Навечно во тьме

      - Вставай!       Визгливый крик тёти вкупе с тяжёлым стуком отдавались в сонной голове болью, насильно вырывающей маленького мальчика из власти Морфея. Но он совсем не хотел покидать царство ярких разноцветных видений, отчаянно впиваясь пальцами в подушку и накрывая ей голову, в напрасной попытке остаться там, где есть золотистое солнце, белые облака и синее, невероятно глубокое небо.       Петуния кричит, и крик впивается копьями. Слишком громко для обострённого слуха, достаточно, чтобы Гарри наконец очнулся, вздрагивая на худом, пожелтевшем от старости матрасе.       Его мир снова охватила тьма, которая ни на секунду не отпускала в реальности вот уже шестой год подряд.       - Я встаю, тётушка, - с хрипотцой отозвался он, жадно слушая долгожданную тишину, на таком контрасте показавшуюся просто оглушительной, затеняющей лёгкие шаги женщины в сторону кухни.       Тонкие пальцы безошибочно нашли холодный металл и повернули дверную ручку, и вот Гарри уже стоял в коридоре, опираясь на стену. Маслянистый бекон беспокойно шипел на сковороде, чайник вторил ему тихим гудежом. Неудивительно, что в животе заурчало.       Но идти на завтрак Гарри не спешил, предпочитая первым делом узнать, где находится его кузен. Не притаился ли он за дверным косяком, чтобы поставить подножку? Это было бы в его стиле, но храп в комнате младшего Дурсля красноречиво говорил о том, что опасности нет. Ещё бы, начало выходного дня. А в выходной Дидди никогда не встаёт раньше обеда, а значит, у Гарри достаточно времени, чтобы умыться, поесть и вновь спрятаться в чулане, не мозоля лишний раз глаза родственникам.       - Не забудь обработать глаза! - окрикнула его в спину Петуния. - Их лечение обходится дорого, и я не позволю тебе испортить все старания!       Гарри уныло плёлся в ванную, ведя ладонью по шершавому покрытию стены, что служила ему опорой и ориентиром в доме. Маршрут у него всегда один: чулан-ванная-кухня. И пути к ним запомнить для мальчика проще простого, повторяя одно действие раз за разом по замкнутому кругу. Но Гарри всё равно предпочитал знать, где идёт и куда наступает, не желая ненароком споткнуться об оставленную Дадли игрушку или чужие тапки.       Закрывшись, он сразу размотал бинт на глазах, аккуратно устроив его на краю раковины. Повертев краник, Гарри щедро ополоснул лицо тёплой водой, склоняясь ближе и тщательно вымывая из век скопившийся за ночь гной. Он кусал губы, морщась от резких, коротких вспышек боли, когда вытирал глаза махровым полотенцем. Сухое веко почти тут же стало влажным. Оно слезилось, в угрозе снова застыть в корку гноя.       Привычное дело, по началу которого мальчик не находил себе места от злобы и собственной беспомощности. Как будто мало того, что он полностью слеп - то лишь малая часть всех вытекающих последствий. Постоянные перевязки по три раза на дню никогда не прекратятся, не считая преследующий Гарри из года в год насморк, осложнением появившийся после операции. Веки, постоянно влажные от гноя, сморщенные, скрывающие под собой пустые глазницы, ввели бы в ужас каждого, кто бы только увидел мальчика на улице без солнечных очков.       И Гарри рад тому, что не знал, как выглядит со стороны. Отсчитав третью баночку на полке справа, он снял крышку и плотным, щедрым слоем нанёс на веки, ловко скрывая всё это под очередным слоем свежего бинта.       До кухни он добрался без проблем, подчиняясь манящему аромату поданной на стол еды. Острый запах бил в ноздри, и Гарри его преследовал. Слух и обоняние были лучшими друзьями с тех пор, когда Дадли сжёг ему глаза кипятком. И нет, он не злился на кузена. Какой смысл таить злобу и мстить тому, кто даже не в силах осознать свои поступки? Гарри, нежеланный ребёнок в этой семье, заведомо в проигрыше. Даже если мальчик будет на грани смерти, никто не поможет ему. Он просто обуза, на которую Дурсли тратят лишние деньги. И будут тратить до тех пор, пока Гарри не умрёт.       - Левее, - недовольно зафырчала тётя, наблюдая за безуспешными попытками нащупать корзину со столовыми приборами. Гарри, ответив скомканной благодарностью, наконец, принялся за завтрак, с наслаждением отправляя в рот ломтик бекона.       Он восхитительный и тает на языке, равно как омлет, сдобренный солью и базиликом. Всё так просто, но мальчик знает, что Петуния способна превратить даже обычную шарлотку в произведение искусства. И Гарри был готов боготворить её за всё, что подавалось к столу.       