7
Погода была ветреная, но это не помешало Ричи встать с утра пораньше и пойти в сторону дома своего друга — Эдди. Когда Тозиер проснулся, он вновь почувствовал холод одиночества. Запах табачного дыма Ричи уже не ощущал, ведь так пахли все вещи в его доме, без исключения. Балабол включил радио, чтобы хоть кто-то болтал «на заднем фоне». Ведущих Сару и Карла он любил: у первой был мягкий и приятный голос, а второй хорошо шутил, бывало, лучше, чем сам Ричи. Но Тозиер, конечно, был уверен, что его чувство юмора превзойти не дано никому. Ричи танцевал около зеркала, готовя завтрак, одеваясь к другу и вообще всё то время, что он провёл дома ранним утром. Забавная поп-музыка придавала сил и сильно повлияла на его настроение, поэтому перед выходом он стал полностью тем самым Ричи Тозиером. Хотя если представлять, что случится с ним несколькими неделям позже, можно сказать, что он всё ещё не тот самый Ричи Тозиер. Он стоял напротив зеркала, поправляя рукой причёску и одновременно сдвигая очки к переносице, когда вдруг на первом этаже что-то упало. Послышался глухой звук, который Ричи услышал бы даже во сне, потому что тот был таким неожиданным и громким, что он дёрнулся. Мальчик подозрительно взглянул на лестницу, ведущую на первый этаж. Сейчас он просто ненавидел свою маму за то, что та выбрала такой дом! Взгляд кудрявого мальчика встретился со стеной, украшенной цветочными обоями. Тогда он не заметил тени, которая была видна при условии, что на тот участок не падал никакой свет. Солнце было совсем в другой стороне, но Ричи это не смутило, ведь в тот момент он был невнимателен. Ричи прикусил губу и, пожав плечами, стал спускаться на первый этаж. Впоследствии он никогда не расскажет своим друзьям об этом случае, и не расскажет даже после того, как увидит на Хэллоуин в окне дома отдыха свою маму. Никто из них никогда не расскажет напрямую обо всём, что случилось за те три дня, пока каждый из них ходил поодиночке. Почти. Ступеньки скрипели под тяжестью Ричи, и тот заметил этот звук только сейчас. Или же он появился только сейчас. Тогда Ричи волновало только это. Конечно, он ведь всегда внимателен к мелочам, вот в чём его проблема. Когда проблема (или страшное «послание») стоит прямо перед ним, выпрямив спину и оказавшись в два метра ростом, Ричи не заметит этого. Он посмотрит на эту двухметровую проблему, усмехнётся и бросит этот случай в очередную копилку своих ржачек. Потом он расскажет об этом Эдди, тот заохает, закрывая рот ручками, на что Ричи лишь покачает головой, пропищав: «Ой, маленький, маленький Эддичка!», плохо пародируя маму Каспбрэка. За углом стоял клоун, сгорбившись и состроив самую ужаснейшую свою гримасу. Он ждал, прислушиваясь к шагам Ричи, который, казалось, даже не насторожился. Это немного выбило из колеи такое могущественное существо (которое впоследствии проиграет семерым школьникам — вот незадача-то!), как Пеннивайз. Клоун задумывал напугать Ричи только своим видом, потому что хотел оставить самый главный страх мальчика на будущее, чтобы тот понял, кто за всем этим стоит. На самом деле Пеннивайз считал Ричи наиболее смышлёным из всех, кто «состоял» в клубе Неудачников. Поэтому он думал, что Тозиер расскажет всем животрепещущую историю о том, как… «Я видел ужасного клоуна! Господи, он такой страшный, мне даже не над чем ржать, ребята!», но… тот этого не сделал. Он сделал примерно следующее: — Господи, ты такой стрёмный! — вырвалось у Ричи, когда он увидел то, что стояло на его пути. Тозиера, признаюсь, нехило передёрнуло от внезапного появления неизвестного, но после сказанного он засмеялся. Ричи краем глаза наблюдал за клоуном, идя к шкафу за курткой. Он открыл одну дверцу шкафа, тут же заприметив свою сине-оранжевую ветровку. Тогда он вновь глянул на клоуна, который стал медленными шагами удаляться к дальней стене. Он шёл лицом к Ричи, широко ступая, и забавно (пугающе) раскачивал руками, не прекращая улыбаться. Пеннивайз… отступал? — Что ты делаешь, чувак? — мальчик совсем не боялся его. Ричи надел уже один рукав куртки, когда зазвенел телефон напротив него. Тозиер всё ещё внимательно наблюдал за Пеннивайзом, который, казалось, сконцентрировался на парнишке и том самом телефоне. Балабол поднял палец вверх, приказывая незваному гостю не отвлекать его и, если надо, помолчать. — Алло? — Я вижу тебя, — послышался пугающий голос, сопровождающийся помехами «из потустороннего мира». Ричи приметил, что клоун в свою очередь произнёс сказанное губами. Этот чудик что, связался с ним через телефон? Ричи нахмурился, сделав паузу. Он хмыкнул, подняв одну бровь, и спросил: — Я хорошо выгляжу? Ричи улыбнулся, повесив трубку. Безразлично махнув рукой, Тозиер направился к двери. Он вышел из дома, всё ещё улыбаясь и оценивая погоду. Закрыв за собой дверь, он лёгкой походкой пошёл в сторону дома Эдди, спрятав руки от холода в карманах.Невезуха Эдди
На улице завывал ветер. Эдди сидел в своей комнате, наблюдая за происходящим за окном, поставив локти на широкий подоконник, где мог поместится сам, но он был не шибким романтиком, поэтому остался стоять. Его мама смотрела телевизор, как обычно, только сделала его немного громче (куда уже громче), чтобы совсем не слышать ветра, который так её нервировал. А Эдди такая погода устраивала. Был не лютый холод, а всего лишь безобидный ветерок, подгоняющий ленивых людей быстрее ходить по улицам, чтобы не опоздать в назначенные места. Полнейшим удивлением было внезапное появление Ричи Тозиера, мальчика-сорванца, на улице. Тот ежился от ветра, но упорно противостоял ему, продолжая идти. Эдди знал, что друг идёт именно к нему. Он оторвался от своих нудных наблюдений, хватая первую попавшуюся толстовку и быстро пошёл к выходу. Ему хотелось бежать, но если бы он сделал это, мама надавала бы тому люлей. Эдди попытался незаметно прошмыгнуть мимо гостиной, но ничего не вышло. Он был не удивлён, потому что его мать обладала, на удивление, чутким слухом. — Ты куда, Эддичка? — спросила она ласково. Эдди сжал губы, руки в кулаки, собирался уже вновь заводить разговор про то, что он может идти гулять даже в такую погоду, ведь совершенно здоров, но его желания оборвал стук в дверь. Каспбрэк натянул на себя улыбку и открыл дверь, ожидая увидеть там почтальона, который должен был привезти мамину посылку от их родственницы, мисс Элморт. Мальчик совсем забыл, что к нему шёл друг, и, открыв дверь, сначала удивился, увидев его там. — Привет. Я знаю, что ты хочешь сказать, Эдс, — улыбнулся Ричи. — Я соглашусь с тобой, я сорвиголова! Пойдёшь гулять? Эдди улыбнулся Ричи, хотел было выйти к нему, но за ним встала мисс Кей. Он понял это по выражению лица Ричи, которое с радостного быстро сменилось на недовольное. На секунду захотелось уйти обратно в дом со словами: «Оставляю вас наедине», и улечься на кровать, слушая спор мамы и друга. — Здравствуйте, — Ричи слегка наклонился, строя из себя самого, что ни на есть, джентльмена. Эдди переступил с ноги на ногу, ещё не осознавая, что в будущем ему предстоит привести домой ещё двух друзей, с которыми он независимо уйдет. Сейчас, и впоследствии, эта картина кажется ему забавной. — Ричард, я не хочу, чтобы ты ошивался возле моего сына, — после этих слов Балабол облизнулся, придумывая достойный ответ. — Он начал сквернословить. Ричи прыснул от смеха, а лицо Эдди залилось краской. Мальчик спрятал пол-лица за ладонью, улыбаясь, чтобы того не заметила мама. Как же многого она не знает! — Вот дерьмо, мисс Кей, — продолжая смеяться, отвечал Ричи. Эдди, воспользовавшись моментом, взял красный мяч, которым так любил играть, и на ходу надел кеды. — Я, блядь, без понятия, откуда он этой херни понабрался. Разве я похож на невоспитанного хама? Посмотрите в мои добрые честные глаза! Сначала Эдди помедлил, думая о том, что после прогулки дома его ждёт серьёзный разговор. Неважно, это будет позже, а сейчас нужно объяснить Тозиеру, что разговаривать так с женщинами нельзя! Только сначала нужно уйти подальше отсюда. — Ну держитесь! — Эдди прошмыгнул мимо матери и подбежал к Ричи. — Эдди, стой! Эдди взял Ричи за руку, и они, смеясь, побежали прочь