Практическая евгеника

             Сой Фон была права: первым делом имущество пропавшего Кучики-тайчо конфисковали, а счета арестовали и обчистили, причем неизвестно, в какой последовательности. Новое правительство, на скорую руку состряпанное Сопротивлением из бывших капитанов, генералов и прочих королевских служащих, устами Урахары пообещало все вернуть, но Бьякуя хорошо представлял себе, сколько на это уйдет времени. Если они до сих пор не смогли решить, кто же будет вещать по общественным каналам для народа… Пока эту невиданную честь перекидывали друг на друга Ямамото и Айзен. Попытались приспособить Баррагана, но тот повертел пальцем у виска и спросил, с какой радости арранкар должен стать лицом нихонского правительства и чем он тогда будет отличаться от Яхве Баха? К разумному пожилому вояке прислушались и обратили внимание на Унохану Рецу, освобожденную из дворцовой темницы. Бывший лейб-медик королевской семьи и, по слухам, официальная фаворитка последнего Короля Душ проделала тот же жест — пальцем у виска — и попросту послала гениев по всем известному адресу. Урахара отбрехивался тем, что у него несолидные манеры, уж лучше тогда Ичимару… Услышавший это Гин с такой скоростью закопался в глубокое подполье, то есть в дебри правительственных электронных систем, и завязал на себя столько узлов, что снять его хоть с одного направления было равносильно новому Падению. А между тем обращение к нации было жизненно необходимо: Яхве Баха надо было хоронить, новых руководителей государства представлять народу, объявлять об изменениях… Короче говоря, не до финансовых проблем простых смертных.       Тем временем весна расцвечивала Сейретей в яркие краски и ослепительное солнце. Старые сакуры в саду были усыпаны нежными бледно-розовыми лепестками, промытый дождями воздух наполнял легкие радостной, будоражащей свежестью. В кронах, невидимые за буйным цветением, звонко и как-то оптимистично гомонили птицы. Бьякуя закрыл глаза и запрокинул голову. Так, не видя того, что стало с домом, можно было хотя бы на миг насладиться ханами.       — Твою ма-а-ать, — протянули сбоку, и Бьякуе пришлось снова смотреть на этот мир. Он недовольно покосился на Ичиго, который замер рядом с ним на границе газона и песочной площадки, и в растерянности тёр затылок. — Ну ни хрена ж себе!       — Не выражайся, — проворчал Кучики.       Куросаки перестал чесать в затылке, внимательно посмотрел на Бьякую и тихо спросил:       — Ты очень расстроился?       Вопрос был дурацкий. Как должен чувствовать себя человек, который вернулся домой, а дома нет? В прямом смысле — нет. Ограда, сад, даже клумбы и искусственный прудик есть, а вместо дома — та самая песчаная площадка, на краю которой они сейчас стояли. Кое-где из утоптанного песка торчали коммуникационные выводы, с противоположной стороны скромненько ютился канализационный люк, но больше о жилье ничто не напоминало. Впрочем, Бьякуя знал, что Ичиго понимает его, а вопрос — это такое завуалированное сочувствие. Поэтому он коротко пожал плечами и глухо произнес:       — Библиотеку жалко.       — Что, хорошая была?       — Двадцать восемь поколений собирали.       Ичиго уважительно присвистнул и отстал. Побрел по периметру площадки, изредка попинывая камешки.       — Слушай, — вскоре донесся его голос, и Бьякуя снова вынырнул из задумчивости. — А подвал у тебя был? И этот… как его?.. фундамент? Их чего, тоже срыли?       Кучики вздохнул. Похоже было, что дом не разнесли, как он сначала подумал, а куда-то телепортировали, чтобы спокойно изучить его жизнь, не привлекая внимания соседей и прохожих. Хотя Ичиго был прав — на месте дома должен был остаться солидный котлован, а тут ровненькая площадка, заботливо присыпанная песочком. В таком случае был даже шанс, что со временем удастся вернуть кое-что ценное или памятное. Вопрос только в том, будет ли куда возвращать. Хорошо еще, что он отдал многие личные вещи слугам, когда «выгонял» их. Уж Шимару-сан и Марико-сан точно ничего не потеряли, не выкинули, не позволили отнять. Надо будет только хорошенько попросить у них прощения, чтобы не держали зла на глупого хозяина, не обижались на хамство. И взять у них фотографии родителей, дедушки, Хисаны… Бьякуя повернул голову туда, где бродил Ичиго. Еще надо будет рассказать Куросаки о погибшей матери Рукии. Да и самой девочке тоже не помешает узнать больше. Отвлекшись от размышлений, Бьякуя вдруг обнаружил, что воспоминания не причиняют той глухой боли, что терзала сердце столько лет. Ее место заняло теплое, почти приятное ощущение легкой ностальгии и трепетной памяти. Улыбнувшись, он побрел через песочный участок вслед за рыжиком.       