переломы

— короче, — говорит момо, скрепляя булавкой края дырки на джинсах, — мой внутренний календарь подсказывает мне, что завтра новый год, а значит мы идем грабить чужие дома. — нельзя грабить, — привычно одергивает ее чжихе из своего угла, а потом поднимает на момо глаза. — подожди, ты думаешь, что где-то вокруг осталось еще что-то, что мы не проверили? момо надувается. ей хочется новогоднего настроения, какие-нибудь целые джинсы, колготки, а еще порадовать себя мародерством. в конце концов, это единственная доступная им роскошь, после того, как что-то там наверху решило превратить их мир в тупую адаптацию фильмов про зомби. еще пару лет назад они все вместе встречали и новый год, и рождество. мина вязала всем смешные теплые шапки и шарфы, которые кололись, но которые никто не снимал, потому что они были очень теплые, а еще мина обещала использовать их в качестве удавки, если увидит, что кто-то отказывается их носить. момо уверена, что мина и сейчас бы нашла, из чего связать им хотя бы варежки, но она осталась в японии вместе с наён, чонён и дахён. так что, единственный подарок, который момо сейчас может связать с миной — это просто думать о том, что с ней и с остальными девочками все хорошо. сана громко разбирает свою беретту, поочередно роняя то магазин, то какие-то пружины. ей через плечо заглядывает цзыюй, которая давно собиралась научиться нормально пользоваться оружием, но, судя по выражению ее лица, пока она поняла только то, как им пользоваться не надо. — мы можем отъехать чуть подальше, — снова предлагает момо, но уже чуть менее уверенно, потому что никто ее не поддерживает. чжихе смотрит хмуро и устало, сана и цзыюй заняты тем, что пытаются впихнуть куда-то какую-то детальку из пистолета, чеён беспокойно спит на единственной кровати. момо отцепляет булавку и снова скрепляет края дырки заново, стараясь захватить как можно больше ткани. рваные джинсы — это тренд живых, но, когда на улице минус, а твои джинсы буквально одна большая дыра, то становится как-то не до погони за модой. — момо, — мягко говорит чжихе и поднимается со своего места, — мы сможем куда-то выехать только после того, как чеён починит машину, а сана сможет сделать так, чтобы пистолет не выстрелил ей в голову. мы должны просто немного подождать. — немного подождать, — бурчит момо себе под нос, но так, чтобы чжихе не услышала. та успокаивающе гладит ее по плечу, но у нее холодная ладонь, поэтому момо ненавязчиво выворачивается и выходит на улицу. за ней увязывается сана, оставив тестирование оружия на цзыюй. стрелять той не позволит чжихе, так что все под контролем. на улице холодно и мрачно. иногда момо кажется, что больше всего она тоскует по свету фонарей и мягкому свечению из окон. раньше она не понимала, как сильно это успокаивает. свет — гарант того, что пока кто-то держит этот мир под контролем. сейчас бы ей больше всего на свете хотелось постоять под окнами какой-то целой многоэтажки и позаглядывать в светящиеся окна. — помнишь, как чонён напилась на второй день после рождества? — спрашивает сана, опираясь о закрытую дверь. — тогда она первый раз пробовала текилу, а наён решила, что будет весело, если ее не останавливать. она грустно улыбается, смотря на момо снизу вверх. у нее спутанные волосы и потрескавшиеся губы, а еще все те же глаза, как и пару лет назад. момо постоянно всматривается в ее лицо, чтобы уловить тот момент, когда все потухнет, как было с городом после отключения электроэнергии, но сана продолжает держаться на каких-то внутренних генераторах. иногда кажется, что от нее можно было бы даже сейчас заряжать телефоны и фонарики. — выглядишь ужасно, — говорит момо, потому что она не в настроении говорить сане, как та хорошо справляется. — ты что, правда так расстроилась из-за того, что чжихе запретила тебе поехать грабить магазины? момо дуется и не смотрит на нее. сана спускается на ступеньку ниже — только из-за этого она смотрела на момо сверху-вниз — и кладет подбородок на чужое плечо. — тебе как будто пять лет. — мы даже в том году нашли елки возле икеи. почему нам нельзя опять что-нибудь поискать? — ты что забыла, что юта потом поджег эти елки, потому что цзыюй хотела, чтобы были огоньки? — сана тихо смеется момо в шею, отчего ее пробивает мурашками от контраста температур. елки горели красиво. цзыюй очень понравилось. ныл в тот новый год только один человек, причем, даже не чжихе. донён все время переживал, что из-за такого яркого огня их кто-нибудь увидит. другие группы, кто-то мертвый, спутники из космоса, пришельцы. он нервничал и из-за этого пытался дать юте подзатыльник в два раза чаще, чем обычно. момо закусывает губу. — я просто, — говорит она и у нее ломается голос. — я просто не хочу больше сидеть тут, мне не нравится этот дом. сана обнимает ее со спины, стараясь завернуть их обоих в свою большую теплую куртку. обгоревший мех на капюшоне щекочет момо нос, но становится немного теплее. — чеён должна поправиться, — говорит сана. — машину сможет завести только она, потому что я, конечно, доверяю тебе и чжихе, но только, если дело не касается техники. цзыюй может постараться, но не факт, что она себя не убьет чем-то в процессе, — чем больше она всего говорит, тем сильнее момо сдувается. сана как всегда говорит простые и правильные вещи, с которыми нет сил спорить. — мы поедем куда-нибудь подальше от центра, хорошо? я думаю, там еще осталось что-то целое. я помню, что там должны были быть заправки и кофейни. может быть, там я найду для тебя большой блестящий елочный шар. елочный шар. момо вздыхает. она помнит, как она с миной и саной вместе наряжали елку и все эти блестки с игрушек оказывались везде, кроме своего положенного места. сана говорила, что это ее праздничный макияж и посыпала себе блестками лицо и волосы. — лучше давай найдем водку, — мрачно предлагает она. — или что-нибудь подожжем. сана снова тихо смеется и момо окончательно капитулирует. может, ее биологический календарь вообще дал сбой, может сейчас не конец декабря, а ноябрь или вообще начало осени. в конце концов, солнце они видели где-то в конце августа, когда чеён еще упала в реку с моста и отказывалась вылезать оттуда, не смотря на уговоры всей группы. вдалеке — скорее всего, на каком-то возвышении — загорается чей-то одинокий костер, который они видят почти каждый день. — восемь вечера, — отмечает сана. или семь, шесть, девять, полночь. момо кивает только потому, что с саной невозможно спорить. чжихе зовет их в дом ужинать и — ради господа бога — отобрать у цзыюй пистолет.