от дома Каспбрэков. В то место, где им было комфортно, в место, которое любили все. Все, кроме Эдди. Ричи шутил, Эдди посмеивался, изредка его слушая. Мальчик думал о своём, а точнее о маме. Ветер стих прямо тогда, когда ребята стали медленно, но верно подходить к «Кристине». Эта машина выглядела так, словно в неё не поместился бы ни один человек, как бы не старался. И это не из-за расстояния, на котором Эдди наблюдал за машиной, это было правда так. Когда обычные прохожие, взрослые люди, проходят мимо развалюхи, то даже не замечают в ней какой-то мистики. Но когда ты подросток, тебе всегда хочется попробовать что-то, как, например, залезть в эту машину? А сможешь ли ты сделать это? Ты пытаешься, одновременно боясь. Боишься порвать новые джинсы, боишься услышать крик мамы, который будет молить вытащить твою ногу из поедающей тебя заживо красной машины. Но на удивление машина могла вместить в себе пять, а если Бен будет ждать снаружи, то и шесть детей! — Да? — спросил Ричи. — Эдди согласен со мной? — Да, согласен. — С кем именно? С моей мамой или со мной? — С твоей мамой, скорее всего, — любимое занятие Ричи, по мнению Эдди, это шутить и рассказывать истории о своей маме. Её нет, но Ричи надеется, что она не бросила его. Каспбрэк в это не верил. — Ти согласилься с маей мамми? Я думал, мы друзья, чудила! — быть может, после этой фразы Ричи вспомнил странного парня в своем доме. — Ты вообще меня не слушаешь! — Ричи сильно ударил по мячу, и тот отлетел куда-то далеко. Эдди косо посмотрел сначала на друга, а потом на мяч. Тозиер вздохнул и побежал за мячиком, который уже затерялся в траве. Тогда Эдди остался один. Он не чувствовал ветра всё то время, что они шли, поэтому, когда по лицу пронесся легкий холодок, тот насторожился. Каспбрэк оглянулся по сторонам, чувствуя неладное. Он был трусом, это правда. Эдди скрывал это, но знал, что Ричи давным-давно догадался… Единственным убежищем, которое заприметил паникующий Эдди, была «Кристина», поэтому он побежал к ней со всех ног, придерживая ингалятор, находившийся в правом кармане. Эдди почувствовал страх. Он забрался на заднее сиденье машины, подогнув под себя ноги. Уткнувшись лбом в колени, он стал прислушиваться. Внутри было холодно. Когда Эдди понял, что выдает пар, его глаза округлились. Он поспешил было выбираться, но замки на всех дверях захлопнулись одновременно одним характерным звуком. Окна потели, Эдди бросало то в жар, то в холод, но он не двигался с места. Эдди беззвучно заплакал, когда радио включилось с бешеной громкостью, давя на барабанные перепонки мальчика. Он зажмурил глаза, закрывая уши, но всё равно услышал смех, пробирающий его до костей. — Ничего, Эддичка, я отвезу тебя к маме! — послышался заводной голос, но Эдди не решался открывать глаз, сильнее затыкая уши. Все они совершат одну, самую ужасную ошибку в их жизнях — не скажут о появлении безумного клоуна до того, как будет поздно. — Посмотри, как красиво! Какой вид, мой малыш! — на этот раз Эдди услышал голос мамы. Песни по радио заиграли медленнее, тише. Каспбрэк вздохнул, открыв глаза. На первом сиденье сидела его мама, весело руля «Кристину», которая на огромной скорости проносилась мимо поля, на которое мальчик сначала не обратил внимания. Мама подпевала каждой песне, поглядывала на Эдди, и он ей улыбнулся. «Я просто схожу с ума… я просто схожу с ума… » — эта мысль то и дело проносилась в его сознании. Клоуну очень понравилась улыбка мальчика, который даже не заметил его серебряных глаз. Они проезжали по дорожке в розовом поле, усеянным кустарниками с таблетками, различных размеров и форм. Это место ещё не раз будет сниться мальчику, и он будет просыпаться от страха за три часа до школы. Вместо облаков — «Маалокс»*, парящий на двух разноцветных крылышках. Вместо ростков подсолнуха — ростки витаминов «Витрум юниор»*. Эдди сидел ошарашенный. Когда он решил перевести свой взгляд обратно в машину, первое, что он приметил, был «Пустырник премиум», заменяющий в машине подвесной освежитель (?!). Ладно, он не знал, как эта штука называется. Тогда он знал только одно — здесь что-то не то, и он заволновался. — Таблетки могут не только вылечить, но и убить, — после этих слов Эдди словно вернули в реальность. Он увидел перед собой лицо обезображенного клоуна, искривившего свою большую улыбку. Глаза того были навыкате, а почти всё лицо занимал рот, который он уже медленно открывал, показывая тысячные ряды острых, как копья, зубов. Монстр закатил глаза вверх, а Эдди заглядывал ему прямо в глотку, когда… — Ты чего уселся-то, астматик? — в окно постучал Ричи, возле которого стоял Майк. Эдди слышал их едва-едва. Он окинул взглядом салон машины, вздохнув то ли от облегчения, то ли от усталости. Эдди понял, что всё, что казалось ему таким реальным несколько мгновений назад — всего лишь мираж. Он спокойно может забыть об этом! Эдди собирался было выходить, когда увидел в окне машины клоуна, который стоял далеко отсюда. Он махал ему, держа в руке связку разноцветных шариков. Пока Эдди лишался чувств, клоун отпустил шары в небо, и смех его отразился эхом в голове мальчика.Майки и пшеничное поле
С самого пробуждения Майка тревожила боль в колене, которая пульсировала так, что не давала забыть о себе ни на минуту. Частенько мальчику приходилось то прерывать разговор, то останавливаться, загибаясь в три погибели и ждать, пока боль стихнет. Кроме того, у него темнело в глазах, но таблетку принять Майк так и не решился — в его голове уже давно прижилась мысль о том, что все таблетки на самом деле лишь плацебо. Поэтому ему было жалко Эдди и в особенности его маму, от вида которой хотелось прочистить желудок. По крайней мере этого хотел Майк, потому что помнил миссис Каспбрэк как необъятную женщину со странным лицом, лицом шизофренички, которое могло выглядеть каменным, яростным, несчастным и испуганным одновременно. Эта женщина поила Эдди витаминами, от которых задерживался стул, а потом —таблетками, чтобы этот стул вышел быстрее. В голове Майка вырисовывалась забавная картина каждодневной рутины бедняги Эдса. Пардон, Эдди. Майк услышал зов отца из соседней комнаты, поэтому быстро положил в рот недоеденный кусочек омлета и вышел, пытаясь сделать лицо невозмутимым. Он любил помогать своему папе, считал это работой мужчины и не хотел отлынивать от неё из-за боли, которая, скорее всего, пройдет уже через полчаса. Может, через час, а может чуточку больше, но она пройдет… — Пап, ты звал меня? — Майк выпрямился, улыбнулся папе, чтобы тот не обратил внимание на его лёгкую хромоту. — Да, Майки, — отец обнял сына, когда тот к нему подошёл. — У меня нашлась работа для тебя, сможешь помочь? — Майк кивнул. — Я не очень хотел заваливать тебя делами летом, просто так вышло. Надеюсь, ты не сердишься на меня. Если хочешь, мы можем поесть мороженого завтра в центре, что скажешь? — Я бы не отказался, — Майк незаметно облизнулся, и папа улыбнулся ему, умиляясь сыном. — Мне показали небольшое поле, чуть дальше от дома, оно всё заросло пшеницей, — воодушевлённо рассказывал папа Майка, приобнимая его одной рукой. — То место не является чей-то собственностью, оно просто там есть, и собрав немного пшеницы, мы можем заработать денег. — Кто бы решился посадить пшеницу, а потом оставить её бесхозной? — Майк изогнул бровь, посмотрев на папу сверху вниз. — Бауэрс, — усмехнулся отец, наблюдая за реакцией сына. — Не пугайся только, — глаза Майка полезли на лоб от одного только упоминания фамилии, о которой он знал не понаслышке. — Только папаша оболтуса Генри совсем выжил из ума и, похоже, спился, так что даже не помнит этого. Ты представь, приходит к нему Мистер Кин, — при упоминании этого имени Майк сморщился, — и спрашивает, знает ли тот что-нибудь об этом поле. Думаю, ответ был очевиден. — Мистер Кин не шибко приятный человек, чтобы слушать каждое слово, что вылетает из его извращённого рта, — послышался голос мамы, стоящей чуть поодаль от них и наблюдающей за сыном и мужем. — Я бы не рисковала так и не отводила Майка туда, о чём сам ты мало что знаешь! — Просто успокойся и доверься мне, — отец отпустил Майка и