Вожделение

      Эсмеральда уговаривала Квазимодо три дня.       — Послушай, ведь это я во всем виновата, — наконец сказала она. — Это из-за меня все произошло. Хотя бы выслушай его.       Квазимодо сдался, и судья, наконец, смог с ним поговорить.       — Я не горжусь тем, что сделал, Квазимодо, — сказал он. — Но ничего другого мне тогда не пришло в голову.       — Да, и поэтому вы решили меня запугать! — сердито фыркнул горбун. — Вместо того, чтобы прийти и честно рассказать! Думаете, я бы вас не понял?!       — Ты же видел, что со мной тогда творилось, — устало произнес судья. — Я был так измучен, что не очень хорошо соображал, как надо с тобой действовать, и делал так, как привык. Я признаю свою ошибку, но и ты вспомни, в каком я был состоянии.       Квазимодо нахмурился, прокручивая в голове события прошлой недели. Да, припомнил он, судья действительно буквально спал с лица, его и без того худые щеки ввалились и под глазами залегли глубокие тени, он срывался на любую мелочь.       — Никогда больше так не делайте! — сумрачно произнес горбун. — Просто в следующий раз скажите правду, я вам без всяких ваших хитростей помогу.       — Спасибо, мой мальчик! — просиял судья. — Знаешь, что… Ты можешь приходить в мою библиотеку тогда, когда захочешь! В любое время дня или ночи!       Горбун, давно лелеявший такую мечту, замер с приоткрытым ртом.       — Можно? — с недоверием произнес он.       — Можно, — кивнул судья. — Должен же я как-то загладить свою вину перед тобой. Полагаю, что это хоть в какой-то мере компенсирует тебе моральный ущерб, полученный от меня.       Горбун уже просто не мог дальше сердиться.       — Спасибо, хозяин! — обрадовался он. — Лучше этого и быть не может!       — Прекрасно! Да, если у тебя будут какие-то затруднения с тем, чтобы прийти ко мне днем, ты можешь всегда договориться с Эсмеральдой, чтобы она сопроводила тебя, — заявил судья. — В ее присутствии никто не посмеет тебя тронуть.       Уладив дело со своим пасынком, судья развил бурную деятельность по подготовке к свадьбе. Первым делом он устроил так, чтобы король вызвал его к себе на аудиенцию. Эсмеральда с замиранием сердца ждала возвращения Фролло. Она очень боялась, что судья к ней не вернется, потому что король мог и заточить судью куда-нибудь в Бастилию. Но судья, целый, невредимый и весьма довольный собой, вернулся к ней в тот же вечер.       — Как тебе удалось улестить его? — спросила она Фролло за ужином.       — Это было довольно просто, дитя мое, — ухмыльнулся тот. — Дело в том, что наш король стар и болен, и чувствует приближение своей смерти. Поэтому он пытается замолить свои грехи и вести благочестивую жизнь. Я сыграл на этом. Сказал, что ты — бедная, потерянная овечка, несчастная сирота, которой требуется помочь спасти свою душу и привести ее к Господу, отвращая от язычества.       — Но я же католичка! — возмутилась Эсмеральда. — Меня окрестили еще во младенчестве!       — Да, но королю об этом знать вовсе не обязательно, любовь моя, — засмеялся судья. — Я ему сказал, что собираюсь научить тебя молитвам и смирению, а чтобы не было мерзких слухов про нас, я собираюсь жениться на несчастной сироте. Он даже мне посочувствовал, и подивился, что я готов так далеко зайти, чтобы спасти чью-то душу от адского пламени.       Эсмеральда посмотрела на его самодовольное лицо и, не выдержав, засмеялась.       — У тебя копчик не чешется? — сквозь смех спросила она.       — А с чего он должен чесаться? — не понял судья.       — А с того, что еще чуть-чуть, и у тебя вырастет лисий хвост!       — О, перестань, моя дорогая, тебе это нравится! — с улыбкой сказал судья, почесывая за рожками Джали, которая потребовала его внимания настойчивым толчком головы под руку.       — До безумия! — признала Эсмеральда.       Когда наступил день венчания судьи и Эсмеральды, зеваки, пришедшие посмотреть на то, как женятся самый страшный судья Парижа и прекрасная цыганская танцовщица, ахнули. Потому что никто из них раньше не видел, чтобы судья надевал что-то кроме черных одежд. Сейчас же он был весь в белом. Белой была его сутана, белыми с золотом были его наплечники с вкраплениями рубинов по краям, белым в золотую полоску был даже шаперон судьи, исключение составляла ярко-алая лента на нем. А вот Эсмеральда была в роскошном красном платье. «Ты поцеловала меня, когда была в красном», — сказал судья, когда они выбирали материю для платья. Эсмеральда с ним согласилась.       Несчастной в этот день была только Флер-де-Лис, но ее быстро утешил капитан Королевской гвардии Феб де Шатопер.