О жизни Хайва-с-Грота-реи

— Якорь мне в задницу, — бухтел Кирк еле-еле продрав глаза, — да когда ж, ёб твою налево, этот усатый горлопан завалит своё ебл~…       «Изящный» речевой оборот многоуровневой брани рулевого был прерван спускавшимся в трюм капитаном. Тот всем видом напоминал воплощение известной поговорки «затишье перед бурей» — из красного, заспанного глаза летели искры, каждый шаг был больше похож на раскат приближающегося грома, а все его движения кричали о желании поколотить если не команду, то корабельную мачту уж точно.       Просыпавшиеся матросы также выказывали своё недовольство чьими-то громкими возгласами на верхней палубе.       Рулевой грузно спустился со своей койки, поправил штаны, и поплёлся в сторону трюма, почёсывая бритый затылок. Снизу слышался негромкий поток брани капитана. Очевидно, его эта ситуация напрягала не меньше остальной команды. — Хайв, ё-моё, — спускаясь в тёмный подвал, Кирк обратился к матерящемуся капитану, — ты, ёпт, либо сам разберись с этим… непонятым, либо я лично его за борт кину. — Да я бы с удовольствием сломал этому усачу пару рёбер, — Хайвлок достал бутыль рома и, открыв её зубами и плюнув пробкой куда-то в трюм, сделал пару больших глотков. — Так чё бы и не отпиздить его? — Было бы всё так просто…- капитан провёл ладонью по лбу, — если я изобью одного из торговых принцев Юнорции, самого Альфредо ди Мьярдо, то путь туда нам будет заказан. Тьфу, погнали, поможешь спустить этого коротышку.       Впихнув бутыль в руку Кирка, Хайвлок начал подниматься наверх. Рулевой, отпив немного, неспешно последовал за капитаном.       Недовольство матросов уже начало переходить из стадии «тихое ворчливое возмущение» в «если он прям щас не заткнёт варежку, я ему глаз на жопу натяну». То и дело звучали ругательства на средноморском, эльфийском, и даже вечно спокойный орк начал уже нервно притопывать в такт громкому голосу, доносившемуся сверху. — Пагнале, парне! — крикнул смуглый щербатый парнишка с острыми ушами, — паламаем этава fretzo! — Цыц, Зик! — рявкнул поднимающийся капитан. — «Отбой» никто не отменял, а ну все по койкам, крысы трюмовые! Руки по швам!       Оказавшись на верхней палубе, Хайвлок тяжело выдохнул.       Невероятной красоты тёмно-синее звёздное небо, отражаясь в лёгкой ряби воды, сливалось с горизонтом и казалось бесконечным. Тонкие души людей искусства часто оказывались в плену этой красоты, даже когда спускались на твёрдую землю, и посвящали ей картины, музыку, стихи! Столько прекрасного было создано под впечатлением — всего и не пересчитать!       В обычные, спокойные ночи тишину нарушал только плеск бьющихся о борта волн да лёгкий скрип оснастки.       Но не в этот раз.       На верхушке средней мачты, в вороньем гнезде, стоял невысокий худой мужчина, с вьющимися чёрными волосами по плечо, и с длинными закрученными усами. Он артистично раскинул руки в стороны, однако даже издалека было видно, что стоять ровно ему удавалось с трудом. Виновниками тому были две опустошённые бутылки вина, звон которых служил неким аккомпанементом его угрожающе-громкому высокому голосу. Мужчина во всю силу читал собственные сонеты на высокопарном языке дожей Юнорции. Что-то о невыразимом, прекрасном, об ароматах моря, лета, роз и вина.       Хайвлок, глядя на это безобразие с Альфредо в главной роли, закрыл глаза рукой. — Есть идеи? — Я всё ещё предлагаю ему усы пооткручивать. Он бухой, он не почувствует даже! — Бездна тебя забери, Кирк, — прошипел капитан, — его нужно как-то вырубить по-тихому. — Дык, а я о чём! Проломить череп, да дело с концом.       Капитан зыркнул на рулевого, цокнул языком, и выхватил у него из рук бутыль рома. — Ладно ещё вырубить, — Хайв отпил из бутылки, — нужно его ещё спустить, желательно без тяжких телесных. — В воду его, шеф, в воду, — Кирк хохотнул, протягивая гласные. — Ой, да иди ты, — ответил уже слегка подпитый Хайвлок сквозь тихий смех, — лучше иди, вон, снасти подготовь, кто знает, как дальше пойдёт.       