Три ведра и блюдце

      Теперь, спустя время, Мириам недолюбливала полёты. Несмотря на физическую усталость, стоило ей прилечь на койку в своей каюте, она ощущала, что тоска проглатывает её. Как только Травел позволяла себе остановиться, её нагоняли старые мечты; для всех они были вроде путеводных звёзд, но с момента поступления на службу в Инквизицию девушка всегда чувствовала, как они тянутся к её щиколоткам, кусаются, гавкают: «Оставь всё! Посмотри на меня! Это не то, чего ты хотела!» Она не сомневалась в своих амбициях, но сопутствующие чувства постоянно перемешивались и изменялись. Это терзало её каждую свободную минуту, и она только больше прежнего пыталась загрузить себя какими-нибудь хлопотами.       Миссия снова закончилась, и озлобленные гончие несбыточного зарычали у неё за спиной, едва закрылась дверь каюты. Травел вздрогнула, ощущая печаль почти физически; затем мягкие пальцы и принялись возиться с пучком на затылке и растирать ноющую кожу там, где заломились корни волос. Это болезненное ощущение было одним из больших минусов новой причёски, зато давало фору в борьбе с дурными размышлениями. — Мириам, — послышался густой мужской голос за дверью.       Медальон-аквила звякнул от резвого движения, стукнувшись о застёжку бежевого комбинезона. Предчувствуя неприятности, Травел открыла дверь; перед ней стоял Номура. Далеко в коридоре можно было уловить звук тяжёлых шагов. — Всё в порядке? — она оглядела Адама, надеясь прочесть в его лице одну только подавленность и некую личную просьбу.       Хотя прошёл почти год с того дня, как девушка поступила на службу в Инквизицию, она не отдалялась от своего прежнего призвания. К Мириам всё ещё обращались с целью исповедоваться или провести один из классических церковных обрядов, и она полагала, что это и является причиной визита коллеги. В конце концов, они только пару часов назад имели дело с Губительными Силами, к тому же, потеряли товарища. Память о его гибели ещё покалывала иногда мигренью сквозь толщею благостной, утешающей веры в то, что Кальвин вскоре займёт своё место среди достойнейших, подле Императора. — Я не смог связаться с вами дистанционно и счёл необходимым осведомиться о вашем благополучии лично, — сухо отвечал Номура. Тревога отсалютовала девушке из-за насупившихся чёрных бровей, подтверждая предчаяние. — Кроме того, поступила информация… — Связаться по комм-бусине на корабле в целом весьма проблематично, так как здесь слишком много металла. Я полагал, для уроженцев улья это не является тайной, — послышалась откуда-то схоластическая речь, становясь громче; к каюте капитана торопился Илай. — Как житель Вольга, я склонен считать недостаточным…       Грузный силуэт появился в проходе рядом с Адамом спустя мгновение и повёл рукой, сперва призывая его этим жестом смолкнуть, затем указывая внутрь каюты. — Мириам, вы позволите нам пройти? — настойчиво проговорил мужчина.       Он явно был взволнован. — Конечно, — девушка отошла от двери, пропуская коллег, и нетерпеливыми руками скрутила волосы, чтобы уложить их на плечо. — Присаживайтесь. — Некогда. Вопрос срочный, — Илай прочистил горло, вставая у стола.       Он уже успел переодеться в робу Администратума и снова выглядел уязвимым и непримечательным мужчиной, встречающим старость. Однако, когда он предпочёл остаться на ногах, девушка в который раз за время их совместной службы обратила внимание, что для своего телосложения и почти семидесяти лет адепт обладал удивительным здоровьем и крепостью, и, возможно, он скрывал что-то под робой, куда ей до сих пор так и не приходилось заглянуть.       Адам также не воспользовался предложением. Его мощная фигура загородила вход в каюту, застыв в привычной ей строгой позе. — Что случилось? — спросила Мириам, переводя взгляд с одного коллеги на другого. — Пилот корабля получил сообщение с орбиты Хологона I, — начал Илай. — На канале Инквизиции в фоновом режиме транслируется сигнал SOS. Пилот ждёт нашего решения в ближайшие полчаса, чтобы откорректировать траекторию полёта, если это будет необходимо. — Мы должны ответить и узнать, в чём дело, — Мириам приняла решение с лёгкостью. — У вас есть возражения? — Возражений не имею. Я доверяю вашему решению, — неторопливо и ровно высказался Адам.       Травел перевела взгляд на Илая. Бионические органы зрения не являлись так называемым «зеркалом души», но она видела его сомнения в содрогнувшихся в напряжении блёклых губах. — Илай? — Полагаю, это нас не касается. Мы выполнили свою миссию и должны вернуться на «Стилет Терры», где, вероятно, на нас уже есть некоторые планы. Кроме того, наш запас боеприпасов может быть описан одним древним выражением: «кот наплакал». Насколько я помню, в вашем болт-пистолете остался один инферно-патрон. Унитарные патроны мы достанем, но от нашей и без того незначительной боевой мощи, как вы понимаете, осталось одно название.        