Лабиринт памяти

Soundtrack — Abel Korzeniowski «Letters» Вокруг было слишком шумно, слишком многолюдно, да и вообще, всё было «слишком». Оглушающая музыка, пронзительный голос ведущего программы, неожиданно громкий, режущий слух, смех Рона и Гарри — всё это сводило с ума. Джинни подыгрывала им, когда нужно ловко вставляла подходящие фразы в разговоре, изредка улыбалась и даже умудрилась пару раз пошутить, пусть и не совсем удачно. Но Гермиона и этого не смогла. Она устала, слишком устала притворяться, что всё хорошо, устала играть роль счастливицы, довольной отдыхом и жизнью в целом, и сейчас просто искренне не понимала, как все эти люди могут веселиться, в особенности её друзья. Она смотрела в лица Гарри и Рона, видела беспечную веселость, праздность, расслабленность и ей было до горечи во рту ясно, что ни один из них не догадывается, каким плотным коконом лжи и тайн они оба окружены. Врать стало до отвращения несложно: отдыхая на этом курорте, Гермиона мастерски научилась это делать, но это было одно из тех умений, которыми она не могла гордиться. Лучше всего ей удавалось скрывать от друзей свое настроение, держать эмоции под замком, вот и сейчас она сослалась на то, что коктейль был слишком крепким, а её организм — слишком слабым, и потому ей стало немного плохо. Выслушав пару шутливых замечаний по поводу того, что «женщины не умеют пить», Гермионе позволили быть «не в настроении» в этот вечер, чем она и пользовалась, пытаясь осмыслить все произошедшее за последние дни. То, что её отношения с Малфоем вышли из-под контроля и были подобны бомбе замедленного действия, уже не было чем-то вопиющим: она понемногу свыклась с этим. Но то, что у Джинни был роман с Блейзом, с человеком, который хоть и не принял метку, но в свое время полностью разделял идеи Пожирателей Смерти, совершенно не укладывалось в голове. Насколько помнила Гермиона, Джинни всегда была без ума от Гарри, и даже в те периоды, когда она встречалась с кем-то другим, всё равно было ясно, что лишь он является для неё оплотом истинной любви. Но, видимо, всё было не так просто, как казалось. Гермиона исподтишка наблюдала за Джинни, но та настойчиво избегала её взгляда, предпочитая смотреть куда угодно, но только не на неё. Она была хорошей актрисой, и это было ясно не столько по тому, как ловко она сейчас разыгрывала спектакль перед Гарри и Роном, сколько по её способности скрывать такую огромную, ужасающую тайну все эти годы. Гермиона была уверена на сто процентов, что Гарри не знает, а Рон — тем более. Они бы не простили этого, вернее, простили бы когда-нибудь, наверное, но, всё же, не настолько легко, чтобы не рассказать о ситуации ей, Гермионе. Поговорить с Джинни обо всем этом так и не удалось, потому что практически сразу же ребята вернулись за стол, но все эти два часа, в течение которых без перерыва шла шоу-программа, Гермиона сидела как на иголках, мечтая о том моменте, когда она все-таки останется с Джинни наедине. Пару раз она предприняла слабые попытки вызволить подругу «припудрить носик», но та ловко уворачивалась от её предложений, а вернее, попросту избегала уединения. Гермиона прекрасно её понимала: совсем недавно она точно так же не хотела рассказывать подруге о своих постыдных отношениях с Малфоем, но, всё же, её мозг разрывался от догадок по поводу того, как и при каких обстоятельствах угораздило Джинни связаться с Блейзом. Неожиданно Рон громко захохотал, и Гермиона вздрогнула. С раздражением она перевела взгляд на сцену и увидела, как группа добровольцев, согласившихся участвовать в конкурсе, пытается станцевать танец маленьких фей, которые обычно разучивают волшебницы на уроках ритмики в пятилетнем возрасте. И если учесть, что все добровольцы — взрослые мужчины, очевидно, не обладающие особыми способностями к танцам, то, пожалуй, со стороны их неуклюжие попытки действительно выглядели забавными и смешными. Но не для неё. — Эй, Гермиона, ты что-то совсем скисла! Только посмотри на этих ребят, — словно прочитав её мысли, обратился к ней Рон с широкой улыбкой. — Что творят, с ума сойти… Он покачал головой с веселым изумлением на лице. — Я же уже говорила, что… — вздохнув, начала она, но её перебил Гарри. — Да, мы уже слышали твою историю про «слишком крепкий коктейль». Но мне кажется, дело в другом, — проницательно посмотрел на неё Поттер и перевел взгляд на Джинни. — Вы обе не слишком-то настроены веселиться. — Гарри, что за глупые предположения? — стараясь выглядеть как можно беспечнее, расслабленно произнесла Джинни и взяла бокал со стола. — Если мы не смеемся над сомнительными шутками, это ещё не значит, что… — Меня не проведешь, — не дослушав её, уже серьезно произнес Гарри. — Скажите честно, эти ублюдки чем-то вас обидели? Этот внезапный вопрос повис в воздухе. Рон, который до этого рассеянно слушал болтовню друзей, теперь полностью развернулся к ним лицом и, нахмурившись, пытался отыскать в лицах девушек подвох. Впервые за долгое время Гермиона поймала взгляд Джинни. Какое-то время они оторопело смотрели друг на друга, словно решая, что сказать, после чего одновременно, слишком рьяно, чем того требовали обстоятельства, начали отнекиваться. — Нет, что ты, дорогой! Конечно, не обошлось без обмена любезностями, но ты же знаешь Малфоя… — отмахнулась Джинни. — А в остальном всё хорошо! Я же вам говорила, что мы с ним… Нашли общий язык, — быстро добавила Гермиона, но, увидев, как вытянулись лица у Гарри и Рона, а Джинни непроизвольно бросила на неё скептический взгляд, быстро добавила: — Насколько это, конечно, возможно в сложившихся обстоятельствах. На какую-то пару секунд за столом повисло молчание. Гермиона прекрасно видела, что ребят не убедили их с Джинни бездарные попытки скрыть причину своего настроения, а потому она лихорадочно соображала, что ещё она может сказать, чтобы перевести разговор в безопасное русло. — Кстати, мне тоже показалось, что что-то тут не так, — задумчиво протянул Рон, ястребиным взором окинув лица подруг. — Какие-то вы обе невеселые… Гермиона едва сдержалась, чтобы не закатить глаза, в то время, как Джинни сдерживать это желание не стала. — Ради Мерлина, Рон, тебе это «показалось» после того, как Гарри высказал свое — повторюсь — глупое предположение, — с легким раздражением в голосе произнесла Джинни и сделала глоток коктейля. — К тому же, вы сами знаете, Малфой в последнее время ведет себя как никогда мирно. Гермиона уловила в последних словах Джинни едва заметную иронию, очевидно адресованную ей, но не подала виду. — А что на счет Забини? — резко спросил Гарри, посмотрев прямо в глаза своей невесте. — Как он себя вел? Затаив дыхание, Гермиона наблюдала, как внезапно Джинни замерла и всего на долю секунды, растерявшись, раскрыла глаза от изумления. К счастью, она быстро пришла в себя и вновь нацепила маску безразличия, хоть и отвела взгляд от Гарри, слегка покраснев. — О, ну с этим никогда особых проблем не было, — пренебрежительно бросила она и неожиданно обратилась к Гермионе. — Ведь правда? Гермиона на какое-то время опешила от столь абсурдного заявления, особенно если учесть, что она совсем недавно узнала, что, в общем-то, Забини был корнем одной из огромнейших проблем Джинни. — Да, вы же сами знаете, Блейз всегда был самым сдержанным из всех слизеринцев, — спохватившись, наконец, быстро подтвердила она, подавив желание скептически выгнуть бровь в ответ на слова Джинни, и посмотрела по очереди в глаза Гарри и Рону. — И вообще, почему в такой отличный вечер мы должны говорить о каких-то двух… Все трое явно ждали продолжения, но Гермиона лишь неопределенно повела рукой в воздухе и, выдохнув, опустила её, с досадой обнаружив, что просто не может найти подходящее слово, чтобы описать Драко и Блейза. С Забини у неё конфликтов никогда не возникало, а оттого и необходимости вступать с ним в перепалки, но с Малфоем все было наоборот. Раньше она бы нашла сотню определений, которыми могла бы его смело наградить, начиная от привычного и уже не такого эффектного «ублюдок», заканчивая чем-то посложнее, вроде «жалкий несносный отвратительный убогий пожиратель смерти». Но сейчас… Конечно, нужно было хоть что-то выдавить из себя. Но язык просто не повернулся, и, кажется, Гарри с Роном это поняли, судя по тому, как синхронно помрачнели их лица. К счастью, внезапно Гермиона уловила в толпе знакомое лицо Матео и активно замахала ему рукой. Он помахал в ответ и двинулся прямо к их столику. — О Боже, только не это… — мрачно изрек Гарри, проследив за её взглядом. — Если этот индюк снова попросит нас поучаствовать в каком-то дурацком конкурсе, я пас, — с неприязнью добавил Рон, покосившись на итальянца. Гермиона была уверена, что он по-прежнему считает, что Матео «положил на неё глаз». — Ой, ладно вам! Только недавно упрекали нас в том, что мы недостаточно веселые, а теперь сами отказываетесь веселиться! — шлепнула Гарри по руке Джинни и озорно улыбнулась, после чего бросила на Гермиону быстрый взгляд, означающий что-то вроде «Слава Мерлину, пронесло». Как раз в этот момент Матео подошел к столику. Весь его лик излучал жизнелюбие, и Гермиона невольно восхитилась способностью этого итальянца никогда не унывать. — Добрый вечер, синьоры, синьориты! Я искренне надеюсь, что вам по-прежнему нравится отдых на нашем курорте, — бодро произнес он, окинув взглядом присутствующих, и виновато улыбнулся. — Но, к сожалению, вновь вынужден попросить помощи у вас, Гарри, Рон, если вы, конечно, согласитесь. — Если это что-то, связанное с танцами, песнями, стихами, да и вообще, с какими-либо конкурсами, то, при всем уважении… — настороженно начал Гарри, но Матео остановил его жестом. — Нет, синьор, помощь нужна в другом. Я слышал, вы оба хорошо летаете, а у нас как раз только что кое-кто из гостей неудачно пошутил и… В общем, нужно достать пару вещей с крыши дворца Магнолии, а я как назло не могу найти никого, кто бы смог справиться с этой задачей, — сбивчиво затараторил итальянец виновато разведя руками. — И акцио тут бессильно. — А что, вы не умеете летать? — с едва скрываемым интересом спросил Рон. Гермиона заметила, как при упоминании о том, что он хорошо летает, на его лице появилась самодовольная ухмылка, которую, впрочем, он тут же подавил. — Увы, я делаю это крайне плохо, — покачал