Заметка первая: он был мёртв.
Я не стану пока говорить, кто такие «мы», на случай, если эти записи попадут не в те руки. Скажу только, что нас было уже достаточно много, чтобы начать диктовать свои условия. Другой вопрос, что количество и качество — понятия разные, и далеко не все были готовы к возмездию нашему очкастому диктатору. Немногим удалось дожить до конца, большинство так и не дожидались нашей помощи. Однако появилась та вещь, которая заставила удачу повернуться к нам. Пушка. Чёртов воскрешающий пистолет, который я собирал своими чёртовыми руками. Правда, был один существенный недостаток… Ну и к херу его. Это не было счастливой случайностью. Мы совершенно осознанно шли на этого клона. Когда один из нас взглянул на часы и шёпотом заорал, что время поджимает, меня дёрнуло схватить пушку. Как током ударило, необъяснимым электричеством проехалось по моему мозгу разрядом: так, Шрам, сейчас ты возьмёшь пушку и покатишься хоть на все четыре стороны. Как можно противостоять собственной интуиции? Тени коридоров, потайные ходы, трубы, канализация и вентиляции. Мы стали хуже помойных крыс, ползая в пыли и дерьме по колено, от некоторых из нас воняло будь здоров, хотя души в штабах всегда были в рабочем состоянии. Однажды мы нашли на одной из свалок одеколон очкарика, на радостях набрызгались и стали пахнуть хуже прежнего. М-да, с таким же успехом можно было валяться в грязи после марафона — аромат несильно отличался бы. Так или иначе, ни одна из моих спутниц не подвела меня, ни пушка, ни интуиция. Клон лежал на полу в темноте, спиной навалившись на стену. Камера уже почти закончила своё грязное дело и спокойно уходила на покой к своему папочке, а подопытный непредусмотрительно был забыт у аварийного выхода из комнаты. Не лучшее зрелеще, я вам скажу. Глаза навыкате, сероватая кожа мертвеца, шляпа, съехавшая набок, выражение ужаса на роже, будто гибель прервала его на испуганном крике, да ещё и полумрак после съёмок в гулкой комнате. Я посмотрел на пушку и, сглотнув, проклял всё живое и неживое, от себя самого до трупика передо мной.Заметка вторая: все эти цветные стекляшки вместо пуль раньше были одними из нас.
Нельзя думать, когда нажимаешь на курок. Не-льзя. Запрещено. Воспрещено. Непозволительно и прочее и прочее. Станет ли думать генерал о семье каждого солдафона, идущего на верную смерть? Не-а, свихнуться можно. И я сейчас почти такой же генерал. А ведь эта зелёная стекляшка, этот кристаллик раньше был… раньше был. Кем был, когда был, зачем был — какая мне сейчас разница? Одним меньше — одним больше. И вообще, когда жмёшь на курок, нельзя думать. Не-льзя. Запрещено. Воспрещено. Непозволительно. И прочее и прочее. Терпеть не могу момент между смертью и жизнью, когда луч только-только исчезает в воздухе свежим запахом озона и несвежим — застоявшейся в артериях кровью и гадким дыханием. Вроде радоваться надо, помогли нашему, выручили, вытянули с того света на землю, но что-то сквозит дурное, неправильное, что ли? Пока я стоял, как дебил, прижав шайбу к борту, клон успел очнуться. Смотрел на нас круглыми глазищами, поправлял фетровый котелок на голове, вставал на подгибающиеся ноги и со свистом и хрипом хватал воздух, открывая рот, как собака в жаркую погоду. Я не видел, что с ним сделали, но по догадкам, очкастый псих решил напичкать ему глотку тлеющими углями, иначе я не могу объяснить этого жуткого дыхания, как у человека, который отбрасывает коньки от воспаления лёгких. Когда мы попытались вывести его из комнаты, он прорычал нечто нечленораздельное, кое-как отпихнулся от нас и, вяло шатаясь, подошел к куче оставшихся от эксперимента отходов. Он грохнулся рядом с поваленным стулом, прямо на осколки стекла от чего-то разбитого, вцепился руками в глянцевую чёрную трость и больше признаков жизни не подавал. Откачивать его пришлось в штабе, куда мы и притащили этого клона. Яркий свет фонарика ударил его по глазам, зрачки сузились, как у разъярённого зверя на охоте. Он зажмурился, мотая головой, явно не понимая ни кто мы такие, ни где мы находимся, ничего. Он наотрез отказался от предложенной ему воды, прожигая своим взглядом невидимые дырки на бетонных монолитах стен и на нашей одежде. Рывком поднялся, сел на койке и неодобрительно проворчал, убирая пятернёй волосы со лба: — Какого чёрта происходит, drugi мои? Что это за jama вонючая, а? И кто вы, matt vashu, такие?Заметка третья: готов поспорить, что жить с ним на одной территории смерти подобно.