запасной выход

Темнота.        Чёрная, полая, абсолютно бездонная, б е з г р, а н и ч н, а я.        Он идёт по длинной доске в кромешной тьме. В ноги с каждым шагом вонзаются тысячи острых иголок, отзываясь в нейронах резкими импульсами и учащающимся пульсом в висках, которые уже почти разрывает от напряжения.        Все кого он знает стоят внизу кричат его имя, шепчут неистовыми голосами, переходящими на гортанный хрип. Он слышит их, эхом отдающиеся в перепонках. Они слишком знакомы, но он не может видеть тех, кто его зовёт.        Он знает, что они слишком близко, чтобы их рассмотреть, но слишком далеко, чтобы дотронутся хотя бы до кого-то из них.        Он идёт.        Должен.        Как и сотни людей до него. Он убивает себя своим же чувством ответственности.        Глаза завязаны толстой верёвкой на два узла. От ткани пахнет бензином и еле-уловимым душком дешёвых сигарет. Он давно такие не курил.        Нельзя шагать ни влево ни в право.        Дыхание учащается, он чувствует, что руки снова начинают леденеть, как будто их опустили в ведро с холодной водой. Кончики пальцев покрываются тонким слоем инея.        Всё в грязно-сером тумане. Дым заволакивает помещение и проникает под повязку, щиплет глаза, разъедает нежную кожу перегородки носа, просачиваясь в лёгкие и распыляя там яд, убивая его изнутри.        Снаружи разгорается леденящее пламя. Оно гораздо опаснее, чем обычное. От него нельзя спрятаться, укрыться. Оно всё равно тебя достанет, проникнет внутрь и добьётся желанного.        Оно убьёт тебя.        Лоскуты искр касаются кожи, оставляя на ней увечья и глубокие порезы, которые сразу же затягиваются новой кожей, образующей ноющие от боли шрамы.        Он кричит.        Одно неверное движение.        Нога сорвалась с доски.        Он падает вниз, в темноту, абсолютно опустошённый. Воздух свистит в ушах, пронизывая барабанные перепонки.        На несколько мгновений он сливается с потоками свистящего воздуха, позволяя своему телу расслабится, уповая на то, что он всё ещё жив.        Пока ещё жив.        Скоро это всё закончится.        Глухой удар. Рёбра разрываются от тупой боли, мгновенно передающейся в позвонки. Тело раскрашивается на куски, потом собирается снова, как будто нанесённых до этого увечий было недостаточно.        Молчание.        Всепоглощающее, звенящие молчание, тягучие, как чёрная и блестящая нефтяная плёнка.        Пробирающееся внутрь, отдающаяся гулким эхом в изорванных в клочья барабанных перепонках.        Тишину прорезает тонкий смех маленькой девочки. Он не знает почему, но он точно уверен, что её зовут Элис.        Повязка падает с глаз, как будто чья-то сильная рука со всей силы срывает её, одновременно развязывая узлы.        Он сидит на холодном полу в луже собственной крови, жадно хватая ртом разреженный воздух. Вокруг валяются ржавые бритвенные лезвия, стёкла и осколки битого зеркала.        Из темноты на него смотрят лица, искажённые гримасой отвращения.        Голоса что-то неистово шепчет, уверяя его в бесполезности и увечности.        Ничтожности.        Они верили в него, пока он шагал вперёд, позволяя осколкам вонзаться в босые ступни, расчищая путь.        Они верили с него, когда он показывал им путь, но он потерял всех, когда остановился и позволил себе минутную слабость, когда остановился, в отчаянии пытаясь разобраться в себе.        Он потерял всех, когда перестал быть первым.        Парень резко открыл глаза. В воздухе вокруг него проплывали жёлто-синие точки с красными вкраплениями.        Он лежал на кровати и снова смотрел в белый потолок. Руки тряслись, а по виску стекала тоненькая капелька пота.        Глаза ужасно слезились из-за настойчиво бьющего в них искусственного света.        Рядом опять никого не было.        Джерард глубоко выдохнул.        Раскалённый воздух вышел из груди тремя короткими спазмами.        Уэй зажмурился и, превозмогая тягучую боль, дотронулся до лица подушечками пальцев левой руки, пытаясь убедить себя в том, что он всё ещё жив.