Хару будто не в этом мире. Что вокруг неё? Она совсем не понимает. Руки болят от долгой стрельбы и сильной отдачи. Горло жжёт, ей не хватает воздуха. Ей не хватает сил. Она не чувствует боль в правой ноге. Миура уже настолько привыкла, что не чувствует её. Но девушку охватывает ужас и страх. Ей не больно — ей дико страшно, когда одна из тварей вгрызается в живую плоть чуть ниже колена. Она слышит отвратительный — до тошноты — звук раздираемой кожи и мышц. Её мутит от противного запаха гниения и собственной крови. Ей не больно. Но она сдирает горло от истошного крика.
Из памяти выпадает момент, как она вышла на улицу. Медленно, всё также с костылём, чтобы позвать ребят на ужин. Ответ, пара лёгких шуток от Такеши, и неожиданный вой за углом соседнего дома. Тело цепенеет от ужаса, а руки, так долго тренированные для стрельбы, оказываются вмиг тяжёлыми. Она медленная. Поэтому, дойти до двери она точно не успеет. Но рядом стоят Такеши и Кен, а чуть дальше Хаято. И рука сама тянется к револьверу на поясе. А дальше взрывы и практически бесконечная череда выстрелов, в которой Хару принимает участие. Руки, сжимающие тяжёлый металл, страшно дрожат. Мысли мечутся в голове, и ей начинает казаться, что она скоро потеряет сознание. Хару чертовски страшно. Она не верит, что темнота её спасёт — всё будет только хуже. Именно поэтому она перезаряжает магазин и опять целится. Руки принимают отдачу от каждого выстрела, но из-за страха она не может, не позволяет самой себе опустить их.
В какое-то мгновение Миура отворачивается, тратит секунду, чтобы перевести дыхание. Затем опять поднимает руки и нажимает на курок, одновременно с этим захлёбываясь собственным криком. Ей не больно. Ей до ужаса, до помутнения рассудка страшно. Она падает на землю, больно ударяясь спиной и копчиком, и боится пошевелиться, смотря, как тварь продолжает разрывать своими клыками её ногу.
Ей страшно.
Хару вздрагивает, когда псина, кусающая её, отлетает в сторону, и уже буквально через секунду превращается в месиво из почти чёрной крови и гнилых органов. Кровь с катаны случайно попадает на её щеку, и она поднимает пустой взгляд на злого Такеши, что продолжает наносить удары мечом по тварям. Собственное тело неожиданно поднимается с холодной земли, и она вздрагивает.
— Хару! Твою мать, не теряй сознание! Да где, чёрт возьми, все остальные?!
Её пробирает дрожь от голоса Хаято, отчаянно испуганного и взволнованного. Хару становится жутко холодно. Боли она всё ещё не чувствует, но ощущает, как по левой ноге стекает кровь из раны. Сквозь собственный страх, где-то на периферии сознания, в память впечатывается крик Тсуны и Чикусы, выбежавших из дома. Раздаётся ещё одна — более сильная — череда выстрелов. А потом один огромный, стирающий перед их домом всё, что находится на земле, взрыв. Яркий, мощный, от которого страх не то растёт, не то растворяется. Громкий крик. Ещё один взрыв — словно вспышка — освещает, кажется, даже само чёрное небо, что находится так высоко. Становится жарко, а ещё до жути красиво, когда пространство заполняет яркий янтарный свет, переливающийся всеми оттенками радуги. В постоянной серости этого мира и темноте вечеров он кажется чем-то далёким и невероятным. Словно смерть величественных звёзд… Точно… Она вспомнила, что ей напоминает пламя Тсунаёши…
Голова начинает сильно болеть, а дыхание от уже проходящей паники становится чуть спокойней. Хару не хочет умирать. Ей жутко страшно. Она мимолётно запоминает испуганный визг Киоко, что бежит рядом с Хаято по коридорам дома. Точно… Она ведь на руках Хаято, и они давно не на улице. А там, кажется, всё ещё светло от взрыва огромной звезды, что обрушила свой гнев.
Кожу начинает холодить металл стола, на который её укладывают. Паника возвращается с удвоенной силой, когда рассудок чуть более проясняется. Её укусила эта тварь, и что теперь будет — неизвестно.
Она не хочет умирать!
— Ну же, Хару, успокойся, чёрт возьми! Где Хром и Рёхей?! Киоко, зови Кёю! — чужие холодные пальцы впиваются в плечи Миуры, но ей не становится легче. Взгляд бесцельно плывёт по потолку механического отсека, в котором они находятся. О том, что будет дальше, она не знает. Вскоре комната наполняется чужими голосами, которые Хару сейчас не в состоянии ни узнать, ни различить.