Кроме того, после выписки из госпиталя его стали кормить гораздо лучше. На обед и ужин всё чаще было сочное мясо, которое давало силы. Здоровая, но калорийная еда, выписанная доктором, возымела свои результаты. Гарри больше не был тем задохликом, тощим мальчишкой, с выступающей из-под бледной кожи костями. Он всё ещё не вырос, но набрал вес и стал куда привлекательней.       - Спасибо за завтрак, очень вкусно, - Гарри поблагодарил её искренне, самостоятельно убирая грязную тарелку и чашку из-под какао в мойку.       - Принеси почту, - угрюмо ответила Петуния. - Потом уйди в чулан, я разбужу Дидди и Вернона.       Он послушно кивнул, даже не думая отнекиваться. Это его единственная сохранившаяся в доме обязанность, и совесть просто не позволила бы от неё отлынивать. Что ещё может делать слепой? Такому нельзя доверить мытьё посуды - памятный сервиз непременно может разбиться от неосторожного движения. А Гарри совсем не хотел опробовать себя в действии. Ни на кухне, ни в саду, ни ещё где-либо. Ведь он даже не мог ходить в школу.       Ребёнок, который висел у Дурслей на шее и не находил себе места в мире.       Письмо аккуратно лежало рядом с бутылкой свежего молока, которую Гарри сперва чуть не смахнул рукой, проводя по сухой плите дорожки у самой двери. Пальцы осторожно пробежали по шершавому конверту, натыкаясь на что-то выпуклое и округлое.       Печать. Наверняка прислали из новой школы Дадли.       Мальчик, сам того не зная, хмурился, перебирая в руках письмо. Он тоже хотел бы пойти в школу, но каждый раз успокаивал себя тем, что сидеть дома намного лучше. В родных стенах никто, кроме кузена, не стал бы ему докучать.       - Тут письмо из Вонингса, - с порога вытянул руку Гарри.       Петуния, видно только принявшаяся за чай, поперхнулась, заходясь надрывным кашлем и резко упираясь руками в стол.       - Извините, я не хотел вас напугать.       - Где ты это взял, мальчишка? - зашипела женщина, грубо выхватывая из его рук конверт. Гарри смутился и отвернулся, чтобы убрать молоко в холодильник. Он не ожидал такой реакции.       - Там же, где беру письма каждое утро, - осторожно ответил он.       - Быть не может...       Шёпот, который обычный человек вряд ли бы различил, Гарри слышал чётко. Почему Петуния так огорчилась? Неужели Дадли не приняли в школу и придётся искать другую?       Мысль почему-то обрадовала.       - Плохие новости?       - Тебе какое дело!? - рявкнула тётя, подрываясь на ноги. - А ну-ка живо иди в чулан!       Она больно схватила за ухо, силой выгоняя с кухни. Гарри, едва подтаскивающий за собой ноги, споткнулся в дверях, падая вниз и одним чудом успевая выставить вперёд руки. Бедро отдало болью - мальчик всё таки задел круглый столик.       Тот опасно закачался, что-то шаркнуло...       - Чёртов ребёнок! Ты останешься без обеда!       Гарри поморщился от крика, сжимая в руке над головой настольную лампу. Невероятно дорогую, с шёлковым абажуром лампу, которую Мардж подарила семейству на один из многочисленных праздников.       И он смог спасти её в последний момент. Вместе с тем спасая и самого себя от неизбежно последовавшего бы наказания.       Возвращая лампу на место, он усмирял сбившееся дыхание, отмечая, что бешено колотящееся сердце Петунии ничем не уступает его собственному. Гарри не искал пустых извинений и оправданий, никак не желая сделать ещё хуже, и поэтому просто забежал в чулан, закрываясь изнутри.       Он давно смирился со своей судьбой - быть виноватым всегда и во всём. Этого никогда не изменить. День ото дня Гарри тянет Дурслей вниз одним существованием: траты на лишнюю еду, дорогие лекарства и постоянные походы к доктору. Благо, он не обременяет их хотя бы одеждой, донашивая её за кузеном.       Такой инвалид как он никогда не будет нужным. Самому себе тоже. Кто он? У него нет будущего. Ни образования, ни работы, и те никогда не появятся. Как и друзья. Никто не позаботится о нём, когда Дурслей не станет или пока они просто не устанут возиться с ним и не сдадут в интернат.       Зачем такая жизнь?       Но Гарри не мог думать о том, чтобы сдаться. Дорожит тем, что имеет. И, несмотря на потерю глаз, он не таил обиды на мир, оставаясь добрым и открытым ребёнком, наивно верящим в то, что когда-нибудь всё образуется. Когда-нибудь тётя и дядя (а может, и Дадли) смогут его полюбить.       Они станут настоящей семьёй, а он будет самым счастливым мальчишкой. Ему будет плевать даже на то, что его мир ограничен чёрными красками. Гарри слеп, но вместе с тем открыл в себе другие таланты к восприятию мира, уверенный в том, что никто другой так не может.       Острый слух, вкус и обоняние... Да и знал ли кто такого человека, что мог похвастаться редким умением слышать биение чужого сердца?       Гарри Поттер гордился собой.