подошёл к жене, обнимая и глядя ей прямо в глаза. Мальчику не нравилось смотреть на нежности между своими родителями, поэтому он смущённо отвернулся, провожая взглядом горизонт, совсем забыв о боли, пока она не вспыхнула вновь… — Майк, ты идёшь? Майк уселся на сиденье машины, которую недавно приобрели его родители, и вдруг почувствовал неприятное волнение в животе. Это и понятно — мальчик не хотел видеться с Генри или его отцом, потому что те, как минимум, сумасшедшие, и если прямо, то совсем не любят чернокожих. Майк знал о законе подлости и был уверен, что Генри никогда не посещал пшеничное поле, но после невзначай зашедшего к Бауэрсам Мистера Кина, его отец точно сказал сыну проведать этот участок земли. Майки понятия не имел, откуда у Баэрсов столько денег, чтобы посадить целое поле пшеницы! Казалось, отец Генри поднимался с кресла только для того, чтобы достать очередную бутылку пива и выпить её залпом, а потом позвать своего тупого сынишку купить ещё. Прямо сейчас Майку захотелось уютно расположиться дома, у себя в комнате, и начать благополучно читать «Грим», пока мама не почует неладное и не отберёт книгу, грубо схватив ту за переплёт, при этом выкрикнув: «Я же говорила, что тебе нельзя читать подобное!» Но Майк всё равно будет читать, и дочитает, беря книгу в руки только по вечерам, таким поздним и тихим, чтобы родители тоже спали, и будет читать, ловя каждое слово, написанное автором… Но никогда у Майка не получалось помечтать в машине в своё удовольствие. Пейзаж практически не изменялся, а отец чаще слушал радио, чем болтал с сыном. Увы, но только когда фантазия Майка разыгралась в полную меру, они уже подъехали к полю. Отец тихонько затормозил, торжественно вскинув руки, показывая Майку находку. Пшеница казалась золотистой под тёплым солнцем, которое поднималось всё выше и выше, из-за чего становилось нестерпимо жарко, а у Майка даже появилась испарина на лбу. Он понимал, что здесь работы на два дня, а то и три, и он бы хотел обратиться за помощью, но не стал. Майк хотел показать отцу, что он способен собрать урожай сам, даже в таких количествах и даже под страхом быть убитым Генри Бауэрсом. — Я буду подъезжать к тебе каждые полчаса, чтобы проведать, не беспокойся. Если страх овладеет тобой и тебе придётся бежать сломя голову, беги сразу домой, говори маме о том, что случилось и пей чай с травами, он успокаивает, а мама твоя отлично его готовит. — Мне сейчас показалось, что я слушаю, как мне читают какую-то назидательную книгу, — недовольно заметил Майк. — Если бы ты читал правильные книги, рассчитанные на твой возраст, то не знал бы самого примитивного описания страха. А вообще, если автор так описывает страх, — отец повернулся к Майку, положив руку ему на плечо, — то это не тот автор, книги которого стоит читать. — Он, точнее она, не пишет так, — нахмурился Майк. — Это ты начал объяснять мне про страх, описывая его «примитивно». Значит ты нехороший писатель и тебя не стоило бы читать. В ответ папа лишь посмеялся, обнимая Майка сильнее и прижимая к себе. — Ты у меня такой скандалист иногда, — он поцеловал сына в макушку, после чего отпустил. Коленка Майка снова заныла, напоминая о себе в который раз, и мальчик невольно зажмурил глаза, пытаясь перетерпеть боль. Папа заметил это, только «перевёл» немного не так. — Рад, что ты доволен, — улыбнулся он. — Не буду отвлекать тебя. Все нужные инструменты около пугала, оно в центре. От него лучше и начать косить, как думаешь? — он подмигнул, отходя от сына. Отец завёл машину и помахал сыну напоследок, удаляясь из поля видения последнего. Он ехал обратно, в сторону дома, где сегодня будет работать в огороде, собирать морковь, чтобы позже продать её и купить машину получше, а не ту, на которой они передвигаются. Хотя они и делают это крайне редко, только если стоит перевезти овощи на рынок и обратно, либо в исключительные случаи, как сейчас. Часто появляться на людях в ней папа Майка не хотел, он мечтал накопить на машину для всей семьи, и показать, что чернокожие тоже могут жить «как нормальные люди». Быть может, его покупке даже позавидует «обычный» среднестатистический белый человек. Не время мечтать. Майк вздохнул, взяв себя в руки, и пошёл в «заросли», которые были ему почти по горло. К пугалу его вела узкая дорожка, которую прикрывала пшеница, и мальчику приходилось нежно отодвигать её, чтобы пройти дальше. Он видел пугало и упорно шёл к нему, а уши его были почти заложены от полной тишины, поэтому когда послышался неприятный скрежет, Майк подпрыгнул и вскрикнул. Он был готов в любой момент дать дёру, но всё же поднял голову на пугало и заметил, что оно слегка покосилось. Мальчик вышел на небольшой участок около того самого пугала и осмотрелся. Рядом с ним лежала одинокая коса, которой мальчику и предстояло работать. Он делал это уже не в первый раз, поэтому не боялся случайно срубить кому-нибудь или самому себе голову. Но это волновало его, по правде, меньше всего. Майки с интересом стал рассматривать чучело, оно было совсем старым и покосившимся (как назло именно тогда, когда Майк решил вспомнить о тишине). Основа пугала состояла из дерева, «нога» у него была одна. Две «руки», раскинувшиеся шире, чем нужно было. Одежда бедняги превратилась в лохмотья, которые никто не удосужился снять и надеть что-то более приличное, и лишь неаккуратно зашивали. А когда швы расходились, создавая дырку, очевидно, кто-то пришивал лоскут к тому месту. «Лечить» дружка, видимо, не любили и не хотели. Поэтому чучело вовсе не отпугивало надоедливых птиц, а, наоборот, манило к себе, притягивая своим потрёпанным видом. Такое пугало могло вселять ужас только в детишек. Майк взял в руку косу и полюбовался в её отражение своим видом, хотя это ему и не удалось, так как оно было достаточно ржавым и грязным, чтобы не видеть в отражении абсолютно ничего. Пожав плечами, мальчик обернулся спиной к пугалу и стал работать, напевая под нос песню, которую он одним ухом услышал по пути сюда. — Я бы тоже хотел петь песни… — вдруг заговорил некто, жалобно скрипя. Майк округлил глаза от страха, но через секунду уже отмахнулся от услышанного, посчитав это плодом своего воображения. — Я бы хотел снять с себя тряпки, но я умираю… — за голосом последовал скрип. Ужаснейший, такой, словно дерево долго и томно ломали напополам. После чего Майк почувствовал, как земля за спиной разрывается, и ему пришлось обернуться. Над ним нависло нечто, которое Майк не видел никогда и воображать себе не мог тоже. Пугало нависло над ним, глаза, нарисованные маркером, стали будто живыми, а рот растянулся, искривился — бедняга плакал. — Составишь компанию Фрэнсису Джейку, парень? Поиграем в пиратов? — пугало наклонилось к Майку, и их лица (если нарисованные глаза и рот можно назвать лицом) встретились. Около рта образовались неаккуратно нарисованные зубы. Майк обратил внимание на них в первую очередь, потому что очертания зубов казались свежими, словно нарисовали их только что, и так небрежно, словно это надпись на коробке на рынке. Майку стало страшно и отчего-то грустно одновременно, и он сильно ухватился за косу, сжимая её в обеих руках, не додумываясь применить. — Пойдём со мной, — существо, казалось, уже дружелюбно улыбалось. Оно взяло Майка за руку и неожиданно потянуло на себя с такой силой, что ребёнок упал. Единственное оружие, которое было с ним, выпало из рук и оказалось так далеко, что Майк закричал от досады. Мальчик пытался вырваться, пока пугало тянуло его в другую сторону. У него ничего не выходило, тогда он, не раздумывая, ударил рукой по палке-руке пугала. Совершённое отдалось тупой болью в кисти руки, и мальчик корчился, воя от боли. Тогда хватка монстра, как показалось, расслабла. Именно в этот момент Майки поднял свой взгляд на страшное существо, которое держало его. Теперь вместо нарисованного лица пирата-пугала проступило загримированное лицо клоуна. Он посмеивался, обнажая острые, как у акулы, зубы. Тогда-то Майк и вырвался. Удалось ему это совершенно случайно. Мгновение — и вот он уже бежит, топча пшеницу, что не расступалась перед ним волшебным образом, а так