Нет ничего, кроме любви

Несмотря на недавний проливной дождь, было тепло, и в небе тут и там возникали широкие переливчатые радуги. На фоне заката они казались почти инфернальными, будто меж облаков зажигались разноцветные полоски сигнальных костров. Еще немного, и станет совсем темно, погаснет все вокруг, насколько видит глаз, и только за спиной останутся огни ночного Петербурга, чуть левее – подсветка моста, а впереди, за водными грядами залива, – далекий неясный маяк Кронштадта. Сергей смотрел на друга, пытаясь запомнить его в мелочах, пока еще возможно разглядеть усталое, но довольное лицо, пока прикоснуться страшно и неловко, пока он снова не исчез – в темноте или на каких-то очередных учениях. Олег стоял у самой кромки воды, держа кроссовки в руках и глядя на радуги так, как несколькими часами ранее – на величайшие произведения искусства. Сережа не ожидал, что он сам предложит посетить несколько музеев по приезду, – да даже не подозревал за Волковым хотя бы минимального интереса к живописи и всевозможным золотым и серебряным векам, – однако этот внимательный взгляд говорил все за Олега. – Решил искупаться? – пошутил Сергей и сам зябко поежился от своих слов. Место и время все же были не самыми подходящими для погружения в волны. Однако Олег воспринял предложение весьма серьезно: зашел в воду, потоптался на месте, привыкая к пронизывающей влажной прохладе, и вернулся на берег, к поваленному дереву, на котором устроился Сережа. Поставил кроссовки на песок, снял рубашку, надетую поверх майки, а затем и саму майку. Сергей поспешно перевел взгляд на угасающее небо, чувствуя, как заливается краской: рядом с подтянутым, отлично сложенным Олегом он казался себе угловатым, стыдился своего худого бледного тела – и того, насколько же привлекал его такой Волков, буквально излучавший силу и мужественность. – Идешь? – Олег мотнул головой в сторону залива, предлагая присоединиться, и Сережа кивнул раньше, чем осознал смысл вопроса и то, чем грозит согласие. На почти обнаженного друга и темную, горящую закатом на горизонте воду даже смотреть было холодно, но в теплых карих глазах даже сквозь темноту светился вызов. Более того – Разумовский чувствовал себя обязанным присоединиться к Олегу в его желании. В конце концов, и у самого Сергея были идеи, воплощение которых зависело от Волкова. Идеи не менее будоражащие и безумные, чем ночное купание в ледяных волнах. Но и не более. Кроме того, он прекрасно понимал, что Олег целый день бродил с ним по музеям только ради того, чтобы порадовать друга, а не из внезапно пробудившейся любви к прекрасному. Сережа был искренне благодарен ему за это, но не знал, чем отплатить за целый день счастья. Он не жаловался на стипендию. Он подрабатывал. Этого хватало, чтобы съехать из ненавистного шумного общежития и снимать приличную квартиру на Васильевском острове недалеко от станции метро. Но этого было недостаточно, чтобы не отказывать себе в приятных мелочах. Олег об этом знал и всегда стремился воплотить в жизнь Сережины желания, даже если тот их не озвучивал. – Я не настаиваю, – заметил Волков, и Сергей решительно скинул рубашку. Он такой же хороший друг, и если Олег хочет поплавать вместе с ним, то он преодолеет холод. Сделает все возможное, чтобы Волков понял, что это не просто прогулка после череды выставок, что Разумовский признателен и вон из кожи вылезет, чтобы доказать это. – Только наперегонки не поплывем, – предупредил Олег, с сомнением глядя на дрожащую кромку воды и качая головой. – Темно уже. Спорить было бы глупо. Да и соревноваться им было незачем, не говоря уже о том, что у отслужившего Волкова было явное преимущество в физической силе, хотя плавал Сережа неплохо, но был скорее выносливым, чем быстрым. Дождь окончательно прекратился, но Разумовский все равно аккуратно складывал одежду в открытый рюкзак, не решаясь сбросить ее, по примеру друга, на промокшее бревно. Олег внимательно следил за его действиями, и это выводило из равновесия: так Сергей казался себе ещё более тощим и нескладным. – Не смотри так! – вспыхнул он, почувствовав, как