головой итальянец, и теперь Рон уже откровенно усмехнулся и кинул быстрый взгляд на Гермиону. Очевидно, он был невероятно доволен тем, что в чем-то лучше Матео. — Ну, раз такое дело, то, думаю, мы сможем помочь, правда, Гарри? — снисходительно произнес он и посмотрел на друга. Гермиона видела, что в отличие от Рона, на Гарри не произвели слова Матео никакого впечатления, а оттого он неуверенно пожал плечами. — Не знаю, Рон, а как же Джинни с Гермионой? — О, дорогой, даже и не беспокойся! Мы будем сидеть тихо, как мышки, — неожиданно для Гермионы, заверила Гарри Джинни. — Точно? И никуда не пойдете? — подозрительно перевел он взгляд с неё на Гермиону. — Конечно, не пойдем! Мы дождемся вас. Кстати, Матео, как долго нам ждать возвращения Гарри и Рона? — небрежно бросила она, хотя внутри неё все замерло. Ей необходимо было знать, что у них с Джинни будет достаточно времени на разговор. Она надеялась, что времени будет достаточно. — Bella, я обещаю, что через пятнадцать, максимум двадцать минут ваши друзья будут на месте в целости и сохранности. Не переживайте! — положил руку на сердце Матео в знак искренности своих слов. Гермиона тепло ему улыбнулась, после чего перевела вопросительный взгляд на Рона. — Чтож, — откашлялся тот, и, приосанившись, важно поднялся со стула. — Веди нас к метлам. Это прозвучало несколько высокопарно, и Джинни прыснула. К счастью, Рон этого не заметил. Гарри, в последний раз кинув предупреждающий взгляд в сторону подруг, неуверенно встал со своего места. — Идите, идите! Мы будем ждать вас здесь, — ободряюще закивала Джинни, лишний раз подтвердив, что не против их кратковременного ухода, и ребята, наконец, скрылись в толпе. Гермиона молча наблюдала, как мгновенно поменялось выражение лица её подруги. Казалось, она из последних сил прятала безумную усталость, а теперь дала себе волю и как-то сразу обмякла, со вздохом закрыв глаза. От былой улыбки не осталось и следа, голова склонилась к груди, а плечи заметно, сутуло опустились. Джинни какое-то время просто так и сидела, нахмурившись, не говоря ни слова. В свою очередь, Гермиона тоже не знала, что сказать. Она так долго ждала этого момента и вот, когда они остались наедине, теперь внезапно осознала, что ей просто страшно задавать вопросы, хотя, вернее будет сказать, ей страшно услышать ответы. — Это началось в тот год, когда мы вернулась в Хогвартс, — не открывая глаз, неожиданно начала Джинни уставшим голосом. — Ты помнишь то жуткое время, когда мы все были подавлены войной, вернее тем, что она принесла. Я потеряла брата, потеряла друзей, и всерьез думала, что сойду с ума. Эта боль… В тот момент было очевидно, что её нельзя забыть, нельзя убить, можно разве что заглушить на какое-то время. Но я не могла и этого сделать, как и не мог Гарри, которому было больнее всех. В тот последний вечер перед началом учебного года, когда я раздумывала над тем, возвращаться в Хогвартс или нет, он сказал, что лучше будет, если я вернусь. И в глубине души я понимала, что он прав, потому что в тот момент я была просто не способна помочь ему, как и он не был способен помочь мне. Наши отношения оставались подчеркнуто дружескими, хотя о какой любви тогда могла идти речь? Только боль, только горечь утраты. Она на какое-то время замолчала, ещё больше нахмурившись. Казалось, к ней вновь вернулись все мрачные воспоминания, которые со временем выцвели, хоть и оставили неизгладимый след в душе. — И мы вернулись в Хогвартс, — наконец, открыла она глаза и задумчиво уставилась вдаль. — Я и ты, а из знакомых только Малфой и… Забини. Нам невольно приходилось общаться всем вместе, четверым единственным семикурсникам, когда мы восстанавливали залы Хогвартса, когда делали совместные задания, когда обедали за одним столом, потому что число вернувшихся в школу учеников было до того ничтожным, что разделение на факультеты стало бессмысленным. Гермиона внимательно слушала слова Джинни, но внезапно осознала, что плохо помнит все то, о чем говорит подруга, хотя, честнее будет сказать, не помнит вообще. — Стой, разве мы общались с ними, разве?.. — нахмурившись, медленно спросила она, силясь вспомнить хоть что-то, но память лишь подсовывала ей расплывчатые образы, которые никак не хотели вырисовываться в четкую картину. Гермиона понимала, что Джинни говорит правду, но видимо для неё весь учебный год тогда прошел в каком-то дурмане после пережитого стресса. Подруга перевела на неё усталый взгляд. — Да. Конечно, не сразу, прошло пару месяцев, прежде чем нам удалось действительно худо-бедно наладить контакт, — Джинни вздохнула и вновь отвела взгляд. — Я не удивлена, что ты не помнишь. Ты весь учебный год была сама не своя, полностью погрузилась в учебу, замкнулась в себе, и ещё, к тому же, то неудачное заклятие, которое по ошибке угодило в тебя на уроке Флитвика прямо перед выпускными экзаменами… — Какое заклятие? — ещё сильнее нахмурилась Гермиона. Она узнавала все новые и новые факты о том времени последнего курса школы, и ей они не нравились. — Парень с шестого курса, не помню его имени, неправильно произнес заклинание восстановления памяти, и оно срикошетило в тебя, оказав совершенно противоположный эффект. Помнишь, ты пару дней лежала в своей комнате и не ходила на занятия? Как раз в тот момент шел процесс восстановления памяти, хотя мадам Помфри предупредила, что ты будешь смутно помнить события последних шести месяцев. Гермиона и впрямь что-то припоминала, но не могла с точностью сказать, что так оно и было. Прошло три года с момента окончания школы, и столько всего произошло за это время, что её воспоминания о последнем курсе учебы в Хогвартсе, казалось, полностью стерлись из памяти. Наконец, бросив попытки докопаться до истины, она молча кивнула, дав Джинни понять, что та может продолжать. — Поначалу мы не ладили, цапались по мелочам, а потом как-то неожиданно разговорились, и я узнала, что во время войны мать Блейза скрывалась от Пожирателей. Однажды, они едва не убили её за то, что она, будучи чистокровной волшебницей с идеальной родословной, отказалась вступать в их ряды. Они пытали её круцио, хотели подчинить империо и силой заставить принять метку, но она сбежала. И была в бегах вплоть до того момента, как… — Джинни бросила на неё тяжелый взгляд, — Ты знаешь. А потом нам с Блейзом поручили совместную работу по зельям, и все произошло так стремительно, что я сама и не заметила, как мы стали общаться больше, перестали звать друг друга по фамилии и постепенно полностью рассказали друг другу все, что наболело. Неожиданно для себя, я поняла, что это общение, каким бы оно ни казалось неправильным, невозможным, абсурдным, постепенно возвращает меня к жизни. Блейз умел слушать, умел хранить тайны, но лучше всего ему удавалось отвлечь меня от жутких воспоминаний. И если боль не могла исчезнуть, то лишь общаясь с ним, я получала хотя бы временное обезболивание. С ним на какое-то время я забывала обо всем. Джинни замолчала, горько улыбнувшись. Гермиона, затаив дыхание ждала, когда она продолжит. — Однажды мы поругались с ним. Поспорили из-за того, что я утверждала — если бы не война, мы бы никогда не нашли общий язык, а он говорил, что просто не складывалось подходящих обстоятельств, чтобы мы узнали друг друга лучше. И в тот момент, когда я собиралась уйти, он неожиданно схватил меня за руку, развернул лицом к себе и… Поцеловал. — На секунду окунувшись в воспоминания, она замерла, но тут же перевела тяжелый взгляд на Гермиону. — Я прошу, пожалуйста, не осуждай меня. Никто не знает о том, что происходило между мной и Забини, и мне жаль, что я обременила тебя этой правдой. — Значит, после того, как он… — находясь в состоянии глубокого потрясения, начала Гермиона, словно не услышав последние слова Джинни. — Вы начали встречаться? Джинни мрачно усмехнулась. — О нет, не думаю, что эти отношения можно было так назвать. Мы не гуляли с ним за ручку под луной, и он не водил меня в кафе по выходным. Мы не целовались при встрече и не говорили друг другу трогательных слов. Просто на тот момент… Нуждались друг в друге. — Она ненадолго замолчала, кусая губу. — Мы оба понимали, что все это не может долго продолжаться, что рано или поздно все равно придется это прекратить. — Из-за Гарри? — тихо спросила Гермиона. Джинни глубоко вздохнула. — Из-за Гарри тоже. На пару секунд повисло молчание. — Ты его любила? Услышав вопрос Гермионы, Джинни метнула в неё быстрый, полный боли взгляд, после чего вновь уставилась куда-то впереди себя со странным выражением лица. Немного помолчав, она горько произнесла: — Мне было с ним хорошо, по-настоящему легко. Я не понимала, что люблю его, пока мы были вместе. Но лишь когда я уехала после окончания школы домой, когда вернулась к семье, к друзьям, к Гарри, то поняла, что… Да, я любила его, Гермиона. Это признание ошеломило её, выбило почву из-под ног. — Но как же… Гарри? — почти возмутилась Гермиона, почувствовав, что воздуха стало мучительно не хватать. — Только не говори, что ты не любишь его, что всё это время… — Я люблю его, Гермиона, даже не думай сомневаться в этом! — твердо произнесла Джинни, чуть повысив голос, и посмотрела на неё таким взглядом, что та моментально замолчала. — Люблю. Но это совсем другое чувство. Любить Гарри проще, легче, потому что он родной, близкий, такой по-настоящему мой, понимаешь? Гермиона, хоть и полностью понимала то, о чем говорит подруга, все же отрицательно закачала головой, и Джинни выпрямилась, облокотившись предплечьями о стол. — А Блейз… С ним я никогда не чувствовала того, что сейчас чувствую с Гарри. В наших отношениях не было уверенности в завтрашнем дне, не было надежды на хоть какое-то совместное будущее, и мы даже не пытались загадывать дальше, чем на день вперед. Блейз всегда акцентировал внимание на том, что к жизни нужно относиться легче, как и к отношениям в частности. Я была уверена, что для него, как и для меня, всё то, что между нами происходило, было лишь временным утешением, способом отвлечься от болезненных воспоминаний, не более. Внезапно она замолчала, словно подавив желание сказать что-то ещё. Гермиона, уловив это, тихо спросила: — Но ведь ты ошибалась, так? Джинни вздохнула. — Мы оба ошибались, но поняли это лишь после того, как окончили школу и