Практическая евгеника

             Ночь в обезъяннике не была романтичной, но принесла свои плоды. Когда дежурный, мерзко похихикивая, запихнул Бьякую в общую камеру в районном опорняке, обитатели этого неповторимого места резко оживились. Растрепанный после выяснения отношений со всем менеджментом борделя и полицейским нарядом, со сбитыми костяшками и разорванным воротом, молодой Кучики выглядел весьма аппетитно, о чем ему радостно сообщили бандитского вида товарищи. В ответ Бьякуя сузил глаза и приготовился к хорошей драке. Легкий гул в голове, ставшие внезапно горячими ладони и последовавший за этим выброс почти осязаемой энергетической волны стали для него сюрпризом. Впрочем, для любителей бесплатных развлечений — тоже: старожилов камеры буквально впечатало в обшарпанные стены. Трое остались валяться на облезлых скамьях, двое сползли на пол, самый стойкий забился в угол и оттуда жалобно скулил. Бьякуя изобразил полную уверенность в своем превосходстве, с независимым видом уселся подальше от поверженных противников и призадумался.       Разумеется, мысли его вертелись вокруг борделя. Вернее, его обитателей. Первый шок прошел, и Бьякуя смог осознать очевидные, в принципе, вещи: в доме удовольствий на всех должностях работали рейгаи.       Клон — это клон, живое существо, отличающееся от человека только способом зачатия. Ну и, разумеется, копирующее кого-то конкретного. Когда три тысячелетия назад ученые и юристы сумели договориться об этической стороне вопроса, клоны были признаны такими же членами общества, как и урожденные люди. Их больше не разбирали на органы для лечения своих оригиналов. Клон обладал всеми генетическими особенностями прототипа, но являлся совершенно самостоятельной личностью. Правда, с учетом того, что практической пользы медицине от них больше не было, их и создавать перестали в промышленных количествах. Теперь клонирование было делом редким и обуславливалось какими-нибудь исключительными обстоятельствами.       Рейгаи же до сих пор статуса полноправных граждан не имели. Их выращивали в специализированных инкубаторах, используя для оплодотворения клетки, искусственно созданные из синтетических элементов, в достатке имеющихся в любой лаборатории. Конечно, рейгаи не копировали живых людей, в них изначально закладывали некий набор желательных характеристик, как внешних, так и касающихся здоровья, альфа- или омега-сущности и тому подобное. И, в отличие от клонов и живых людей, у рейгая не было собственного сознания, пока в готовое уже искусственное тело не помещали такую же искусственную душу или скопированную личность умершего человека. В свое время горячие споры о правовом статусе клонов разгорелись именно потому, что многие клонировали себя, чтобы после смерти «ожить» в новом теле. Сейчас те, кто хотел жить вечно, заказывали себе рейгай, причем многие хотели выглядеть совсем не так, как в «прошлой жизни».       А вот о таком использовании рейгаев, с которым столкнулся Бьякуя, информации что-то не было. Все те же три тысячи лет назад или чуть раньше, когда человеческая популяция достаточно приросла, чтобы задуматься об экономике, культуре и прочих чертах цивилизации, специалисты очень быстро пришли к выводу, что использовать искусственные создания на любой грязной работе нерационально. В конце концов, люди разные, кто-то хочет писать стихи и картины, а кому-то любо копаться в земле, разводя редкие цветочки. Опять же, скотоводы уперлись рогами на том, что работать с животными должны живые люди, а не искусственный интеллект. Поэтому сейчас рейгаи и андроиды впахивали в шахтах, на сложном строительстве и в экологически опасных районах, где уровень радиации мог скакать, как горные козы — то вверх, то вниз. Людям досталось все остальное, включая войну, проституцию, наркоторговлю и охоту на преступников.       