дрогнул, забившись в груди, голос. Черт возьми, они не виделись два года, а он верещит, как стыдливая барышня! От мысленного сравнения стало только хуже: пусть ему и не хватало мужественности, но женственным Разумовский уж точно не был, и за все то время, что они не виделись... За все то время, что они не виделись, могло произойти все, что угодно, все, что перечеркнуло бы их прежние отношения, что могло бы убить Серёжу одним фактом своего существования. Внезапной горечью накатило осознание того, что они даже не поговорили толком: встретившись на вокзале, друзья ненадолго заехали к Сергею, чтобы Олег смог оставить вещи, принять душ и переодеться с дороги, после чего сразу же отправились на экскурсию, обсуждая планы на день, а не все, что накопилось за последние семьсот с лишним дней. – Но мне нравится на тебя смотреть, – Волков как будто не заметил паники в голосе друга. – Я соскучился. Раздевшись до трусов и спотыкаясь на мокром песке, усеянном камнями и мусором с расположившейся неподалеку стройки, Сережа проскочил мимо него и решительно устремился к ледяному царству какого-то весьма искушённого водного бога. Черт возьми, он тоже скучал, иногда даже тосковал, борясь с желанием в очередном письме высказать все невысказанное, добиться, наконец, желанной определенности. Они никогда не признавались друг другу в любви, никогда не говорили об отношениях, об общем будущем, никогда не проявляли своих чувств там, где их мог бы кто-то заметить. Это было правильно, но неприятно. Вместе с тем они жадно целовались, тайком переплетались пальцами, засыпали в объятиях друг друга, никогда не вспоминая об этом вслух, – и это было приятно, но неправильно. Однако они прожили без этого два года, они повзрослели, они научились обходиться друг без друга. Сережа хотел бы все вернуть – вот так просто, легким движением руки, – но почему-то опасался, что Олег оттолкнет его, что для него их близость осталась в прошлом, превратилась одновременно и в неправильное, и в неприятное. Он сам не знал, откуда такие мысли, но подсознание навязчиво нашептывало их, вырезало в голове широкими бороздами: встретившись, они лишь кивнули друг другу, не коснулись, не пожали рук, уж тем более не слились в объятиях. Они не говорили ни о чем существенном и имеющем одинаково важное значение для обоих. Разумовский предчувствовал это. Он с нетерпением ждал и боялся этого дня, и вот теперь страхи оправдались, разрослись до критических размеров и разлетелись брызгами, ударившись об это легкомысленное «Я соскучился». Ноги свело холодом – до боли внезапно. Сергей зашел в воду уже почти по колено, когда почувствовал тяжелые ледяные кандалы. Он знал, что Олег идет следом, но не хотел оборачиваться, тем более, что одно неверное движение – и он рискует поскользнуться на каменистом дне, вгрызающемся в стопы. Каждый последующий шаг давался все с большим трудом. Сережа даже по пояс еще не погрузился, но уже начал отбивать зубами дробный ритм. Привыкнуть к холоду постепенно не получалось, а Волков уже успел обогнать его и едва уловимым движением погрузиться полностью, чтобы вынырнуть двумя метрами дальше от берега. Разумовский фыркнул и резко толкнулся вперед. Он вряд ли догнал бы друга вплавь, но попытаться стоило, хотя ледяные иголочки пронизывали теперь все тело, сводили и щипали. «Сейчас пройдет,» – убеждал себя Сережа и размеренно греб вперед, в сгущающуюся темноту, ближе к маячащему впереди силуэту. Самовнушение не помогало, и через пару-тройку метров он снова ощутил под ногами неровный каменный настил. Легкий, но прохладный ветер студил намокшую кожу, и теперь хотелось поскорее выбраться обратно на берег, укутавшись в относительное фланелевое тепло. Олег обернулся и все понял. Сергей ждал, пока друг поравняется с ним, глядя на тающий в водянистой дымке Кронштадт, замерев, дрожа всем телом и переминаясь с ноги на ногу. Было зябко, мокро, промозгло. Было темно и неудобно на выступающих камнях. Было неловко и немного страшно после стольких дней разлуки. Было нестерпимо хорошо. – Вернемся, – Волков коснулся его плеча, и Сережа развернулся на месте, устремив