вернулись домой. Он писал мне, Гермиона. Святой Мерлин, ты не представляешь, какие письма он писал! Он предлагал бросить все, уехать вместе, говорил, что скучает, тоскует, места себе не находит, одним словом, обрушил на меня всю ту отчаянную нежность, которую ни разу не проявил, пока мы были вместе. Но главные слова так и не сказал. Я читала письма, плакала, злилась на него, на себя, на нас, и невероятным усилием воли заставила себя не писать и строчки в ответ. Я струсила, когда поняла, что всё ещё нуждаюсь в нем не меньше, чем он во мне. А потом… — На секунду она замерла, упершись взглядом в столешницу. — Все вернулось на круги своя. Блейз перестал присылать письма, Гарри вновь принялся за мной ухаживать, и постепенно стало казаться нереальным то, что ещё совсем недавно я едва не поддалась соблазну сделать самый эгоистичный и сумасшедший поступок в своей жизни: послать всё к черту и поддаться на уговоры Забини. Гермиона была слишком потрясена услышанным, чтобы что-то говорить. Она молча смотрела в лицо подруги и чувствовала, как с каждой секундой ей становится дурнее. На протяжении всего рассказа она не могла отделаться от чувства, что всё то, что испытала Джинни, происходит сейчас с ней, вот только в отличие от подруги она понятия не имела, к чему все это приведет. И это было самым страшным, ведь она уже осознанно отказалась от Рона, от его чувств, но во имя чего? Думать об этом было невыносимо. Наконец, потрясение начало отступать, давая волю другим эмоциям, и Гермиона почувствовала медленно нарастающее возмущение. — Почему ты не сказала мне? Ты же знала, что я никогда никому не расскажу об этом! — нахмурившись, выпрямилась она. Джинни покачала головой. — Я не могла, Гермиона, просто не могла. Слишком многое сыграло тогда в пользу того, чтобы я хранила эту тайну в секрете от всех. Мне было всего семнадцать, я была полностью раздавлена, и, если ты помнишь, на тот момент мы не были настолько близки с тобой, в то время, как Гарри и Рон были твоими лучшими друзьями. И потом… Когда всё зашло слишком далеко… Мне было просто стыдно признаться тебе в том, что у меня появились чувства к Забини, в то время, как Гарри, бедный Гарри… Её голос дрогнул, и Гермиона, смягчившись, положила свою ладонь на кисть её руки. — Ты бы не поняла меня, меня бы никто не понял, — собравшись, твердым голосом продолжила Джинни. — Блейз не был на стороне Пожирателей в той войне, он прочувствовал её ужас наравне со всеми нами, но… Ты же сама знаешь — никто бы не стал разбираться что к чему, ни ты, ни Рон, ни Гарри. И мои родители… Разве смогли бы они принять то, что их дочь влюбилась в кого-то, вроде Забини? Что она предпочла его легендарному Гарри Поттеру? Сам факт того, что Блейз Забини учился на Слизерине, исключает его из списка «достойных людей», и никакие доводы тут не помогут. Именно поэтому я даже никогда и не думала, что наши отношения могут продолжиться после школы. Хотя, все же, основной причиной моего решения, было то, что наши чувства возникли не в то время не в том месте. — А если бы это произошло сейчас? — спросила Гермиона первое, что пришло ей в голову. Джинни медленно перевела на неё взгляд, и её глаза слегка расширились от удивления. Она молчала какое-то время, внимательно вглядываясь в лицо Гермионы. — Ты же понимаешь, что это ничего не меняет? — наконец, тихо спросила она. — Почему не меняет? Меняет, хотя бы потому, что я не стала бы тебя осуждать! — Нет, Гермиона, ты ошибаешься. Я не спорю, сейчас, конкретно в этот момент, ты способна меня понять, но расскажи я тебе обо всем случившемся ещё месяц назад, ты бы и слушать не стала! И знаешь почему? — чуть повысила голос Джинни. — Потому что сейчас ты сама находишься в точно такой же ситуации, в какой я была тогда, и именно поэтому ты способна меня понять! Гермиона пораженно молчала. Ей казалось, она разучилась дышать. Джинни буравила её жгучим взглядом ещё несколько секунд, после чего огонь в её глазах потух, и она устало прикрыла веки. — Впрочем, если бы у меня не было тех отношений с Блейзом, я бы тоже вряд ли смогла войти в твое положение. Теперь Гермиона понимала, откуда в Джинни столько участия, сострадания к ней. Конечно, если бы она сама не пережила подобное, вряд ли бы она смогла спокойно вынести рассказ Гермионы о её странных чувствах к Малфою. — Что же мне делать, Джинни? Этот вопрос, обращенный скорее к самой себе, прозвучал тихо, но так отчаянно, что по восприятию был подобен крику. Гермиона видела, как застыло лицо подруги, едва она услышала эти слова. Внезапно вся обстановка вокруг, все эти радостные крики и смех волшебников, перекрываемые веселой громкой музыкой — все это показалось до ужаса неуместным, как если бы на похоронах кто-то начал танцевать чечетку, насвистывая при этом глупую песню из репертуара лепреконов. Джинни долго молчала, а Гермиона ждала её ответа, словно приговора. Наконец, что-то в лице подруги дрогнуло, и она очень медленно покачала головой, не сводя с неё взгляд, полный сожаления. Этот жест был красноречивее любых слов. Вскоре вернулись Гарри и Рон, начали с воодушевлением что-то рассказывать, активно жестикулируя, и Гермиона едва сдерживалась, чтобы не закричать «стоп». Напряжение стучало в висках, воспоминания о разговоре с Джинни давили, рушили её спокойствие, и в какой-то момент, Гермиона резко поднялась с места и произнесла: — Простите, что перебиваю, но я себя неважно чувствую. Пойду, пройдусь немного. Рон замер на полуслове и удивленно посмотрел на неё, в то время, как Гарри нахмурился и спросил: — Стой, куда ты пойдешь одна? Давай мы с тобой! Гермиона вымученно улыбнулась. — Не стоит, оставайтесь здесь. Я скоро вернусь. Не дожидаясь ответа, она развернулась и зашагала прочь, ловко лавируя между столиками. Она была уверена, что наверняка Гарри и Рон ринулись бы следом, если бы их вовремя не остановила Джинни: её громкий возглас и последовавшую за ним быструю речь Гермиона слышала даже с такого расстояния. Джинни. Удивительно, сколько в её хрупком, маленьком теле мужества и силы. Она наступила на горло собственной песне, сознательно отказалась от такой заманчивой перспективы быть с тем, с кем ей по-настоящему хотелось быть, и всё это из-за всепоглощающей любви к родным и близким людям, из-за нежелания причинить боль их и без того истерзанным страданиями сердцам. Сейчас Гермиона понимала, почему они так сблизились с ней. Джинни была совершенно другой: легкой на подъем, энергичной, активной, жизнерадостной. Она обладала искрометным чувством юмора, была любимицей любой компании и так сильно отличалась от Гермионы, что наверняка со стороны их дружба казалась весьма сомнительной. Но, все же, было нечто, что их двоих объединяло крепче любых совместных интересов: бескорыстная жертвенность и мудрость, с которыми обе шли по жизни. И именно поэтому порой Джинни понимала её гораздо лучше, чем Гарри или Рон. Лучше, чем кто-либо в мире. Гермиона не заметила, как какофония безудержного и давящего на неё веселья осталась позади, а ноги сами привели её на безлюдную часть пляжа. Солнце давно скрылось за горизонт, сумерки сгустились, и она с удивлением обнаружила, что атласное, темно-синее небо уже украсили изящные золотые пуговки-звезды. Море теперь казалось угольно черным, пугающим, так и норовящим затянуть в свои глубины незадачливых незнакомцев, осмелившихся приблизится к его бушующим водам, и в другой ситуации Гермиона поостереглась бы подойти почти к самой его кромке. Но сейчас она чувствовала себя как никогда комфортно, стоя прямо здесь, всего в метре от лижущих берег волн. Казалось, всё вокруг олицетворяло то, что творилось в её душе: абсолютный хаос, смятение, отчаяние и, вместе с тем, какое-то странное мрачное торжество от осознания того, что не одну её угораздило попасть в такую неурядицу под названием «неправильные чувства к неправильному человеку». Сильные порывы ветра путали волосы, обдавали холодными потоками её лицо и тело, но, вместе с тем, странно исцеляли, приводили в чувство. Гермиона не могла, не хотела сейчас о чем-либо думать, добивать себя пережевыванием тех фактов, которые она недавно узнала. Она лишь бесстрастно смотрела вдаль, на вздымающиеся в безумном танце волны, вдыхала запах моря, смешанный со свежестью дождя, и находила в этом необходимое успокоение. Гермиона не знала, сколько прошло времени, прежде чем она почувствовала, что готова вернуться к друзьям, а заодно вновь очутиться в эпицентре праздника. Удивительно, но чем дальше она уходила от бушующего моря, чем явственнее слышала приближающиеся звуки музыки и жизнерадостные голоса, тем сильнее ей хотелось присоединиться к этому безудержному веселью, хотелось забыться и запретить себе думать о чем-либо, кроме развлечений и отдыха. Наверное, она слишком много страдала в последнее время, калечила себя самыми уничижающими мыслями и — кто знает? — может быть, сейчас хвалебная целительная магия Магнолии наконец-то вступила в силу в виде непонятно откуда взявшегося сумасшедшего желания Гермионы сделать нечто безумное: полностью отпустить себя, на этот раз осознанно. Возможно, высшие силы покарали её за столь неуместный порыв, потому как первое, что она увидела, шагнув на танцевальную площадку, был Малфой, прижимающий к себе в танце смуглую вертлявую итальянку, которая, похоже, была всерьез намерена полностью ощупать его тело своими ловкими ладонями. И внезапно, не смотря на то, что Драко явно не был столь воодушевлен танцем, как его партнерша, не смотря на то, что при внимательном рассмотрении, все же прижимала к себе его она, а не он её, не смотря на то, что неожиданно материализовавшийся рядом Забини, обнимающий одной рукой знойную белокурую красавицу, начал отчаянно жестикулировать Малфою, очевидно, призывая того обратить внимание на Гермиону, она почувствовала моментально вскипевшую в груди злость, смешанную со жгучей обидой. На какое-то время замерев на месте, она увидела, что Драко, наконец, вскинул на неё взгляд, но прежде чем поймать в его глазах тень каких-либо эмоций, Гермиона, резко развернувшись, зашагала прочь. Она, абсолютно себя не контролируя, невольно расталкивала толпу, пытаясь как можно скорее пробраться к столику своих друзей. В голове крутились такие словесные характеристики по отношению к