Бьякую все еще потряхивало от увиденного. По отличительной черте всех рейгаев — фиолетовым или сиреневым глазам с характерной искрой — он понял, что за время, проведенное в веселом доме, не встретил ни одного человека. А также заметил, что помимо рейгая Хисаги и его собственной жены, на шум высунулся еще кто-то, сильно смахивающий на молодого Укитаке. Тоже с фиолетовым взором. Логично было предположить, что в бордель поставляют клонов погибших офицеров, однако специфический цвет глаз говорил об искусственном происхождении всех этих созданий.       На душе было мерзко. Ясно, что кто-то из Готей-13, имеющий доступ к медицинским данным сотрудников, поставляет материалы в какую-то нелегальную лабораторию, где штампуют… как же их назвать?.. искусственные тела погибших полицейских. И не только. От воспоминаний о существе, как две капли воды похожем на Хисану, болезненно сжималось сердце и сдавливало горло.       Еще было понятно, что Готей не так уж и не в курсе. В конце концов, визитку Бьякуе дал Кёраку. То ли он был так счастлив, найдя способ проводить время с копией своего безвременно ушедшего партнера, что на все остальное наплевал, то ли моральный облик капитана Восьмого отряда знатно поблек и истрепался. Бьякуе было, в общем-то, без разницы, что там чувствовал Шунсуй, сам он испытывал горькое отвращение и легкую оторопь. Как?! Как можно было докатиться до такой гадости? И кто?       — Отдыхаете, Кучики-сан? — сладко пропели у него над головой.       Бьякуя вскинул глаза и увидел торжествующую и ехидную Сой Фон. Интересно, что она тут забыла?       — А нам вот сообщили, что вы безобразничаете. Нехорошо, господин бывший следователь. Что ж вы бросаете тень на репутацию своей конторы?       — Бывшей конторы, — уронил Бьякуя, отворачиваясь. Если Сой Фон не сочла нужным здороваться и маскировать свое отношение к нему, то и он не видел для этого причин. Не одна Сой здесь испытывала антипатию к собеседнику.       — Ай, как грубо, — ласково и с удовольствием проговорила капитан Второго отдела. — Ладно, выбирайтесь. Надо поговорить.       Дежурный шустро отомкнул замок, покосился на помятых и стонущих сокамерников Бьякуи и резко кивнул в сторону выхода. Кучики молча вышел, остановился возле бывшей коллеги, выжидающе глядя на правоохранителей. Дежурный сунулся было к нему с наручниками, и долгие несколько мгновений Сой Фон любовалась, как твердеют скулы и сжимаются губы Бьякуи, но в последний момент отрицательно мотнула головой.       Их проводили в убогонькую допросную комнату, дежурный приволок дымящийся чайник и одну чашку, подобострастно улыбаясь высокой начальнице, и оставил их одних. Бьякуя спокойно расположился на стуле для задержанных, вопросительно выгнул бровь. Сой Фон пакостно улыбалась ему, в открытую наслаждаясь их нынешним положением.       — Итак, — почти промурлыкала капитан, — Кучики Бьякуя, год рождения — сто семнадцатый эпохи Цветущей Вишни, безработный, аристократ. А теперь еще и буйный хулиган, нарушитель общественного порядка, нанесший повреждения госимуществу. Восхитительный карьерный рост! Я в восторге.       — Госимуществу? — Бьякуя нахмурился.       — Разве вам не известно, что рейгаи не приравниваются к живым существам, следовательно, считаются имуществом? А я-то думала, вы получи-или высшее образование, — Сой Фон сочувственно покивала головой.       — Государственному имуществу? — повторил Бьякуя, выделяя первое слово. То есть применение человеческого биоматериала, да еще и служащих полиции — это не преступное превышение полномочий какого-то лаборанта, а осознанное и легальное предприятие? — Хотите сказать, вы знали, что в этом борделе…       — Вопросы здесь задаю я! — радостно перебила его Сой Фон.       