И ближе к противоположному краю провалился почти по пояс. Чертыхнувшись, Бьякуя попытался ухватиться руками за поверхность, но песок подло осыпался вниз, грозя похоронить невнимательного пешехода заживо.       — Ах ты ж твою мать! — раздалось сверху, за руку крепко схватили, потянули вверх… Далее, отплевываясь и изрыгая ругательства, рядом с Бьякуей барахтался уже и Куросаки.       — Не трепыхайся! — потребовал Бьякуя, придержав Ичиго за плечо. — Только хуже сделаешь. Видишь, песок куда-то уходит? Я не знаю куда и сколько там места. Еще засыплет нас совсем.       — Да демоны!.. — Ичиго перестал дергаться и потер пока еще свободной рукой лицо. — Ты как? В рану не попало?       Не ответив, Бьякуя задрал голову и осмотрелся. Где-то в саду бродил Ренджи, но Кучики сильно подозревал, что спасательные меры со стороны Абарая закончатся еще одним увязшим в песке. Значит, звать его не имеет смысла. Самим можно попробовать выбраться с помощью кидо, вот только знаний Бьякуи пока может на это не хватить, а Куросаки совершенно не способен рассчитать силу приложения энергии.       Видимо, что-то такое же прокручивал в голове и Ичиго. Он провинтился сквозь песок к Бьякуе, обнял его, прижав голову к своему плечу, и сказал:       — Глаза закрой.       Возражать было некогда: у Куросаки слово с делом не расходилось. Скрипнув зубами, Бьякуя зажмурился, и вовремя — поднятый духовным давлением юного героя песок волнами и фонтанами раскидало во все стороны. Через полминуты они стояли на дне довольно глубокого котлована. Ичиго фыркал и плевался. Бьякуя степенно вытер лицо рукавом, посмотрел наверх и поджал губы.       — Ты мне весь сад песком засыпал, — сказал он.       — Да? Кхе-кхе… тьфу! Подумаешь! Разровняем, семенами присыплем — газончик будет. Тьфу, зараза!       — Садовод, — с сарказмом протянул Бьякуя, вытрясая песок из волос. — Аграрий нашелся! Тьфу! Действительно, везде залезло… тьфу… кхе-кхе…       — Тайчо?! — взволнованно заорали сверху. — Тайчо, вы где? Куросаки, придурок, что ты там натворил?!       Бьякуя усмехнулся, Ичиго скорчил жалобную рожицу.       — Вы с ним даже мыслите одинаково, — поплакался он, — чуть что — сразу «Куросаки»!       — Наверное, в этом что-то есть, — Бьякуя отвернулся, чтобы не обижать парня ироничной улыбкой, и присмотрелся к утоптанной земле под ногами. Интересно, куда же все-таки утекал песок, когда они потревожили эту шаткую систему? Ага, вот оно — дополнительный отвод рядом с канализационной трубой, заборная решетка на самом нижнем уровне бывшего подвала. Та-ак, значит, отсюда можно рассчитать…       — Я ревную, — сообщил из-за спины Ичиго. Бьякуя на это только угукнул, отмеряя шаги. Заинтригованный Куросаки умолк и топтался сзади, с любопытством вытягивая шею.       Когда Бьякуя остановился практически вплотную к западной стене котлована и стал закатывать правый рукав, у Ичиго сделались круглые-круглые глаза и даже, кажется, нос вытянулся, так ему было интересно. Лукаво улыбнувшись, Бьякуя подмигнул, надавил на зашитый под кожу чип и пустил по предплечью слабенький импульс реацу. Наконец-то он понял, зачем его, еще совсем маленького, дедушка заставил зазубрить два непонятных слова. Конечно, Гинрей обещал со временем объяснить их значение и то, для чего они нужны, но то ли не успел, то ли в чем-то засомневался. Зато теперь Бьякуя с легким сердцем мог управлять своей духовной энергией, зная вербальный компонент, необходимый для полного контроля.       — Чире, Сенбонзакура!       У самых носков его ботинок дрогнул грунт, задрожал контур потайного люка — и с почти человеческим кряхтением открылся проход в святая святых поместья Кучики.       — Не нашли, — с удовлетворением констатировал Бьякуя, отпинывая в сторонку комок земли.       — А что там? — благоговейным шепотом уточнил Ичиго, подходя ближе и укладывая подбородок на плечо Бьякуи.       — Хранилище, — просто сказал тот.       — Хранилище? Чего храним?       Кучики фыркнул, легонько ткнул оболтуса локтем в живот и сделал строгое лицо, поворачиваясь.       — Мудрость веков, — важно проговорил он и одарил Куросаки нарочито гордым взором. Тот свел брови над переносицей, шмыгнул носом и с сомнением покосился на дыру в земле.       — Там? — недоверчиво уточнил он.       