взгляд к захламленному пляжу. Неприглядный пейзаж, сменивший далекие огни, отталкивал и манил одновременно. Вот она, борьба прекрасной и яркой далекой неизвестности с общим грязным, но родным прошлым. Они пошли назад: Олег – ровно и уверенно, Сергей – оступаясь на проклятом дне. Пару раз он едва не упал, но Волков успевал подхватить его под локоть, а после и вовсе приобнял за плечи, вызвав внутри девятибалльный шторм. Хотелось остановиться, прижаться теснее, целовать жадно, как в последний раз – и так и застыть, обернувшись ледяной статуей. Но почувствовав под ногами крошащийся прозябший песок, Разумовский вырвался из объятий и поспешил к месту их импровизированного пикника. Старое одеяло, наброшенное поверх бревна и мусора, хотелось накинуть на плечи, но Сергей поборол искушение и потянулся к рюкзаку, в котором зазвенели пивные бутылки. Вряд ли это согреет сейчас, но точно послужит неплохим дополнением к вечеру. Дорогое вино у горящего камина – не для них. Пока не для них. Зашипела пена под снятыми крышками. Звонко столкнулись стеклянные бока. С плеском небольшая волна попыталась вырваться из залива, но соскользнула обратно. Друзья молчали. Да и найти нужные слова не получалось. Разумовский делал глоток за глотком, прогоняя злосчастную неловкость. Олег, кажется, ничего этого не замечал и просто наслаждался его компанией. Как будто еще вчера он не был далеко. Будто еще вчера они сидели за одной партой. Или лежали в одной постели. – О чем задумался? – спросил Волков, набросив на плечи Сережи свою рубашку. – Может, оденешься? Весь мурашками покрылся. Сергей отрицательно замотал головой. Холод он, конечно, ощущал, но намерен был терпеть до победного, тем более что Олегу такая погода явно была по барабану, как и прошедшие два года, за которые если что и изменилось, то только у Разумовского в голове. – Опять слишком много думаешь? – Олег наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо, и легонько щелкнул по носу. – И грузишься. Все хорошо? – Даже слишком, – улыбнулся Сережа почти искренне. – Просто не думал, что… Что все будет по-прежнему. Что ты вернешься тем же Олегом – будто и не уходил вовсе. Что я буду придавать такое значение времени, проведенному порознь. – Что? – Не бери в голову. И спасибо тебе. Это был лучший день за последние несколько месяцев. Вместо ответа Олег провел ладонью по мокрым рыжим волосам, и Сережа с трудом сдержался, чтобы не потереться щекой о его руку. Вот он, рядом, и это не сон, не иллюзия – значит, надо поскорее выбросить из головы все сомнения и жить настоящим моментом: тем более, что продлится это совсем недолго. С последним, как ни странно, Разумовский уже смирился, хотя предчувствовал, что прощание выйдет не менее болезненным, чем было в первый раз. Но размышлять об этом было еще рано. Впереди у них несколько дней, огни залива, целая жизнь. Зачем же думать о том, что будет после, если неизвестно, что случится уже через пять минут? За пять минут, впрочем, ничего не изменилось: только бутылки опустели наполовину, уменьшилось количество сухариков в пакете, стало суше и теплее, случайные прикосновения утратили скованность и неловкость. На обратном пути Сережа уже с удовольствием слушал байки Волкова об армейской жизни: в большинстве своем они были забавными или даже смешными – хотя из писем Разумовский знал, что призывникам хватало и тяжелых моментов. Слушал и ни разу не вспомнил о том, как прежде его злило любое упоминание Олега о жизни без него. Кроссовки промокли, песок с пляжа забился даже туда, куда мог попасть разве что самым фантастическим способом, не до конца просохшая одежда казалась тяжелой. А огромный, казалось бы, город съежился до размеров нескольких линий. Сережа был практически уверен, что обратный путь дался куда быстрее и проще, и виной тому был отнюдь не подгоняющий холод. Хотелось растянуть эту дорогу в пространстве и времени, но тогда момент мог потерять свое очарование. И вместо фантазий об их общей вечности, Разумовский просто слушал друга, смеялся вместе с ним, рассказывая о себе только то, что не заставило бы жалеть о