Он - дракон

Гоголь разгребает завалы, в отдельную кучу откладывая то, чем еще можно было пользоваться. Спасти все не удастся, но мебель у Якова Петровича закалена пламенем дракона — обычным огнем её не возьмешь. Недели не хватает, чтоб успокоить тоску в сердце. Гуро ушел, но остался в пепле, в потертой мебели, в трости, которую Гоголь нашел в расщелине. Темное дерево поцарапалось немного, но в целом выглядела, как прежде. С тростью Николай просидел в обнимку полдня. Вжимался щекой в навершие, в перья стальной птицы, все ещё хранившей тепло рук Гуро. Под ребрами горело, будто там поселился разъяренный дракон. Гоголь с тех пор так и ходил с тростью, травмировав ногу, когда разбирал вещи. Трость удобно ложилась в руку, крепко держала и была чуть длиннее, чем нужно было Николаю. Но он быстро привык опираться на трость, даже когда нога перестала болеть и ныть на каждом шагу. Он не плакал, не позволял себе грустить — перерыдал еще в первые дни. Выл, скулил, прижимая к сердцу томик Алова — тот самый, обласканый пальцами и словами Гуро. Не смог сжечь, как все остальные. Эта книга не была просто одной из многих. Яков Петрович не был. Красного пальто, к слову, Гоголь так и не нашел. Ни одного, хотя думал, что у Гуро целый склад из теплых, стильных красных пальто. Не было даже намека. Гоголя прошибла до дрожи мысль, что Гуро начинает полностью растворяться из его жизни. Николай лихорадочно метался по пещерам раненной птицей, успокоился, только когда нашел забытую у стены трость. Алые камни смутно сверкали в темноте, даря неясное успокоение. Яков Петрович не хотел пока его отпускать. *** Камень пещер уже не протапливался поздней осенью. Вчера Николай заметил тонкий слой снега на полу. И испугался, перетащил все вещи в одну «комнату», утеплил стены тканью, чтоб не так сильно веяло от них морозом, разжег костер посередине, завесил вход… Потеплело быстро. Гоголь подумал, что в кладовых Гуро кончается еда. Надо добраться до материка. Сколько он здесь уже? Месяц? Оказалось, что до земли совсем недолго плыть на деревянной лодке. На свои короткие вылазки в мир Николай тратил по два дня. Ездил раз в две недели. Еда-дрова-одежда. Ничего лишнего. Людей видеть не хотелось, они омерзение вызывали жгучее, желание кинуться, сомкнуть пальцы на горле. Иногда он думал, что сходит с ума. Жилище постепенно менялось под Гоголя. Он вычистил все, прибрал, разгреб гору рухляди и потопленных лодок. К алтарю подойти боялся — смертью от него пахло. А потом задумался, прошел мимо, взял что-то, чтоб куда-то унести. Дала о себе знать больная нога, и он скрючился от боли, схватившись за камень. Перед глазами вспыхнуло алым огнем. Гоголь выгнулся, неизвестным образом оказываясь лежащим на алтаре. Огонь в глазах сменился синеватым туманом, в уши вдарил вначале женский визг, потом испуганный шепот, потом вскрик и песня. Время, быстрая река Никого не обойдет. Ждет невеста жениха. Ждет, как часа своего… …На покой обречена… …Забирай, забирай… …Навека отдана… …Суженому суждена… …Приходи, прилетай… Он очнулся, только допев драконью песню — посреди моря, в лодке. Опал от усталости на жесткую сидушку и тут же вскочил, вглядываясь в небо. «Пожалуйста, Господи, пожалуйста, разве я многого прошу?» Небо — ясное, синее — молчало в ответ. Николай почувствовал, что сейчас нырнет в воду и не выплывет. …Может, что-то не то сделал? Но в видении было… Лодка глухо стукнула о берег. Оказывается, он вовсе не далеко отплыл. Гоголь отнял руки от лица. Ветер промчался по влажным щекам, ожигая, как огонь. Николай вылез из лодки, подтащил её подальше на берег, да бросил так. Обернулся, устало сгорбившись. Гуро стоял там, тепло улыбаясь. В неизменном пальто, с тростью и теплым взглядом. Николай зажал рот рукой, давя крик. Рванул вперед, остановился в шаге от, замер, боясь прикоснуться: — Яков Петрович… — выдохнул обессиленно. Всхлипнул сдавленно, шагнул вперед, попадая в плен крепких рук. Дракон прижал его к себе, вздрагивающего, сжимающегося от рывков в грудной клетке. Боль выходила вместе со слезами. — Но как? — поднял неверяще глаза. Отпускать Гуро он боялся — а ну как исчезнет? — Драконы могут вернуться бесконечное количество раз. Но только если их позовут обратно, — ответил Яков Петрович. Растворяться он и не думал. Смотрел шоколадными, ласковыми глазами, улыбался, потом дернул Гоголя на себя легонько и поцеловал. Писатель изумленно распахнул глаза, а затем ответил, приобнимая Гуро за шею. — Спасибо, — выдохнул ему в губы дракон, — спасибо, что вернул меня домой.