Злость вскипела и замутила разум. Впрочем, недостаточно, чтобы наорать на капитана Второго отдела или, еще хуже, кинуться на нее с кулаками. Это было бы уже не просто потерей лица, а крахом всему. Но сидеть на месте Бьякуя не мог — он резко встал, метнулся из одного конца комнаты в другой, нервно потирая подбородок. Один шокирующий момент у него сегодня уже был, но, кажется, мироздание решило, что для Кучики этого маловато.       — Сядьте, — жестко и серьезно произнесла Сой Фон, понаблюдав за психующим мужчиной некоторое время. Бьякуя метнул на нее злобный взгляд и отвернулся. — Сядьте же! — повторила капитан. — Что вы мне тут истерику закатываете?       Бьякуя снова занял стул, сверля бывшую коллегу тяжелым взглядом. Та больше не лучилась торжеством и злорадством, смотрела неприязненно, но спокойно.       — Вы же знаете, — кривясь, начала она, — что Готей-13 — организация самоокупаемая? Бюджетные деньги выделяются только на жалованье. Все остальное мы добываем сами.       — И что, это оправдывает такую мерзость? — Кучики мотнул головой в сторону двери.       — Куроцучи просил передать, что в изготовлении рейгаев не используется живой биоматериал. Он точно так же, как и все, синтезирует искусственные клетки, беря за основу образцы погибших офицеров и рядовых. Копирует их и уже из синтетиков выращивает квазиорганизмы.       — Сой Фон! — перебил Бьякуя. — Это же… кошмар какой-то! — он откинулся на спинку стула, запрокинул голову, уставившись в серый потолок. Сой Фон молчала.       — При чем здесь моя жена? Она не служила в полиции, — безнадежно спросил Кучики у потолка. Но ответила капитан:       — Она подписала все необходимые документы. Ее биоматериалы являются собственностью Готей-13. Так же, как и ваши. Готей не имеет права их использовать, пока вы живы, но после того, как вас не станет, ваши клетки поступают в распоряжение лабораторий и научного отдела. Смиритесь.       Бьякуя усмехнулся, выпрямился на стуле. Прищурился на сидящую напротив женщину. Она была совершенно равнодушна к тому, что говорила, и это не укладывалось в голове.       — Сой Фон, а ты сама готова к тому, что твоя копия будет обслуживать клиентов, когда ты умрешь? Или… я не знаю… полы мыть в каком-нибудь трактире? Чем у нас там еще рейгаи занимаются?       — Когда я умру, и что-то, созданное по моему образу и подобию, будет выполнять непрестижную работу, — с неприятной усмешкой ответила Сой Фон, — мне будет все равно. Я об этом уже не узна́ю.       В помещении повисла тишина. Бьякуя переваривал события этого дня, чувствуя, как во рту скапливается горечь. Сой Фон разложила на столе какие-то бумажки, потыкала стилусом в рабочий планшет.       — Значит так, — деловито заявила она, — на первый раз вам ничего не грозит, кроме небольшого штрафа. Еще одно такое выступление — и будет запись в личном деле.       — Какая, к демонам, запись в личном деле? Я в отставке.       — И что? — искренне изумилась капитан. — Мы не бываем бывшими, Кучики. Мы принадлежим Готею до самой своей смерти, и даже после нее. Ты сам сегодня видел.       Бьякуя дернул одной стороной рта и ничего не сказал. Собственно, сказать ему было особо и нечего, кроме того, что он как никогда раньше понимал Сопротивление. Но об этом следовало молчать и даже думать не слишком громко.       — У меня все, — Сой Фон поднялась, собрала свои причиндалы, ткнула пальцем, где подписаться, и направилась к выходу. У двери она обернулась к все еще сидящему Бьякуе и каким-то странным тоном произнесла: — Кучики. Ты смотри… не делай глупостей. А то ведь у нас основная статья доходов — это конфискованное имущество всяких… ну, ты знаешь. Не становись «всяким». Вот как друг тебе говорю: уймись. Ты и так дело на середине бросил, это подозрительно…       Бьякуя проводил ее нечитаемым взглядом и медленно вдохнул и выдохнул. С такими друзьями никаких врагов не надо.              