хотелось! Но вот мальчик почувствовал адскую боль в коленке и упал, схватившись за неё. Он скрючился, заплакал, но не остановился. Майк, слыша смех за своей спиной, приближающийся всё быстрее и быстрее, пополз. Глаза Майка щипало от пота, стекавшего с него потоком. Он всё чаще смахивал капли пота, пачкая своё лицо и всё громче плакал, почти ревел. Ему казалось, что он никогда больше не выберется из этого поля и обречён на смерть. В тот самый момент он увидел перед собой невысокий забор, а за ним отца, округлившего глаза от ужаса. — Я приехал проведать тебя! Что случилось? — отец бросился к сыну, хотел помочь ему встать, но тот не дал ему это сделать. Майк просто обнял отца, чуть ли не повалив его на землю, и заплакал ему в плечо. — Майки?.. — Я так тебя люблю, так люблю! — мальчик оторвался от плеча отца и посмотрел тому в глаза. — Я просто упал как-то неровно, у меня, кажись, что-то с ногой… — Давай помогу тебе подняться, — папа подхватил сына за подмышки и поднял, поставив на одну ногу. Вторую Майк держал ровно, стараясь её не тревожить. Отец держал Майка за пояс, и пока они шли к машине, наблюдал за чучелом. — Хм, оно выглядит совсем не лицеприятно. Майк обернулся назад, увидев чучело таким, каким оно было тогда, когда они только приехали. — Да, папа, оно выглядит ужасно, — он снова захныкал. — А теперь давай поедем домой… Пожалуйста…Стэнли принимает ванну
Вода наполняла ванну постепенно, успокаивая своим шумом сидящего там Уриса. Мальчик был полностью расслаблен, нежился в тёплой воде, несмотря на то, что на улице было невыносимо жарко. Он запрокинул голову вверх и закрыл глаза, прислушиваясь к радио, играющему в соседней комнате, где работал его отец. Кудри падали на лицо Стэна, но он не спешил их убирать. Волосы часто доносили ему дискомфорт, особенно когда были мокрыми, но он ничего не мог с этим поделать, потому что его мама считала кудряшки на голове сына очень милыми и привлекательными. А сам Стэн считал привлекательным кое-что другое. Для него моральные ценности человека были куда важнее его вкусов в одежде, музыке или искусстве. Этим мог похвастаться Билл Денбро, но не всегда. Сегодня мальчик предал Уриса, сам того не подозревая. Будут ли в его жизни ещё вечера, где он сидел бы рядом с другом, а за окном падали пожелтевшие листья? Стэна будут обнимать, и он будет чувствовать себя в безопасности от всего остального мира? Кажись, этому не случиться. Мальчик перевёл взгляд на зеркало, которое потело с каждой минутой всё больше, и Стэнли улыбнулся, ведь ему не одному здесь жарко! Около зеркала был подвесной шкафчик, в котором его родители хранили бритвы, новые щётки, зубную пасту и нить. В ванне всегда вкусно пахло — об этом заботилась мама Стэна. Та имела слабость к декорированию всего, чего только можно, и стороной не обошла ванную комнату: в ней стояли цветы, красивые вазы с бусинами, а на верхней полке маленького стеллажа она хранила бутылки из-под закончившихся шампуней, которые, по её мнению, выглядели вполне эстетично. Думать мальчик мог сколько угодно, только надо бы поторопиться! Скоро он должен встретиться с друзьями, а если им придётся его долго ждать, то, скорее всего, те будут волноваться. Хотя Стэнли всё больше разочаровывался в людях, поэтому не мог знать точно, не наплевать ли им на него. Быть может, он всего лишь небольшой пазл большой картинки, не несущий за собой никакой важной роли в их жизни. Урис присел, ещё немного посмотрел на воду, текущую из крана, и выключил её. Резкая тишина показалась мальчику напряжённой. Ему представилось, что он — герой какого-то фильма, где все его дальнейшие действия будут нести за собой те или иные последствия. Усмехнувшись, Стэн потянулся за шампунем с земляникой, который так любила его мама. Запах никому в семье не нравился, но бутылочка была малинового цвета, поэтому не купить этот шампунь они не могли. Налив в руку немного жидкости, Стэнли с соответствующим звуком плюхнул себе на голову шампунь, хохотнув. Растирая шампунь по всей поверхности головы, он думал о своих друзьях. Точнее о том, как отзывается о них отец Стэнли Уриса. Можно сказать, что ко всем он относится как минимум нейтрально, но не обходилось без кое-каких комментариев в сторону каждого. Например, про Ричи он говорил: «У него не рот, а помойка… и я принюхался к его дыханию, Стэн… думаю, он курит». Тогда Стэнли беззаботно рассмеялся, но буквально на следующий день сам ощутил этот жгучий ноздри запах и прислушался к каждому слову, сказанному Тозиером. Тогда-то он и согласился, что рот Ричи — не одна малюсенькая помойка какого-нибудь городишки, а самая-большая-помойка-в-мире, где-нибудь в Нью-Йорке, настолько этот парнишка был гадким. Острым на язык, но сердце у него было большое, в этом Урис не сомневался. Где-то в подсознании Стэнли дал Балаболу второй шанс, как дал бы его Биллу Денбро. Стэнли зажмурил глаза и закрыл рот так, чтобы пенка не смогла попасть туда, куда ей попадать не следовало. Пена стекала по плечам мальчика, затекала ему в уши, он сильно выдыхал, чтобы она случайно не очутилась у него в носу. Тогда он понял, что достаточно намылил голову и вообще, использовал слишком много шампуня. Урис набрал в руки воды и протёр ею лицо, чтобы хоть что-то видеть. Поиграв с волосами и сделав себе, как минимум, три очень-модных-причёски, Стэнли понял, что пора заканчивать. Засиделся он в ванне, и папа, поди, начал его в чём-то подозревать, потому что мальчик перестал слышать радио. Стэнли встал, пошатываясь, под душ и включил сначала холодную, затем быстро горячую воду, и шампунь медленно стал смываться с его головы. Мальчик поставил лицо под струйки воды и постоял так с минуту, прежде чем очнулся. Часто он впадал в такие «трансы», пока мылся? Посмеиваясь от своих же мыслей, он начал промывать свою голову, чувствуя необычайную свежесть. Спустя время Урис достал пробку из ванной, и вода начала постепенно убывать. Также медленно, как и набиралась. Стэнли смыл оставшуюся пену с тела и выключил воду. Дотянувшись до полотенца, мальчик обернулся в него, после чего встал на коврик, собираясь почистить зубы и выйти из ванны, окончив свои дневные процедуры. Он посмотрел в зеркало, но, не увидев своего отражения, не растерялся и не расстроился, а сделал то, что и хотел — нарисовал на нём смайл. Запотевшее зеркало — лучший холст для рисования. Стэнли ткнул в зеркало двумя пальцами одновременно, собираясь нарисовать глаза. Он сделал два больших глаза и в одном из них даже видел себя. Мальчик улыбнулся, рисуя улыбку смайлику. Немного полюбовавшись, Стэнли понял, что чего-то не хватало. Да, кажись, он чего-то не дорисовал. Точно! Раньше, когда мальчик был совсем один, он всегда рисовал один смайлик, после чего стирал его краешком полотенца, либо тряпкой. Но сейчас-то у него есть друзья! Целых шесть друзей, пускай подсознательно Стэн не был в них уверен полностью. Мальчик стал рисовать ещё один смайлик, поменьше, рядом с большим и напугался, когда понял, что всё, что бы он не пытался нарисовать — бесследно исчезает, стирается, оставляя за собой всё то же запотевшее зеркало, на котором он был лишь один. Стэнли был упёртым, когда хотел сделать что-то, поэтому он решил сломать систему и стал рисовать смайлик за смайликом, но, не веря своим глазам, вновь видел, что и они стираются. Что за чертовщина! Урис вдруг почувствовал себя одиноким. Он внезапно словно переместился на несколько месяцев назад, когда оставался наедине с собой всегда, абсолютно всегда. В такие моменты он даже не замечал родителей, которые были обеспокоены замкнутым поведением сына. На зеркале начали вырисовываться совсем другие смайлы. Стэнли стоял в нескольких сантиметрах от зеркала и завороженно наблюдал, как без его помощи на зеркале вырисовываются круглые лица, которые либо плакали, искажая улыбку волнистой линией, либо смотрели на него зло. Смотрели на него как на неправильного еврея, имея над глазами брови. Мальчик заплакал, руки его потянулись к лицу. Всё больше и больше лиц заполняли «холст», словно «давя» на одинокий смайлик, «принижая» его, показывая ему, что он одинок… и тут Стэнли понял, что это — он сам. На зеркале отображалось то, что на самом деле происходило в его жизни — вся правда на лицо, но верить мальчик этому не хотел. — Нет! — закричал он, стирая рисунки с зеркала, закрыв глаза. — Я не один! Не один! — он плакал так громко, что даже отец оторвался от статьи, которую читал в местной газете. Отец мигом ринулся наверх к сыну, чувствуя неладное. То, в каком состоянии пришёл сын со школы вчерашним днём, не давало ему покоя. Стэнли поднял голову и завопил от страха. Сзади над ним возвышался клоун, который, разинув рот и выпучив глаза, остекленело смотрел на Уриса. Мальчик потянулся к ручке — клоун за ним — и его уже ничего не могло спасти от какой-то страшной участи, но… — Стэнли, с тобой всё в порядке? — отец открыл дверь в ванную комнату как раз в то время, когда мальчик выбегал из неё, жадно хватая воздух и несся в свою комнату. Отец заглянул в ванную комнату, ничего необычного там не увидев. Он волновался за сына, поэтому решил не оставлять его наедине с самим собой сейчас. Папа мальчика прошёл в его комнату и наблюдал картину, которая пробирала его до глубины души. Стэнли стоял напротив своей кровати на коленях, обвёрнутый в полотенце, и молился. Сын плакал и шептал молитву, а тело его содрогалось после каждого произнесённого им слова: «Боже, глянь на меня, я погибаю…»Бевви
— У нас есть шрамы… Беверли продумывала в голове каждое слово, которое должна была сказать дальше. Она чувствовала на себе хитрый взгляд еврейских глаз и говорила немного громче, чем нужно, когда дело касается романтических отношений. Потому что ей хотелось, чтобы Урис слышал. Марш не так глупа и наивна на первый взгляд, она давным давно открыла для себя влюблённость Стэна к Биллу, но Заика — только её. — Но любовь может исцелить их. Как же ей хотелось тоненько посмеиваться только от одного вида еврея, который думал, что его не видят. Мальчик правда надеялся, что довольно укромно спрятался и ведёт себя тихо? Какой наивный. Беверли смотрела в глаза Билла Денбро и на секунду подумала, а не делает ли она сейчас плохо? Брось, ты долго шла к этому! Да, возможно, он не видел, даже не подозревал, но ты упорно тянула нить к его сердцу, переступая всяких Урисов, бросающихся под ноги на полпути… — Я говорила тебе, что не идеальна. И это не лирическое отступление перед главными словами и решающими действиями — она правда говорила ему это. Из всех ребят Билл был самым устойчивым для серьезных ситуаций, по крайней мере ей так говорили, а она передавала другим. Так говорили, создавая Биллу репутацию хотя бы в кругах Неудачников. Никто на самом деле не видел рвения Билла, они просто поверили в это и, возможно, живут иллюзиями. Может быть, об этом уже кто-то думал, но от одной мысли, что Беверли обвела всех вокруг пальца, ей хотелось визжать, показывая неприличные жесты и целовать, так страстно, чтобы сделать больно. Сделать больно даже тем, кто никак не причастен к этой любовной драме. — Ты ответил: «Я тоже». Беверли с трудом сдерживала победную улыбку, когда немного поднявшись на носочки и потянувшись к губам мальчишки, он сам прильнул к её губам, обняв за талию. А трусливый Урис сбежал. Они слышали его побег, но никогда никому об этом не скажут, даже самим себе. Они не смогут, стоя перед зеркалом, произнести: «Я видела бегущего от любви Стэнли Уриса, поджавшего хвост». Жаль только, не его любви. Поцелуй длился недолго. Такая с виду ранимая и искренняя близость не оборвалась из-за недостатка воздуха, как у подростков постарше. Она прекратилась из-за внезапного осознания того, что вообще произошло. На удивление, это был нисколечко не стыд. Они смотрели друг к другу в глаза некоторое время, после чего обнялись и вспомнили, что пора приниматься за работу. За работу, на которую они согласились только потому, что поставили в пару их вместе. Беверли предстояло помыть полы на всём втором этаже и Билл сочувственно поцеловал её в макушку, прежде чем ей предстояло удалиться в конец коридора со шваброй, тряпкой и ведром в руках. Пока она шла, Марш поняла, что впервые смотрит на школьный пол и понимает, сколько же на нём грязи! Ученики несут с улицы кучу земли и пыли, а ещё жвачек и батончиков, чьи обёртки потом валяются тут и там… Она вздохнула. Ей не впервой мыть полы, но она никогда не думала, что ей придётся делать это в школе. Ещё раз вспомнив, почему она сделала это, Беверли всё-таки согласилась, что поцелуй в обмен на мытье полов — не такой уж большой…вклад? (я забыла слово, но тут должно быть оно). Через два часа Беверли и Билл были немного потрёпаны, но всё-таки довольны сегодняшним днём. Их отпустили гораздо позже их класса, так как им предстояло помочь классной руководительнице с проверками тестов. Они просто ставили плюсы или минусы около ответов, но это их очень сильно утомило, поэтому после дежурства первое, что они сделали, — это зашли в магазин неподалёку от школы и купили себе газировку. Денбро и Марш стеснялись идти за руки, зато они много разговаривали, смеялись и обсуждали что-то бытовое и личное — это Беверли очень понравилось. С виду они были друзьями, но в сердцах чувства пылали, как самый сильный летний пожар, и разговоры их были такими искренними, словно они были вместе уже очень долгое время. На улице было невыносимо душно, и Беверли убрала волосы в неаккуратный пучок, а Билл закатал рукава рубашки, чтобы было не так жарко. Они зашли в магазин, улыбаясь, и выглядели, как самые счастливые люди на свете. Пройдя к холодильнику с напитками, они наконец-то замолчали. Они нежились в прохладе около холодильника, пока продавец не скомандовал им его закрыть. Беверли неловко скривилась, а Билл, смеясь, достал из холодильника две банки пепси. — Что, ребятки, жара утомила? — улыбнулся продавец Беверли и Биллу. — По батончику не хотите? — он достал из-за прилавка две шоколадки, недорогие и вкусные, от которых Бен был без ума, а остальные их нечасто ели. Билл с улыбкой посмотрел на Беверли, ожидая её ответа. — Нет, спасибо, — она отвела взгляд в пол. — Рано тебе ещё за фигурой следить, — пожал плечами продавец, переводя взгляд на Билла. — А тебе я бы предложил не батончик, а какой-нибудь калорийный бутерброд. Ты исхудал, Билл Денбро. — Я б-бы м-мог заплатить за те-ебя, Бев, — Билл поднял одну провь, на что Марш отрицательно покачала головой. Она не даст за себя платить. Беверли очень сильно хотела есть, но деньги были только на газировку, не более. — П-простите, ми-мистер Уэйт, я то-оже н-не буду. — Как хотите, — пожал плечами продавец, убирая шоколадки обратно за прилавок, немного взгрустнув. Расплатившись, Марш и Денбро вышли из прохладного магазина на улицу и снова вспомнили о жаре. Она никуда не ушла, казалась, нарастала с каждым часом всё больше. — Самый жаркий сентябрь за всю мою жизнь, — вздохнула Беверли. Она открыла банку с соответствующим звуком и тут же приложилась к ней губами, отхлёбывая холодный напиток. — Слушай, давай погуляем завтра? Мне нужно идти домой, — она неловко улыбнулась, на что Билл кивнул и, молча поцеловав её в лоб, пошёл в обратную сторону к себе домой. Беверли ещё некоторое время смотрела за удаляющимся Биллом, думая, как любит его. И она надеялась, что он испытывает к ней такие же чувства. — Выкуси, Стэнли Урис. Когда Беверли дошла до Нижней улицы, где жила, от газировки ничего не осталось. Девочка выбросила пустую банку в какую-то урну по дороге и сейчас уже подходила к своему дому. Как только она оказалась на этой улице, солнце словно стало меньше греть и вообще почти не попадало сюда. Возможно, это к лучшему, но из-за спрятавшегося внезапно солнца Бев становилось не по себе. Родителей дома быть не должно, это давало лёгкость ей всю дорогу, но когда она вспомнила, что у неё есть дела по дому, на плечи упал неподъемный груз. Портфель будто стал тяжелее, на ноги словно привязали кандалы, но с этим нечего было поделать. Если Бев не выполнит поставленную перед ней задачу, она может забыть о спокойном вечере, потому что ей придётся вспомнить ремень и грубую руку отца. От одной мысли об этом она поморщилась, а в горле появился неприятный ком. Дойдя до нужного дома, Беверли оглядела