Малфою, что, пожалуй, даже Рон мог бы присвистнуть, озвучь она их вслух. Хотя, разве имеет она право злиться? Какого черта она сейчас ведет себя, как ревнивая подружка? Что она вообще о себе возомнила?! Это его дело, как проводить время, а главное, с кем. Она не его жена, не его девушка и даже не его подруга, а если говорить прямо, то просто напросто никто. Во всяком случае, никто для того, чтобы сейчас трястись от гнева только из-за того, что Малфой нашел себе развлечение на танцполе. Внезапно, Гермиона почувствовала, как чья-то рука сомкнулась на её запястье. На секунду она замерла, сердце ухнуло вниз, а внутри живота вмиг поднялось волнующее чувство чего-то… Она медленно обернулась и едва сдержала разочарованный стон: за её спиной стоял весело улыбающийся Матео. — Куда так спешишь, bella? Веселье в самом разгаре! Давай потанцуем! Гермиона заставила себя через силу улыбнуться и уже готовилась вежливо отказать, когда внезапно ей пришла в голову гениальная мысль. И хотя внутренний голос безжалостно констатировал, что она ведет себя как полная дура, она все же медленно проговорила: — В самом деле, Матео, куда спешить? Пожалуй, я могу себе позволить немного потанцевать. — Она на миг задумалась, продумывая детали своего плана действий. — Вот только давай отойдем поближе к центру: я там комфортнее себя чувствую. Итальянец не смог скрыть удивления, но тут же быстро протянул ей руку, очевидно, боясь спугнуть момент, и она с мрачным предвкушением её приняла, теперь уже улыбнувшись почти искренне. Гермиона знала, что ревность Рона небезосновательна: она и сама чувствовала, что симпатична итальянцу, но при этом прекрасно знала, что он никогда не посмеет перешагнуть профессиональную грань, если она этого сама не захочет, конечно. Развлекать отдыхающих входило в его обязанности, а потому не было ничего предосудительного в том, чтобы периодически приглашать на танец кого-либо из гостей, чем Матео сейчас и воспользовался. Молча следуя за ним, Гермиона исподтишка смотрела по сторонам, выискивая знакомое лицо Малфоя или Забини, и, когда она увидела недалеко от себя Блейза, внезапно остановилась. Ага, раз он здесь, значит и Драко, скорее всего, недалеко. Сощурив глаза, она с холодной расчетливостью приняла выгодную стратегическую позицию для её глупого, но необходимого для чувства собственного удовлетворения плана, и повернулась к Матео. Он смотрел на неё, вопросительно вскинув брови. Не говоря ни слова, Гермиона начала покачивать бедрами в такт музыки и приблизилась к нему. Итальянец сразу понял, что к чему, а потому мягко обхватил её за талию и сжал ладонью кисть её правой руки. Как по заказу, музыка стала ещё громче и разнеслась над танцполом вихрем латиноамериканских ритмов. Злость Гермионы моментально растаяла, стоило ей лишь их услышать, и она полностью отдалась ведению итальянца. Она искренне наслаждалась танцем и почти забыла про желание по-детски отомстить Малфою. Ведь, не зная, сработает её план или нет, она хотела, чтобы он испытал те же эмоции, что и она, увидев его в объятьях той девицы. До смешного наивно. Темп музыки нарастал, толпа одобрительно загудела, и Гермиона почувствовала, как оторвал её за талию от пола Матео и закружил. Вскрикнув от неожиданности, она весело засмеялась, и когда её ноги вновь коснулись пола, внезапно увидела из-за плеча итальянца, что буквально в паре метров от неё стоит Малфой и смотрит на неё, скрестив руки на груди и скептически выгнув бровь. На его лице играла легкая ухмылка, но глаза оставались холодными, жалящими, прожигающими насквозь, и на какую-то долю секунды Гермиона невольно съежилась под его взглядом, словно нашкодившая школьница, застигнутая врасплох. К счастью, к ней практически сразу же вернулись все остальные чувства, и, в первую очередь, внутреннее ликование от того, что она видела — желаемый эффект достигнут. Гермиона, как ни в чем не бывало, отвела взгляд, словно столкнулась глазами с незнакомцем, и вновь посмотрела на Матео. Тот сиял от удовольствия. — Bella, я, конечно, знал, что у тебя есть способности к танцам, но никогда бы не подумал, что ты сможешь так раскрепоститься в движениях за столь короткий срок! Невольно смутившись, Гермиона отвела взгляд. Если б он только знал, что поспособствовало этому раскрепощению… — Матео, ты мне льстишь, — скромно произнесла она, не удержавшись от довольной улыбки, которая, впрочем, была вызвана не услышанными словами, а воспоминанием о выражении лица Драко, когда он увидел её порхающую и смеющуюся в танце с итальянцем. — Ни капельки! Мария рассказывала мне о тебе и твоем партнере, — эмоционально заверил её Матео. — Она говорит, у вас двоих сумасшедший прогресс! Гермиона невольно напряглась. — Правда? Я так не думаю. Нет, конечно, мы стали танцевать лучше, но, все же… Интересно, насколько много ему известно? То, что Мария видит их с Малфоем насквозь, было совершенно ясно, но рассказала ли она о том, что знает, Матео? Гермиона искренне надеялась, что её профессиональная этика все же не позволила этого сделать. Хотя, ведь про их танцевальные успехи она успела поведать, так что же ей мешало обмолвиться о другом прогрессе, если это слово, конечно, можно применить для их отношений с Малфоем? Гермиона внимательно всматривалась в лицо итальянца, пытаясь уловить хоть что-то, что могло бы подтвердить или опровергнуть её догадки, но Матео по-прежнему добродушно улыбался. — Твоя скромность обезоруживает. Ты удивительная девушка, Гермиона! — посмотрел он прямо ей в глаза, и она невольно довольно зарделась. Прозвучали последние аккорды веселой мелодии, толпа одобрительно захлопала музыкантам, игравшим на сцене, и практически сразу же заиграла чувственная музыка румбы. Гермиона поймала многозначительный взгляд Матео и невольно засмеялась. — Нет, нет, нет. Я не буду танцевать этот танец, — сделала она пару шагов назад, вскинув вверх руки. — Почему же, bella? Я надеялся, что смогу оценить то, чему ты научилась на занятиях с Марией и Стефано, — шагнул к ней навстречу итальянец, протянув ладонь в знак приглашения. — Именно поэтому я не буду танцевать, — скрестила руки на груди Гермиона, но Матео мягко схватил её за локоть и потянул к себе. — Нет, правда, я совсем забыла всю технику движений! — Она тебе не понадобится. Слушай музыку и двигайся так, как подсказывает сердце, — тихо проговорил итальянец, и Гермиона, наконец, сдалась. Она почувствовала, как его пальцы легли к ней на талию, а левая рука взяла её ладонь в свою, после чего Матео мягко притянул её к себе. Расстояние между их телами было столь ничтожным, что Гермионе стало немного дискомфортно, причем, не столько от самого физического контакта, сколько от осознания того, что со стороны они наверняка выглядят как влюбленная пара. Конечно, она бы не хотела, чтобы Рон или Гарри увидели её в столь двусмысленном положении, но, все же, у этого танца были и свои плюсы: например, реакция Малфоя, который наверняка наблюдает за ней и вполне возможно даже злится. Подумав об этом, Гермиона скользнула глазами по тому месту, где всего минуту назад стоял Драко, но обнаружила, что его там нет. Она, повертев головой, попыталась найти взглядом знакомое лицо, но с досадой про себя констатировала, что, во всяком случае, в ближайшем от неё радиусе он точно отсутствует. В душе сразу стало как-то паршиво. Улыбка Матео начала раздражать, как собственно и осознание всей глупости ситуации: разыграла комедию с привлечением третьих лиц для того, чтобы попытаться что-то доказать человеку, который наверняка счел её полной дурой и спокойно ретировался. Сидит теперь где-нибудь возле бара с Забини или с той самой девицей в обнимку, пьет огневиски и вслух отпускает колкие замечания по поводу увиденного. А она-то себе надумала!.. Настроение Гермионы упало ниже некуда. Поразительно, как быстро все её планы полетели к чертям. А ведь она собиралась веселиться, радоваться жизни, хотела забыть о всех тех шокирующих вещах, которые узнала совсем недавно, но оказалось, что ей достаточно было всего лишь увидеть Малфоя в чужих объятьях, чтобы начать вести себя как полнейшая идиотка. — Гермиона, что-то случилось? Выглядишь расстроенной, — прервал поток её мыслей обеспокоенный голос итальянца, и она через силу улыбнулась. — Нет, всё хорошо, Матео, просто затосковала по дому, — быстро соврала Гермиона первое, что ей пришло в голову. — Ну, bella, на этом курорте по дому тосковать не принято, хотя, вернее будет сказать, тосковать не принято вообще. Я попробую тебя немного взбодрить! С этими словами итальянец крутанул Гермиону от себя, следом резко притянул обратно, после чего наклонил её в сторону, заставив прогнуться в спине. Эти импровизированные танцевальные «па» подействовали на неё ободряюще, и Гермиона засмеялась. Матео довольно усмехнулся и, вернув её в прежнее положение, вновь крутанул от себя, только на этот раз, отпустив руку. Гермиона от неожиданности едва не потеряла равновесие, но внезапно кто-то крепко обхватил её за талию и притянул спиной к себе. Ей потребовался всего миг, чтобы понять, что это не Матео, и уже в следующую секунду её догадки подтвердились. — Привет, Грейнджер. А ты, я смотрю, время зря не теряешь. Надоело быть пай-девочкой под надзором Поттера с Уизли? Решила развлечься? Этот низкий, ласкающий слух голос она бы узнала из тысячи. Очень медленно Гермиона обернулась и, слегка приоткрыв рот от изумления, уставилась на Малфоя. Его руки покоились на её обнаженной спине, взгляд прожигал насквозь, и он был так близко, что этого хватило, чтобы Гермиона почувствовала, как тело вновь покрылось восхитительными мурашками. Поразительно — она не чувствовала и доли того, когда танцевала с Матео, когда ощущала его прикосновения, не чувствовала ничего похожего и с Роном, когда разрешала себя обнимать и прижималась к нему, но с Малфоем все было иначе. Настолько иначе, что это пугало и одновременно обезоруживало. Из оцепенения её вывела реплика Драко, брошенная куда-то ей за спину: — Я надеюсь, вы не против, синьор, если я украду вашу партнершу? Хотя, вернее будет сказать, свою партнершу. Он выглядел настолько самоуверенным с этим своим надменным выражением лица и холодным, но твердым взглядом, что Гермиона невольно вспыхнула от возмущения. «Моя» — вот что резануло ей слух, но