Его глайдер остался около достопамятного борделя, поэтому из участка Бьякуя добирался до дома пешком, в полной мере оценив рассветные виды затянутых миазмами подворотен, расползающихся по норам гуляк разной степени обдолбанности и прочие радости современного города. Ему даже встретилась бродячая собака — этакий символ падения нравов и финальный штрих к мрачной картине безысходности. Крупное животное со свалявшейся шерстью невнятного цвета, заплывшими гноем несчастными глазами и подбитой лапой уныло проводило Кучики взглядом и поплелось куда-то в проулок, из которого отчетливо несло тухлятиной.       Бьякуя стоял на перекрестке до того момента, пока повисший, в репьях хвост не скрылся за углом здания, и только потом продолжил свой путь. Собака эта оказалась последней каплей в чаше его ошеломления. Он много раз бывал в неблагополучных районах Сейретея, не единожды видел примеры глубочайшего морального разложения и человеческой подлости, глупости и саморазрушения, однако никогда не соотносил это с собой. Он был отдельно — он и его товарищи, его сослуживцы, его знакомые из литературного клуба, ценители старинных произведений и полотен, — а пьянь, рвань и торчки из притонов были отдельно. Оказалось, что их разделяет не уровень социальной ответственности, не способность обеспечить свою жизнь, дающая статус, а нечто гораздо более глубинное и древнее. Название этому Бьякуя пока не находил, но собака как будто мазнула грязным хвостом по прежней его жизни, разделила ее своей хромотой и больными глазами на «до» и «после».       Охранная система отсканировала его сетчатку, отпечаток большого пальца и еще какие-то биометрические данные, но думала в три раза дольше обычного, прежде чем пустить хозяина домой. Сдирая с себя провонявшую одежду и яростно растираясь мочалкой в ду́ше, Бьякуя горько кривил губы и все не мог избавиться от ощущения, будто изгваздался в грязи по уши.       Гаже всего было то, что абсолютно все воспринимали устоявшийся порядок вещей как должное. Ни Сой Фон, ни дежурный в участке, ни Хашвальт, ни даже Кёраку не замечали противоестественности того, что делала с человечеством наука. Благодаря высокому положению в обществе Бьякуя числился в резерве Большого Совета при Императоре, и даже отставка из полиции не меняла этого, ему ежеквартально присылали повестку дня заседаний и список рассмотренных вопросов и принятых решений. В последний раз, семь недель назад Совет обсуждал рациональность тотальной зачистки нежелательных элементов в 80-м районе Руконгая, обширной территории развалин и трущоб, плотным кольцом окружающих Белый Город. Оттуда в Сейретей то и дело проникали группы полудиких человеческих существ, лишенные представлений о морали и порядке. Не морали они лишены и дисциплины, понимал Бьякуя, остервенело намыливая волосы в третий раз, а пищи и крыши над головой, как та собака! И вместо того, чтобы разработать программу экономических и социальных реформ, Совет решает, допустимо ли убить всех этих людей или нет! Да они же их и за людей не считают… человеческие существа, не более. Бьякуя застонал сквозь зубы и несильно побился лбом о стену душа. Не помогло.       А в прошлом году обсуждали возможность усиленных мер контрацепции среди неблагополучных слоев населения. Кто-то очень гуманный предлагал отлавливать способных рожать женщин и омег со статусом ниже категории Q и стерилизовать их, как поступали с бездомными городскими животными в досингулярном мире. Потому что лишать жизни — это бесчеловечно, а вот не давать размножаться — это да, это вполне.       