— Хром, ты можешь сделать что-нибудь, хоть тот же наркоз?! — голос Хаято срывается, когда он осматривает почти бессознательное тело девушки. Сердце в его груди грозится разорваться на мелкие кусочки, а в ушах до сих пор стоит крик, от которого внутри всё застывает.
— Нет, её состояние сейчас крайне… Нестабильное, я могу только навредить ей, — Хром с ужасом смотрит на рану, из которой не перестаёт хлестать кровь.
— Что нам делать? — тихий шёпот Киоко ничуть не успокаивает. — Вы же не отрубите ей ногу, чтобы присобачить новую!
Она впервые на своей памяти ругается, дрожит всем телом, но продолжает трясущимися руками обмывать рану чистой водой.
— А что нам делать?! Мы не знаем, что будет после укуса этих тварей! Хром, плевать! Быстро погружай её в иллюзию. Рёхей, подай жгут с того стола!
Крик Хаято пугает Хару. Она уже даже собиралась подняться, но её насильно укладывают обратно на ледяной стол чужие руки. Очень знакомые.
— Лежи и не рыпайся, Докуро, — Миуру всю трясёт от тихого голоса облака. Поэтому она пропускает тот момент, когда на её лоб опускается небольшая тонкая ладонь, а нежный голос начинает убаюкивать.
— Закрой глаза, Хару-чан, и смотри сон… — последнее, что Миура запоминает перед темнотой — сладкий запах цветов.
Гокудера мимолётно бросает взгляд на спящую девушку и с беспокойством оглядывает весь отсек. У них нет чёткого плана. Всего лишь Хром с её иллюзиями, Рёхей с пламенем солнца, Киоко, прибежавшая Бьянки и Кёя, который знает, что необходимо делать. И, конечно, сам Хаято. Руки страшно дрожат. Он даже боится думать о том, что собирается сделать. Но он это делает. Его начинает тошнить от запаха крови и металла. Тело двигается само по себе. Совершенно не ожидая от самого себя, Гокудера переливает в девушку немного своего пламени, хотя ураган не может такого. Но эта девчонка, что так сильно помогла им и стала намного сильней, не даёт успокоиться. Пальцы дрожат, когда касаются инструментов. Хотя, Хаято не против сейчас свалиться на пол и забыться, вот только никому от этого легче не станет. По всему залу неожиданно проходит дрожь, а до ушей доходит грохот от взрыва где-то на поверхности. Что же, в этот раз, похоже, им не везёт.
Киоко всё же перенапрягается и почти падает на пол, но её удачно ловит Бьянки и аккуратно усаживает возле тумб с запчастями.
Воздух стоит душный и отвратительный до тошноты. В помещении перемешано столько эмоций, что становится плохо и дурно. Но никто отступать, не намерен. Пусть сейчас им всем и страшно. Всё-таки удача не всегда на их стороне. Это напрягает и пугает до жути. Ведь Хаято не собирался поступать так с девушкой, как и Кёя. Это аморально, ненормально — одно сплошное безумие. И он намеренно тянул с решением этого вопроса. Пытаясь придумать, как помочь Миуре более
человеческим способом. Но сейчас… У них просто нет времени на это. Поэтому, именно сейчас к живой плоти на бедре крепится металл. Живот скручивает от страха и неуверенности: всё ли они сейчас правильно сделали? В такой-то спешке и беспокойстве.
— Зовите Кена, я один не справлюсь! — голос Рёхея глушит своим эхом в почти звенящей тишине. Бьянки покидает помещение с такой скоростью, что кажется, будто из-под подошвы тяжёлых берцев вылетают искры. Она возвращается с Кеном буквально через считанные секунды. Зал опять начинает трясти из-за взрыва сверху. Джошима ошарашенно смотрит на металлический протез ноги, не веря, что они всё-таки сделали
это. Рёхей начинает шататься и устало опускается на пол. Кен едва успевает заменить чужое пламя своим, как-то неожиданно быстро оказываясь возле стола. Ладони тут же пачкаются в чужой крови, сильно дрожат, но не перестают насыщать тело тёплым солнечным пламенем, которое почти режет глаза своей яркостью. Силы стремительно покидают его, и он надеется, что всё-таки справится со своей задачей.