Капитан слегка качающейся походкой отправился к мачте, по пути взяв пустую бутылку. Зачем он вообще выпил столько? Скорее всего, успокаивал себя пират, потому что он прислушался бы к Кирку, и скинул его в глубокие синие воды. Однако, немного сбитая координация давала о себе знать, когда он неспешно поднимался вверх по мачте, то и дело, путая ноги на узких перекладинах.       Показав знак готовности рулевому внизу, Хайв поднялся ближе к гнезду. План был прост: разбить бутылку филигранным и выверенным ударом сзади по черепу, тем самым оглушить горе-поэта, и отправить спать. А если что-то пойдёт не так, то Кирк поймает на оттяжки, или выправит нужным образом парус, чтобы тот упал прямо в грубую ткань. Казалось бы, что может пойти не так?       Как только Хайвлок начал замахиваться, в его голове промелькнула предательская мысль, что всё это перебор, и нужно как-то полегче. С другой стороны от удара бутылкой ещё никто не умирал, а он, вроде, бывший солдат, как-никак. Может Кирк прав, и он и правда даже не почувствует?       Альфредо же, до сих пор увлечённый чтением стихов полумесяцу, быстрым и плавным движением развернулся, видимо для того, чтобы посмотреть на звёзды с другой стороны. Рефлексы капитана не заставили себя ждать, он выбросил вперёд левый кулак. В следующий миг поэт со свистом отправился в вольный полёт из гнезда в сторону палубы.       Откуда-то снизу донёсся глухой вскрик рулевого «ёб твою мать».       Ему вторил внутренний голос капитана.       Казалось, даже лёгкий ветер подхватил эту цепкую фразу.       Тело Альфредо неумолимо летело вниз, и Кирк всеми силами пытался сделать хоть что-то с парусами. Не сообразив ничего лучше, он своим весом перекосил одну из рей, на которых висел парус таким образом, чтобы смягчить падение поэта. К несчастью, разум Кирка также был слегка затуманен ромом. Поэтому его просчёт привёл к тому, что Альфредо, отскочил прямо в лёгкую рябь тёмно-синего моря, и исчез в освещённых луной и звёздами брызгах.       Ситуация выходила из-под контроля, и Хайвлок ни секунды не думая, под басовый гогот Кирка, попытался отправиться вслед за поэтом в морскую тьму. Воронье гнездо с его намерениями не согласилось, и издало недовольный треск, а когда он начал отталкиваться, борт, жалобно скрипнув, сломался. Хайв, будучи совсем немаленьким парнем, в своём падении на палубу порвал парус и с громким стуком влетел в пол. Кирк, глядя на всю ситуацию, прямо-таки взорвался новой волной хохота, отчего немного ослабил натяг паруса. Капитан поднялся, схватившись за голову, мотнул ей, чтобы сосредоточиться и, ни на миг не задумавшись, сиганул что есть мочи в воду.       Всё ещё сражённый смехом рулевой направился к борту, чтобы вытянуть горе-капитана и не менее невезучего поэта, по готовности. Вся эта ситуация, при всей серьёзности последствий, казалась ему настолько похожей на бред, что откровенный гогот казался единственным спасением. Взяв верёвку в руки, он стал высматривать хоть какой-нибудь знак.       Вынырнув, Хайвлок огляделся. Луна и звёзды, конечно, светили, но их света не хватало, чтобы быстро найти Альфредо. Помогла лишь счастливая случайность: воздух в пышных и лёгких одеждах Альфредо не дал ему быстро уйти ко дну, а расшитый золотом жилет и рубаха удачно отражали лунный свет. Пара гребков, и неподвижное, но всё ещё дышащее тело одного из глав дома ди Мьярдо было в руках Хайвлока. Оставалось лишь доплыть до корабля и подняться. Ну и надеяться, разумеется, что вся эта комедия, наконец, движется к своей развязке. *** — Что произошло-то? — голова поэта невероятно гудела после вчерашнего, отчего речь звучала совсем не так грандиозно, как ночью, — Помню, лишь невероятно смутные обрывки… — Парни сказали, Альфредо, что ты перебрал, и упал с мачты, — Хайвлок стоял в дверях каюты. — Ну я помню, что распил пару-тройку бутылочек… Ай, а челюсть-то так почему болит? — Эм… ты, наверное, ею о воду ударился. — Такое ощущение, что меня ночью избили, dio mio! Слушай, можешь сказать своим господам морякам, чтобы не шумели, ладно? А то голова раскалывается..