Бьякуя выпал из душа красный от пара и мокрый, неверными руками обмотал полотенце вокруг бедер и от души пнул стрекочущего над комом его грязной одежды робота. Машинка озадаченно пикнула и припала к полу, как испуганная кошка. Боль в отбитом пальце слегка отрезвила и заставила устыдиться. Робот не виноват в человеческом несовершенстве. И сейчас, после этой безумной ночи, Кучики больше не считал несовершенными только отбросы общества, за которыми гонялся последние двадцать лет.       Упав навзничь на кровать, он бездумно уставился в потолок, попытался собрать мысли в кучку, проанализировать все то, что открылось ему в последние часы. Цинизм и беспринципность властной верхушки — если Император и не знал обо всех этих безобразиях, то Хашвальт не знать не мог, он Командор Готей-13, через него проходит вся документация. Равнодушие и черствость офицерского звена — притерпелись, свыклись, занавесили глаза соблюдением субординации, занавесили души приоритетом науки перед моралью. Собственная слепота и тупое исполнение команд свыше раздражали и беспокоили, пожалуй, побольше, чем чужое безразличие. Противнее всего было именно от себя самого.       Интересно, если бы в кабинете менеджера его встретила не копия Хисаны, а скажем, копия Укитаке, как бы он отреагировал? Бьякуя все четче понимал: не затронь ситуация настолько личные и глубинные переживания, он переварил бы и это. Возмутился, преисполнился брезгливости и сарказма, возможно, предпринял какие-то шаги по вынесению вопроса на обсуждение Совета, но чувства его не пришли бы в такой раздрай.       Он не хотел думать о миниатюрном рейгае со скромной улыбкой и падающей на глаза прядкой темных волос, не хотел — и не мог не думать. Он понимал, что это искусственно созданное существо, даже не живое по сути своей, но сердце требовало вырвать его — ее! — из этого вертепа, забрать оттуда, спрятать от всего мира, присвоить себе и никогда не выпускать из рук. Бьякуя совершенно точно знал, что не сделает этого, но в животе скручивался жгучий комок ужаса, обиды, беспросветной тоски и абсолютного бессилия. Хотелось выть, рвать, убивать…       — Господин Бьякуя… — дверь в комнату приоткрылась, в щели показалась идеальная прическа экономки. — Позво…       — Вон! — рявкнул Бьякуя.       — Простите? — недоуменно произнесли после короткого молчания.       — Вон! — Бьякуя швырнул в сторону двери первое, что попалось под руку — влажное полотенце, содранное с бедер.       — Разрешите, я подберу… — пожилая женщина шире открыла дверь, наклонилась за мокрой тряпкой на полу.       — Я кому сказал — вон пошла?! — свистящим шепотом проговорил Бьякуя, поднимаясь на ноги, и двинулся на экономку, как был — без одежды, все еще не высохший после душа.       Знавшая его едва ли не с рождения госпожа Марико отшатнулась, глаза ее сделались круглыми, в них застыл страх. Никогда раньше домашние работники не боялись своего хозяина. Кучики было плевать на ее страх.       Он распахнул дверь мощным пинком, навис над низенькой дамой, сжимая челюсти так, что эмаль захрустела. Марико-сан ахнула, прикрывая рукой рот, отклонилась, попятилась.       — Оба, — прошипел Бьякуя, — уволены. Собирайте вещи и выметайтесь. Сегодня же. Сейчас. Ну!       Женщина всхлипнула, испуг и недоверие исказили ее черты, однако спорить или возражать ей и в голову не пришло. Ссутулившись и сдерживая слезы, она побрела по коридору, в конце которого маячил ее супруг — садовник и дворецкий.       — М-марико? — неуверенно позвал он, но женщина лишь слабо махнула рукой.       — Шимару! — гаркнул Бьякуя, увидев его, отчего пожилой мужчина вздрогнул. — В мой кабинет. За расчетом. Живо!       