Пропущенная глава

      Перун не успел еще махнуть рукой, отправляя девушку в другой мир, как на пол перед ними плюхнулось нечто бесформенное, взъерошенное, истерично вопящее на одной ноте поразительно высоким фальцетом. Брови бога поползли вверх:       — Быстро они, однако!       — Что это? — Недоумение девушки можно было черпать ковшом: не часто перед тобой из ниоткуда шлепается что-то смутно знакомое, а если ещё и прищуриться и уши заткнуть, то даже, вроде как, и слегка узнаваемое.       — Тризну тебе правят, вот что, — могучая длань бога махнула куда-то в сторону и тут же в воздухе словно прорезали окно, окно в родной, материальный мир. Картинка на нем была не безынтересна для девушки.       В центральном проходе Главного капища страны, намертво заклинив створки, торчал БТР, на борту его можно было прочесть явно впопыхах намалеванную надпись, сделанную белой краской: «За Наденьку!» Многочисленные фигуры в черных балахонах сгонялись вооруженным до зубов спецназом пинками в нестройную отару. Пастухи и овцы враз поменялись местами. Немногочисленные очаги сопротивления давились безжалостно, более того, разъяренные солдаты искали малейший повод применить оружие.       Марево в окне и новая картинка. Группа моряков, явно не военных, судя по форме, по всей видимости, со стоящего у полуразрушенного пирса транспорта, тащит по палубе мычащий куль, обмотанный якорной цепью. Дружный рывок, и извивающийся сверток летит в воду.       Ещё один срез происходящего здесь и сейчас. Несколько вооруженных бойцов, облачённых в волховские мантии, видимо, группа прикрытия капища, держат оборону в заброшенном здании. Наверно, они пытались уйти, но им не дали. Дом окружен, в глазах обороняющихся обреченность, никто не предлагает им сдаться. Просто блокировали и ждут. Чего ждут, выясняется почти сразу же: откуда-то сбоку в кадр въезжает танк, старенький, но надежный Т-90 на ходу разворачивает башню и всаживает в дом фугас. Тот складывается, как картонный. Словно не удовлетворенный сделанным, танк взбирается на груду щебенки и начинает по ней крутиться…       Вот Высший волхв, Патриарх Всея Руси, вытащенный из недр личного самолета, вокруг него собралась толпа: пилоты, диспетчеры, механики, стюардессы, просто пассажиры каких-то рейсов. Они молча стоят, и от этого молчания становится не по себе даже следящей за этой картиной канмусу. Она многое видела в своей недолгой жизни, в основном плохое: бои, походы, сопровождение конвоев, гибель подруг, но такого она не видела никогда. Когда огромная масса людей стоит и ТАК смотрит, становится страшно. Минутная пауза, а потом вперед вышел невысокий седой человек в замасленной робе:       — Куды это ты намылился, Твоё Святейшество? — в голосе мужчины не было даже угрозы, только тяжелое спокойствие, — как девчат на бойню отправлять, так ты первый был, а теперь, вишь, не нужны стали? Выбросить можно, как ветошь использованную? Говоришь, пришло их время? Это как ты определил, по вот этим своим часикам? — В мозолистых руках механика как по волшебству появился золотой «Ролекс» Верховного, — ну так что же ты их тогда с собой-то не взял? Забыл? Ну ничего, сейчас я тебе их верну!       С поразительной скоростью рука мужчины метнулась к церковнику. Механик и правда вернул часы, даже застегнул их… на холёном горле Патриарха.* Тот захрипел, зацарапал ухоженными ногтями по браслету, деформировавшему, расплющевшему глотку, но хваленое швейцарское качество не подвело — часы сидели крепко, а до застежки Верховный добраться так и не смог. Массивное тело в золоченном балахоне захрипело, конвульсивно задергалось и упало на бетонку. Люди еще долго стояли и молча смотрели на последний танец Высшего волхва; никто ни сказал ни слова.       Еще кадр, и еще и еще… Повсюду одно и тоже — войска при поддержке населения громят капища.       — Что это? — Повторила девушка, все еще не понимая происходящее и с изумлением уставившись в «окно».       — А это за вас мстят, — глаза древнего Бога горели мрачным пламенем, — не по нраву пришлось русским, как чернорясные с вами обошлись…       — Но, как же, Отец, от нас же отказались?       — Плохо слушала, доча. Отказались от вас те, кто алтарями заведовал, — Перун кивнул на экран, — вишь, решили, что за всех людей решать могут, да не по Сеньке шапка оказалась. Да и там не все псы шелудивые оказались, смотри:        Новая картинка. Молодой, но уже седой священник стоит перед работающей машиной и своим телом закрывает двух непонимающе хлопающих глазами молоденьких девочек, видимо, аватар эсминцев. Перед ним переминаются с ноги на ногу вооруженные до зубов братья и что-то бубнят про полученный приказ. Служитель в ответ выдает такую тираду, что даже Перун восхищенно крякнул. В витиеватых выражениях, без одного слова мата, боевикам было донесено, что именно этот священник думает и о епархии, и о верховном, и о приказах, и о самих бойцах, отказывающихся включить работать свои осиновые пеньки, в которые те, опята безмозглые, думать пытаются. Командир группы, минут пять с открытым ртом внимавший сему вдохновляющему монологу, вдруг махнул рукой, бросил автомат куда-то в угол и присел на ближайший саркофаг с папироской в руке. За это он тут же огреб воспитывающий подзатыльник, ойкнул и, извинившись, поскакал к выходу из капища, увлекая за собой подчиненных.       И вновь срез реальности. Двое в черных рясах — спина к спине, старый и молодой. Тот, что старше, метко кидает одну за другой склянки из-под лекарств, сдвигаясь по часовой стрелке, молодой же при помощи обычного газового баллончика и зажигалки осеняет пламенем разлившуюся жидкость. Верещат фигуры, объятые пламенем, роняют нехитрое оружие. Старший смотрит холодно и страшно, в выцветших глазах решимость, взметнувшийся рукав на миг показывает размытую, выцветшую татуировку — простая, неказистая, без изысков — просто память. Военная память. Молодого трясет, но плотно поджатые, превратившиеся в тонкую бесцветную полоску губы упрямо говорят, что не отступит. Очередная пламенная фигура падает, и старший добивает ее подозрительно тяжелым кадилом. Хлопает по плечу молодого, коротко кивает — и тот, путаясь ногами в тяжелой ткани, отбросив баллон, спешит к раскуроченным внутренностям управляющего блока Машины Возвращения, на ходу снимая с пояса аккумуляторный импульсный паяльник.       — Андрей, поторопись, — сухо басит старший. — Я задержу остальных, только успей.       — Успею, тут осколком два контакта перебито, минутное дело…       А старший уже не слышит. Подобрав единственный на всю группу атаковавших автомат и запасной рожок, уже скрывается за массивной дверью Приемной залы. В последний миг девушка еще успевает заметить, как привычным, почти рефлекторным движением мужчина опрокидывает стол на ребро, пинком подкатывает к нему тумбочку, обеспечивая себе некоторое подобие защищенной огневой точки…       — Смотри, это как раз тебя касаемо.       Тем временем картинка на экране изменилась. Смутно знакомый морпех тащил куда-то за шкирку надсадно воющего на одной ноте церковника. Этого девушка узнала сразу, чай, не раз приходилось наблюдать местный Маяк Духа, алчно разглядывающий возродившихся канмусу. Помнится, у него разве что слюни изо рта не лились. Девушку передернуло, воспоминание было не из приятных. Ведь Девы Флота встают из Машины Возрождения так же, как пришли впервые в этот мир — нагими, вот некоторые и приходят…        Тем временем, боец дотащил свою жертву до края обрыва.       — Смотри, сука, вот за это девчата умирали, а ты, тварь, забрал у них все!       Рука, закованная в тактическую перчатку, влепила церкварю мощную зуботычину, судя по всему, далеко не первую. Срывающиеся в рыдания оправдания священника боец просто игнорировал.       — Передавай девчатам, что не все на Руси такие твари, как вы, скажи, что нам пи**ц как стыдно за то, что не успели, и еще вдвойне стыдно за то, что не сделали этого раньше, — боец коротким, злым движением смахнул слезу, — и что хочешь делай, тварь, но нет тебе покоя, пока все, слышишь мразь, все девчонки, которых ты сегодня погубил, тебя не простят.       Морпех привычным движением вскинул автомат:       — За тебя, сестренка, — и голова волхва лопнула от короткой очереди.       —Не ты решал, говоришь, — боец ощерился звериным оскалом, — не переживай, до всех до вас доберемся.       — Вот так и было, — Перун вздохнул, — пока люди боролись с наводнениями, некоторые решили, что вправе Судьбой вашей вертеть, что дышлом, вот и наворотили. Думали, что сойдет им такое с рук, ан вот как вышло. Вернувшиеся в расположение бойцы как узнали про вас, тут же в оружейки полезли, а командиры ихние, так те их еще и подгоняли.       Громовержец повернулся к тихо подвывающему от ужаса церковнику, неверяще ощупывающему буквально несколько секунд назад размолотый в кашу череп:       — Чего сидишь, неразумный? Слышал, небось, что тебе вой тот сказал? Начинай, вымаливай прощенье, сдается мне, ох и много работы тебе предстоит…