На свойственной его голосу монотонности, столь затрудняющей обычно попытки сосредоточиться на его словах, непроизвольно проступил стальной блик, — как всегда, когда он хотел сконцентрировать всю свою убедительность, чтобы аргументация не пролетела мимо ушей.       И Мириам с усиленным вниманием слушала его. Она не впервые видела этого человека, и помнила несколько случаев, когда адепт утаивал второстепенную информацию от группы из собственных соображений. Сейчас он говорил всё, как есть, — казалось бы. Или, вероятно, он не смолчал о сообщении с Хологона I, так как Травел всё равно было бы доложено о нём. «Возможно, поэтому он и перебил Адама. Зачем торопиться? Неужели мы не смогли бы за полчаса принять решение?» — размышляла она, выслушивая аргументы и наблюдая проницательно за сомкнутыми пальцами Илая. Обычно, излагая свою позицию, он был склонен совершать руками короткие жесты, и сейчас его неподвижность бросалась девушке в глаза. — Вы сказали не всё, что узнали, — её лицо, как всегда, мало эмоциональное, не сочеталось с недовольством в голосе. — Не так ли, Илай? — Кажется, упомянул всё, что было важно, — уклончиво отозвался тот. — Капитан, позволите? — заговорил Адам, прежде чем Мириам начнёт наседать на адепта. Она перевела взгляд на Номуру. — В соответствии с шаблонами фоновых трансляций, принятыми за стандарт в Инквизиции, кроме сигнала SOS в сообщении подаётся код Ордоса и шифр отряда отправителя. По странному стечению обстоятельств, сообщение содержало шифр нашей ячейки.       Илай скривил рот в раздражении. Мириам нахмурилась. На несколько секунд повисло молчание. Затем она шагнула к выходу из каюты и открыла дверь. — Адам, отведите меня, пожалуйста, к связисту. — Вы принимаете поспешное и опрометчивое решение, — процедил Илай, не торопясь двигаться с места. — А вы забываете, что служба в Инквизиции не обыкновенная работа, — возразила девушка холодно и резко, явно сердясь. Она не смотрела в его сторону. — Она требует непоколебимой веры и стремления к защите Империума. — Не стоит прикрывать собственные интересы праведностью, Мириам. Ваше отношение к коллегам выходит за границы делового, это известно каждому, кто когда-либо с вами работал, — отметил Илай.       Он уважал Травел; несмотря на возраст и женственность, она была чаще всего осмотрительна, рациональна и крепка рассудком. Однако некоторое её сумасбродство в подобных ситуациях и упрямое пуританство вызывали в нём презрение и жалость, и в такие моменты он досадовал, что попал под её командование. — Будьте, пожалуйста, избирательнее, рассыпая вокруг себя упрёки, Илай, — не поддавалась девушка. — Решение было принято до того, как Адам любезно озвучил мне подробности, о которых вы умолчали, калеча моё к вам доверие. — Это не входило в мои намерения. Прошу меня извинить, — он поклонился, осеняя себя знаком аквилы, получил сдобренный сухим молчанием ответный жест и, добавив: — Буду надеяться, что вы дадите себе время передумать, — быстрым шагом удалился к себе.       Однако решение было принято как окончательное. Спустя несколько минут, когда пришёл отклик на их запрос, команда выяснила подробности, щепкой влетевшие в трогательное сердце. Связист передал им следующий текст: — «Зафиксировано перемещение ксено-твари по роще. Рост — больше человеческого, красная кожа. Она увела с собой шута и ферзя. Путь оборван: их завораживала птица, дятел»*, — проговорил Адам негромко.       Мириам пробила нервная дрожь. — Не «заворожила»*? — уточнила девушка, заглядывая в текст на бумаге. Коллега помотал головой. — Никак нет.       Расплывчатость сведений не утешала, но, напротив, беспокоила. К тому же, у клирика ни шанса не было поверить, что Фелиция могла ошибиться в шифре. Травел лаконично поблагодарила связиста и, оставив последнее сообщение для передачи («Боевая поддержка в пути по вашему требованию. Узнаете по синей броне. С нами проген и исповедник»*.), поспешила к себе. Когда она вернулась в каюту, топот крови в черепной коробке казался отзвуком бомбардировки дальнего отсека корабля. Мириам сбросила ботинки, легла на койку и свернулась в комок, накрывшись одеялом с головой, будто ребёнок. В душной темноте она шумно дышала, позволяя себе выплеснуть волнение. Три аквилы, сложенные друг на друге, спрятали сердце; нежные пальцы окаменели на плотной ткани комбинезона, защищая грудь от рвущегося туда страха.       Фенрир всегда казался Мириам неуязвимым. Когда кто-то упоминал о нём в свежей истории, она всегда слышала старую песню о его совершенстве. И всё же теперь её губы усердно бормотали молитвы, чтобы за последние полгода в ячейке появился какой-нибудь другой «ферзь», на данный момент захваченный или погибший.       