Им ещё никогда не было так страшно. Даже в первый день падения метеорита, когда они остались совершенно одни в опустевшем городе, когда появились твари, а пламя стало изменяться. Никогда ещё не было так страшно. Потому что за это время, что они прожили вместе, они успели привязаться друг к другу. Кен нервно усмехается и думает, что Мукуро всё-таки где-то, да ошибся в своих рассуждениях. Но сейчас, это даже и не важно. Время не то, и они все сильно изменились. Да, каждый остаётся собой, но неизменно продолжает меняться. Тсунаёши негласно их лидер, и Кен даже рад, потому что все они оказываются совершенно другими: не такими, каким было первое впечатление. Поэтому, он готов выжать из себя все силы, чтобы вылечить Миуру.
По помещению раздаётся тихий стон, а Хром устало сползает на пол, держась дрожащими пальцами за стол.
— Больше не могу, ей слишком тяжело и плохо, если я продолжу дальше, то могу сделать только хуже… — девушка шепчет будто в бреду, не замечая, что всё уже окончено и нужды в её иллюзиях больше нет.
В отсеке повисает тишина, нарушаемая тяжёлым дыханием. Хару нехотя открывает глаза, жмуря их из-за яркого света люминесцентных ламп. Она тихо стонет, ощущает жуткую тяжесть в голове и нарастающую боль. А после вздрагивает, когда ей помогают сесть две пары рук.
— Как ты себя чувствуешь? — голос Хаято до ужаса тихий, хриплый.
— Голова… болит…
— Как ощущения в ноге?
— А?
Вопрос Кёи выбивает воздух из лёгких, а перед глазами проносятся события вечера. Её начинает трясти от страха. И когда она собирается прижать левую ногу ближе к правой, то ошарашенно замирает, услышав металлический лёгкий звон и холод на коже. Взгляд плавно опускается на собственные ноги. Левая всё такая же родная, живая — из плоти и крови, правда, запачканная ею же. А правая — совершенно новая, немного тяжеловатая, металлическая, собранная из сложных запчастей, но уже точно её. Она двигает на пробу ещё раз и не замечает, как по щёкам начинают катиться слезы. Хару всхлипывает, размазывает по лицу пыль и позволяет обнять себя чужим рукам, которые её спасли. Она утыкается в плечо Хаято, всё ещё продолжая вздрагивать, и тихо шепчет.
— Спасибо… спасибо…
Она боялась этого, это было сумасшествием, но, как оказалось, жизнь не всегда оставляет другие варианты. Девушку начинает мутить от мысли, что в этом же помещении находится кусок её мёртвой плоти.
— Тебе нужно помыться и поспать, — сбоку раздаётся голос Бьянки, и Хару переводит уставший взгляд, замечая, сколько ребят находится здесь. Но отчего-то ей сейчас так спокойно. Они справились. И она не должна их подвести. Ей всего лишь надо вспомнить, как надо свободно ходить, а дальше будет легче. Тепло чужого тела успокаивает, и она проваливается в темноту, прямо там, на столе, в руках Хаято.
***
В гостиной полнейшая тишина. У каждого такой вид, будто они уже готовы умирать. События этого вечера и ночи всё ещё стоят перед глазами, поэтому заснуть никто не может. Тихо отворяется дверь и в комнату входят Бьянки с Киоко.
— Она спит, дети вместе с ней, — все облегчённо выдыхают, позволяя себе немного расслабится.
Девушки устало присаживаются на диван и, наконец, за весь вечер чувствуют облегчение.
— У вас всё получилось правильно? — задаёт всех волнующий вопрос Тсуна, смотря при этом на ураган.
— Вроде. Подходящий протез мы нашли быстро, вот только… Возможно, будут кое-какие трудности.
— Но их будет недолго исправить, — договаривает за него Кёя, сложивший руки на груди, слегка касаясь стены спиной. Не то чтобы всем теперь было не по себе от того, что у бывшего ГДК вновь две руки, но им всё же было интересно: останется ли Хибари прежним. Таким, каким он стал за время, что они выживают. Пока что никаких изменений не происходило, и все тихо радовались: по шапке никто ещё не получит. Вроде бы.
— С ней же всё будет хорошо? — тихо спрашивает Хром.
— Да. Хотя, она, возможно, какое-то время будет в шоковом состоянии. Она ведь не была готова к этому… Как и все мы… — последнюю фразу Хаято договаривает уже шёпотом.
— А, точно. Мы когда затащили её в ванну, она на время очнулась, — Бьянки с совершенно спокойным видом, начала накручивать локон на палец. — И всё что-то шептала. Называла имена Тсуны и Хаято, и ещё какие-то слова… взрыв… сверхвзрыв…
— Взрыв сверхновой, — тихо поправила Киоко.
Все заинтересованно замерли, переводя взгляд с Тсунаёши на Хаято, который, к слову, сидел с ошарашенным лицом.
— Сверх… новая? Тсуна, а… Ты… — подрывник не то удивлёнными, не то испуганными глазами смотрит на своё небо. А небо ли уже…? — Эти же супер сильные взрывы, твоих рук дело?