вместе с тем странно взволновало. Внезапно послышался голос Матео с нотками досады. — Конечно, не против! Наоборот, вам нужно побольше станцовываться, совсем скоро показательное выступление! — Вот и я так считаю, — снисходительно кивнул Драко и посмотрел прямо на Гермиону. — Ну что, начнем… Станцовываться? Последние слова Малфоя прозвучали до неприличия двусмысленно, и это лишь подчеркивала его легкая похотливая ухмылка на лице, которую так хотелось стереть. Выйдя из немого оцепенения, Гермиона, секунду поколебавшись, что же ей лучше сделать, все же решила обернуться к Матео, а затем разобраться с Малфоем. Итальянец уже двинулся с места, но все же перехватил её взгляд и ободряюще улыбнулся. Было видно, что он немного расстроен, и Гермиона невольно почувствовала укол вины за то, что она даже ничего не возразила Малфою. В самом деле, какого черта она молчала? Злость поднялась в ней, и она резко сбросила с себя руки Драко, одарив его одним из своих уничтожающих взглядов. — С какой стати в тебе проснулось чувство собственности, Малфой? — Может быть, с такой же, с какой в тебе проснулось чувство ревности? — легко отпарировал он, вскинув бровь вверх. Гермиона шумно втянула воздух и на какое-то время потеряла дар речи. Щеки предательски залились румянцем, но она взяла в себя в руки и возмущенно произнесла дрожащим голосом: — Я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь. И вообще, твои слова скорее характеризуют твое поведение, чем мое. Драко расслабленно усмехнулся, но ничего не сказал и молча протянул ей руку. Гермиона недоуменно уставилась на неё: она просто не могла поверить в то, что Малфой осмелился пригласить её на танец. Излишне самонадеянный поступок с его стороны. — Ты предлагаешь мне потанцевать? — настороженно уточнила Гермиона, пораженно посмотрев на него. Драко закатил глаза. — Нет, Грейнджер, я прошу у тебя милостыню. Снова этот саркастичный тон, который так её раздражал. Гермиона буравила Малфоя взглядом, не зная, как поступить. Конечно, нужно было развернуться, уйти, причем уйти как можно скорее, но по непонятной причине она по-прежнему не могла сдвинуться с места. — Чтож, молчание — знак согласия, — легко произнес Драко и резко притянул Гермиону за талию к себе. Невольно врезавшись в его тело, она инстинктивно схватила Малфоя за плечи, но только когда подняла на него возмущенный взгляд, поняла, насколько тесно они прижаты друг к другу. Его лицо было так близко, в глазах горел огонь, и Гермионе стало ясно, что за маской этой беззаботности и насмешливости, скрывалась злость и ещё что-то… Дыхание сбилось. Сглотнув, она все же постаралась немного отстраниться, по-прежнему не сводя взгляд с Драко. Но он не дал ей этого сделать, и — как неправильно! — в глубине души она была этому рада. Чуть помедлив, Малфой неспешно, но требовательно скользнул руками по её обнаженной спине к лопаткам, заставляя кожу гореть, а затем мягко подтолкнул её локти так, чтобы она сомкнула руки за его шеей. Гермиона не понимала, какого черта она делает, но, казалось, она была словно одурманена им. Прикосновения Малфоя отдавались в теле фейерверком эмоций, они были для неё наркотиком: вкусив их однажды, ей хотелось ещё. Она сделала то, что хотел Драко — обняла его, и в этот миг, когда их тела были так близки, когда они смотрела друг на друга, полностью обнажив свои истинные чувства, ей вновь захотелось ощутить его поцелуй, и она видела это, в его глазах — желание переступить черту и, вместе с тем, сковывающее сомнение, которое не позволяло этого сделать. Внезапно, очень медленно, Малфой качнулся в такт музыки, увлекая за собой Гермиону. Она последовала его движениям, и только сейчас, казалось, немного пришла в себя. — А теперь давай поговорим, Грейнджер, — хрипло произнес Драко без тени улыбки. — В последний раз, когда мы говорили во время танца, мы едва друг друга не убили, — заметила Гермиона, слегка повернув голову вправо, и отвела взгляд в сторону. Сейчас она просто не могла смотреть на него: она была итак слишком взволнована и смущена, а если учесть те мысли, которые рождал в её голове долгий зрительный контакт с Малфоем, то безопаснее было смотреть куда угодно, только не на него. — Мы, кажется, не разобрались, кто кого ревнует, верно? — расслабленно произнес он. -Кажется, я уже говорила, что не понимаю о чем ты, — чертыхнувшись про себя, постаралась ответить Гермиона как можно беззаботнее. — Брось, Грейнджер, мы оба знаем, что тебе было неприятно видеть меня с Лаурой. Вспыхнув, Гермиона резко подняла на него возмущенный взгляд. С Лаурой, значит?.. — Поверь мне, Малфой, твои похождения ничуть мне неинтересны, как, откровенно говоря, и твои увлечения девушками легкого поведения, которых ты уже знаешь по именам. Пять очков, Гермиона: соврала и глазом не моргнула. Хотя последняя фраза была явно лишней. Драко откровенно ухмыльнулся, вскинув бровь. То, что фраза была лишней, понял и он. — Даже так, Грейнджер? То есть ты хочешь сказать, что все это шоу, которое ты устроила через пару минут после того, как увидела меня с Лаурой, было твоим искренним порывом подарить танец тому бедолаге? Кстати, ты меня ещё должна поблагодарить, что я избавил тебя от его общества. Не знаю, может мне показалось, но танцевать с ним тебе было не слишком… Комфортно. Малфой изо всех сил старался говорить спокойно, расслабленно, но, все же, Гермиона уловила едва заметное раздражение в его голосе. Поразительно, но, похоже, он действительно её ревновал, и осознание этого факта придало ей уверенности. — Именно поэтому ты так бесцеремонно «украл» меня у Матео? — скептически выгнула бровь Гермиона, всем видом показывая, что не очень-то доверяет его словам. Драко усмехнулся. — Нет, Грейнджер, просто мне надоело наблюдать за тем, как он пытается залезть к тебе в трусы. Гермиона резко вскинула на него пораженный взгляд. Малфой спокойно наблюдал за ней, иронически приподняв уголки губ, и этим жутко раздражал. Ей хотелось так много ему высказать, но по какой-то причине она просто не могла подобрать слов, чтобы описать все те эмоции, которые вызвали в ней такие бесцеремонные слова. — Он не… — жарко начала она, но тут же осеклась, увидел, как насмешливо взлетели брови Драко вверх. Густо покраснев, Гермиона выпалила первое, что пришло ей в голову. — И вообще, с каких пор тебя это волнует, Малфой? Он внимательно посмотрел ей в глаза. Усмешка померкла на его лице, и во взгляде появилось что-то такое темное, от чего тело Гермионы обдало мурашками. Немного помолчав, Драко наконец ответил, понизив голос: — А ты как думаешь? Гермиона на секунду замерла в его объятиях, задержала дыхание, и, казалось, время остановилось на этот короткий миг. Они смотрели друг на друга, напряженно, пораженно, словно только что осознали, насколько далеко между ними все зашло. Перед глазами Гермионы вихрем пронеслись все те постыдные, но такие пьянящие, дурманящие воспоминания об их едва не состоявшейся близости, и она была уверена, что в этот момент они думают с Драко об одном и том же. Словно прочитав её мысли, Малфой вновь продолжил медленно покачиваться в такт музыки, а в следующий момент развернул Гермиону спиной к себе. Со стороны казалось, в этом их движении не было ничего особенного, так, обычное продолжение танца, но для неё было особенным абсолютно всё. Внезапно ощущения от прикосновений Малфоя обострились, тело, словно оголенный провод, стало болезненно чувствительным, и когда Драко жарко прижал её к себе, с её губ едва не сорвался стон. Она чувствовала его напряженную плоть сквозь одежду, ощущала, как медленно, требовательно скользят его ладони от талии вверх, и это заставило её сердце стучать быстрее. Совершенно неожиданно она вспомнила, что где-то поблизости находятся Гарри и Рон, что они в любой момент могут увидеть её и Малфоя, увидеть их танец, если так можно было назвать столь интимный, будоражащий кровь контакт. И эта мысль так странно её взволновала, что дыхание сбилось, мысли совершенно спутались, и когда Драко случайно, едва ощутимо, скользнул ладонями по её груди, она не смогла сдержать судорожный вздох. Малфой не заметил этого, вернее, Гермионе хотелось верить, что он не заметил, ведь она так отчаянно по-прежнему боролась со своим желанием, что просто не могла позволить думать ему, что она все ещё хочет его. Но против своей воли позволяла. Внезапно Драко очень мягко обхватил её одной рукой поперек талии, а другой — чуть ниже шеи и резко притянул к себе, от чего Гермиона тихо охнула. — Знаешь, Грейнджер, я всегда знал, что тебе надо учиться на Слизерине, — мягко прошептал он ей, слегка коснувшись губами её уха, и от этого её тело вновь покрылось мурашками, в который раз за этот вечер. — Почему же? — слабо выдавила из себя Гермиона, не в силах воспротивиться тому влиянию, какое оказывали на неё его прикосновения. — Ну, начнем с того, что ты слишком умна для Гриффиндора, слишком амбициозна, хотя, все же, основная причина в другом, и это я понял лишь сегодня. На какое-то время он замолчал, продолжая покачиваться вместе с Гермионой в такт мелодии, которая, казалось, будет длиться вечно, но вскоре вновь заговорил жарким шепотом: — Я еще никогда не встречал никого, кому бы так шли слизеринские цвета. Учиться на Гриффиндоре, когда ты настолько сексуальна в зеленом цвете, просто было непростительной ошибкой с твоей стороны, Грейнджер. Уверен, ты была бы восхитительна в слизеринском галстуке. После этого он едва заметно прошелся губами вдоль её шеи и когда слегка коснулся её обнаженной кожи на затылке, Гермиону словно ударило током. Она судорожно всхлипнула и, вырвавшись из объятий Драко, резко развернулось к нему лицом. Внизу живота все скрутило от болезненного возбуждения, дыхание участилось, а сама она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но замерла. Глаза Малфоя были темны, словно море, в которое она вглядывалась совсем недавно, на лице не было и тени улыбки, и он смотрел на неё таким взглядом, что она едва поборола желание притянуть его к себе и впиться в его губы поцелуем. Они стояли так какое-то время, угрюмо вглядываясь в лица друг друга, и, тяжело дыша, отчаянно боролись с собой. Наконец, Драко сделал небольшой шаг к ней навстречу, и Гермиона почти почувствовала тот жар, который исходил от