Смерть ассасина перевернула бы всё с ног на голову. Его образ служил Травел якорем и во многом примером, и она переживала за него — как за дорогого старшего товарища и, чаще всего, безотчётно. Он сделал для неё слишком много, и это укрепило их связь. Осознавая её как слабость, девушка притворялась перед самой собой безразличной. Стоило ей поддаться волнению и оставить ему то сообщение, она была наказана. Мириам позволила себе сомневаться на пути, на котором этому не было места, и Бог-Император терпеливо преподал ей старый урок третий раз. Святые слышали боль потери в её панихиде о Кальвине, и с доброй строгостью дали ей ещё один шанс.       И вместо благодарности, покорная постыдному безволию, она апеллировала. Она прокляла встречи с ассасином, позволяя себе дерзость выпрашивать у Императора взамен жизнь и благословение для него. Она желала убедить Его и Святых Друза и Кастора Помощника, что она справляется на своём благостном пути, что ни смерть товарища, ни её собственная не заставят её остановиться, а значит не нужно более испытаний. Это было ложью, и Травел прервала шуршащие мольбы, похолодев от позора и смолкнув.       Скомкав свой рассеявшийся и охилевший дух воедино, она пообещала себе остаться глухой к любым своим чувствам, кроме чистой веры, если Фенрир окажется вовлечён в случившийся провал. В конце концов, нет нужды квитаться и преувеличивать значение его прошлой милости. Ничего личного: он спасал её не иначе, как в процессе выполнения своего долга, и она должна выполнить свой.       Мириам выбралась из своего душного убежища, щёлкнула застёжками комбинезона и стащила его с себя, не поднимаясь с койки, с трудом заставив себя шевелиться. Дотронувшись бессознательно до пылающей щеки дрожащей ладонью, она ощутила вдруг ностальгическую беспомощность и устало прикрыла глаза.       Голос старшего товарища загудел в уме: «Выглядишь, как дичь перед убоем, если тебя это так волнует, Милочка», — первые слова, прозвучавшие после исполнения безумной идеи штурмовать мануфакторум. Она осматривала себя, из-за шока неуверенная, что чувствует боль ранения; оглядывалась на запертую дверь, прислушивалась к клацанью, издаваемому сервиторами, и, естественно, не ожидала, что Фенрир наблюдал за ней. Когда девушка обратила внимание на него, он уже снял шлем и изучал удивительное и жуткое оружие фабрикатора, взвешивал его в руке; она помнила щёлчок затвора; как ассасин осторожно положил это загадочное устройство на стол около трупа еретеха, при этом небрежно откидывая носком ботинка его безжизненную руку по пути… Сами собой представились сосредоточенный взгляд и умелые, уверенно ощупывающие металл пальцы; возбудили неправильное — вспомнилось всё, полыхнуло в лёгких. Травел резко поднялась, отгоняя фантазию прочь. Вздохнула, убирая волосы с лица. Произошедшее между ними она предпочла бы вырезать из истории, но человеческий ум устроен долго хранить положительные эмоции.       Расследование обстоятельств гибели — или не гибели, — Маркуса ещё и близко не было закончено. Она не могла себе позволить уплывать в волне абсурдного влечения к ассасину теперь, когда знала, что корабль Ларка когда-то пролетал в системе Фортуда. У её жениха был небольшой шанс выжить, если он по какой-то причине попал туда и успел его покинуть вместе с той самой удачливой дамой сердца Ларка. И тогда они всё ещё скреплены клятвой, которую невозможно ни полностью исполнить, ни преступить.       Оставив размышления, Мириам наклонилась к рюкзаку; хлыст сразу лёг в руку, будто ожидал её. Она встала, и пыль прилипла к замёрзшим босым ногам. И после обращения к Себастиану Тору, призванному сегодня в свидетели, шершавый голос Травел озвучил литании, и тонкие цепи скориады впечатали их в изваяние её бедра.       Нужно было держать себя в руках. __________________________________________________________________________ * Вероятно, распространяется культ Губительных Сил. Команда аколитов не справилась со штурмом малочисленного противника. Состав: легат-следователь (специализация — тактическое руководство) в качестве формального капитана отряда, аколит боевой специализации (доверенный) и аколит боевой специализации (проверенный). Возможно, среди противников есть псайкер-телепат. Координатор Фелиция. (Тайный язык аколитов) * Не является ли информация о псайкере-телепате точной? (Тайный язык аколитов) * Идём на помощь, состав команды: агент социального взаимодействия в качестве формального капитана отряда (доверенный), агент дознания (обученный), агент ключевой компетенции (доверенный). (Тайный язык аколитов) __________________________________________________________________________