его сверху вниз. Она не любила это место. Марш поклялась самой себе лезть из кожи вон, но съехать отсюда куда подальше, найти хорошую работу, которая будет ей нравиться, и зарабатывать много денег. Так ей хотелось утереть нос отцу, который в неё не верил! Марш поднялась на нужный этаж и достала ключ. Повернув два раза, она открыла дверь, с радостью обнаружив, что воздух в квартире прохладный, успокаивающий… но потом до неё донёсся звук, заставляющий всё тело дрогнуть. Телевизор в гостиной был включен — она ясно услышала звук. Быстро переобувшись и сняв с себя портфель, Беверли стала на цыпочках подходить к гостиной. Она держала сумку перед собой, как бы закрываясь ею, но в любой момент Беверли могла использовать её как оружие. Девочка встала в проходе между прихожей и гостиной, наблюдая за телевизором, передающим чёрно-белые точки и неприятное шипение. Страх её отпустил, но тут же на его место встала злость — она злилась на папу, который забыл выключить телевизор, прежде чем уйти на работу. Выключая телевизор, Беверли потянула руку и с досадой обнаружила, что от неё стало неприятно пахнуть. Она терпеть не могла, когда потела, поэтому решила не начинать работу по дому, прежде чем примет ванну. Сегодня у двух покорителей сердца Билла Денбро был ванный день. Пройдя в свою комнату, Беверли кинула портфель на кровать и достала с верхней полки шкафа футболку и шорты, в которых переоденется после и проносит до вечера, и на следующий день, когда пойдёт гулять с друзьями. Марш сняла с себя блузу, закинув её в корзину с грязным бельем по дороге в ванную комнату. Там она сняла брюки, аккуратно сложив их и оставив лежать на стуле. Девочка сняла с себя и нижнее белье, спрятав его под другую одежду на всякий случай. Она открыла оба крана на полную мощность, чтобы ванна как можно быстрее наполнилась. Беверли с нетерпением смотрела на воду, которая на удивление быстро заполняла ванну, будто услышав мысли девочки. Марш не любила стоять под душем, у неё это вызывало неприятное чувство незащищённости. Когда ванная наполнилась, Беверли отключила воду, и тишина немного оглушила девочку. Пальцы её ног дотронулись до воды и она обнаружила, что та прохладная. Сегодняшний день подавал ей одни приятные сюрпризы! Из ванной комнаты доносились только редкие хлюпанья и тяжелое дыхание девочки, которая тщательно натирала своё тело, не давая поту шанса остаться на нём. Что-то зашло в квартиру. Бесшумно, услышать это можно было только с кухни. Учитывая то, что Беверли закрылась в ванной комнате, она не услышала совершенно ничего. Оно подошло к раковине на кухне и уменьшилось в несколько размеров, забираясь внутрь труб. Оно знало все пути, и Оно доберётся до рыжей девчушки любыми путями. Беверли расслабилась, вспоминая Билла и сегодняшний школьный день. Она представляла предстоящие поцелуи с Денбро, прикусывая губу, улыбалась. Девочка правда любила его и мечтала о том, как всё сложится, когда они вырастут. Бев не испытывала неприязни к своему возрасту до данного момента. Но сейчас… Почему она не могла быть года на три постарше? И Билл тоже. Они бы вели себя «по-взрослому» и могли делать всё то, что делают взрослые, но… отец отругал бы её. Он бы всё равно узнал и, возможно, избил бы её до состояния, в котором девочка не могла бы встать с кровати. Ей этого не хотелось, так что пускай пока всё будет так, как сейчас, менять нечего. Беверли достала пробку из ванной и тут же пожалела об этом, потому что оттуда что-то выплеснулось. Прямо на её лицо. Девочка присела, вытирая лицо и, когда открыла глаза, обнаружила на своих руках …кровь. Хотя нет, кровь была не только на её лице. Она была повсюду. Вся ванна наполнилась ею, вода стала такой, как после стирки грязных простыней, после того, как взрослая девочка… Неужели… Она поджала ноги под себя и беззвучно заплакала. Нет. Папа убьет её. Что-то медленно начало выбираться из воды. Беверли затаила дыхание, наблюдая за тем, как из воды стал показываться человек. Он был весь в крови из-за воды, но она могла точно определить рыжие волосы, следом — завораживающие, любимые глаза, и это дало ей подсказку — это Билл Денбро! Она закричала, стараясь выбраться, и именно в этот момент мальчик резко взял её за ноги и потянул на себя, отчего её голова чуть ли не полностью очутилась под водой. — Поцелуемся? Беверли завопила, ей было очень холодно и страшно. Она высвободила ногу и тут же ударила мальчика пяткой в нос, что дало ей минуты, чтобы выбраться. Марш подхватила полотенце, валяющиеся на полу и, не оглядываясь, выбежала в коридор. Она снова закричала, когда увидела на пороге раздражённого отца. — Беверли, почему ты кричишь? — он был зол. — Почему весь пол сырой, и почему ты не выполнила всё, о чём я говорил тебе этим утром? — Папа! В ванной кровь, помоги мне, пожалуйста! Там… мальчик, — неуверенно закончила Марш. — Мальчик? Мальчик в твоей ванне?! — отец выпучил глаза, широкими шагами направившись в ванную. Беверли осознала, какую глупость совершила, но также она хотела понять ещё одно — увидит ли отец кровавую ванную? Когда они туда зашли, вода в ванной полностью стекла в водосток, а кровь осталась только на бортиках ванной, потому отец её не заметил. Он косо посмотрел на Беверли: — Ты меня очень тревожишь, Беверли.Музей
Июльское солнышко грело спину Билла Денбро, пока тот нежился в кровати. Летом мальчик спал без одеяла, с открытым окном, но ему всё равно было жарко. Каждым утром он слышал пение птиц, редкие разговоры людей, проходящих мимо их дома. Чаще всего его будила мама, когда они с отцом уходили на работу, а Биллу, как старшему брату, приходилось сидеть с Джорджи: играть с братом, кормить его и следить, чтобы тот не натворил дел. Но на этот раз утро стало по-настоящему необычным. Билл проснулся буквально за несколько секунд, услышав топот, который сначала напугал его, а после уловив радостный смех брата. Джорджи накинулся на Денбро, даже не думая о том, что тот может спать. Мальчик был безгранично рад чему-то. Билл перевернулся на спину, не говоря ни слова, и посмотрел на настенные часы в его комнате. Ну конечно, было уже около двенадцати утра, весь город кипит жизнью! Мальчик просыпался так поздно только в выходные, и он мог бы проспать даже дольше, если бы его не разбудило внезапное появление Джорджи в его комнате. — Билли, мы идём в музей! Просыпайся-я-я! — восклицал Джорджи, вовсю пытаясь разбудить старшего брата. На его слова Билл лишь закатил глаза, со вздохом поднимаясь с постели. Он ещё не окончательно проснулся, поэтому, чтобы воспринимать происходящее, ему понадобилось некоторое время. Мальчик молча направился в ванную, от писклявого голоска брата у него заболела голова, но злиться он не имел права. В спокойствии Билл совершал все утренние процедуры, но за этим наблюдал Джорджи, стоявший в проёме. По его глазам было видно, что мальчик чувствует вину за свой поступок. Внезапное появление в комнате брата самого Джорджи удивляло, но когда мама сказала, что они сегодня куда-то пойдут, первое, что захотел малыш — это рассказать о событии своему старшему любимому брату. В любом другом случае Билл бы умилился тому, что Джорджи думает о нём, но не сейчас. — Н-ничего страшного, Дж-Джорджи, — Билл присел, чтобы быть примерно на уровне глаз младшего брата, и чмокнул того в чеку. — Я разбудил тебя, — всё ещё как-то печально говорил брат, вздыхая. — Прости. — Я вы-выспался, — улыбнулся Билл, отчего в душе Джорджи всё заиграло новыми красками, и он, забыв о печали, направился с Биллом на первый этаж, улыбаясь. Спустившись, Билл застал маму за готовкой блинчиков. Она улыбнулась сыну, а он подошёл к ней и приобнял. Присев за стол, Билл вздохнул, отмечая, что хочет ещё немного поспать. — Сегодня мы идём в музей, — сказала мама. — В ка-какой м-музей? В Дерри ср-сроду не б-было музеев, — Билл нахмурился, не понимая и чувствуя какой-то подвох, которого на самом деле не было. Денбро привстал, дотянувшись до кнопки включения радио и нажал. Заиграло что-то из поп-музыки, но Билл эту песню не знал. Он вообще не очень любил поп-музыку, ему был ближе рок. — В город приехал бродячий