Бьякуя только покивал. Сомнения мальчишки, написанные на лице крупными каллиграфическими иероглифами, было легко понять. Технологии так давно и так надежно увели человечество от хранения информации на старинных носителях, что юные поколения уже и не знали, как это — большие пространства для книг, свитков, художественных полотен…       — Ничего, — тщательно скрывая добродушную насмешку в голосе, произнес Кучики, — я тебе все покажу и объясню.       — А оно мне надо? — едва слышно проворчал Ичиго.       Бьякуя ухватил его за ворот куртки, дернул вниз — Куросаки был немного выше — и прищурился.       — Ладно-ладно! — быстро заговорил рыжий, торопясь успокоить нервного возлюбленного. — Как скажешь! Только не злись!       — Так-то лучше, — все еще изображая сурового аристократа, снисходительно вымолвил Бьякуя. И, шкодливо улыбнувшись, коротко мазнул губами по щеке Куросаки.       — Целуетесь? — ехидно вопросили сверху. Бьякуя затрясся от смеха, уткнувшись в плечо Ичиго, а тот задрал голову и грозно объяснил Ренджи, что именно с ним сделает, когда выберется из этой ямы. — Да ладно тебе, — отмахнулся Абараи, — можно подумать, я чего-то не видел! Выбирайтесь уже. Стемнеет скоро, а нам еще ночлег искать.       При этих словах Бьякуя тяжко вздохнул и отлепился от своего альфы. Ренджи был прав: найти место для ночлега еще только предстояло. Он-то надеялся, что эту ночь его новая семья проведет в его доме, но не судьба…       — Чего тут думать? — отозвался Ичиго. — На Саян вернемся. Там же никто ничего не разрушил, думаю.       — О! — задумчиво изрек Абараи. — Мысль! — и медленно ушел в сад, видимо, мысль эту обдумывая.       Они действительно отправились ночевать на Саян, где встретили таких же бездомных Шиффера с Орихиме и Укитаке с Кёраку, которого Джууширо просто не мог отпустить от себя после многолетней разлуки. А еще ему очень хотелось показать любимому, как он жил все эти годы. Наблюдая за тем, как Укитаке таскает капитана по пещерам, увлеченно рассказывает, что вот эту шкуру добыли вместе Мугурума и Джируга, а вот этот ковер плели девочки Тии Харрибел, а вон тот голопроектор для просмотра фильмов из разобранной гладильной машины и досингулярного кинескопа соорудил Соуске-тян, Бьякуя вдруг подумал, что горный хребет стал для большинства нихонцев настоящим домом и расстаться с ним будет очень тяжело.       К слову, жилой комплекс внутри скального массива не выглядел ни покинутым, ни даже замершим. В столовой пещере пахло выпечкой и жареным мясом, между столами сновали совсем мелкие дети — Кучики узнал зеленые волосы и картонную маску капризной Нелл, — в ожидании ужина уже расселись несколько арранкар, сегодня не занятых на дежурствах на улицах Сейретея и во дворце. Строгая и очень серьезная Юзу давала ценные указания невысокому юноше, груженому бадейками, контейнерами и термосами: для тех, кто оставался на Нихоне, паёк готовили здесь и передавали через сенкаймон.       Ни короткий миг у Бьякуи мелькнула подленькая мыслишка не заморачиваться восстановлением дома, а остаться жить здесь, каждый день мотаясь на службу с помощью духовной энергии. Однако позволить себе подобную слабость он не мог, а потому и всерьез задуматься о такой возможности себе не дал. Тем временем Юзу без лишних разговоров накрыла стол для новой группы голодающих, и всякие мысли надолго покинули голову Бьякуи — готовила сестренка Ичиго отменно.       Они и ночевали в своих прежних комнатах, и разумеется, Ичиго пришел к Бьякуе, не очень-то интересуясь мнением хозяина. Бьякуя всерьез вознамерился было дать отпор, рассказать о беспримерной наглости, напомнить о таком понятии, как личное пространство, но его так бережно устроили на твердом и все же удобном плече, так заботились, чтобы не потревожить рану, что возмущаться и возражать было попросту глупо. Задремывая, Бьякуя сонно думал, что в его жизнь вломились без спросу, обосновались там достаточно бесцеремонно, но не натоптали и удрали, а наоборот — как-то расставили все по местам. Придали унылому течению дней некую пикантность, наполнили их смыслом. Отделить Ичиго от Рукии и Ренджи было совершенно невозможно, а дочь с мужем от себя — просто смерти подобно. А надо ли? — было последней мыслью перед тем, как сон окончательно сморил уставших мужчин.              