Repentance

      Уже глубокой ночью в номере отеля Адам пытался уговорить Саули выслушать его, убеждая, что ничего предосудительного между ним и Томми не происходит. Саули же изо всех своих душевных сил старался не впасть в истерику, хотя внутри у него всё клокотало, угрожая взорваться вот-вот. Порядком налив на старые дрожжи виски уже в номере, Саули, будучи на нервах, захмелел лишь слегка после того, как почти весь градус выветрился из него ещё в клубе. Но он сумел успокоиться и слушать объяснения Адама без лишней истерики. Когда же Ламберт исчерпал свои аргументы, после недолгой паузы, финн поднял на него глаза и тихо произнёс, — Адам… зачем ты начал встречаться со мной? Чтобы выбить из своей головы все мысли о нём? Скажи мне честно… я тот самый клин, которым ты решил вышибить клин по имени Томми Джо? — Саули замолчал в ожидании ответа. Повисло тягостное молчание. И в течение этих минут Адам чуть ли ни проклинал себя за то, что опять поддался своему личному гипнозу — Томми Джо Рэтлиффу, в действительности, в тот момент совершенно позабыв о Саули. Коскинен прекрасно видел, что ответить Адаму на это нечего, Ламберт потупил взгляд, а потом и вовсе отвёл глаза. И в тот момент, когда Саули уже поднялся со своего места, чтобы уйти, Адам дёрнулся, и, метнувшись к нему, заключил его в свои крепкие объятия. — Нет, нет, нет, Саули, пожалуйста… не уходи. Всё не так… поверь… всё это не так. Я не использую тебя. Ты очень мне дорог. Прости меня, пожалуйста… прости… я… дай мне шанс доказать тебе, что у меня есть к тебе чувства, пожалуйста? — Адам шептал сбивчиво, уткнувшись куда-то в макушку финна, чувствуя, как лихорадочно бьется его сердце. — За что ты просишь прощения, Адам? За то, что я, всего лишь, дорог тебе, и не больше того? — Казалось, Саули находит некое извращённое удовольствие в том, чтобы таким образом ковырять собственную душевную рану, но Адам не терял надежды убедить финна в своей любви к нему, хотя даже в эту минуту перед его глазами стоял образ Томми, а тело помнило его объятия.       В конечном итоге, Саули сдался, решив, что это он, возможно, действительно, слишком ревнив и придирчив к Адаму. Помирившись с ним, Ламберт продолжил поздравлять своего финна с днём рождения уже в постели, выложившись там для него на все двести процентов. Вот только Коскинен так и не узнал, о ком думал Адам в тот момент. Впрочем, оно было и к лучшему для финна. А на утро Адам проснулся в несусветную рань, аккуратно выпутавшись из объятий сладко спящего Коскинена, и уселся на край кровати, обхватив голову руками. Он чувствовал себя до крайнего предела виноватым перед финном. Их отношениям ещё не исполнилось и трёх месяцев, а Адам уже понимал, что его надежды с помощью Саули победить свою неразделённую любовь к Томми Джо, скорее всего, не приведут к желаемому результату. Прошедший вечер в клубе показал, что стоит Ламберту хотя бы на мгновение ослабить над собой контроль, как он снова «плывёт» при виде своего басиста, и он не мог даже представить, когда и при каких обстоятельствах в следующий раз его чувства к Томми опять его «подставят».       Чем больше Адам думал об этом, тем меньше выходов из этой ситуации он видел. Саули, без сомнений, нравился ему. С финном он мог испытывать те самые эмоции, которые обычно дарят любовные отношения, жить полноценной сексуальной жизнью, не забивая себе голову поисками объекта, чтобы дать выход своему темпераменту, не чувствовать себя одиноким, но ощущение полноты жизни эти отношения ему не приносили. И Адам прекрасно понимал, почему. Он не любил Саули, и уже понимал, что вряд ли полюбит, но упорно не хотел признаваться в этом самому себе.       Из Брисбена бэнд отправился в Канберру, а затем должен был состояться концерт в Сингапуре. Саули отменил и перенёс все свои дела в Хельсинки, чтобы свободно путешествовать в этом туре вместе с Адамом. Всё как-то устаканилось, и Саули старался не ревновать Адама к Томми, хотя ему это тяжело давалось. В ночь перед вылетом из Канберры Томми позвонила сестра. В этот момент бэнд как раз разбредался после посиделок в ресторане отеля по своим номерам. Самолёт вылетал в шесть утра, так что в четыре все уже должны были собраться в автобусе, чтобы успеть в аэропорт. Томми отошёл от их стола, чтобы поговорить с сестрой, он молчал и слушал, но все успели заметить, как мертвенно он побледнел при этом разговоре. — Да… да, Лиз… я понял… я вряд ли успею, ты же понимаешь… скажи ему… скажи, что я его очень люблю… — Произнося эти слова Томми едва удерживался от слёз, и это было всем заметно. Телефон едва не выпал из его безвольно опустившейся руки, и первым, кто в три секунды оказался рядом с Томми с единственным вопросом «Что случилось?» был Адам. Басист развернулся и посмотрел на Адама таким отсутствующим взглядом, будто, впервые его видел. В глазах Томми стояли слёзы, и, увидев это, Адам испугался по-настоящему. — Томми… Томми что… — слова застряли у певца в горле при виде этих непролившихся