***

      Квинт мучительно приходил в себя. Полумрак и духота разрывались жутким кряхтением, скулежом и прерывающимися, скрипучими вздохами. В помещении слабо ощущалась вонь отходов жизнедеятельности, сквозь которую продирался запах спёкшейся крови. Голые плечо и бедро чесались от влажной пыли, покрывавшей пол; руки были стянуты за спиной, и пальцы и локти покалывало онемением.       Лейтенант Каттон решительно поднял ноющие веки. Ситуацию необходимо было разведать.       Его вниманию предстало тесное помещение; его рассекали две широкие тусклые полоски света, льющегося из коридора сквозь вертикальные вставки мутного стекла в двери. Благодаря им он увидел судорогу чьих-то изрисованных ног, когда повернул голову. Он совершил усилие, чтобы перевернуться, и принялся за расшифровку причудливой картины замеченных им двух сплетённых изуродованных обнажённых тел — мужского и женского, — так как это было единственное движение в комнате. Местами будто смазанные, но исключительно детальные узоры обезобразили широкую, рельефную спину мужчины, скорчившегося в неестественной позе. Он будто упал на женщину боком; она корчилась под ним и задыхалась, вероятно, из-за того, что он передавил ей горло локтем. Тем не менее, её крепкая смуглая рука, словно покрытая чёрным кружевом, не пыталась оттолкнуть убийцу, напротив, она будто бы обнимала его.       «Многообещающее пробуждение», — подумал лейтенант. Зрелище было жуткое; однако, как он сам однажды сказал, если ты в дерьме, то не стоит открывать рот от ужаса — захлебнёшься. Рассудок остался холодным, ведь, как известно, слова, поступки и мысли Каттона соответствуют друг другу в поразительном большинстве случаев.       «Мне же не придётся отбиваться от этого хлопца? Что-то не сподручно», — мрачно размышлял Квинт, пытаясь сесть. К тому времени, как он преуспел в этом, звуки насилия утихли; глухо упала на пласкритовую плитку рука жертвы, соскальзывая. От этого рисунок на спине душителя смазался. Кое-что начинало вставать на свои места. — Добрый, собственно, день, или вечер, или что там у нас. Не хочу вас отвлекать, но хотел бы узнать, что тут происходит? — деловым тоном спросил Квинт. Реакции не последовало, и он повторил уже несколько твёрже, проталкивая свой голос сквозь мёртвое молчание. — Приём. В чём дело?       Женщина, наконец, совсем обмякла под телом своего убийцы. Тот не обернулся, лишь тихо пробормотал, видимо, вдогонку уходящей жизни: — Храни твою душу Император.       Его голос был довольно высоким и скорбным, но тихим, хриплым и вымученным. Мужчина сполз с трупа и смолк, так и не ответив Каттону. Тот, хмурясь, вгляделся в темноту. Тут и там лежали тела, все, как и он, были связаны по рукам и ногам и обнажены. Некоторые подавали признаки жизни, но ничего не говорили. Теперь, когда тело неизвестного опустилось, в краешке светлой полосы Квинт увидел замаравшиеся белые волосы. Приблизившись с горем пополам, он опознал в скукожившейся белой фигуре свою коллегу. — Гайя, — пробасил он, осторожно и неловко толкая её связанными ногами. — Гайя, отзовись.       Девушка в себя не пришла, однако кто-то, наконец, ответил с другого конца комнаты. — Блядство, — прозвенел знакомый мужской голос в тишине. Грузом с души меньше.       Фенрир только что очнулся в углу в аналогичном положении. Приходить в бешенство он начал почти сразу, как включилась его голова. — О, живой? Сюда давай, — проговорил лейтенант серьёзно, поглядывая на горе-удушителя. Но тот неподвижно лежал, затихнув. Каттон переключил внимание на оковы на ногах, пытаясь разобраться, что они из себя представляют. — Поганые варповые выродки, — рычал ассасин, перемещаясь к приятелю. — Я выберусь отсюда, и мало ему не покажется.       Ему было крайне неуютно не столько оттого, что он был наг, сколько от того, что судьба его оружия пока оставалась под завесой тайны. Без «Охотника» и «Чистильщика» он чувствовал себя так, словно внезапно лишился рук. — Ты не выберешься, — просипел кто-то из темноты.       Фенрир ничего не ответил. — Есть план? — спросил Квинт. — А то перспективы нам открылись такие радужные. Я, знаешь ли, бывал в некотором дерьме, но там хоть было, чем подтереться. — Я оставил орла снаружи именно на такой случай.       Конечно же, он и не предполагал подобного исхода, но идея пронзила его ум сейчас же, и ассасин предпочёл выставить себя дальновидным, а не находчивым. Он связался с птицей; орёл сидел на крыше здания и чистил перья от скуки. Фенриру пришлось потратить некоторое время, чтобы вспомнить, в какой стороне был город, и сориентироваться; спустя только пять минут он заставил его лететь назад к арбитрам. Вернувшись к собственному телу и его восприятию, он услышал шуршание и сопение со стороны Гайи. — Резьба по телу, — прошептала она, кивая на исчерченные ноги удушителя, вылезшие на свет.       Никто не отреагировал на её слова. Даже товарищи: они прислушивались к шагам в коридоре. Вскоре включился яркий холодный свет и дверь открылась; толпа людей вошла в комнату, переговариваясь тихо, но активно. Когда глаза перестало резать, аколиты смогли, наконец, оценить масштаб ожидавших их неприятностей.       Предупреждение Гайи было лишь одним пазлом из всей мозаики.       