расставании. Время от времени они принимались цитировать строки любимых песен – не напевая даже, а просто проговаривая. Стоило Олегу вспомнить фрагмент – и Сережа уже шевелил губами, нагоняя мысль и ухватывая настроение, даже если прежде какие-то композиции нравились одному и совершенно не нравились другому. Парадная встретила их безлюдной тишиной, и они ответили ей торжественным молчанием, прерванным щелкнувшим замком. Оставив на Волкова заботы по приведению одежды и рюкзаков в порядок, Сергей скрылся в ванной – ощущение облепивших все тело песчинок было забавным, но не слишком приятным, да еще и отросшие волосы свисали паклей. Он заглянул в зеркало, и сомнения, почти забытые на столь короткий срок, вернулись с новой силой. Чумазый, невыспавшийся, с выраженными скулами и торчащими ребрами, – разве такой может быть желанным? К следующему приезду Олега неплохо было бы заняться собой: если не накачать пресс, то хотя бы перестать сутулиться. С этими мыслями он встал под душ, заставив себя выпрямить спину и потянувшись к бьющим сверху теплым струям. Он даже не заметил, что Волков присоединился к нему, пока тот не оказался совсем близко. Сережа этого не ожидал и моментально вспыхнул, пытаясь скрыть смущение за возмущенным вскриком: – Надеюсь, это не армейская привычка? Олег тихонько рассмеялся, обняв его со спины и бережно прижимая к себе. Он тоже был весь в песке, и Сережа не мог винить его в желании смыть с себя частички пляжа, не дожидаясь своей очереди. И все же он боялся, что выдаст себя с головой и встретится, наконец, лицом к лицу с тем, во что успели превратиться их отношения. Волкова же, похоже, ничто не пугало, и он развернул друга к себе лицом, глядя на него так же, как на радуги или картины. Разумовский замер, позволяя ему смотреть, запоминать, чувствовать, – словно сам стал полотном, сохраняющим невозмутимость, какую бы бурю ни изобразил на нем художник. – Сереж, я так скучал, – признался Олег с какой-то странной горечью, и Сережа обхватил его руками, прижимаясь изо всех сил. «Скучал» – такое глупое слово. Оно совсем не отражает всего, что накопилось в мыслях, и только сейчас, под потоками горячей воды, обволакивающей тела, Сергей осознал это. Ему не хватало Олега, не хватало его прикосновений, не хватало звука его голоса – и никогда не будет хватать. Он жадно целовал его грудь и шею, словно ослеп от тоски и не мог уже думать ни о чем другом: только эта близость, пока чужие города вновь не разорвали их. Ладони Волкова скользили по его телу – такие же горячие, как вода, но куда более осязаемые. Дыхание становилось судорожным, ноги подкашивались, как будто все это время только одиночество служило опорой – и вот оно сбегает в сток, прячась от нежности. Сережа не уловил того момента, как они переместились в спальню. Подушка под ним и мокрые волосы сладковато пахли шампунем. От разгоряченной кожи, казалось, шел пар. Часы на столе отбивали свой ритм – слишком медленно, куда медленнее рваных выдохов, заполнивших комнату и раскаливших воздух. Олег склонился над ним, прижимаясь почти вплотную, и от соприкосновения тел Сергей мелко дрожал, не решаясь даже самому себе признаться в том, чего хочет больше: продолжения обжигающей прелюдии или столь же страстного секса. Волков не торопился. Он покрывал поцелуями губы, щеки, покусывал шею, плечи, опускался ниже, легкими прикосновениями скользил по ребрам, и щекотка не вызывала желания отстраниться – впрочем, какое желание она вызывала, было очевидно. Сережа невольно дернулся, выгибаясь, и Олег опустился еще ниже, устраиваясь меж его разведенных ног и целуя впалый живот. Висевший на его шее кулон скользнул по внутренней стороне бедра, и Разумовский захлебнулся собственным стоном, кусая губы и комкая пальцами простынь. Прохладный клык на цепочке снова коснулся кожи, а уже через миг такую же дорожку по бедру прочертил язык Олега, и Сережа на выдохе простонал его имя, зажмурившись и уже почти потеряв контроль над собой. Долгое время он обходился без партнера и никогда не прикасался к себе сам, а потому теперь не был уверен, что продержится долго, успеет