Он решительно прошествовал в кабинет, не удосужившись одеться, со всей дури саданул по панели головизора, вызывая семейного нотариуса, рывком выдвинул ящик, едва не выломав его к демонам, сгреб ворох гербовой бумаги, быстрым нервным почерком набросал несколько строк и шлепнул печать поверх неаккуратной подписи. Затем выхватил анахроничную чековую книжку — признак аристократизма, у простых дворян на такие понты средств обычно не водилось, — вписал сумму, подумал пару секунд и приписал еще два ноля. Потом вскинул глаза на мнущихся у порога слуг, работавших еще у его деда, знавших его всю жизнь, любивших его как родного. Прикусил изнутри губу, наморщил нос — и пририсовал еще два ноля.       — Кучики-сан? — оживший головизор демонстрировал крайне удивленного нотариуса. — У вас что-то срочное?       — Да! — Бьякуя просунул в щель приемника распоряжение и чек. — Завизируйте и верните!       — Н-но…       — Немедленно!       Юрист принял у себя документы, пробежал глазами, в изумлении уставился на Бьякую, открыв рот. Видимо, было что-то в лице Кучики такое, что напрочь отбило у него желание возражать. Очень быстро нотариус откопал визирующую печать, проштамповал листы, трясущимися руками вложил в копир, автоматически регистрирующий распоряжения в общей системе. Когда документы вылезли из передающего устройства, Бьякуя чуть ли не вырвал их, рискуя размазать еще не просохшую ритуальную тушь. Не благодаря и не прощаясь, он вырубил визор и встал из-за стола.       — Вот, — он подошел к испуганным и ничего не понимающим слугам, всунул в руки Шимару-сана дарственную на миленький двухэтажный коттедж в пригороде древнего Киото, сейчас считавшимся одним из самых престижных и спокойных населенных пунктов. Сверху лег чек. — Все. К вечеру чтоб вас здесь не было.       Супруги жалобно уставились на него, и Бьякую снова перекосило. Вышколенные слуги с несчастным видом поклонились и молча вышли из кабинета. Так же молча они покинули дом через сорок минут. У ворот их ждал просторный грузовой глайдер, куда Бьякуя нагрузил все то, что пожилая пара сочла хозяйским, но что было им дорого. Среди прочего были семейные альбомы Кучики, фотографии Гинрея с маленьким Бьякуей на руках, свадебные фото с Хисаной, несколько пластинок с погибшими родителями. Марико и Шимару на какое-то время замерли, удивленно переглядываясь, а потом муж помог жене забраться в машину и плотно закрыл дверцы. Когда автопилот набрал высоту, они снова переглянулись. Шимару-сан достал из саквояжа дарственную и чек, внимательнее вчитался… и глаза его полезли на лоб.       — Что? — встревожилась экономка. Муж передал ей документы, она увидела размер выходного пособия и задохнулась от изумления. Вытаращилась на супруга, словно он мог понимать больше нее.       Видимо, он и понимал.       — Что-то случилось с малышом Бьякуей, — дежурным голосом произнес бывший дворецкий.       — Он сошел с ума?       — Он… явно не в себе, — Шимару-сан внимательно осмотрел салон глайдера, нашел глазами камеру и чуть заметно прищурился в ее сторону. Марико покачала головой, увидела, на что показывал муж, и развздыхалась.       — Ай-ай-ай, — запричитала она. — Бедный мальчик! Что же делать, что же делать?       — Вероятно, у него бывают прояснения, и он отдал нам некоторые личные вещи, память о своем деде, фотографию жены… Мы сохраним это, дорогая.       — Да, да, — шмыгала носом Марико-сан. О том, что в комплекте с фотографиями идут и личные дневники прежних хозяев, знали оба, но вслух не сказал ни один из уволенных слуг.              Первым делом Бьякуя заказал одноместную вип-каюту на круизном лайнере на сегодняшний вечер, по сети оплатил трехмесячный тур вокруг Нихона и наугад натыкал галочек в списке предпочтительных развлечений, ориентируясь прежде всего на цену: чем дороже, тем лучше. Однако сборы в отпуск на этом и прекратились: надо было законопатить Архив так, чтобы никакие императорские специалисты не смогли его отконопатить. Бьякуя потратил на это полдня — с того момента, как деактивировал роботов, и до вечерних сумерек. Зато теперь, если в особняке будут искать что-нибудь, найдут не подземное хранилище за бронированной дверью, а старый винный погреб с земляным полом, плотно утоптанным много сотен лет назад.       