Пленников, кроме них, было около дюжины; из них двое, вестимо, были арбитрами из их штурмового отряда, так как они были единственными двумя нетронутыми. На остальных было жутко смотреть. Взгляд Квинта невольно упал на удушителя: пока его поднимали на ноги и цепляли к ремням на стене, его слепая голова безвольно болталась. На месте глаз у него было две багровых ямы, от которых отходили точёные линии, складывающиеся в нарисованную маску на измученном лице. Лейтенант ощутил подступающую тошноту, и вперился взглядом в пол. Гайя шумно дышала; белые брови стремились друг к другу в выражении ужаса, пока она оглядывала занятых культистов и безвольные, хотя и живые, даже в подавляющем большинстве отлично сложенные тела. Истязатели неторопливо пристёгивали людей ремнями, кто грубо хватая, кто с пристрастием поглаживая и что-то нежно бормоча; кто-то хихикал, проскальзывали судорожные движения, слышались звонкие, многократные шлепки. На них никто не отзывался. Некоторые из фигур несли с собой какие-то чемоданчики, одна женщина ласкала в руке небольшую жестяную коробку из-под монпансье. Все они были одеты по-разному, и ни у одного из них Фенрир не видел оружия. Он был единственным, кто не испытал сильного эмоционального потрясения при виде истерзанных тел; проходя соответствующий курс на «Стилете Терры», ассасин, вероятно, смог выблевать всё особое отношение к подобным картинам. Ему было мерзко — не более того.       Каттон на такое не подписывался и пытался выработать план в срочном порядке, но мысли не склеивались в его уме. Его переполняла паника и — презрение к себе, потому что он не мог взять себя в руки. Из проёма выбежала крохотная девка и запрыгнула на пленника, сидящего напротив, и лейтенант видел, как её пальцы напряглись и задрожали, впиваясь в его раны с такой силой, будто она хотела достать до его костей. Их стоны диссонировали страданием и предвкушением, заставляя его дёрнуться от ужаса.       У Фенрира план родился — простой и безумный. Он осмотрел путы на ногах: это были обычные верёвки, но узел был связан очень грамотно, так что за полторы минуты вслепую с ним не разберёшься. Шансы на успех от этого уменьшались, но, как ему казалось, не до нуля. Он поднялся на ноги и осмотрелся. Культисты обернулись на него, умолкая на секунду, но затем просто продолжили заниматься каждый своим делом. У одно из них на поясе Фенрир заметил инструмент, игнорирующий сложность узлов. — И грохочет топор, врезаясь в дубовый ствол*, — пробормотал он, скосив взгляд на капитана. Все, кроме товарищей, проигнорировали его, а они уставились на ассасина, только теперь замечая, что он стоит. Гайя, поколебавшись, села на корточки. Каттон кивнул, мол, попробуем. И девушка прыжком рванула к выходу, прогремев пятками о шершавый пол.       Несколько мучителей сразу бросилось к ней; никто из них не сыпал требованиями, вроде: «Стоять!» — и в этом было что-то неправильное. Вместо этого послышалось подобострастное «су-учка», и один из мужчин бросил на пол тело недавно усопшей, устремляясь к Гайе. Она буквально исчезла из его поля зрения, молниеносно присев и сгруппировавшись; крутанувшись на полу, моритат сбила еретика ударом под колено и, уловив момент, зажала его голову между икрами, собираясь свернуть ему шею. Женские руки обхватили её в пламенных объятьях, и она вцепилась в оголённое предплечье зубами, — но только чтобы услышать сладостный стон и сумасшедший лепет о наслаждении прямо над ухом.        Фенрир также вступил в потасовку, сбивая примеченного культиста сперва с толку, затем с ног: плевок в лицо работал на культистов не хуже, чем на отребье с нижних уровней Ганметалла, к которым ассасин применял его в последний раз. Придавив его телом и приложившись лбом о его нос, чтоб он отключился, Фенрир, вывернув шею, пытался вытащить складной нож из чехла на поясе.        Каттон прикрывал его, используя связанные ноги, как подножку, толкаясь и даже преуспев в убийстве одного интересанта: лейтенант выверено уронил своё крепкое тело, бионической рукой переломив жертве шейные позвонки.       Некоторые культисты так и не приняли в подавлении бунта участия, другие принимали меры, но в этом не было необходимости. Спустя мгновение обе стороны конфликта очутились на полу, страдая от знакомого Фенриру писка в ушах. С трудом отвоёванный нож выпал из его рук. Боль от укола в одубевшее от оглушения тело показалась аколитам ещё острее. — Н-не-не узнал м-меня, — не то спросил, не то констатировал заикающийся голос сверху.       Фенрир, уцепившись за плот собственной ярости, переборол наваждение и напряг застывшую шею, чтобы поднять голову. Перед ним стоял хрупкий подросток — тот самый культист, атакованный ради ножа. Парню было от силы восемнадцать лет; на его лице, местами усыпанном угрями, красовалась неуверенная ухмылка. Он явно старался выглядеть всемогущим, но один взгляд Фенрира пугал его до смерти. — Тебя скоро мать родная не узнает, — пообещал ассасин с ледяным гневом в голосе. — Если останется, что опознавать.       Юнец почему-то поостерёгся воспользоваться властью и ответить на эти слова, хотя Гайя, ещё не утонувшая в темноте сна, заметила, как сместился для размаха его сапог. После небольшой паузы он произнёс: — Я в-во-возьму его с-себе.       Ассасин хотел ответить что-то язвительное, но слова рассыпались по пути к глотке, и он потерял сознание. __________________________________________________________________________ * Привлеките внимание; оказывайте сопротивление (Тайный язык аколитов) __________________________________________________________________________

