Двое

Том знал, что правильные поступки не могут навредить. Хотя… как там говорилось? Благими намерениями вымощена дорога в ад? Он делал то, что должно, и был уверен в своей правоте. Может и стоило остаться в стороне, Крис бы справилась, она сильная, закалённая, сам Том намного мягче её, но это казалось неверным. Они не говорили об этом. О её брате, о его проблемах, но Том был не слепым. Он видел все те фото в её квартире. Трое, два брата и сестра, и никого больше. Он мог лишь предполагать. Но он хотел большего, хотел сделать что-то весомое, важное. Она наверняка будет недовольна, станет кричать, рвать, метать молнии и будет крайне недовольна. Он даже приготовил речь, в которой он страстно отстаивал своё право на помощь ей. Он находил новые и новые аргументы, смотрел на квитанцию и был переполнен гордостью. Ведь он подставил ей крепкое мужское плечо. И, пожалуй, Крис была не из тех, кто позволяет другим решать её проблемы или проблемы её семьи. «У тебя. Вечером». Она не приходила к нему ещё со среды. Её ярко-зелёную футболку ему пришлось стирать отдельно, ведь его гардероб не мог похвастаться такими ядовитыми расцветками. Он слышал, как щёлкнул замок, да-да, он такой наивной глупец, дал ей ключ от квартиры, оплатил её штраф, да он был готов отдать всего себя ей на донорские органы. Но пока ему было необходимо лишь убедить её дать ему право на участие в её жизни. — И чего ты хочешь? — Крис скинула кроссовки, заперла дверь. — Я думаю, что ты должна дать мне шанс. Шанс быть рядом и стать для тебя партнером… — Что за бред? — он уперся в стену, а она расстегивала пуговицы его рубашки. — Да ты чертова пиньята из благородства и добропорядочности, да, Томас? — пуговица за пуговицей, неторопливо, оголяя его грудь и живот. — Настоящий джентльмен! Ну, же Том! Ты ведь столько хотел сказать, а теперь стоишь, и даже не можешь слова вымолвить, а она уже растягивает брюки. — Великодушный лорд! Брюки вместе с трусами опускаются на пол, а она опускается на колени. — Крис! Крис! Послушай, это совсем не то… Ох! — и снова в горле пересыхает. Руки Крис грубее, чем его, но это явно лучше, чем ласкать себя самому. Он откидывает голову назад и закрывает глаза. Крис двигает ладонью почти по сухому, это практически больно, но ему всё равно. До тех пор, пока она не обхватывает его член ртом. Он даже опускает взгляд вниз. Развратно, как же это возбуждающе-развратно! И они не отводят взгляда, она — двигаясь тягуче-медленно, смотря на него игриво и бесстыдно, и он — пытаясь прочувствовать каждый миг. Он пытается заставить себя молчать, кусает свою ладонь, но даже сквозь неё слышны его глубокие выдохи вперемешку со стонами. Сердце заходится в бешеном ритме, Крис двигается быстрее, беря его всё глубже, до самого основания. — Всё, Крис, я… — договорить он не успевает, кончает раньше, чем думал. После Крис вытирает рот рукавом, но не так, как во всех фильмах для взрослых, а как-то по-обыденному, без томного взгляда, лишь озорно улыбаясь. И от этого простого жеста она кажется ему ещё сексуальнее. — И правда всё… Она идёт в спальню, начиная оголяться, а он боится отойти от стены: колени дрожат. И когда она зовёт его, он идёт не сразу, путается в брюках, пытаясь избавиться от них. А потом чуть ли не бежит. Она имеет над ним власть, её тело имеет над ним власть. И он отдается ей, опускается на кровать, ведомый её руками, кусает губы от восторга и экстаза, когда она трется плотью о плоть, когда его член скользит по смазке между её половыми губами. Он слушает её ритм, старается держать его, он дышит с ней в унисон. И в тот миг, когда она мягко опускается на него, принимая его внутрь, ему нравится, что он видит её лицо, пусть и в полумраке, но он её видит. И слышит, как они стонут в унисон. — Дотронься до меня, — они уже лежат друг напротив друга, голые, скользкие, и Том не чувствует себя грязным. Он чувствует себя важным, необходимым, ведь она здесь, с ним, и это он проводит пальцами по её талии, по бедру, и снова вверх. О, он чувствует себя прекрасно. И ему кажется, что она чувствует себя так же.  — Я люблю твои руки, такие длинные пальцы, такая бледная кожа. Руки настоящего аристократа! — и она закрывает глаза. А он не может сомкнуть веки.