него. — Нет. — Её голос дрогнул, когда она сказала это простое, но такое важное слово, и он остановился. Малфой не стал удерживать её, когда она попятилась назад, не схватил её за руку, когда она развернулась и зашагала прочь. Он просто смотрел на неё и не смел пошевелиться. Гермиона была уверена — он не хуже неё понимал, что она хотела сказать «да», но как всегда соврала. Просто сейчас ложь спасала их обоих от неминуемого разрушения, а в том, что оно наступит, не сомневался никто из них двоих. И до тех пор, пока это их спасает, она будет говорить «нет», а он будет слышать «да», но, все же, сдерживать себя. Пока кто-то из них окончательно не сломается. *** Он наблюдал за ней весь вечер. Конечно, она видела его, но отчаянно игнорировала, игнорировала упрямо, от души, так, как умеет только она. Прошло три года, а она не изменилась ни капли: всё то же миловидное, живое лицо, та же по-девичьи хрупкая фигурка, и, конечно, тот же огненный характер, прямо под стать цвету волос. Она смеялась, улыбалась тому, кому сейчас он завидовал больше всего. Тот, другой, по-хозяйски обнимал её за талию, изредка быстро целовал, и наверняка уже успел привыкнуть к ней, как привыкают к красивой вещи или к чему-то новому, но уже полюбившемуся: поначалу восхищаются, а потом воспринимают, как должное. А она отвечала на его ласки, откликалась на прикосновения, и со стороны они казались вполне себе счастливой парой, если бы не одно «но»: она не смотрела ему в глаза. И это было главным показателем того, что что-то не так. Блейз видел, как она нервничает, места себе не находит, но он не знал, что послужило тому причиной. Конечно, ему хотелось бы верить, что она так нервничает из-за него, но он не был настолько самоуверенным, чтобы уповать на это. К тому же, после того, как она, оставшись наедине с Грейнджер, поговорила с ней, и та куда-то ушла, Джинни, хоть и пыталась изображать беззаботность, всё же приуныла ещё больше. Поттер с Роном, кажется, не заметили этого, наверняка, привычно не заметили, как и многие, кто не замечал, сколько тоски в душе этой с виду жизнерадостной девушки. И лишь он, Блейз, видел её насквозь, лишь его Джинни никогда не могла обмануть. Он знал, когда ей плохо, а когда хорошо, знал, когда весело, а когда грустно. А раньше он ещё и знал причины, из-за которых она смеялась или плакала, да и вообще, испытывала какие-либо эмоции, и именно поэтому сейчас было больнее всего осознавать, что теперь эта его привилегия безнадежно утрачена, как и утрачено все то, что их когда-то связывало с ней, с той, которую он... Они с Малфоем развлекались от души, пили дорогой огневиски и не слишком охотно, но все же поддавались на уговоры случайных девушек потанцевать с ними, хотя Блейз знал наверняка, что им двоим не до веселья. Они не обсуждали запретную тему отношений Драко с Грейнджер, как, собственно, и не говорили о том, что у самого Блейза на душе. А на душе было тоскливо, откровенно хреново, настолько, насколько может быть хреново человеку, который внезапно понимает, что просто не способен отпустить болезненное прошлое и жить дальше. Прошлого было слишком много, и оно слишком много значило для него, все ещё слишком много значило. Он не хотел быть эгоистом, но не мог им не быть. Он все ещё надеялся, что может быть, что все-таки… Он не рассказал Малфою о ней, хотя мог быть уверен в том, что тот поймет. Просто эти чувства, эти воспоминания были чем-то единственно светлым, чистым, таким сокровенным для него, что он просто не знал, как вообще можно говорить об этом, осквернять пустыми разговорами. Он просто боялся, что если все то, что хранилось в его душе долгие годы, облечь в слова, оно может исчезнуть, ускользнуть, раствориться. Сейчас ему осталось только помнить, держаться за прошлое, не надеясь или все же надеясь обрести гармонию в настоящем. Как правильней? Нет, он не жаловался на то, что жизнь к нему несправедлива, просто он привык к тому, что — как это люди говорят? — счастье обходит его стороной. «Счастье» — навязчивая идея большинства, дурацкое слово, смысл которого он до сих пор не познал, но подозревал, что это нечто, похожее на то, что он испытывал рядом с ней, в те часы их поначалу несмелых, а затем по-настоящему необходимых встреч. А может, он уже получил свое? В любом случае, он бы ни на что не променял те их общие моменты в далеком прошлом, когда они оба— да, пожалуй! — были счастливы вдвоем. Слышишь, Уизли? Не променял бы! Словно и впрямь внимая его немому крику, она взглянула на него из-под опущенных ресниц. Наверняка, она не хотела задерживать взгляд, но задержала. И он вложил в свой молчаливый, визуальный посыл столько, сколько только мог ей дать, вложил все чувства и эмоции, которые сейчас были на поверхности, от которых он едва не задыхался. И этого хватило, чтобы она вздрогнула, сморщилась от понимания тех невысказанных слов, что все ещё были здесь, между ними, как будто бы и не было этих трех лет разлуки. Она отвернулась, а он понял, что она услышала все, что ему не хватило смелости сказать вслух. Блейз был слишком увлечен своими мыслями, своими навязчивыми идеями, чтобы придавать излишнее значение тому, что с Малфоем творится такая же фигня, как и с ним самим когда-то. И лишь когда он, отчаянно пытаясь забыться на танцполе, увидел побледневшее лицо Грейнджер, которая не сводила взгляд с Драко, ему словно влепили пощечину. Блейз понял, что они оба, он и Малфой, ведут себя как полнейшие идиоты: говорят не то, что думают, делают не то, что хотят, проводят время не с теми, с кем хотелось бы. И если у него самого на осуществление последнего было слишком мало шансов, уже было слишком мало, то у Малфоя шансы все ещё были. И пропорционально каждой новой появившейся на лице Грейнджер эмоции во время того, как она смотрела на Драко, танцующего с этой глупой приставучей итальянкой, таким взглядом, словно её ударили ножом в спину, эти шансы растворялись, рушились, и Блейз не мог просто наблюдать за этим. Он знал, каково это, терять нечто тебе дорогое из-за глупых, никчемных поступков, а потому — будь это Малфой или кто-то другой — не мог никому пожелать того, что сам когда-то пережил. Когда Грейнджер ушла, он понял, что просто уже не в силах изображать безучастность. Конечно, это было неправильно с его стороны, конечно, он знал, что возможно потом пожалеет об этом, но сейчас просто не видел другого выхода. Блейз, извинившись перед девицей, с которой танцевал последнюю пару песен, подал знак Малфою отойти в сторону, и когда они оба приблизились к ограждению, за которым начиналась дикая часть пляжа, он взял Драко за грудки и с силой впечатал того в проволочную стену. — Какого черта здесь происходит, Малфой? Только не говори мне, что между тобой и сучкой Грейнджер ничего нет. Откровенно говоря, ты меня уже затрахал этой своей неопределенностью, смотреть на тебя жалко. Он выпалил это на одном дыхании, уставившись прямо в глаза Драко, который выглядел так, словно ожидал чего-то в этом духе. Уже в следующую секунду Блейз почувствовал толчок в плечи и едва сохранил равновесие, чтобы не упасть. — А мне, Забини, жалко смотреть, как ты все ещё роняешь слюни по девке Уизли, в то время, как она — позволь тебе напомнить — без пяти минут жена драгоценного Поттера, — горячо выпалил Малфой, злобно смотря на него. Эти слова — как только Блейз услышал их, ему показалось, что что-то внутри него окончательно разрушилось, оставив после себя лишь мерзкую пустоту. Кажется, он совершенно забыл, что собирался вывести Малфоя на чистую воду, что собирался высказать ему все, что он думает обо всей этой ситуации. Но теперь… Нет. Теперь в висках стучало лишь одно: «без пяти минут жена». Жена. Джинни — жена. Что?!.. — Ты не знал, верно? — голос Малфоя прозвучал спокойно, но с такой горечью и едва различимым сочувствием, что Блейз не мог решить, чего ему хочется больше — ударить Драко или почувствовать удар самому, только бы заглушить это медленно растекающееся чувство где-то в груди. Чувство до того мерзкое, прожигающее, отвратительное, что он не нашел ничего лучше, чем вернуться обратно на танцпол к той блондинке, которая радостно ему улыбалась и с готовностью приняла в свои объятия. Конечно, это не могло заглушить, помочь, освободить, но остаться одному, наедине с этой зияющей прямо где-то в районе сердца дырой не было сил. Очень долго он не мог прийти в себя, на автомате что-то говорил, как-то двигался в такт музыки, словно пытаясь убедить себя, что ничего не произошло, что то, что он только что узнал — ерунда, что его это вообще не должно волновать, потому что так много времени прошло и неудивительно, что Джинни… Через какое-то время он про себя безразлично отметил, что Малфой начал танцевать с Грейнджер, начал о чем-то с ней говорить, и внезапно к нему пришло осознание того, что Драко знает об их с Уизли прошлом. Эта мысль казалась сейчас ничтожно маловажной, мало волнующей его, потому что было кое-что, что трогало его гораздо больше. Разбитые вдребезги надежды. Он уловил недалеко от себя мелькнувшие в толпе языки огненно-рыжих волос, и когда почти убедил себя, что ему показалось, увидел её обеспокоенное, встревоженное лицо на противоположном конце танцпола. Она смотрела на Драко с Гермионой, её грудь вздымалась от нервного дыхания, и было видно, что она просто не знает как поступить. Джинни, Джинни, неужели ты не понимаешь, что уже слишком поздно что-то менять, как-то препятствовать тому, что было безвозвратно запущенно? Внезапно она вздрогнула и медленно перевела на него взгляд. Блейз видел, как она замерла с тенью испуга в глазах, а затем посмотрела на ту, что так крепко обхватила его за шею и тянула губы в надежде, что он поцелует её. И внезапно Блейзу стало противно, а одновременно с этим больно, что он совсем не хочет прикасаться к губам этой готовой на всё блондинки, в то время, как Джинни, та, которую он все ещё хотел целовать, давно уже подставляла свои губы не ему. Наверняка, он слишком резко оттолкнул от себя ни в чем не повинную девушку, потому как та крикнула ему вслед несколько возмущенных, далеко не самых приятных фраз. Но ему было все равно, только бы убраться подальше отсюда, только бы не видеть это лицо на том конце танцпола, только бы не смотреть в эти глаза, в которых