— Ну да, я еле контролировал силу… И мне кажется, что это ещё не предел.
— Ага, не предел… — Хаято начал странно покачиваться на стуле, пытаясь успокоиться. — А пределом может быть то, что одним ударом можно будет уничтожить целую планету… Не смотрите на меня так! Это было действительно похоже на сверхновую! Боже, я надеюсь, пламя при этом не испускает гамма-излучение!
— А теперь можно понятным, человеческим языком? — наклонив голову набок, спросил Такеши.
— Сверхновая — это такой процесс, во время которого звезда истощает всю свою энергию и, грубо говоря, взрывается, уничтожая всё вокруг. Ну, в определённом радиусе вокруг себя, — после недолгой передышки продолжает Хаято. — При этом происходит гамма-излучение, которое тоже хорошенько чистит космическое пространство. Пламя Тсуны…
— Эволюционировало? — со смешком добавляет Кёя.
— Ну, типа того. Стоп, а если подумать, то на самом деле получается так. Что выше неба в привычном для нас значении?
— Космос, звёзды, планеты? — заинтересованно спрашивает Бьянки, откинувшись на спинку дивана.
— Да! То есть, пламя стало мощнее, изменилось, и если оно теперь реально похоже на взрыв сверхновой, то… — его лицо на миг мрачнеет. — Пламя остальных тоже должно измениться похожим образом…
— Вряд ли у нас с Чикусой пламя изменилось, как у Тсуны, — все заинтересованно смотрят на Такеши, которому от такого внимания ни холодно, ни жарко. — Вы же лучше разбираетесь в этом. Тогда, может, успокоите нас и объясните, что это за штука такая?
Все непонимающе смотрят на дождь, который зажигает пламя на кольце, усиливает его, отчего оно разгорается сильнее. Уже привычные голубые языки пламени, переливающиеся бензиновым чёрным оттенком, неожиданно начинают сильно полыхать, а в пламени скапливается какая-то чёрная жижа.
— Офигеть… — Хаято медленно поднимается со стула и направляется к Ямамото. Взгляд заворожённо замирает на непонятной чёрной материи, которая переливается в границах пламени дождя. Стоп. Чёрная материя?..
Гокудера на секунду зависает с приоткрытым ртом, смотря на чужое пламя, а потом неожиданно для всех орёт.
— Тёмная материя?! Какого чёрта?!
— Ты уверен? — Хибари как-то неожиданно появляется рядом и тоже всматривается в чужое пламя, пристально вглядываясь в сгусток
материи.
— Прошу вас, посвятите нам один урок и объясните, что такое «ТЁМНАЯ МАТЕРИЯ»! — Бьянки тоже срывается на крик, потому что она ни черта не разбирается в этом, но понимать хочет.
— Это же даже научно не доказано! Это всё теория! Такеши, создай, что-нибудь!
— К-как создать? — мечник пугается такого Хаято: с горящим взглядом.
— Ну, я не знаю! Не я же в пламени держу материю!
Такеши застывает и чуть шевелит пальцами, думая, что эта затея тупая, но пробует представить. Он не знает, что от него требуется, поэтому думает, что попытаться создать какой-нибудь нож. Будет просто, если он на такое способен. А в этом он сомневается. Такеши потерянным взглядом смотрит на своё пламя и непонятную чёрную субстанцию в нём, чуть двигает пальцами, представляя, как
материя вытягивается, принимает форму самого простого ножа. Теперь же смотрит ошарашенно: жидкость в пламени меняется и принимает нужную форму. Все заворожённо смотрят.
— Убери пламя, — тихо шепчет Хаято.
— Не могу, оно потеряет форму. Я не могу создать что-то твёрдое, — и, в доказательство своим словам, он гасит пламя. Нож тут же буквально падает, теряя свой вид, застывает в воздухе чёрными каплями, а потом сгорает в опять зажжённом пламени дождя.
Хаято, шатаясь, отходит в сторону, не представляя, что им теперь делать. Надо узнать, что находится за границей их заточённого мира, но и такие сюрпризы со стороны пламени нельзя игнорировать. Он еле концентрирует взгляд на своей ладони. Его пламя, значит, тоже поменялось? И как им двигаться дальше, уходить куда-то. А есть ли вообще куда? По телу проходит дрожь, и он только сейчас замечает в себе чувство, которое появилось ещё в первые дни после падения. Ему тесно в городе. Будто он находится в клетке, в которой нельзя ни развернуться, ни свободно вздохнуть.
И что им делать дальше, когда звёзды начинают взрываться?