цирк, который представляет что-то типа музея восковых фигур, — мать разговаривала с ним, погруженная в процесс готовки, и количество блинов на тарелке с каждою минутою возрастало. — Фарфоровые куколки, что-то ещё… Не помню всего. Сходим и посмотрим, — она усмехнулась, Билл тоже сделал это. От запаха вкусных блинчиков живот Билла заурчал, и Джорджи, сидевший всё это время неподалёку и игравший в игрушки, засмеялся. Мама сказала что-то про «скорое приготовление блинов», но Билл слушал её одним ухом. Сегодня в его планах не было похода в музей, тем более устроенный каким-то бродячим цирком… но что он мог поделать? Мысль о восковых фигурах и куклах немного напрягла его сначала, но сейчас он был абсолютно спокоен. Что может случиться в безобидном музее с безобидными куколками? Тогда Билл ещё не знал, что этого он будет бояться больше всего на свете. Когда семья Денбро позавтракала, убралась в своём доме, наступил уже день. Жаркий, душный. Такую погоду любил только Джорджи, остальные члены семьи её просто ненавидели. Ты сильно потеешь, тебе хочется пить, слишком жарко, начинает казаться, что ты вот-вот упадёшь в обморок от зноя… но так только кажется. Отец Билла всегда говорил, что их семье такой климат не подходит. В будущем они уедут отсюда, только когда Джорджи исполниться двенадцать. Мама Билла предложила не обедать дома, а пройтись по центру города и пешком добраться до так называемого «музея», по дороге купить сосиски в кляре и свежевыжатого сока. От таких лакомств Билл и Джорджи не могли отказаться, поэтому быстро собрались, пока их мама не передумала. Билл надел коричневые шорты до колена и синюю футболку. Мальчик взял с собой портфель, в который положил бутылку с водой и батончик. Джорджи надел такие же шорты, только меньше размером, и оранжевую футболку-поло. У ребёнка тоже был собственный маленький портфель, но туда он положил тетрадку и ручку, чтобы рисовать, если будет совсем скучно, а также припрятал в него кучу конфет, которые достал из коробки на верхней полке в комнате родителей. Не без помощи старшего брата, конечно же, который также любит сладкое. Они все оделись по-простому, включая маму, которая обычно надевала на выход что-нибудь эдакое, безумно красивое, как считал Билл, но несвойственное женщинам в Дерри. Мальчик считал свою маму самой настоящей красавицей, и папа с Джорджи не могли с ним не согласиться. Когда они вышли на улицу, Билл нахлобучил на себя кепку, что сделал и Джорджи. Они шли, болтая и наслаждаясь городом, который впервые за это лето, как показалось Биллу, ожил. Многие люди также шли в центр, и Билл мог предположить, что направлялись они туда же, куда и его семья. Мимо проезжали машины с открытыми окнами, из которых доносилась иногда очень приятная для Билла музыка, но мама, когда слышала её, морщилась, в который раз спрашивая, как у остальных от неё голова не болит? А Билл радовался. Он чувствовал себя каким-то особенным, когда его мать так говорила. Вот он — не такой, как все — может слушать такие песни и наслаждаться ими, ведь таких песен сейчас большинство — многие любят рок. А потом вспоминал, что его слушают полстраны, и мама — не все, у кого болит голова из-за рока. В будущем он бы даже поспорил с Ричи о самых любимых и самых нелюбимых группах, но этим летом они проводили друг с другом немного меньше времени, чем раньше. Хотя маме Билла и маме Ричи казалось, что они всё равно слишком часто видятся друг с другом и совсем не занимаются важными делами! Мимо проехала машина с Бауэрсом и его дружками, слушающими по-настоящему оглушающую музыку, которую в будущем обзовут сначала дабстепом, а потом трепом. Она комбинировала в себе много разных громких звуков, и местами это звучало классно, но всё равно для Билла (а он считал себя заядлым рокером) она была невыносима. Он не решался взглянуть на маму, потому что не хотел видеть, как кривится её лицо из-за такой музыки, когда она бурно реагирует даже на рок. Пройдя ещё немного, они оказались почти в центре города. Продолжая разговаривать, они дошли до их любимого кафе «Три кита», где продавалось одно из любимых лакомств всей семьи — сосиски в кляре. Отец зашёл в это заведение случайно три года назад и попробовал их, так как они был нововведением и разнообразием среди большого количества блюд с рыбой. Сосиски так понравились ему, что он решил взять ещё три для домашних. Семье они понравились, и с этого момента сосиски стали закуской, которую всегда с радостью поглощали Денбро, прогуливаясь по городу. К сожалению, такое происходило нечасто, так как родители Билла постоянно пропадали на работе, хоть по приходу домой и пытались дать своим детям как можно больше внимания. Тем не менее, в «Трёх китах» их знали все работники, от кассиров и официантов до директора и шеф-повара. Поддерживая хорошие отношения с кафе, они часто получали скидки. Билл мечтал работать там в подростковом возрасте (что, собственно, и будет делать года через три). Когда они оказались в центре города, первый, на кого обратил внимание Билл Денбро, был юноша лет семнадцати. Он был высоким брюнетом с острыми чертами лица. Паренёк задорно кричал, держа в руках бумажки с пригласительными: — Музей восковых фигур матушки Розы! Приглашаем всех! Музей от бродячего цирка матушки Розы! Билеты ещё остались! Мама ухмыльнулась, заметив парнишку. Отец покачал головой, улыбаясь. Он сказал: «В детстве я также делал. Только газеты развозил, это почти одно и то же». Билл не хотел улыбаться. Его пугало то, что за мальчиком стоит клоун. Просто стоял и смотрел прямо на Билла, сверля его взглядом. Клоун был на три головы выше парня, раздающего газеты (когда-нибудь мы узнаем, что его зовут Лёша Лесницкий. Возможно, вовсе не в этом произведении), но тот не обращал на него внимания, словно не видел вовсе. Казалось, никто его не видел. Тогда Билл с лёгкостью оторвал взгляд от клоуна, пойдя за мамой, папой и братом, от который заметно отстал. Пару раз он обернулся, но клоун всё также смотрел ему вслед. Чуть поодаль расположился шатёр цирка. Маленький снаружи, он вмещал в себе так много всего, что невозможно было даже вообразить. Сооружение изнутри показалось Биллу по-настоящему магическим. Внутри было минимум сто пятьдесят восковых фигур и столько же кукол. Пройдя немного вперёд, Билл начал заметно нервничать. В дальнейшем он никогда никому не признается, как боялся тех неживых и сморщенных от потёкшего воска кукол и фигур, в которых все почему-то находили нечто красивое. Странно, но даже впечатлительный Джорджи нисколечко не испугался. Младший брат позвал родителей куда-то вглубь, заприметив там что-то особенно интересное. Родители не могли отказать ему, потому что терять ребёнка в толпе народу, да ещё и в незнакомом месте, не хотелось. Они позвали Билла собой, но тот стоял, как вкопанный, не в силах что-то ответить. И они ушли. Конечно, ведь они подумали, что он довольно взрослый, чтобы оценить «произведения искусства» самостоятельно. Билл тем временем внимательно оглядывал каждую куклу. Ему не хотелось этого делать, он всей душой надеялся на то, что сейчас за ним придёт мама и скажет, что они уходят из этого зловещего, пугающего места. Но никто ничего не говорил, всем всё нравилось. Родные с восторгом рассматривали каждую фигурку, иногда даже прикасались к куклам, хотя и висело над входом в шатёр постылое «Не трогать!» Но Денбро отрубил бы себе руку, лишь бы не прикасаться к ужасным куклам. Фигурки из воска, казалось, смотрели прямо на него. Они сверлили его взглядом, прямо как… прямо как клоун. Да, их глаза очень напоминали Биллу глаза клоуна, стоявшего позади худого парня в штанах с подтяжками. Для Билла куклы перекосились, их лица были изуродованы из-за отекшего воска, их ранее красивые платья были словно в чём-то испачканы. Фарфоровые куклы для Билла не имели то голов, то рук, то на них не было приличного платья. Проходя мимо стойки с фарфоровыми куклами, он заприметил только одну — рыжую девчушку в зелёном платье — и отметил, что она ему нравится. Единственная из всех, кто привлекла его внимание и чем-то заинтересовала. Только чем, он пока понять не мог. Мальчик