Тела Императора и Эс Нодта кремировали без лишнего шума и пафоса, особо упорствующих в верности Яхве Баху оставили пока в застенках, погибших бойцов с обеих сторон похоронили по всем правилам, с почестями и салютом, и жизнь на Нихоне потекла своим чередом. Айзен, которому таки всучили управление государством, наотрез отказался начинать новую королевскую династию, и пришлось правительству в темпе свадебного марша изобретать конституцию для Республики. Бьякуя, как представитель старинной аристократии, тоже не отвертелся от общественно полезной должности и совмещал руководство своим же шестым следственным отделом с кураторством над группой юристов, формулировавших законопроектную базу в секторе социальной защиты. Если бы тем же не занимались Укитаке, Харрибел и Оторибаши, он бы точно свихнулся, а так — просто уставал, как собака.       Имущество ему вернули очень быстро: вдохновленный пинком от любимой супруги, Урахара отложил все дела и раскопал нужные документы, а уж отыграть конфискацию обратно было делом техники. Но если кто-то считал, что возврат утраченного облегчил Кучики жизнь, то он глубоко заблуждался. К счастью — или к ужасу, смотря с чем сравнивать, — строительством нового дома с энтузиазмом занялась Рукия. Ей было интересно проявить себя хорошим организатором, хотелось показать отцу, что она может справиться с любой задачей, но больше всего девушку тянуло обустроить собственное семейное гнездышко. Бьякуя не стал отказывать ребенку в этой естественной потребности, и его даже не волновало, что неопытная во многом Рукия может наворотить дел. Он выдал ей сохранившиеся чертежи старого дома и с чистой совестью занялся рабочими вопросами. Когда дочь приходила к нему, чтобы испросить разрешение на дополнительные траты, Бьякуя только улыбался, целовал ее в лоб и просил не опустошать все счета. В конце концов, рано или поздно у нее появятся дети, их надо будет на что-то растить. Рукия краснела, благодарила и скорее убегала, охваченная какими-то новыми задумками.       Бьякуя с неудовольствием отмечал, что новый Готей медленно, но верно погрязает в бюрократической волоките. Из-за этого же стонали Урахара и Ичимару, оказавшийся совершенно не готовым к бумажно-пластиковому документообороту. Через месяц ударного труда по разгребанию квинсийских завалов даже Айзен растерял свою благообразную доброжелательность и начал порыкивать на окружающих. Забежавший как-то раз на летучку Ичиго послушал командный состав, нахмурился и как бы мимоходом уточнил, за каким демоном господа капитаны разводят эту тягомотину? Юного героя вежливо попросили убраться, но, как только того ветром сдуло из зала заседаний, вновь едва не переругались, на этот раз в поисках виноватого. Бьякуя сидел, хмуро молчал и чувствовал, как в нем закипает гнев. Еще чуть-чуть, и взрыва будет не избежать. Молодой аристократ резко поднялся, хлопнул стопкой документов по столешнице (присутствующие враз смолкли и уставились на него) и молча вышел.       — А я говорил!.. — донеслось из кабинета злорадное шипение Урахары.       Свою часть работы Кучики выполнял на совесть. Вдвоем с Укитаке они продумали новую социальную систему, в которой любое самостоятельно мыслящее антропоморфное существо приравнивалось в правах к человеку и одновременно получало человеческие же обязанности. Однако это было только начало начал, и создание нового, если не совершенного, то хотя бы улучшенного мироустройства сулило долгие годы кропотливого труда.       К счастью, теперь у Бьякуи были родные. Развившая бурную деятельность Рукия грозилась вот-вот вселить их всех в новый дом, но Бьякуя ловил себя на мысли, что ему вообще все равно, где и в каких условиях жить — лишь бы с ними. Его не волновали ни кадровые перестановки в Готей-13, внезапно обзаведшемся четырнадцатым, пятнадцатым и даже шестнадцатым отрядами и потерявшем смысл своего названия, ни безобразные склоки сильных мира сего, делящих места в Совете при новом правительстве. Зачастую он так уставал, что сил хватало только на то, чтобы доползти до времянки, которую на скорую руку соорудили в самом дальнем углу сада, и рухнуть на ворох шкур, притащенных Ичиго с Саяна. Особенно удачными ему казались вечера, когда Куросаки не мотался в патруле по Сейретею, а встречал Бьякую дома с чаем наизготовку. После легкого ужина можно было с легким сердцем завалиться в постель, уткнуться в плечо Ичиго, вдоволь надышаться уютным ароматом его кожи и задрыхнуть без задних ног. В такие моменты Бьякуя был по-настоящему счастлив.       Вернее, он был бы счастлив, если бы над ним не висели старые долги.       