читалось… Сожаление? Отчаяние? Раскаяние? Это был один из тех редких моментов, когда Забини просто не смог выбрать один правильный вариант. Шум волн нарастал, море с каждым шагом становилось ближе, и Блейз был вполне серьезно настроен окунуться в него прямо так, в одежде. И плевать, что по колдо-радио передавали шторм, плевать, что это опасно, плевать на все. Только бы заглушить, забыть, только бы… — Блейз, пожалуйста! Стой. Её отчаянный голос парализовал его. Её голос полоснул по свежей ране, и тогда он обернулся, чтобы… Что? Сказать ей, упрекнуть её, достучаться до неё? Что, черт возьми, он мог сделать? А она стояла всего в паре метров от него, такая несчастная и хрупкая, словно та запуганная девчонка, которую он успокаивал поздними вечерами в Хогвартсе, пытаясь разогнать все призраки её недавнего прошлого. — Блейз, я… — она сделала к нему пару шагов, но, не договорив, остановилась. В её взгляде читалось так много, но он не хотел упрощать ей задачу, он не мог снова сделать её жизнь легче. — Значит, ты выходишь замуж? Блейз поразился, насколько холодным может быть его голос сейчас, когда внутри все сгорало, бушевало от едва сдерживаемых эмоций. Она замерла на какое-то время, глубоко вздохнув и широко раскрыв глаза. Кажется, она даже задержала дыхание. А он просто смотрел на неё сверху вниз, чуть задрав подбородок. Он ждал ответа и не собирался уходить, пока не услышит его от неё. Наконец, что-то в её взгляде потухло, и она склонила голову вниз так, что он не смог разглядеть её выражение лица в тот момент, когда она ответила: — Да. Этого было достаточно. Внутри снова все оборвалось, и стало так больно, как не было очень давно, с тех пор, как он узнал, что пожиратели пытали его мать. Наверняка вот оно, то чувство, которое рождает круцио. Невозможно было представить что-то, что могло затмить эти страдания, разъедающие его изнутри заживо. Он снова развернулся и зашагал прочь. Ветер бил откуда-то сбоку, волны спотыкались о берег с каким-то особым остервенением, и даже музыка, доносившаяся с танцпола, казалась до ужаса издевательской. — Блейз! Подожди, прошу! Дай мне сказать! Джинни бежала за ним, но он упрямо шел вперед до тех пор, пока она его не схватила за запястье. Почувствовав, как заиграли желваки на его лице, он резко развернулся к ней и посмотрел таким взглядом, что она невольно съежилась. — У тебя было столько лет, чтобы «сказать», и ты выбрала именно этот момент?! — слова, словно яд, просочились сквозь зубы, и Блейз почти почувствовал их горечь на вкус. Внезапно что-то в лице Джинни изменилось. Она расправила плечи и храбро посмотрела на него. Она открыла рот, покачала головой и, наконец, очень тихо произнесла: — Ты же сам говорил, что это временно, что это лишь способ отвлечься… Разве нет? Блейзу внезапно захотелось рассмеяться ей прямо в лицо. Неужели, она так ничего и не поняла?.. Очень медленно он сделал пару шагов к ней навстречу так, что теперь их тела уже почти соприкоснулись. Она смотрела ему в глаза, запрокинув голову назад и в этом взгляде было столько сожаления, что Блейз невольно сморщился. — Ты знаешь ответ на свой вопрос, Джинни. Она моргнула и тут же нахмурилась. — Нет, не знаю, — опасным тоном начала она, неожиданно начав злиться. — Ты всегда так вел себя, Блейз, никогда не говорил о своих истинных чувствах. И сейчас… Ты не имеешь права упрекать меня в том, что я выхожу замуж. Потому что Гарри, он... Он любит меня. Она смотрела на него, сжав кулаки, смелым, твердым взглядом, в котором читался открытый вызов. Блейз шумно выдохнул и замолчал на какое-то время. Он знал, что должен сказать. Но почему-то сейчас это было намного сложнее, чем он мог представить. На секунду он прикрыл веки, после чего положил руки ей на плечи и горько улыбнулся. — Скажи, неужели ты не знала, что я любил тебя? Неужели этого было недостаточно, просто знать? Он наблюдал, как его слова сковали её, как заселили в её взгляд изумление, испуг и что-то ещё… Она помотала головой, словно не могла поверить в то, что услышала. Глаза блеснули от слез. — Я ждала, что ты скажешь это. Ведь я думала, я, конечно, предполагала, но… — Казалось, она никак не может найти подходящих слов, но внезапно её взгляд прояснился, и она горячо посмотрела на Блейза. — Ты спрашивал, почему я не писала тебе. И сейчас я готова ответить на этот вопрос. Она замолчала на какое-то время, прикусив губу, после чего, всхлипнув, хлестко произнесла: — Я ни разу не услышала от тебя этих слов, Блейз, но я в них нуждалась. Ты прав: «просто знать» было недостаточно. И если бы ты признался мне в том, что… Если бы ты сказал это вслух тогда… Блейз поднес указательный палец к её губам, жестом прося замолчать. Её слова, словно пощечины, били его, просачивалась сквозь кожу, рождали такую злость на самого себя, что он едва с ней справлялся. По щеке девушки скользнула слезинка, и Блейз поймал её большим пальцем. Внезапно он почувствовал себя дико уставшим, словно осознание абсурдности ситуации высосало из него все силы. — Я любил тебя, Джинни, и все ещё люблю. И я ненавижу себя за то, что позволил тебе усомниться в этом. Они молча смотрели друг на друга, не говоря ни слова. По прекрасному лицу Джинни текли слезы, но она не всхлипывала, не плакала воткрытую, как это делали остальные девушки. Она держала все в себе, как тогда, когда он только начал с ней общаться. И от того, что теперь она снова не могла позволить себе быть слабой в его присутствии, ему внезапно захотелось кричать, захотелось встряхнуть её, вывернуть наружу те эмоции, которые она не стеснялась выражать при нем когда-то. Но время безнадежно упущено. И в этом виноват только он сам. — Просто если бы ты сказал, если бы ты хотя бы приехал за мной, то… — она качала головой, говорила так спокойно, словно эти слезы, оставляющие на её щеках мокрые дорожки, были и не её слезами вовсе. Внезапно Блейз понял, понял до конца, почему тогда не сложилось. Они ждали друг от друга чего-то, что позволило бы им окончательно перешагнуть черту, но так и не дождались. Возложили друг на друга надежды, которые так и не оправдались. Джинни хотела услышать от него слова, которые он и сам хотел от неё услышать, но ни ей, ни ему не хватило смелости, чтобы озвучить их. Словно взглянув на неё впервые, Блейз тихо спросил: — А разве ты хотела, чтобы я приехал за тобой? Ты же не отвечала на письма, я думал, тебе все равно… Джинни отчаянно замотала головой. Казалось, ещё чуть-чуть и она окончательно сломается: тело уже потряхивала мелкая дрожь. — Я… Я ведь тоже… Больше она говорить не смогла, но ему и не нужно было большего. Все самое важное он понял итак. До конца не осознавая, что он делает, Блейз схватил её лицо в свои руки, отчаянно притянул к себе и поцеловал её. Она не сопротивлялась, наоборот, с готовностью прильнула к нему, прижалась так горячо, словно хотела выразить в этом жесте все, что наболело, зарубцевалось, а теперь вновь вскрыто и вот здесь, на поверхности. Они прижимались друг к другу губами, языками, говорили что-то бессвязное и оба понимали, что это их последний поцелуй, что такого больше уже никогда не будет. Руки блуждали по телам друг друга, воздуха мучительно не хватало, но Блейз скорее предпочел бы задохнуться, чем оторваться от неё. Только сейчас, сжимая её в своих объятиях, он понял, как сильно скучал, как безумно ему не хватало её все это время. Была б его воля, он бы ни за что не прервал этот поцелуй, но всё решила она сама: внезапно, упершись ладонями ему в грудь, она с силой оттолкнула его. Её лицо раскраснелось, стало абсолютно мокрым от слез, губы дрожали, а в глазах отражались все те эмоции, которые он испытывал сам: отчаяние, безнадежность, растерянность и боль, боль, которая затмевала все прочие чувства. — Мы не поняли друг друга тогда, но теперь уже слишком поздно. Прости. Она сказала это еле слышно, и Блейз едва поборол в себе желание вновь притянуть её к себе. Вместо этого на какое-то время он закрыл глаза и опустил голову вниз. Мысли сменяли одна другую, и все они были настолько кричащими, отчаянными, что рождали в голове полный хаос, вылившийся в острую головную боль. — Значит, ты выйдешь за него? — его голос прозвучал словно откуда-то издалека. Ответа не последовало, и Блейз взглянул на Джинни. Она переминалась с ноги на ногу и сильно кусала припухшие от поцелуя губы. «Нервничает», — бесстрастно пронеслось в его голове, и Блейз мрачно усмехнулся своим мыслям. Что толку уметь разбираться в чьих-то чувствах, когда теперь это абсолютно бесполезно? — Я люблю его, Блейз, и я не хочу отказываться от этого чувства вновь. Я не хочу совершить ещё одну ошибку, даже если… Она осеклась, глубоко вздохнув. — Даже если что? — устало спросил он, наперед зная ответ. Джинни на несколько секунд замерла, смело всматриваясь в его глаза. — Даже если смогу исправить предыдущую, — наконец, выдохнула она. Блейз долго смотрел на неё. Смотрел, потому что просто не мог говорить. Казалось, любое слово причинит ещё большую боль и ему, и ей. Джинни словно это понимала, а потому стояла напротив него, заламывая пальцы, жутко нервничая, но не говоря ничего. В конце концов, Блейз, горько улыбнувшись, подошел к ней, в последний раз взглянул ей в глаза и мягко, едва ощутимо коснулся её щеки: — Чтож, будь счастлива. Ты это заслужила. Он шел прочь, не оборачиваясь, потому что знал — стоит ему остановиться, оглянуться назад, и он пошлет все к черту, он сделает так, что она будет с ним. Он не сможет отпустить её, и он был уверен, стоит ему попытаться, и она сдастся почти без боя. Но в этом и была херовая драма любви: он всё ещё слишком любил её, эту рыжую девчонку, разбившую ему сердце, чтобы позволить ей быть несчастной. Ведь главной проблемой было то, что Блейз не знал, будет ли она счастлива с ним, если бросит Поттера, если пойдет наперекор своей семье и друзьям, но был уверен, что если оставить все, как есть, она будет счастлива наверняка. А любовь — отвратительная, ужасная штука — творила с ним удивительные вещи: она не позволила рисковать Блейзу таким сомнительным для него, но таким важным для неё понятием — «счастьем» только во имя собственного блага. Кажется, в эту минуту, когда он принял окончательное решение, где-то глубоко внутри в нем умер эгоист, забрав с собой навсегда последние ошметки