***

      Всё размылось: пространство, время, звук. Пробуждение не принадлежало конкретной секунде. Среди кислотных пятен, перетекающих в измученном психическим воем уме, вспыхивали кошмары, которые Фенрир копил всю жизнь. Он понял, что пришёл в себя, только когда услышал крик, — спустя мгновение понял, что свой собственный. Ему именно в эту секунду казалось, что в метре от него приземлился ассасин из храма Эверсор, который спустя секунду обыграет его молниеносным ударом кулака, стянутого нейроперчаткой. С другой стороны блеснул адамантий — этот отблеск Фенрир едва ли мог с чем-то перепутать, но он не вызывал сладкого предвкушения, скорее всё тело заранее засвербило от потока адреналина при виде совершенного лезвия.       На самом деле, перед ним стоял тщедушный парень. И ничто не могло в этой комнате блеснуть, кроме сальной копны его каштановых волос, потому что всё в этой комнате было покрыто пылью. И это не мешало ядовито-бардовой комнате давить на восприятие. Ассасин смолк; его восклик сменился тяжёлым дыханием. Он огляделся. Как и обещалось, теперь он был с псайкером наедине. Он стоял чуть в отдалении, но Фенрир мог видеть, как дрожали кривые пальцы. — Д-даже тупые г-громилы, в-в-вроде тебя, чего-то бо-боятся, — храбрился паренёк. — А ты, видимо, туп до бесстрашия, — процедил ассасин, не сдержав желания съязвить. Намерение размозжить голову колдунчика покорёжило его самоконтроль и притупило бдительность. Псайкер скривился. — Ты н-н-не п-понима… — Я не понимаю, что ты несёшь, — перебил его Фенрир. — Как будто дух машины в вокс-фонографе подыхает. «П-п-п-п-г-г-т-т-т», — передразнил он.       Глаза у пацана засияли варповым светом. Ассасин фыркнул, скрывая страх перед следующей психосилой, которую должен будет принять. А могло случиться что-нибудь и пострашнее, так что Фенрир мысленно взмолился Императору о милости. Он нарочно раздражал псайкера, чтобы тот впал в ярость и если не пал жертвой варпа, то подошёл заткнуть пленника собственной подошвой, но парень не поддался на провокацию.       «Как можно так себя вести в таком положении?» — возник в голове чужой голос. Фенрир сжал челюсти в ярости, вновь поднимая взгляд на псайкера. Тот улыбался маниакально и почти счастливо, но это всё ещё был щуплый, лохматый подросток в рабочем комбинезоне. Несмотря на неспокойную обстановку, к ассасину сразу вернулась насмешливость. — У-ух, телепатия! А ты не ищешь лёгкий путей, я смотрю. Мог бы обойтись логопедом.       На этот раз сработало. Парень густо покраснел: наверное, заикание было неиссякаемым источником комплексов, и сдерживать их было непросто. В два торопливых шага культист добрался до Фенрира и собирался от души пнуть обидчика по лицу, но тот увернулся и, пользуясь неустойчивостью псайкера, толкнул его плечом, чтобы он упал на спину. Прижав костлявую ладонь противника к полу коленом, ассасин сломал ему нос лбом, когда тот попытался подняться. И всё бы хорошо, если бы он хоть ненадолго потерял сознание от удара, но в этот момент моргнул вновь неестественный свет, и ещё более резкий вой заглушил все ворочавшиеся в черепе ассасина мысли. Он коротко замычал, не способный сопротивляться психосиле, а пацан поднялся, небрежно оттолкнув от себя мощную фигуру ногой. Когда к Фенриру вернулась способность воспринимать окружающее пространство, он лежал на боку; кровь псайкера капала на его одежду и пол, но он выглядел довольным и похихикивал, прижимая руку к лицу. Затем его снова будто передёрнуло в каком-то секундном припадке, и непреодолимое желание подползти поближе к центру комнаты пронзило ассасина. Псайкер шагнул к нему навстречу, пока он нелепо передвигался. Предчувствия били тревогу в крае сознания, до сих пор не отвернувшемся от владельца. Холодный пласкритовый пол прилипал к вспотевшему от напряжения плечу; Фенрира подташнивало от ужаса и ненависти, странно резонирующих за рёбрами.       Парень наклонился и размазал свою кровь по его бледной щеке. Фенрир попытался взять себя в руки, но его тело было ему неподвластно и, напротив, отчаянно ластилось к кривым пальцам. Псайкер потрепал его по волосам и принялся сжимать их, явно наслаждаясь своими тактильными ощущениями. — Хор-роший п-пёс, — пробормотал он.       