Следующим пунктом молодой князь перетряс свои вещи и выбрал, что поудобнее и покрепче. Внимательно осмотрел оружие; помимо навороченных лазерных пистолетов, имело смысл прихватить что-нибудь старинное и острое, благо, дедушка научил пользоваться. И спрятать все это под одеждой так, чтобы самому не пораниться и вынимать удобно было. А то мало ли… Именные кредитные карты Бьякуя решил не брать, по ним его вычислят быстрее, чем он чихнет. Зато кое-какие цацки можно надеть прямо на себя и поменять на неотслеживаемые наличные, и Кучики знал, где это можно сделать — не даром столько лет работал в полиции.       Он собирался спокойно и деловито, как делал это предыдущие двадцать лет, не торопясь и не медля, не упуская ни одной мелочи. Рассчитал время, порылся в настройках навигатора в своем глайдере; вызвал такси. Несколько минут стоял в гостиной, напряженно рассматривая фотографию Хисаны. В голове было пусто, а те мысли, что настойчиво просились, он не пускал. Когда у ворот остановилась заказанная машина, он взял фото и, не дав себе передумать, сунул его в утилизатор. И, выходя, лишь на мгновение обернулся к своему дому, окинул его коротким взглядом, сознавая, что видит, возможно, в последний раз.       В порту было шумно и многолюдно, но для вип-пассажиров посадка проходила отдельно, поэтому на борту Бьякуя оказался минут через пятнадцать. На вопрос про багаж он лишь выгнул бровь и высокомерно процедил, что у него бронь «все включено». Борт-проводник преисполнился почтения и с разговорами больше не лез, оставив Кучики в шикарной каюте совершенно одного.       Бьякуя даже осматриваться не стал — скинул на кровать черное пальто из натурального кашемира, кривовато усмехнулся и вышел. Прогуливаясь по палубе, он почти ждал, что сейчас объявится кто-то из Готей и попросит на беседу к Хашвальту, а тот уж потребует объясниться. Но прозвучал первый гудок — лайнер был стилизован под старинные плавучие отели, — прозвучал второй… Гигантское судно дрогнуло, по снастям пробежала вибрация от заработавших двигателей, пристань начала отползать, а к нему так никто и не подошел. Кажется, с ним даже другие пассажиры опасались здороваться, такую надменную физиономию он скорчил. Бьякуя передернул плечами, незаметно разминаясь, и неторопливо направился к корме. Пока на верхней палубе радостно знакомились и уже вовсю развлекались счастливые отдыхающие, одинокий аристократ перемахнул через фальшборт, уселся в свой собственный глайдер, поджидавший рядом со спасательными шлюпками, и тихонько свалил в сторону Сейретея. Автопилот удивленно моргнул экраном и письменно предложил включить габаритные огни. Кучики в ответ деактивировал автопилот и перешел на ручное управление.              Обнуленный до заводских настроек глайдер он бросил подальше от порта и до места добрался пешком. Ночь давно перевалила за середину, луна казалась ущербной и светила тускло. Зато прятаться от камер наружного наблюдения было проще. Все то время, что Бьякуя преодолевал стену, пробирался к зданию и вскрывал служебный вход, он ухмылялся и даже получал некоторое удовольствие от ситуации: полицейских учили проникать в закрытые клубы, где обычно торговали наркотой или живым товаром. И никто не задумывался, что эти навыки могут обратить против давшей их системы.       