слёз в глазах Томми Джо. — Всё очень плохо, Адам… — неожиданно Томми заговорил, словно, не своим голосом, да и весь он в этот момент был сам не свой, — Я не говорил тебе… никому… знает только Айзек… мой отец умирает. Его состояние резко ухудшилось… и вот сейчас моя сестра… ты, должно быть, помнишь её… Лиз… она позвонила сказать, что отец следующие пару ночей, скорее всего, не переживёт… а я на краю мира… и я к нему уже не успею… если, конечно, у меня не вырастут собственные крылья… — Томми оставался верен себе даже в такой момент, когда все его надежды на то, что отца они всё-таки смогут спасти, рухнули в одночасье. Прекрасно осознавая, что шестнадцатичасовой перелёт с несколькими посадками и транзитом в Абу-Даби, где стыковочного рейса придётся ждать сутки, даже если бы Томми мог вылететь из Канберры сию же минуту, не обеспечит ему попадание домой в Бёрбанк в течение двух суток, басист был близок к отчаянию, и больше всего ему сейчас хотелось исчезнуть, скрыться ото всех этих внимательных пар глаз, наблюдающих за ним. Адам не мог выговорить ни слова, услышанное потрясло его так, будто ему только что сообщили о собственном отце. Он даже не пытался произносить какие-то слова сочувствия и сожаления, он просто крепко обнял Томми, буквально, впечатав его в себя. От неожиданности ли, или по иным причинам, но Томми не сопротивлялся, вцепившись отчаянным захватом в рукава рубашки Адама. — Он умрёт в ближайшие дни… он… а я даже не… не смогу попрощаться с ним… Адам… я его больше не увижу… — Томми бормотал ещё что-то, уткнувшись Адаму в грудь, а тот держал его в своих объятиях снова позабыв о том, что на них смотрят, и что всё это видит Саули. Но недоумевающему и снова разозлившемуся Коскинену Айзек уже успел всё объяснить, как и всем остальным коллегам. Спустя час, уже в номере Адам тщетно пытался объяснить Саули, что не может оставить Томми одного в такой момент, что с ним рядом будет не только он, но и коллеги, так как все они за это время уже успели стать семьёй. Искренне недоумевая, почему с Томми не может побыть к примеру Айзек, ведь это же он его лучший друг, а вовсе не Адам, Саули продолжал что-то доказывать Адаму, но тот прекратил весь этот разговор лишь одной фразой. — Саули… пожалуйста… прости меня, но я не могу… я просто не могу оставаться в стороне. Не знаю, можешь ли ты понять… и я не прошу от тебя большего… просто пойми, Томми часть моего бэнда… он дорог мне также, как и любой из его участников… я обязан помочь ему сейчас всем, чем только смогу… Прости… — Адам покинул их с Саули номер и вышел, не оборачиваясь. Его не интересовало, хочет ли Томми сейчас видеть его или кого-либо в принципе. Войдя в номер басиста без стука, Адам застал там Монте и Айзека, отвлекающих того от болезненных мыслей, как они только могли. Но увидев Адама, они оставили их вдвоём, понимая всё без лишних слов.       Томми сидел на кровати, обхватив голову руками. Он так и не дал волю слезам, а рядом валялся листок бумаги и ручка с записанными на нём временем вылета и номерами и числами прибытия рейсов. Как он и думал, попасть из Канберры в Бёрбанк менее, чем за два с половиной дня, Томми не мог, а интуиция, уже давно не дремавшая в том, что касалось его отца, и сейчас подсказывала ему, что до часа икс увидеть его он всё равно не успеет. — Томми… я… чем я могу тебе помочь? — Начал Адам, примостившись рядом с Томми Джо на кровати. — Адам, почему ты не с Саули? — Даже в таком состоянии, погружённый в свои мысли и слабо реагирующий на внешний мир, Томми был удивлён. — Потому что тебе я сейчас нужнее… — долго над ответом певец не задумывался. Он больше ни о чём не спрашивал и не ждал ответа на свой вопрос. Он не думал ни о Саули, ни о ком-либо вообще, все его мысли и чувства занимал один лишь Томми, — Давай ляжем… тебе надо отдохнуть, — Адам придвинулся ближе, принявшись растёгивать Томмину рубашку, и тот не сопротивлялся, лишь странно посмотрев на Адама, — Я останусь с тобой, хочешь ты или нет… тебе нельзя сейчас быть одному, — И на это Рэтлифф ничего не возразил, позволяя Адаму и дальше раздевать себя. Певец не понимал, происходит ли это от того, что Томми в эту минуту от всего отрешён, и ему всё равно, или он решил принять помощь Адама, какую бы тот ни предложил, но мысленно пообещав самому себе разобраться со всем этим позже, он уложил Томми в постель, крепко обняв его со спины и уткнувшись ему в шею. Сам раздеваться Адам не стал, об этом даже не подумав. Он просто устроился поверх одеяла за спиной своего басиста, как будто собой хотел укрыть его от всех бед и проблем. Томми же вдруг почувствовал, что ему совсем не хочется отталкивать Адама, что ему спокойно в этих объятиях, словно, и не происходит ничего плохого. Каким-то непостижимым для Томми образом он вдруг сам потянулся к Адаму, обняв его руки на своей талии, и устало прикрыл глаза, впервые за всё то время, с тех пор, как ситуация со здоровьем его отца ухудшилась, чувствуя что-то вроде облегчения.