Бьякуя виделся с Шухеем и они даже перекинулись парой общих, ничего не значащих фраз. И несмотря на вполне дружеский тон Хисаги, на его веселый взгляд и довольно скользкие шуточки о встрече с Хикоро в борделе, Кучики ощущал недосказанность между ними, буквально видел пропасть, с каждым днем становившуюся все шире.       От Хисаги и его рейгая мысли перескакивали на Хисану, вернее, на ту незнакомую, чужую женщину, которая носила лицо давно погибшей возлюбленной, была ее точной копией — и не была ею. На этом месте у Бьякуи обычно ком подкатывал к горлу, глаза начинало щипать и он заставлял себя думать о чем угодно, только не о необходимости наведаться в бордель, поговорить с… рейгаем. Имени-то он так и не узнал.       А еще надо было все рассказать Ичиго. Надо было, но Бьякуя не решался. Он буквально физически чувствовал, как его молчание превращается в ложь, которая рано или поздно разрушит все то хорошее, что возникло между ним и Куросаки, но медлил, тянул время. Боялся. Боялся до того момента, пока в одно прекрасное весеннее утро в его кабинет не вошел задумчивый и грустный Укитаке.       Они полчаса безуспешно ломали головы над формулировками новых законов, но Джууширо мыслями был так далеко, что пару раз просто не услышал обращенных к нему слов. Бьякуя отложил планшет, заварил чаю, поставил чашку перед коллегой и молча устремил на Укитаке взгляд. Тот как будто только этого и ждал.       — Скажи мне, Бьякуя-кун, — начал Укитаке так, словно продолжал недавно прерванную беседу, — как обуздать собственную темную сторону? Я пытаюсь, но что-то мне мешает…       — Сэнсей, — Бьякуя придвинул к Укитаке чашку, дождался, пока тот возьмет ее, сделает глоток. — Вы так говорите, будто уже совершили что-то плохое. Простите, но я в это не поверю.       Джууширо невесело усмехнулся.       — Уж ты мне поверь, — горько прошептал он. — Я смотрю на себя и прихожу в ужас. Все казалось таким простым там, на Саяне! Шун-тян и Джуро-тян были здесь и ждали меня, чтобы мы наконец смогли быть все вместе, и это было так правильно! Но вот наступило это наше «потом», и я в полной растерянности!       — Сэнсей, я не вполне понимаю, что вас тревожит, — честно признался Кучики.       Укитаке поднял на него удивленный взгляд, как будто его проблема лежала на поверхности, и только слепой мог ее не увидеть.       — Как же?.. — сделав бровки домиком, проговорил Укитаке. — Мы ведь с Шунсуем уже давно решили, что когда все более-менее утрясется, усыновить Ниджуро. А теперь я сомневаюсь, и это меня очень сильно огорчает. Выходит, что мы обманули мальчика. Что я обманул мальчика!       — Эта проблема легко решается, — самоуверенно заявил Бьякуя.       — Правда? — с сомнением уточнил его собеседник.       — Конечно, придется потерпеть, законопроект еще только в разработке. Потом наши достопочтенные советники передерутся сто раз, прежде чем договорятся, но рано или поздно рейгаи получат статус полноправных граждан, и тогда…       — Ах, разве дело в этом! — перебил Укитаке, отставляя чашку и подхватываясь со стула. — Я не зря завел речь о темной стороне своей души! Ты не представляешь, каким чудовищем я себя чувствую! Это просто ужасно, просто ужасно — так обманываться в себе самом! Я искренне верил, что все будет по-человечески, но теперь понимаю, что это была лишь ложь, которой я отгораживался от реальности!       Укитаке метался из угла в угол, а Бьякуя все меньше понимал, что происходит с его наставником. Он честно пытался уловить, в чем же так отчаянно винит себя Укитаке, но получалось плохо. Поэтому Бьякуя выдвинул нижний ящик стола, достал оттуда две рюмки и початую бутылку мезоамериканского рома и выставил все это перед собой. Услышав позвякивание стекла, Укитаке замолк на полуслове, озадаченно оглянулся, увидел, что делает его кохай…       — Вот это верное решение! — с чувством произнес Укитаке, падая на свой стул.       Потребовалось пять или шесть рюмок на нос, чтобы до Бьякуи наконец дошло. Сбиваясь и перескакивая на философские и лирические отступления, Укитаке в конце концов признался в легкой ревности к Ниджуро и своем совершенно аморальном плане сделать так, чтобы наследника Шунсую подарил именно рейгай.       — Я ведь уже не так молод, — жаловался Джууширо, мертвой хваткой вцепившись в рюмку, — да и здоровье у меня не очень… А Джуро-тян — он же и есть я, только юный и сильный. Меня, честно признаться, немножко тревожит, что Шунсуй окажется с ним в постели снова, однако уж лучше Джуро-тян, чем кто-то совершенно незнакомый.       — А на Саяне вас это не тревожило?       — Ах, Бьякуя-кун! Одно дело — просто знать, что твоего любимого согревает кто-то, кто создан из тебя же самого, и совсем другое дело — увидеть их вместе! — Укитаке одним махом проглотил содержимое своей рюмки, со стуком поставил ее перед Бьякуей и скорчил откровенно зверскую физиономию. — Прибил бы! — рыкнул он и поднял на Кучики стеклянный взгляд. — Наливай!       Бьякуя налил… свежего кофе. Напоить сэнсея не алкогольным напитком оказалось не так просто — всегда спокойный, рассудительный, благожелательный Укитаке сопротивлялся, как пойманный с поличным преступник. Спустя сорок минут и бесконечное количество уговоров Джууширо внезапно впал в меланхолию, немножко протрезвев, и вернулся в состояние задумчивой грусти.       — Понимаешь, Бьякуя-кун, дело ведь даже не в моей глупой ревности. Я ведь прекрасно знаю, что Шун-тян любит меня. А я люблю и его, и нашего славного Ниджуро, и если бы мальчик согласился стать родителем малышу, мы бы любили этого ребенка все, без оглядки, без каких-либо условий. Но это так некрасиво! Мы ведь обещали Джуро-тяну, что усыновим его, и мальчик много лет жил с мыслью, что у него будут родители, а теперь мне в голову лезут эти ужасные мысли… И чем я лучше всех этих сумасшедших ученых и лицемерных политиков, которые веками угнетали рейгаев, делая из них неодушевленные организмы? Получится ведь, что я просто низвожу Джуро-тяна до уровня… инкубатора! Бр-р-р!       Чуть более трезвый — и трезвомыслящий — Бьякуя постучал кончиками пальцев по столешнице, потер подбородок, поискал ответ на потолке… и, как ни странно, нашел.       — Укитаке-сэнсей, а вы с Кёраку об этом говорили? — спросил он. — И с самим Ниджуро? Может быть, капитан вовсе не хочет детей, и если вы усыновите вашего Джуро-тяна, его все устроит? Или, возможно, юноша не так уж нуждается в родителях — он ведь уже не ребенок, а был бы не против получить… двоих любящих супругов?       Укитаке несколько раз моргнул, глядя перед собой, и взгляд его стал осмысленным. Бьякуя следил за переменой эмоций на лице сэнсея и втихомолку изумлялся тому, что происходит с его собеседником. Неужто перемена места жительства так сказывается на умственных способностях?! Не может быть!       — Думаешь, нужно поговорить с Шун-тяном и Джиро-тяном? — просветленно воскликнул Укитаке, враз забывая о своей печали.       — Конечно, поговорить, — Бьякуя почти споткнулся на последнем слове, но увлеченный открывшимися перспективами Укитаке этого не заметил. Убегая, он от души расцеловал Бьякую в щеки, ввергнув того в полное недоумение, и исчез со счастливой улыбкой на лице.       Кучики проводил маленько поехавшего коллегу оторопелым взглядом и всерьез задумался. Не о работе, и даже не о странном поведении Укитаке — о совете, который ему дал. Поговорить. Легко советовать то, на что сам не можешь решиться!              Ичиго выслушал Бьякую внимательно, ни разу не перебил, но все время смотрел так пристально, что под конец у бравого капитана Готей-13 сел голос. Бьякуя устало вздохнул, опустил глаза и мысленно попрощался с этим рыжим недоразумением, без которого уже не представлял себе жизни.       — А в чем проблема-то? — Ичиго пожал плечами, присел перед Бьякуей на корточки и заглянул в глаза. — Сходи да поговори. По всему выходит, что эта барышня тебе… нам не чужая. Может, ей помощь нужна!       Бьякуя слабо улыбнулся и погладил Ичиго по щеке. К вечеру кожа на лице Куросаки становилась слегка колючей, и Бьякуе нравилось проводить по ней ладонью — было щекотно.       — Ты… боишься, что ли? — шепотом спросил Куросаки, прижимая пальцы Бьякуи к своему лицу. — Да ну!       — Я не знаю, — со вздохом признался Кучики. — Я чувствую, что надо поговорить с ней, но не понимаю, что именно сказать — и зачем. И к чему это приведет, я тоже не знаю.       Они помолчали. За тонкими стенами временного жилья вовсю кипела работа: слышно было, как перекрикиваются строители, как скрипят блоки, поднимая термопластовые листы для крыши будущего дома, как носится между мастерами Рукия, взволнованно излагая специалистам свое ви́дение процесса.       — Послушай, — тихо и серьезно проговорил Ичиго, — все будет хорошо. Если чувствуешь, что надо — сходи. Я с тобой, понимаешь? Я навсегда с тобой.       — А если я?.. — начал Бьякуя и умолк. Он хотел сказать: «А если я предам тебя? А если старые чувства вспыхнут снова, и эта незнакомка окажется мне ближе и нужнее, чем ты? А если я сделаю тебе больно?» — но слова застряли в горле.       Ичиго понял его по одному лишь взгляду. Рыжик мягко улыбнулся, ловко усадил Бьякую к себе на колени и крепко обнял.       — Это просто невозможно, — горячо и уверенно зашептал он на ухо преисполненному сомнений омеге. — Ты мой истинный, а я — твой истинный, и что бы ни произошло, кто бы ни встретился мне или тебе, нам с тобой никуда друг от друга не деться. Мы с тобой связаны навсегда, в болезни и в радости, или как там говорили древние? Называй это как хочешь: судьбой, зависимостью, чем угодно, но наша любовь — это константа, на которой теперь держится наш с тобой мир…       Ичиго говорил еще что-то утешительное и ласковое, гладил Бьякую по спине, словно малого ребенка, а тот просто грелся в сердечном тепле, которого так долго не хватало в его жизни, и удивлялся, за что мироздание преподнесло ему такой подарок. Ведь не заслужил, ничуть и ни разу. Прошло достаточно много времени, прежде чем Бьякуя осознал, что Ичиго молчит, а собственным щекам горячо и мокро. Уже не стесняясь, он вытер слезы тыльной стороной ладони и пристроил голову на плечо своего альфы.       — Что-то меня развезло, — с легкой насмешкой над самим собой сказал Бьякуя. — Странно…       — Чего ж тут странного? — хмыкнул Куросаки. — Я еще два дня назад учуял, что у тебя эти самые дни скоро начнутся.       — К…какие дни?       — Ну как — какие? Те самые, после которых случаются дети.       Бьякуя выпрямился и с некоторой паникой уставился на Ичиго.       — Течка? — выдавил он, вглядываясь в ореховые глаза. Куросаки кивнул. — И что м-мы будем делать?       — Трахаться, — уверенно ответил Ичиго. Пригляделся к побледневшему Бьякуе и успокаивающе погладил по плечу. — Нажремся контрацептивов, чтоб в первый же раз не залететь, и весело проведем несколько дней, не выходя из дома. Переживет твой Готей это время без тебя, никуда не денется.       — Чхать я хотел на Готей, — дрожащими губами прошептал Бьякуя. — Мне-то как быть? Я ж никогда… — он смутился, покраснел до корней волос, чего не случалось с ним с раннего детства, и прильнул к Ичиго, прячась от слишком понимающего взгляда.       — Давай решать проблемы по мере их поступления? — предложил Куросаки, едва касаясь губами алеющего уха. — Я, знаешь ли, тоже не слишком в этом понимаю, ты у меня первый и единственный омега. Начнем с простого: сходим в этот дурацкий бордель, чтоб над тобой ничего не висело, а там посмотрим, а?              И Бьякуя сходил в бордель. Он нервничал, запинался и краснел как мальчишка, и единственное, что не давало ему стушеваться и сбежать, это осознание того, что у входа на скамейке сидит Куросаки Ичиго, который потеряет всякое уважение к нему, Кучики Бьякуе, если он не доведет дело до конца. Девушка-рейгай с лицом Хисаны приняла его доброжелательно, внимательно выслушала и с почти материнской улыбкой поблагодарила за внимание к своей персоне. Бьякуя молча смотрел на нее, ожидая продолжения, но для самой девушки, казалось, вопрос был исчерпан. Заметив его растерянность и, видимо, сжалившись над ним, юная дама пояснила, что ее будущее уже расписано на много лет вперед: как только в силу вступит закон о равноправии, она подаст заявление об уходе, стребует с владельца публичного дома оплату за пятнадцать лет безупречной службы и сразу же выйдет замуж за Хисаги Шухея, с которым они занимались делами подполья и с которым собираются провести всю оставшуюся жизнь.       — Вы ничего мне не должны, — мягким голосом Хисаны произнесла эта чужая, незнакомая женщина, — что бы ни было в прошлом. Я с радостью приму вашу дружбу, как и Шухей, ведь он всегда считал вас одним из достойнейших нихонцев. Но лично вы лично мне не обязаны ничем, как и я вам.       Бьякуя вгляделся в ласковые прекрасные глаза, отливающие сиреневым, в поисках своей первой любви, но увидел лишь вежливую, хотя и дружелюбную, отчужденность. Он поцеловал тонкие пальчики, от души поблагодарил эту постороннюю женщину и ушел. На пороге молодой человек остановился, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Мозаика складывалась, и в новой картине мира больше не было тягостного долга и горьких сожалений. Первая любовь осталась в прошлом, о ней сохранится добрая память — Хисана всегда будет жить в его сердце теплыми воспоминаниями, — но горечь потерь больше не будет отравлять его душу.       — Ну что? — Куросаки высунулся из-под скамейки, где что-то рассматривал. — Все нормально?       — Да. Что ты там делаешь? — Бьякуя подошел, с любопытством присматриваясь.       — Я подарок для Рукии нашел!       — Под лавкой?!       — Ага, — Ичиго встал на четвереньки, почти полностью залез под сиденье и вытащил на свет грязный комок. Комок пищал, разевая розовую пасть, жмурил слезящиеся глаза и дрожал в сильной человеческой руке. — Блохастый, конечно, — поворачивая ладонь, критично заметил рыжик, — но ничего — отмоем, вылечим, откормим — и будет котяра хоть куда! Рукия обрадуется…       Бьякуя фыркнул. Кролики его драгоценной дочери в самом деле оказались саблезубыми — строители то и дело отлавливали этих ушастых тварей среди инструментов и изощренно матерились, пытаясь не растоптать вездесущих вредителей. В саду, к ужасу недавно вернувшегося Шимару-сана, несколько кустарников были безвозвратно сожраны. Ко всему этому великолепию не хватало только котенка!       — Домой? — спросил Ичиго, аккуратно прижимая к груди не понимающего своего счастья и рвущегося на свободу кота.       — Домой, — кивнул Бьякуя.              В одной очень древней книге Бьякуя вычитал исполненное мудрости изречение: покой нам только снится. О тишине и спокойствии во вновь отстроенном поместье Кучики можно было только мечтать. В любой момент могли раздаться тарарам из комнат любимого свекра или резкие выкрики Карин, отрабатывающей какие-нибудь новые приемы непременно под окнами рабочего кабинета или библиотеки. Ренджи и Рукия, хвала Великим, не скандалили, но молодая супруга весьма снисходительно относилась к дружеским посиделкам своего благоверного, и на их половине постоянно обретались стаи юных нихонцев и арранкар, к которым постепенно примыкали не менее юные квинси.       Самого Бьякую могли поднять среди ночи по неотложным служебным делам, а Ичиго то и дело вызывали для внеплановых рейдов в Руконгай. Конечно, реформы приносили пользу обществу, но где и когда перемены происходили гладко? Куросаки рычал, ругался, но исправно отлавливал всяческих правонарушителей. Бьякуя вторил своему альфе, сквозь зубы проклиная тот день, когда согласился принять участие в разработке новых законов. Бывали случаи, что из стационарного телепорта в прихожей нового дома вываливались то Урахара, то Айзен, а то и оба сразу, да еще и с Ичимару на хвосте, чтобы призвать Кучики в свидетели или третейские судьи. На жалобные завывания молодого аристократа о том, что в Сейретее полно более опытных и здравомыслящих политиков, оба гостя делали невинно-удивленные морды и дружно запевали, мол, старичьё не видит дальше собственного носа, не желает прогресса, и вообще, Бьякуя-кун, негоже отлынивать… Бьякуя-кун сдавался, тащился на кухню заваривать термоядерный кофе и разогревать то, что предусмотрительные Марико-сан и Юзу оставляли в безразмерном холодильнике.       Хуже были только нашествия Йоруичи со всем семейством.       Но ни за какие блага мира Бьякуя не отказался бы от этого бардака! Он мог ворчать, делать строгое лицо, цедить сквозь зубы язвительные замечания, но одна лишь мысль о пустом одиноком существовании, которое он вел двадцать лет, приводила его в ужас.       На фоне постоянных авралов всякая минута покоя наедине с Ичиго ценилась вдвое выше. С каждым днем Бьякуя все больше, все отчетливее понимал, насколько этот мальчишка нужен и важен ему. Особенно он оценил поддержку своего альфы, когда ближе к осени соратник и коллега Укитаке внезапно ушел в декретный отпуск. Кёраку носился по Готею с выпученными глазами, потому что за неделю до этого знаменательного события с той же новостью его встретил дома взбудораженный Ниджуро. Бьякуя тщетно скрывал улыбку, наблюдая за Шунсуем и представляя, какая веселая жизнь вскоре будет у капитана восьмого отряда.       Однажды его за этим недостойным занятием застукал Куросаки, заглянувший в подразделение во время обеда. Ичиго прикрыл дверь, отрезая их от рыдательных излияний Кёраку и утешительного баса Зараки, обнял своего возлюбленного и с хитринкой прошептал:       — Помнишь, ты жаловался на нетипичное поведение Укитаке?       — Угу.       — Понимаешь теперь, что у него гормоны гуляли?       — Угу.       — А помнишь, — заговорщицки протянул рыжик, — как три недели назад ты обиделся, что я на ночное дежурство пошел?       — М-м-м?       Ичиго тихо рассмеялся, повернул Бьякую спиной к себе, пристроил подбородок на плечо возлюбленному и положил ему на живот горячие ладони. Несколько минут Бьякуя блаженствовал в объятиях альфы, наслаждаясь умопомрачительно родным запахом и бесценным теплом. А потом сознание достроило логическую цепочку, протянутую Куросаки.       Бьякуя в панике распахнул глаза под радостный смех Ичиго…