорить всякие глупости, держать в тепле и никогда не отпускать. Время шло, нежности стали более привычными и больше не заставляли дрожать и замирать, Чанёль научился почти не краснеть из-за Бэкхёна, а быть рядом друг с другом стало чем-то неотъемлемым. Но с наступлением марта и тёплых перемен всё же стало ещё светлее на душе. И вот сейчас, когда класс опустел после уроков и окно было открыто, впуская свежий воздух и тёплые солнечные лучи, Бэкхён, сидя напротив Чанёля, что ткнулся носом в свой сгиб локтя и лежал на парте, наматывал себе на палец его непослушные волосы, что отливали мёдом на солнце, и испытывал вселенское счастье, когда Чанёль держал его свободную руку и гладил пальцы, что хотелось замурчать и сидеть вот так целую вечность и ни о чём не думать кроме того, как он любит этого парня, который сонно сопел и недовольно бурчал, когда он, Бэкхён, прекращал играться с его волосами. Эту вечность разорвал отдалённый топот и шум голосов за дверью. Бэкхён прислушался, узнав голоса Чондэ, Кёнсу и Чонина: те, кажется, были где-то в коридоре и что-то бурно обсуждали. Чанёль почти дремал и не мог слышать их, глядя из-под прикрытых век на шторы, что развевались от лёгкого ветра из окна; Бэкхён же напрягся всем телом. Мало кто знал, что они встречаются. Тем более, ни один из друзей Чанёля. Бэкхён очень этого боялся, потому что он отлично помнил, как друзья Чанёля шутливо издевались над ним, пускай и безобидно, превращая Чанёля в злое и агрессивное нечто по отношению к нему, Бэкхёну. Конечно, это давно прекратилось и Чанёль был почти что ручным котёнком, тая от любого прикосновения, но Бэкхён всё равно боялся, что из-за чьих-то шуток потеряет тёплого и нежного Чанёля, к которому так крепко привязался. Он не успел отнять руку от Чанёля, когда дверь с шумом распахнулась. Чанёль не спал, но не дёрнулся, только сонно повернул голову к двери. — Слу-у-ушайте, голубки, вы чем тут занимаетесь? — рассмеялся Кёнсу, а Чондэ подхватил, показывая на них пальцами и сводя их вместе: — Вы что, это самое, а? Они знали, что ответ будет нет, ничего серьёзного не имели в виду, просто придуривались, а Бэкхён с замиранием сердца чувствовал, что сейчас будет что-то не очень приятное. Что Чанёль очнётся, отпрянет, заверит, что «идиоты, конечно же нет, сдурели совсем уже, я же не больной», а потом между ними будет неловкость — недолгая, конечно, но осадок останется. Бэкхён решил, что стоит начать самому, открыл было рот, но Чанёль, так и не подняв голову с парты, крепче сжал его руку и, зевнув, ответил: — Вы нам мешаете. Они опешили, перестали смеяться, а Чондэ остался стоять с разинутым ртом, уже не так уверенно спрашивая: — Так вы... всё-таки реально, ну, это самое? — Ага. Бэкхёну было страшно, он заледенел и совсем не понимал такого безмятежного Чанёля. Друзья тоже были как-то ошеломлены, но Кёнсу, который среди них был самым понятливым, вдруг сильно ткнул обескураженных Чондэ и Чонина и вытащил за собой в коридор. Они бросили напоследок: «Мы не хотели мешать», а потом дверь хлопнула, но было слышно, что они не ушли. Они шёпотом бурно спорили под дверью, изредка заглядывая через стекло, но ушли через пару минут, когда поняли, что реальность неизбежна и увиденное и услышанное — всё-таки правда. Снова стало тихо. Бэкхён странно смотрел на Чанёля, который поленился что-либо добавить или хотя бы подняться. Паковская рука покоилась на его, вот только Бэкхён уже не путал чужие волосы в своих пальцах. — Ну, почему ты остановился? — капризно сказал Чанёль. — А... ничего, что они знают? — осторожно спросил Бэкхён вместо ответа. — Пускай знают. Они никому не разболтают, это я точно знаю. — Он протяжно зевнул. — Ты не боишься, что они будут смеяться? — Не знаю. Они придурки, но со зла никогда не шутят. А если будут, то пускай. Больше Чанёль ничего не добавил. Бэкхён смотрел на него с детским восторгом и бесконечной благодарностью. Опять Чанёль это делает: вот таким своим странным поведением проделывает в груди дыру и запихивает в неё букеты цветов, и от этого становится настолько хорошо и приятно, что аж до боли. — Ну, почему ты не гладишь мои волосы? — снова капризно спросил Чанёль. Бэкхён не ответил ему, что пришлось недовольно нахмуриться и всё-таки поднять голову, чтобы понять уже, в чём дело, но, прежде чем он успел разинуть рот и возмутиться, он почувствовал чужие губы на своих. Он сначала опешил, а потом довольно прикрыл глаза, потому что губы у Бэкхёна были нежные, мягкие, как и всегда, а сам Бэкхён снова пах едва ощутимо сладко, заставляя вновь жадно втянуть воздух. Шторы, поднимаемые весенним ветром, едва слышно шелестели, послеобеденное солнце пускало косые лучи по полу, а с улицы пришёл первый робкий голос птиц. Где-то со двора были слышны удивлённые восклики Чонина, Чондэ и Кёнсу, но ни Бэкхён, ни Чанёль их не слышали, потому что ни один звук, ни один запах, ни один человек не имели значения, когда они целовались. Пахло весной.— Конец. —