Оказавшись в здании Исследовательского Бюро, Бьякуя быстро окинул взглядом просторный холл и заныкался в уголок потемнее. Разумеется, рано или поздно Куроцучи обнаружит, что у него побывал незваный гость. Разумеется, он определит, кто именно это был. Но попадаться прямо сейчас в планы Бьякуи не входило. Хвала Великим, он имел представление, где ненормальный гений всея Готей держит результаты своих исследований. Туда-то он и направился.       Умение маскироваться тоже входило в программу спецподготовки, и Бьякуя успешно им пользовался вплоть до двери в архивные закрома. Полицейский в нем умирал в конвульсиях, но еще подавал признаки жизни: ученые настолько расслабились, что на всем пути от входа до цели Кучики не встретил ни одного дежурного. К его удивлению и раздражению, расхлябанность научной братии была такова, что даже искомая дверь оказалась открытой. Поджав губы, Бьякуя бесшумно просочился внутрь и замер на пару мгновений, привыкая к темноте и прикидывая, в какой стороне могут храниться данные двадцатилетней давности.       Однако ни темноты, ни абсолютной тишины не получилось. Где-то в глубине, среди однообразных темных стеллажей, слышалось некое шуршание, мелькал тоненький слабый лучик. Бьякуя явно оказался в научном архиве не один. И это было странно, потому что любой сотрудник центра включил бы свет и, прежде чем искать, просмотрел бы каталог — вот он, мигает лампочками у входной двери. В спящем режиме.       Очень осторожно и медленно Бьякуя двинулся в сторону то ли сообщников, то ли конкурентов. По мере приближения становилось понятно, что роются в бумажных записях двое. И при этом шепотом переругиваются. Кучики поморщился: скорее всего, в святая святых Маюри проникли его же лаборанты, наверняка ищут что-нибудь для своих незаконных экспериментов. Это значительно осложняло его собственную задачу, потому что даже нарушители внутреннего распорядка его видеть не должны. Бьякуя уже хотел было затаиться до их ухода, когда кто-то из ночных воришек издал довольно громкий скрежещущий звук. Вернее, что-то задел, и оно громко заскрипело.       — Офигел?! — возмущенно проговорил знакомый грубоватый голос.       — Иди в жопу, — независимо ответил второй, незнакомый.       — Ах ты… Куросаки! Мы здесь не одни!       — Мать твою!       Бьякуя настолько обалдел, что даже не попытался принять оборонительную стойку, когда из-за стеллажей на него выдвинулись две высокие фигуры.       — Что за на хер? — совсем еще мальчишеским голосом спросила одна.       — Т-тайчо? — неуверенно прогудела вторая.       Бьякуя часто заморгал. Прямо перед ним стоял почти год как погибший лейтенант, еще более лохматый и татуированный, чем помнил Кучики.       — Ренджи? — осторожно поинтересовался он.       Парни переглянулись с озадаченными мордами, перемигнулись. Второй, которого шокированный Бьякуя не успел толком рассмотреть, пожал плечами, как бы отдавая Абараю инициативу. Тот вздохнул, открыл рот и произнес какую-то абракадабру:       — Хихио, Забимару!       Все, что успел сделать Бьякуя, это шагнуть вплотную к ожившему заместителю и вцепиться в его отросшие волосы. Вряд ли Ренджи воскрес из мертвых, чтобы самовзорваться в компании бывшего начальника, не выполнив того, зачем пришел. А кодовая фраза наводила на определенные мысли…       Секунда абсолютной, космической черноты и холода — и они оказались в совсем другом помещении, ослепительно белом, с аккуратными рядами мониторов по стенам и еще какой-то техникой. И в центре этой рабочей композиции на кресле-вертушке восседал еще один покойничек, вытаращив на прибывших небесно-голубые глаза.       — Ренджи, ты зачем его сюда припёр? — растерянно спросил Ичимару Гин.       — Это не я! Оно само!       — Ксо! — позади Бьякуи произошло какое-то движение. Он не столько увидел, сколько ощутил замах, и на его затылок обрушился мощный удар. Дальше Бьякуя уже не видел…