как следует насладиться этой ночью и губами Волкова, изучающими его тело, будто в первый раз. Сергей чувствовал: Олегу тоже его не хватало, но вместо жадности изголодавшегося зверя он проявлял лишь безграничную нежность, в которую они оба погружались куда глубже, чем в мягкую перину или прохладу залива. Когда Волков поднял голову, заглядывая Сереже в лицо, кулон задел напряженный член, и Разумовский невольно обхватил ногами красивое мускулистое тело друга, притягивая его к себе. Олег толкнулся вперед, выказывая нетерпение, но сдерживая его изо всех сил. Им обоим хотелось большего – немедленно. И все же расстояние научило их ждать. Дрожащая чувственность растекалась по комнате, оседала дыханием на окнах, обволакивала призрачными прикосновениями. Отдавать ее на растерзание банальной похоти было бы кощунственно. Они ласкали друг друга, будто заново изучая и открывая для себя. Сергей кончиками пальцев проходился по каждому напряженному мускулу, обнимал Олега и приподнимался, повиснув на нем, чтобы коснуться губами груди или шеи. Получалось будто сквозь туман: тело ему больше не принадлежало, оно изгибалось и плавилось от малейшего касания, тянулось навстречу, замирая в считанных миллиметрах. – Возьми меня, – сдавленно прошептал Сережа, чувствуя, что еще немного, и они потеряют контроль. В окно уже пробивался белесый рассвет, высвечивая чуть запотевшие от неровных выдохов стекла. Темнота позорно отступала, и на сложение Волкова снова становилось сложно смотреть. Еще чуть-чуть, и это идеальное, будто изваянное самими богами тело сольется с ним, бледным, в россыпи веснушек, как переплетались всю ночь их души, желания и невысказанная память. – Ты прекрасен, – выдохнул Олег, отодвинув в сторону подушку, в которую Сережа почти успел зарыться лицом. – И я хочу смотреть на тебя… Разумовский до боли прикусил губу, стараясь не закрывать глаз, отвечать другу самым откровенным взглядом, пусть и затуманенным близостью. Они так давно не были вместе, что боль заставила вскрикнуть и потопить возглас в тихом шипении. Волков поспешил заглушить ее поцелуем. Он оставался до безумия нежен, двигаясь внутри осторожно, словно впервые. Несмотря даже на то, что Сергей еще во время прелюдии готов был впустить его, насаживался на покрытые смазкой пальцы и едва удерживался от того, чтобы перевернуть Олега на спину и устроиться сверху. После стольких дней сил на приличия уже не оставалось. Не получалось попадать в такт: Волков сдерживал страсть неспешностью, а Сережа двигал бедрами все быстрее, прогоняя дурацкую стыдливость и отдаваясь настолько самозабвенно, насколько это вообще было возможно. И Олег поддался. Кожа загорелась от поцелуев и легких укусов. Внутри все скрутилось тянущим комом обжигающей энергии, ввинтилось в сознание, уничтожая все прочее. Мысли разлетелись на обрывки слов, на бессвязный шепот: лишь бы слышать голос в ответ. Радуги, волны залива, картины давно умерших гениев, лицо единственного близкого человека, – все слилось в калейдоскоп на экране закрытых век. В момент оргазма Сереже показалось, что он потерял сознание. Не было ни ярких вспышек, ни протяжных стонов: только ощущение блаженной истомы, взорвавшееся внизу живота, раскаленными брызгами осевшее на коже и расползшееся по мышцам вязкой дурманящей слабостью. Он даже не сразу понял, что Олег кончил почти одновременно с ним, вышел и вытянулся рядом, тесно прижимая к себе. Дышать все еще было тяжело, а о том, чтобы добраться до душа еще раз – на ватных трясущихся ногах – и речи не шло. Необъяснимое волнение и счастливая усталость навалились на сознание и на плечи. Или это у Волкова рука такая тяжелая? Размыкать объятия не хотелось. Вместе. В эту самую минуту, здесь и сейчас – вместе. Это куда важнее водных процедур после секса: с утра все равно в душ, а спать им оставалось всего-ничего, и пренебрегать этим моментом не стоило. – Я тоже очень соскучился, – пробормотал Сережа, теснее прижимаясь к все еще разгоряченному телу. Олег молча улыбнулся. В его улыбке были все ответы, которые только можно было услышать. Это было и приятно, и правильно.