Вожделение

      Эсмеральда готовилась к Пиру Дураков. Она готовилась к нему тщательно и с полной самоотдачей. Она продумала свой костюм до малейших деталей, воодушевленно репетировала свой танец и дрессировала козу. На Пиру Дураков, на площади перед Собором Парижской Богоматери соберется почти весь Париж: простой народ и знать, весельчаки и благообразные ханжи, взрослые и дети, и она хотела поразить его жителей, сделать все, что от нее зависело, чтобы праздник прошел на славу. Помимо того, что это было очень весело, она надеялась еще и хорошо заработать, чтобы ей и ее народу этих денег хватило надолго.       Кроме того, она очень любила наблюдать за реакцией людей на то, что она делает. Особенно ее веселили благообразные ханжи с их постными рожами. Как бы они ни старались изобразить на своих скучных лицах полное пренебрежение, в их глазах она видела, что ее танцы не оставляют их равнодушными. Особенно это касалось мужчин. Их лица сразу приобретали туповато-мечтательное выражение, отчего они тут же получали от своих добропорядочных жен, возмущенных тем, что они пускают на нее слюни, тумака.       Нет, Эсмеральда вовсе не была шлюхой. Она и целовалась-то всего пару раз. К слову сказать, ей это совсем не понравилось — ощущение было такое, словно ей в рот засунули что-то слюнявое, похожее на слизняка — это было ужасно противно. У нее еще ни разу не было мужчины. Тем, кто пытался пойти дальше, она давала весьма жесткий отпор, как учил ее Клопен, когда она была еще маленькой. Да, она знала, что бывает между мужчиной и женщиной — сложно это скрыть, когда живешь в таборе, где все на виду. Но сама подобных желаний не испытывала, лишь морщила свой очаровательный носик при мыслях об этом. И, когда распаленные мужчины пытались распускать руки, она стремительно выхватывала свой маленький, но крайне острый нож и приставляла им к горлу так, что он их слегка резал. Чуть пущенная кровь отрезвляла этих самцов, и они шарахались от нее с воплями — мол, эта цыганка абсолютно ненормальная чертовка. Эсмеральду это устраивало.       Но ей все равно при этом безумно нравилось их дразнить. Она знала, какое воздействие на них оказывает ее красота, и превесело этим пользовалась, получая развлечение и иногда даже выгоду. И на Пиру она собиралась выложиться по полной.       Его честь судья Клод Фролло мрачно сидел на своем почетном месте, приготовленном специально для него на Пиру Дураков, под навесом, и с лица его не сходило выражение угрюмой скуки. Он был самым уважаемым и, одновременно, ненавидимым человеком в Париже. В его руках были богатство и власть, он распоряжался судьбами людей, от него зависело, пойдут они на волю или на эшафот. Чаще всего он посылал людей на эшафот. Грабители, воры, мошенники и цыгане, даже простые обыватели содрогались при звуках его имени. Однако обыватели были ему и благодарны, потому что он не позволял сброду разгуляться. О да, в этом он был очень хорош.       Судья брезгливо оглядел всех этих людишек, собравшихся на площади. Он ненавидел подобные сборища. Распутники и пьяницы, воры и мошенники, празднующие в пьяном угаре. Боже, он бы с большим удовольствием посидел в тишине возле камина, с бокалом вина и книгой. Но это был его долг и обязанность — присутствовать на этом дурацком празднике. Еще одну головную боль добавлял ему этот маленький остолоп Квазимодо.       Сколько раз судья говорил ему и читал нотации о том, что звонарю нельзя выходить на площадь! Судья слишком хорошо знал человеческую природу и нисколько не сомневался в том, что если горбун выйдет на площадь, то он не то что распугает народ своим видом, но они еще и наверняка зашвыряют бедолагу помоями и навозом, коего было на площади в избытке. Но глупый мальчишка судью не слушал, а витал в своих мыслях о том, как бы было хорошо погулять среди людей. Судья вздохнул. Ему было бесконечно жаль мальчика, судьба обошлась с Квазимодо слишком жестоко. Со своим уродством звонарь обречен быть вечно одиноким, и дни его скрасит разве что архидьякон Жозасский, который видел доброту, рвение и исполнительность звонаря, да он, Клод Фролло, его приемный отец и учитель. Но что же будет с Квазимодо, когда и их час придет? Судья сумрачно оперся рукой о подбородок, смотря на подмостки сцены, где должны были выступать циркачи.       Эсмеральда тихонько выглядывала из-за ширмы, закрывающей ту часть подмостков, за которой комедианты готовились к выступлениям. Вот он, Самый Главный Ханжа города Парижа, а может, и всей Франции. Сидит в такой день угрюмый и мрачный на своем почетном месте, в своей черной бархатной сутане и полосатом шапероне с яркой алой лентой. Весь такой благообразный, ухоженный, с этой своей аккуратной седой прической, холеными руками, не знавшими тяжелой работы и унизанными перстнями. Черты лица резкие и суровые, а его длинный изогнутый нос… Эсмеральда подумала о том, что было бы прекрасно его, этот нос, как следует натянуть.       Клопен, слишком хорошо знавший свою названую сестру, ткнул ее локтем в бок.       — Даже не вздумай, Эсмеральда! — прошептал он. — Не смей дразнить этого судейского старого ястреба! Иначе он нам жизни потом не даст!       — Полно тебе, Клопен! — хихикнула она. — Я вовсе ничего такого и не думала!       — Ага, — язвительно протянул тот. — А то я не вижу, как у тебя глаза горят, не иначе как авантюру какую задумала. Ты эти штуки брось! Судья — не тот человек, которого можно обвести вокруг пальца.       — Ты хочешь сказать, вокруг носа, — хмыкнула Эсмеральда.       Клопен схватил ее за локоть и развернул к себе.       — Я прошу тебя, сестренка, не делай глупостей, — на этот раз он был предельно серьезен. — Ты втравишь в неприятности и себя, и всех нас.       Эсмеральда вздохнула.       — Ну ладно, хорошо, я постараюсь. Но он такой… Такой надменный, сидит там как Пуп Земли!       — Ему по должности положено. Он, если и не Земли Пуп, то уж Франции-то точно. Не считая короля, — пожал плечами Клопен. — Иди и приготовься, скоро тебе на сцену.       Эсмеральда тихо фыркнула.       Судья угрюмо смотрел на подмостки, когда фигляр-зазывала в маске устроил там небольшой взрыв, и из розового дымного облака появилась юная цыганская танцовщица. Юркая, гибкая, очень ловкая, она была прекрасна! На ней было ярко-красное платье, не скрывавшее, а даже подчеркивающее ее совершенные формы. А ее глаза… Огромные и зеленые, они завораживали… Когда она пристально посмотрела ими прямо в глаза судьи, тот понял, что задыхается. У него вдруг стремительно заколотилось сердце, так сильно, что сперло дыхание. Он смотрел на эту девицу, приоткрыв рот, и ничего не мог с этим поделать! С огромным трудом судья взял себя в руки и уставился на свои пальцы, словно проверяя их чистоту.       Цыганка начала танцевать.       — Погляди на эти омерзительные выкрутасы, капитан! — пробурчал судья Фебу де Шатоперу, который находился рядом с судьей верхом на лошади.       — Да, судья! — радостно откликнулся тот.       И этот туда же, с раздражением подумал Фролло.       Цыганка тем временем грациозно извивалась в танце, проявляя чудеса гибкости и изобретательности.       Эсмеральда пообещала Клопену не делать глупостей. Но этот судья смотрел на нее с таким пренебрежением! Он, кажется, даже прошептал про ее танец что-то очень обидное, во всяком случае, она по артикуляции губ уловила слово «омерзительные». Эсмеральда была оскорблена до глубины души. Она так старательно репетировала все это время, а он… «Ну, я тебе сейчас устрою!» — сердито подумала она.       Судья с ужасом понял, что цыганка легкими шагами бежит к нему. Он ахнуть не успел, как она уселась к нему на колени, накинула на его шею свой тонкий шарфик и потянулась губами к его носу. Судья дернул головой.       Эсмеральда, лучась очарованием, подбежала к судье, скользнула к нему на колени, накинув ему на шею свой шарфик и уже нацелилась губами на его длинный нос, как судья дернул головой и поцелуй пришелся прямо в его губы. Она была так ошарашена, что от неожиданности приоткрыла рот, и почувствовала, как его язык проник внутрь и коснулся ее языка!       Судья просто не смог удержаться, когда она поцеловала его. Да, он отчетливо понимал, что не туда она целилась, она хотела всего-то поцеловать его в нос из чистого озорства, но, когда она приоткрыла губы… «Ну я тебе сейчас покажу, чертова девчонка!» — с какой-то дикой радостью подумал он и поцеловал ее в ответ, скользнув своим языком между ее губ и касаясь ее шаловливого язычка.       Для них обоих это было больше похоже на удар молнии. Эсмеральду пробрала неизвестная ей доселе дрожь, а судья покрылся испариной от желания и почувствовал, как определенная часть его тела отреагировала на удивление остро, потому что вся кровь, до сих пор питавшая мозг судьи, хлынула вниз, приливая к его мужскому естеству. Эрекция была чрезвычайно болезненной. «Господи, прости меня! — взмолился про себя бедный судья. — Если бы мы были тут одни, я бы овладел ею прямо здесь, не сходя с места!»       Эсмеральда почувствовала, как низ ее живота обожгло жаром, которого она никогда еще не испытывала, а между ног вдруг стало так влажно…       Сама не своя, она соскочила с его колен. Но надо было продолжать, и она, делая вид, что словно все так и надо, продолжила свой танец. Свой шарфик она забыла у него на шее.       Судья трясущимися руками с гримасой ярости на лице (Боже, только бы никто не заметил, как он дрожит от преступного, недопустимого желания!) сорвал с шеи ее проклятый шарф. Нервно оглянувшись, Фролло запихал тряпку поглубже в свою сутану, туда, прямо к сердцу, грохочущему так, что было удивительно, что никто, кроме него, этого не слышит. Какой позор, Господи! Он ведет себя подобно юнцу в поре созревания, но ничего не может поделать! Хотел проучить девчонку, а попал в свою собственную ловушку! Но откуда же ему было знать, что она на него так подействует! Он думал, что после этого поцелуя очарование спадет, а вместо этого он сейчас сидит и сходит с ума от непереносимого желания к ней. Ледяная ванна, подумал он, я приму ледяную ванну, как только окажусь дома!       Праздник тем временем шел своим ходом, и на сцену начали выпрыгивать те, кто хотел быть Королем Дураков. Эсмеральда помогала отсеивать претендентов. Она попыталась сдернуть маску с того парнишки, с которым познакомилась пару часов назад, когда он нечаянно влетел к ней в шатер, но у нее ничего не вышло, и она поняла, что это не маска, а его настоящее лицо.       — Да это же звонарь из Собора! — послышались крики, и судья, до сих пор занятый своими эротическими переживаниями, обомлел. Этот дурачок все-таки ослушался его!       Желание сменилось яростью. Он задаст этому паршивцу хорошую трепку, когда все закончится!