К ужасу Фенрира, его собственный язык порывался высунуться для ласки хозяина. «Ну уж нет», — подумал он, однако язык всё же скользнул между зубами, и рецепторы уловили привкус унижения и металла.       Несколько секунд показались ассасину часом. Когда они истекли, псайкер шмыгнул, отшатнушись, снова захихикал, словно душевнобольной, и вдруг поторопился уйти. Фенрир дёрнулся к двери, но услышал щелчок замка и тихо выругался, сплюнув на пол. Горло сжало духотой, и он болезненно морщился; эго было оскорблено, и рациональность уступила негодованию, на которое ассасин потратил около минуты. Лишь потом его осенило, и, не теряя больше времени напрасно, мужчина связался с орлом.       Он сидел на подоконнике, за окном виднелась комната, в которой о чём-то разглагольствовал Шогг. Птица постучала в стекло клювом. Арбитры обратили на неё внимание, но вскоре продолжили диалог.       «Блядь. Они не видели его прежде. Буду слишком настойчив — могут убить его. Мне нужен их код или что у них там», — лихорадочно рассуждал ассасин. Что-то такое можно было выпытать у захваченных арбитров, вот только теперь они были не совсем под рукой. Впрочем, ехидная и ненадёжная удача сегодня была на его стороне. В коридоре послышались шаги, и вновь щёлкнул замок. Псайкер вошёл, и Фенрир сразу заметил в его руке…       «Поводок?»       Впрочем, тот не болтался свободно. На нём была темнокожая женщина с короткими матово-угольными волосами, на первый взгляд — ровесница Фенрира; и она отчаянно прижалась пышной грудью к ноге молодого человека, стоило ему затянуть её в комнату. Он мягко оттолкнул её, но, как только они добрались до стола (он на своих двоих, она — на четвереньках), парень осторожным, почти ласковым движением подтянул женщину к своей ширинке. Несчастная вцепилась в то, что было скрыто за молнией.       Фенрир усмехнулся через силу. — О-о, шоу из-под завесы. Жертва длинных уздечек на пути полового созревания, — хлюпающие звуки разбавили незавершённую шутку, но ассасин проигнорировал их: язвительность умерила его беспокойство. — Судя по твоему красноречию и ослепительной внешности, не будь ты телепатом, тайна ушла бы с тобой в могилу. Может, не стоило позориться? — З-зря ты так, это ведь т-тебе, — пробормотал сквозь удовлетворённое мычание патологический девственник и заика.       Ассасин слегка насупился в недоумении. Псайкер сжимал поводок и мерзко постанывал, пока женщина давилась его членом и собственными слюнями. Продолжалось это весьма недолго, но звуковое сопровождение угнало кровь от мозга ассасина в другой орган, и теперь он пытался сбить возбуждение, чтобы самому избежать срама. Кончив, псайкер отбросил поводок и оттолкнул женщину от себя. Пока она откашливалась, Фенрир заметил шрам на тёмном лбу и вспомнил её. Эта женщина была одной из тех, кого Шогг выделил в штурмовой отряд по просьбе Каттона. — Пэм, тебе уж-же х-хватит? — спросил псайкер, и женщина яростно вскинула голову, видимо, обретя над собой контроль.       Когда она подскочила на ноги, Фенрир предположил, что её, кроме всего прочего, обкололи афродизиаками. Парень дал ей звонкую пощечину, и она рухнула на ассасина, не удержавшись на трясущихся, влажных ногах. Её тело источало жар, и мужчина убедился в своих догадках.       Варп сверкнул в глазах телепата, и Пэм полезла на ассасина. Увы, сопротивление просвечивало в карих глазах очень слабым бликом; вероятно, перевозбуждение управляло ею не хуже больного кукольника. Фенрир попытался её сбросить, но без толку: скованный, он не очень-то мог противостоять кому-то столь хорошо физически подготовленному. Она уже схватила его за волосы и счастливо всхлипнула, усевшись, куда требовалось. Стоило ассасину рывком скинуть её на бок, он услышал бормотание псайкера: — З-зачем отказываться от уд-довольствия?       Пэм вцепилась в плечи ассасина, борясь с ним за это самое удовольствие. Паренёк подошёл поближе и снял с неё ошейник. — Даже не думай, блядь, — прорычал Фенрир, но вдвоём подконтрольная и телепат всё же преуспели, и прошипованное плотное тряпьё натянулось на его шее.       Поводок прочно привязали к ножке стола. Пэм прыгала на ассасине, оглушительно ликуя: вещества свели её с ума. Псайкер стоял в стороне, бормоча что-то и, кажется, мастурбируя. Фенрир собирал мысли в кучу, надеясь не потерять их в этой вакханалии и не раскрыть их врагу, но крепкое, влажное тело неугомонного союзника увлекало сознание прочь. Только звонкие стоны болезненно врезались в барабанную перепонку и рушили приторную плотскую радость. К звукам ассасин был очень чувствителен; да и вид трясущейся крупной груди его раздражал, очевидно, плохо сочетаясь с обстановкой. Из-за того, что в происходящем было что-то тупое, даже животное, ассасин не мог расслабиться, и изнасилование зациклилось. Казалось, Пэм так и будет визжать, отчаянно ёрзая на нём, пока не задохнётся, а он так и не сможет дать ей того, чего она просит в своём полубреду.        