хотел вернутся тем же путём, проходя мимо восковых фигур. Он пытался не смотреть на них, но у него ничего не выходило — краем глаза он наблюдал за фигурами, не сделали ли они какое-нибудь движение. — Эй, мальчик… — послышалось сбоку, и Билл подпрыгнул от удивления. Вокруг не было не души. Только сейчас Билл понял, что стоит в этом проходе совсем один. Он стал смотреть фигурам под ноги, не спряталась ли там какая-нибудь девочка, которая пискливым голоском сейчас позвала его, пытаясь напугать? Но никого не было. — Кто з-здесь? — спросил Билл, почувствовав себя глупым. «Здесь никого нет, ты разговариваешь сам с собой. Ты свихнулся» — в своих мыслях Билл не заикался. — Мы все здесь, — продолжила девочка. — Внизу. И мы уже ждём тебя и твоих друзей. «Но у меня нет друзей…» — Совсем скоро они у тебя появятся, — послышался уже другой голос, который Билл сразу узнал. Нет, он никогда его не слышал, просто понял, кто говорит. Клоун. Клоун. Клоун. Билл повернулся и вскрикнул от того, что понял, как близко к нему был. Он стоял на расстоянии вытянутой руки и когда посмотрел влево, увидел вместо головы фигуры голову клоуна. Того самого, что стоял на тротуаре позади мальчика. — Почему ты ко мне не подошёл? Билли, я же звал тебя. Я стоял там и смотрел, я же ждал, когда ты подойдёшь, но ты так и не подошёл. Ты ушёл со своей мамой, Билл. С папой и Джорджи, — клоун вдруг визгливо засмеялся, отчего у Билла сердце упало в пятки. Он никогда не слышал такого пронзительного и страшного смеха. Билл закричал, упав на пол, и тут же на месте фигурки с головой клоуна оказался клоун целиком. Он медленно подходил к нему, раскачивая руками и стоя гримасы, пуская слюну, что так ужаснуло Билла Денбро. Этот момент казался ему бесконечно долгим, но тут кто-то окликнул его: — Билл? Мальчик мой! — это была мама. Вот уже около него оказалась вся его семья и пара проходящих мимо людей. Билл заплакал, крепко обнимая маму. — Ты испугался чего-то? Кого-то? Что случилось? Билл не отвечал. Он только хотел открыть рот и сказать правду. Всё, как было. То, кого он видел, и что тот делал. Это был не человек, он был уверен в этом. Но Билл ничего не сказал. В толпе он увидел копну рыжих волос, а потом — серебряные глаза-пули, которые прямо-таки говорили ему заткнуться.Сон Бена Хэнскома
Тогда Бен ещё не знал Неудачников. Он пару раз видел некоторых в школе, но не проявлял к ним интереса. Скорее всего для того, чтобы не вызывать интереса у них. Бену правда было стыдно за свой внешний вид, особенно за живот, который ужасно свисал поверх ремня. Тогда Бен чувствовал себя почти что мужчиной, но это ему не нравилось. Он не пользовался никакой популярностью среди девочек его класса и параллели, но и без этого жил относительно хорошо. Если не считать насмешек со стороны Бауэрса и редких комментариев от кого-то из учеников, всё было прекрасно. В один вечер Бен сидел на кухне вместе с мамой и за обе щеки уплетал пирожные, приготовленные ею недавно. Мама всеми способами контролировала сына, в том числе и его вес, поэтому в излишней полноте мальчика можно было винить только её. Она раскормила его. Даже когда он не хотел больше есть, она всё равно давала Бену дополнительную порцию. Если же Бен отказывался, мать чувствовала неладное и надоедала с расспросами. Тогда Бен был не так силен духом, поэтому не мог сказать ей и лишнего слова, он подчинялся, ел и был почти что доволен. За окном шёл дождь. Нет, ливень, который был таким громким, что «перекрикивал» телевизор, стоящий в гостиной. Он почти всегда был включен, за исключением ночи, потому что мама привыкла слушать новости и шутки Джорджа Карлина во всех местах своей квартиры, где бы она не была. Она делала звук погромче в зависимости от того, как далеко собирается находиться от телевизора, чтобы ненароком не пропустить любимую ею фразочку Джорджа. Такой страсти к просмотру телевизора Бен не разделял, но в будущем он поймёт, что его мать по сравнению с мамой Эдди — намного менее одержима: можно сказать, совсем не смотрит телевизор! Бен размышлял о многом, краем уха слушая очередное интервью и смешки своей мамы, но другой частью своего сознания он был далеко-далеко в своих мечтах. Он хотел найти друзей. Да, представьте, первой мечтой Бена было не похудение, а мечта найти хороших друзей! Мальчик устал слушать от матери вечные новости о том, как в каком-то районе тогда-то и тогда-то пропал такой-то ребёнок. Он понимал, что это важно, возможно, опасно, но ему порядком надоедало это слушать. В подсознании Бен порою даже боялся, что и его тоже могут похитить, но обычно отшучивался на эту тему и продолжать жить дальше, не думая ни о каких клоунах. Если бы не Бен, они, возможно, не догадались бы, что причина всех их «бед» — Пеннивайз. Неудачники не додумались бы совместить всё, что произошло с ними воедино, да и вообще, не рассказали бы вовсе. Да, точно, не рассказали бы. И не из-за недоверия к друг другу, а просто потому, что чувствовать себя чокнутым не хотел никто. Бен поставил их перед фактом. Просто разложил карты на стол, и ребята всё поняли. — Уже поздно, — сказала мама. — Ты наелся? Мойся и иди спать. — Да, мам, — улыбнулся Бен, вставая со своего места. — Спасибо большое, было очень вкусно! — он поцеловал её в щеку, после чего поднялся на второй этаж принять душ. После освежающего душа Бен отправился в кровать. Он зашёл в комнату, не включая свет, плюхнулся на кровать, всё ещё слыша говорящий на первом этаже телевизор. Мама сделала звук потише, но чуткое ухо Бена всё равно улавливало её едкие комментарии в отношении городских новостей. Мальчик закрыл глаза, пытаясь забыться. Он хотел не давать плохим мыслям пробираться в свою голову, а потому старался думать только о хорошем, однако это не помешало Джеку Скеллингтону внезапно оказаться в мыслях Бена. Его ужасное тело, не высокое, а просто невероятно вытянутое… Голова, которую он мог отрывать, и ещё… …он мог крутить её на одном пальце, как бейсбольный мяч. Провалившись во внезапный сон (тому виной Пеннивайз, умеющий управлять детскими кошмарами, разве не так?) Бен оказался в городском театре. Он сидел среди зрителей и внимательно наблюдал за происходящим на сцене. Бен посмотрел налево и направо, но среди детей не увидел знакомых лиц. Никого из присутствующих он не видел даже в школе, поэтому перепугался. Что он здесь делает? Дети, которые были на одном ряду с ним (другие были пусты) пугали. Они были в выпачканной одежде, сами также грязные, от кого-то даже разило чем-то неприятным. Бен скорчился, переводя взгляд на себя — он тоже был не таким чистым. Его зелёный свитер перепачкался в грязи, мальчик чувствовал, что ноги тяжелеют из-за воды, которой пропитаны кеды. Вонища доносилась и от него самого. От такого неприятно запаха слезились глаза, и Бен подумал, просто прикинул, что это запах… канализации? Он не знал, как пахнет канализация, или думал, что не знал, но запах, исходивший от них, ассоциировался у Бена с таким грязным местом. Потом он посмотрел на сцену. Джек Скеллингтон словно выжидал, когда глаза Бена также поднимутся на него. Он заговорил пугающим голосом, Бен даже подумал, что это был скрипучий голос, каким могла бы «говорить» дверь: — Наш главный зритель весь во внимании! Пора устраивать представление! Бен ахнул. Он всегда представлял, что Джек начинает свои «представления» именно с таких слов. Никогда не модифицирует, не пытается придумать что-то новое, нет. Джек всегда ждёт «главного зрителя», после чего начинает своё представление. Почему Бен вообще боялся этого, казалось, безобидного персонажа — Джека Скеллингтона? Он и сам не помнит, с чего это началось. Просто как-то раз он понял вдруг, что безумно его боится. Боится всего, что есть у Джека — с головы до ног он пугал Бена. Голова с двумя точками вместо глаз, зашитый рот, тонкая, слегка длинная шея. Тело, не поддающееся объяснению анатомии человека. Длинные конечности, смокинг — всё, абсолютно всё было пугающим. — Посмотрите! Посмотрите! Я могу делать так! — Джек «снял» свою голову и стал катать её в руках, отчего Бена затошнило. — Совсем не так, как сделаю с вами, совсем не так.