Две стороны одной любви.

- Эй, детка, снизь тон, - я оскалился, стрельнув взглядом в ее сторону, и потянулся за рубашкой, чувствуя, что внутри нарастает агрессия. Плохо, очень плохо. С другой стороны, это всегда было моим идеальным оружием и моей самой лучшей защитой. Понимаю, что из-за этого меня многие считаю слишком крейзи, слишком ненормальным, но по сути, мне было плевать. Во-первых, никто из них не нарушит моего личного пространства. Во-вторых, я продолжаю быть верным лишь себе и своим внутренним принципам. А один из них - не бояться говорить людям правду в лицо. И конечно же, идти против правил. - Ты сам не понимаешь, что губишь себя алкоголем? - раздался голос от двери. Так, тон она снизила, отлично. Главное теперь - не допустить занудных нравоучений. Я повернулся к ней лицом, надув губы, и сделал самое циничное выражение лица, какое можно было себе представить, подавшись всем корпусом тела назад, выставив вперед торс, покачивая бедрами и застегивая рубашку. Пуговицы на три, не больше. Открыть секрет, как избавиться даже от тех, кто тебя любит? От тех, кто переживает за тебя? От тех, кто ждет от тебя серьезных решений? Да просто высмеивать все их слова и поступки. Разрывать любую эмоциональную связь. Самое тяжело - осознавать, что тебя больше не понимают. - Хитри, отступай, играй, кружись, сживая врага со свету, А что же такое жизнь - а жизнь, да просто дуэль со смертью (с) - внезапно вспомнилась песня из одного из любимых фильмов детства. Мне, кстати, нравился д'Артаньян. Приехал в Париж с пятью экю в кармане, а умер в качестве маршала Франции. А Атос напоминал мне Юрия Шмильевича. Такой же умный, мудрый, второй отец, лучший друг, человек с темным прошлым и ярчайшими принципами... Так, закрыли тему. Я включил режим блокировки сознания и быстро провел языком по нижней губе, оставляя на ней мокрый след. - Я хочу пить, и я буду пить, - ответил я ухмыльнулся. - Я тебе уже говорил, что меня там ждут. Давно. Все. И мне плевать на твои истерики. Особенно на те, которые ты устроила в прошлый раз. При всех. ПРИ ЯНЕ. - Нет никаких истерик, Биланидзе, - она вздохнула и устало села на кровать. - Просто ты себя губишь, а я не хочу быть свидетелем этого. Сколько у тебя незавершенных проектов? Сколько талантливых стихов в стол? Сколько к тебе нежности, Дим, - она подняла на меня глаза, полные слез. - Зачем ты прячешь все это? Зачем эти развратные танцы с Собчак на Юрмале? Зачем сдирание с себя рубашки? Зачем этот цинизм? Я подался вперед и сжал губы, глядя на нее и щурясь. - Я тебе понравился именно таким, моя дорогая, - прошептал, или даже нет - прошипел - я. - Нет. Мне понравилось то, что в тебе могли уживаться циник и романтик, пошляк и скромный молодой человек, который так интеллигентно относится к продавцам в магазинах, к старикам в метро, к детям в парке. И к животным. А сейчас что? Тебя тягают, терзают ради пиара, и ты как марионетка идешь за ними. Ты же сам знаешь, что этот клуб тебе не нужен. Что завтра все покажут твои фото с блондинкой, имени которой ты даже не знаешь, а я при этом буду ждать тебя здесь. Все, пора прекращать. Особенно после слов о стариках в метро. - А ты по-любому будешь ждать меня здесь, - ласково прошептал я, одной рукой расстегивая рубашку, а другой толкая ее в плечо так, чтобы она упала на постель. Она тихо вскрикнула, потеряла равновесие и упала. - А я по-любому буду сегодня там, - продолжил я, наклоняясь к ней и расстегивая молнию ее джинсов. - И завтра выйдет фото с блондинкой. А потом будут концерты. Много. Ты встречаешься не с Витей Беланом, моя прелесть, ты встречаешься с Димой Биланом. Изволь соответствовать. Я стянул с нее джинсы, затем трусики. Взяв комочек нежной ткани, поднес к носу и вдохнул аромат. Ну что, ее агрессию тоже можно принять за возбуждение. Или мне еще немножко побесить ее? Черт, шикарный запах. Я не говорил еще, что меня возбуждает агрессия? И что каждое ее слово уже давно было высмеяно мной внутренне? Fu**ck, теперь я точно хочу в клуб, потому что знаю, чего я хочу сегодня ночью. С этой коварной мыслью я быстрым жестом сунул пальцы в рот, обильно смочил их слюной, а затем, наклонившись и придерживая ее одной рукой, нащупал заветное местечко между ног, куда ввел не два пальца, а три, властно раздвинув ее ноги настолько широко, насколько позволяла ей ее профессия танцовщицы. Раздался громкий стон, мокрый звук, ее тело выгнулось дугой, а по щеке побежала серебристая слеза. Тяжело птичке оказаться в ловушке. А точнее, под мягкой лапой дикого кота. Мяу!