надежды. *** Закат раскрасил небо в удивительные цвета, и Драко невольно восхитился, насколько прекрасным кажется все вокруг в эти последние минуты перед наступлением сумерек. Он чувствовал себя дико уставшим, абсолютно обессиленным: сегодня у них с Грейнджер было целых две тренировки, причем одна из них под надзором шумной итальянки Марии, которая слишком много говорила и ещё больше требовала. Успокаивало лишь то, что завтра, наконец, уже состоится то самое выступление, к которому они так отчаянно готовились последние дни. Драко медленно перевел взгляд на Гермиону. Она стояла недалеко от него с закрытыми глазами, облокотившись спиной о пальму. Одной рукой она держала пару босоножек, которые, похоже, у неё даже не было сил надеть. Они закончили их последнюю перед выступлением репетицию всего пять минут назад, и, судя по тому, как выкладывалась Грейнджер, не было ничего удивительного в том, что сейчас она до сих пор не могла прийти в себя. После их разговора на вечеринке, Драко с досадой обнаружил, что она начала его избегать. Не то, чтобы раньше они много общались, но последние несколько дней Грейнджер пресекала любые его попытки завести разговор на темы, не касающиеся танцев. Удивительно, сейчас они виделись и проводили время вместе гораздо больше, чем когда-либо, но, при этом, общались ничтожно мало. Конечно, он понимал, что послужило тому причиной: в прошлый раз, тогда, на танцполе, они оба едва сдержались, чтобы не переступить черту. И, очевидно, она решила вести себя очень осторожно, намеренно держала дистанцию в их общении, да и вообще, старалась сохранять такт, словно они были обычными коллегами. Хотя, на самом деле, кто они друг для друга? Совершенно точно ещё не друзья, но уже не враги. Что-то среднее между этими двумя понятиями, что-то, словно качели, раскачивающееся то в одну, то в другую сторону. Не спеша, Драко подошел почти к самой кромке воды и сел на теплый песок. Где-то вдалеке еле слышно закричали птицы, листья пальм мягко зашелестели под порывом теплого ветра, создавая вместе со звуком накатывающих волн прекрасную вечернюю симфонию умиротворения природы. Он скинул туфли и погрузил ноги в теплый мягкий песок на мелководье моря. Вода периодически накрывала его ступни до щиколоток и, казалось, смывала всё напряжение и усталость, которые скопились в них. С наслаждением закрыв глаза, Драко оперся ладонями о землю где-то позади себя и слегка откинулся назад, подставив лицо последним солнечным лучам, которые все ещё едва ощутимо дарили тепло, и в душе сразу стало так спокойно, что захотелось вот так сидеть вечно. Он слышал, как она сделала несколько несмелых шагов в его сторону и остановилась. Драко мог поспорить, что Грейнджер до сих пор сомневается, попрощаться с ним или нет, хотя где-то в глубине души он надеялся, что на самом деле, она хочет остаться и потому сейчас топчется на месте. Словно прочитав его мысли, она сдержанно вздохнула, и он услышал уже более уверенные шаги, только удаляющиеся от него. — Только не говори, что тебе снова срочно нужно уйти, — открыв глаза, произнес Драко первое, что пришло ему в голову. Казалось, они оба замерли от этих слов. Твою мать, и кто тянул его за язык? Он буквально чувствовал взгляд Грейнджер, а потому медленно обернулся и посмотрел на неё. Она выглядела смущенной и одновременно растерянной. Как трогательно. — Но мне в самом деле нужно уйти, Гарри и Рон… -…участвуют в квиддичном матче, который начался всего пятнадцать минут назад. Сомневаюсь, Грейнджер, что с годами в тебе проснулась любовь к этому виду спорта, — продолжил за неё Драко, с удовлетворением отмечая, как зарделись её щеки. — Откуда ты знаешь? — сделала она пару шагов к нему, и Драко усмехнулся. — Ну, ещё в школе, видя тебя с книжкой, которую ты с таким удовольствием читала во время соревнования… — Я не об этом, — теперь уже с легким раздражением в голосе перебила его Гермиона и сделала ещё один шаг вперед. Драко вновь отвернулся и уставился вдаль. — Я сам хотел в нем поучаствовать, в этом матче, но из-за наших дурацких тренировок как всегда пропустил все самое интересное, так что осталось довольствоваться только списками участвующих. Согласись, было бы странно, не увидь я в них твоих драгоценных мальчиков. Его последние слова повисли в воздухе. Пожалуй, он мог бы и помягче высказаться о Поттере с Уизли, но просто его дико раздражал тот факт, что только с ними Грейнджер чувствует себя расслабленно, только с ними свободно общается и весело проводит время. Конечно, в этом не было ничего такого уж… Просто, положа руку на сердце, Драко нравилось видеть, как Грейнджер смеется над его шутками, нравилось с ней спорить и говорить на самые разные темы. Но сейчас он был лишен всего этого, лишен из-за того, что теперь она сторонилась его, словно боялась, что их общение снова зайдет слишком далеко. Будто бы он сам этого хотел. «А разве не хочешь?» — прозвучал в его голове издевательский вопрос, и Драко нахмурился. Моментально пришедший ответ ему не понравился. Внезапно он услышал возню за своей спиной. Заставив себя не поворачиваться, он все же гадал, что там делает Грейнджер. Наконец, любопытство взяло верх, и когда он уже собирался поинтересоваться, что происходит, неожиданно Гермиона, подобрав юбку сарафана, аккуратно села с ним рядом. Драко не смог скрыть изумления, когда увидел, как она, подобно ему, опустила босые ступни в воду и откинулась назад, с наслаждением прикрыв глаза. Она пыталась сделать вид, словно в этом её поступке не было ничего странного, но Драко понял по её беспокойно трепещущим векам и по едва заметной складке на лбу, что она все-таки внутренне напряжена. Словно почувствовав его взгляд, она медленно открыла глаза и посмотрела прямо на него, вопросительно вскинув бровь: — Что? Драко слегка усмехнулся. — Ничего, — произнес он и отвел взгляд в сторону моря. Краем глаза он видел, как она едва заметно улыбнулась. Какое-то время они сидели, молча наслаждаясь тишиной и — хоть ни один из них в этом себе не признался — обществом друг друга. Говорить не хотелось не столько от усталости, сколько из боязни спугнуть момент. Абсолютная гармония природы, ощущение тепла от тела Гермионы, которая была близко, хоть и не настолько, чтобы нарушить его личное пространство, приятные ощущения от мягко накатывающих на стопы волн — Драко было по-настоящему хорошо в этот миг. — Значит, ты больше не избегаешь меня? — не отрывая взгляд от горизонта, спокойно произнес он, стараясь сохранить это ощущение абсолютного умиротворения в душе. Грейнджер посмотрела на него, но тут же отвела глаза и ничего не ответила. Драко подождал ещё немного, прежде чем убедился, что она не скажет ни слова, но ему и не нужно было слышать ответ: он итак понял, что означает её молчание. Внезапно Драко услышал какой-то шорох справа от себя. Он быстро перевел взгляд, и невольно на его лице появилась слабая улыбка: всего в нескольких метрах от них с Грейнджер стояли пегасы и наблюдали за ними своими умными глазами. — Похоже, у нас снова гости, — мягко проговорила Гермиона, ласково посмотрев в сторону животных. Драко скосил недоверчивый взгляд на неё: все-таки последняя их встреча с пегасами закончилась не совсем удачно. Хотя, как посмотреть… Невольно взгляд Малфоя прошелся по точеному телу Гермионы, скрытому под свободным сарафаном, а память услужливо подсунула воспоминания о том, как и где он касался её, и как она отвечала на его ласки. Святой Мерлин, как она отвечала!.. И тем удивительней было то, какой она сейчас казалась неприступной, какой далекой и, одновременно, такой прекрасной. Она вновь закрыла глаза и слегка запрокинула лицо вверх, наслаждаясь легким морским бризом, щекочущим её кожу, которая в свете заката казалась особенно шелковистой, нежной, матовой. Каштановые волосы, мягкими волнами струящиеся до пояса Гермионы, гармонировали с золотистым загаром, который приобрело её тело за столь продолжительное время нахождения на курорте. Пожалуй, сейчас её можно было бы назвать умиротворенной, если бы не эта едва заметная складка на переносице от того, что Грейнджер слегка хмурилась. Интересно, о чем она сейчас думает? Может, вспоминает тот вечер, когда они впервые увидели пегасов, или её тревожит что-то ещё? Драко не мог оторвать от неё взгляд. Она была восхитительно прекрасна под вуалью медленно ускользающего заката, и он с удивлением поймал себя на мысли, что мог бы смотреть на это нежное лицо с правильными чертами вечно. Внезапно Гермиона вздрогнула и немного приподнялась, оттолкнувшись ладонями от земли. Неожиданно её пальцы наткнулись на пальцы Драко, и от этого прикосновения они оба замерли. Он почти физически ощущал, как в душе Грейнджер борется с собой, чувствовал, как слегка дрожит её рука в немом сомнении, готовая сдвинуться с места в любой момент. Пегасы, которые с таким интересом за ними наблюдали, внезапно подошли чуть ближе и с довольным урчанием улеглись на землю рядом друг с другом. По всей видимости, они чувствовали себя в безопасности, не смотря на то, что недалеко он них находились люди. Драко видел, что они все ещё смотрят на них с Грейнджер, словно выжидая, что же будет дальше. Поборов внутреннее сомнение, очень медленно, аккуратно, он сжал её пальцы в своей руке, и лишь после этого её ладонь перестала дрожать. На секунду Драко замер, ожидая, боясь реакции Гермионы, но она резко вдохнула, затаила дыхание и потом неожиданно расслабилась. В этот удивительный момент солнце окончательно село за горизонт, оставив после себя сумеречную дымку. В этот удивительный момент все вокруг словно замерло, боясь спугнуть идиллию, царившую на этом маленьком пляже. В этот удивительный момент пегасы, наконец, удовлетворенно закрыли глаза и перенеслись в светлые дали сна. Драко подумал, что ещё никогда мир не казался ему столь прекрасным, как сейчас, в этот удивительный момент. __________________________________________________________________ Дорогие читатели! Я уже говорила, но повторюсь, что на данный момент в фанфике написано 20 глав, однако на этот сайт я их буду выкладывать по мере возможности. Если вам не терпится дочитать историю, тогда можете найти фик через поиск в яндексе и прочитать на другом сайте. ;)) А пока жду отзывов! Мне очень важна ваша обратная связь. ;))