В какой-то момент, забрызгав обоих спермой, телепат явно хотел помочь своим домашним любимцам, но, наконец, доигрался. Варп-поток ворвался в его голову, оглушая, и он рухнул с шумом, корчась от боли.       Пэм, впрочем, не остановилась. Ассасин сел, пользуясь подаренным милостивым Императором мгновением. Ощущение слипающейся с чужим телом кожи было уже не так мерзко. — Мне нужен код, — буркнул он, косясь на страдающего надсмотрщика. Тот явно ничего не слышал. — Какой код? — выдохнула она, замерев.       Они смотрели друг на друга блестящими от вожделения глазами, и только теперь он заметил, что этот разврат его увлёк. Фенрир в тот момент уже даже не задавал себе вопроса, как происходящее должно соотноситься с пытками. — Двигайся, — велел он. Пэм послушалась. — А теперь — код. Ваш внутренний шифр. Я достучусь до Шогга. Активнее, — добавил он, и не понятно было, в чём именно он её подгоняет. — По уставу не положено… Обозначьте ваш статус… — Ты издеваешься, блядь? — прошипел он ей на ухо, чем распалил её пуще прежнего. — Инквизиция. Штурм. Дошло? — Ладно, — выдохнула она. — Три коротких… длинный… два… коротких, два длинных. — Ещё раз, — промурчал ассасин, утыкаясь носом в колючий чёрный ёжик за её ухом.       Она вцепилась в его спину ногтями, впадая в абсолютный раж и всё повторяя код. Спустя несколько секунд Пэм обмякла, и то, что она перестала верещать, стало Фенриру лучшим подспорьем.       Когда псайкер пришёл в себя, он довёл их обоих до изнеможения. Шли часы; подконтрольная Пэм вытворяла немыслимое. «Что тебе нравится?» — гудело в голове, оставаясь без ответа, и затем нетерпеливый юнец сам искал ответы, заставляя и Фенрира вспомнить всех прошедших через него жриц любви. От отзвуков их песен и слащёных, накрашенных губ загудел череп и расплылась кляксой временная шкала. Другая часть восприятия ассасина была погребена под тактильным варевом: в гуще отвращения и боли надрывалось наслаждение.       Наконец выдохлась Пэм; соскользнула, трясясь, на пол. Следы засосов и кровавые контуры зубов разбили кожу обоих орнаментом. Мужчина распрямил плечи, хрустя спиной, и натёкшая из-под ошейника кровь пролилась из ключицы. — Р-расслабься. Никакого п-п-подвоха. — Да завали ты ебало, — выстрадано пробормотал Фенрир, пытаясь отдышаться.       Даже для его организма беспрерывная многочасовая нагрузка имела вес. На данный момент соприкосновение лопаток с холодным пласкритом было в сотни раз приятнее горячего ада между ног у пышногрудого штурмовика. Любовница-невольница наверняка была солидарна, потому что окончательно затихла, кажется, просто-напросто уснув. Лениво оглядев её, ассасин заметил на тёмном рельефе свежие кровоподтёки и поскорее отвернулся, брезгуя ими как следами потери собственного самоконтроля.       Их «мучитель» лежал в развалку на потрёпанном офисном диване, наблюдая за их соитием с инфантильной завороженностью, словно это была передача про приручённых ксено-тварей. — Н-неужели н-не пон-нравилось? — Я боюсь тебя шокировать, — Фенрир поджал правый уголок губ в ядовитом, насмешливом презрении, — но есть удовольствия посолиднее. Спарринги. Охота на псайкеров. Голопостановки.       Сложно было сказать, смутили ли юношу первые две альтернативы: его лицо будто застыло, — но после последнего произнесённого слова он оживился, и улыбка смяла замученные гормонами щёки. — О, д-да! Я люблю г-голо. К-каждый день х-хожу ту-ту… — Милостивый Император! Он начал меня пытать! — издевался ассасин, садясь. — Что? — псайкер тоже сел, недоумённо и наивно глядя на него. — М-мы никого н-не п-п-пытаем.       Со стороны мужчины послышался демонстративный вздох. За отсутствием здравого смысла для сохранения рассудка требовалось чувства юмора, но безумец вёл Фенрира по пути всех безумцев, и по ходу к вершине словно воздух в этой комнате с каждым часом становился всё более разрежённым, и становилось всё дурней. — Мы м-м-могли бы быть д-друзьями, — простодушно заявил истязатель. — Я Уолси.       «Очень приятно», — хотел было съязвить ассасин, но поостерёгся, подозревая, что его могут понять превратно, и промолчал. — Н-ничего н-не скажешь? Хотя б-бы имя, — увещевал Уолси, задумчиво отдирая кровяные корочки с предплечий рук.       Ответа не последовало. Фенрир только смотрел на эту жалкую физиономию, невольно напоминая ему о своих угрозах. — Д-давай поговорим, — юноша мирно улыбнулся. — Хорошо, Уоррен, — проговорил ассасин, напрягая всю свою дипломатичность. Заболтать псайкера значило как минимум отдых, как максимум — возможность связаться с Шоггом. — Уолси, — поправил парень, чуть-чуть нервничая. — Хочешь в-воды?       Фиолетовые огоньки оживились, метнувшись из стороны в сторону. — Угу.       Уолси поднялся и приблизился к Пэм. Он попытался привести её в чувство, но женщина еле дышала. В конце концов, псайкер, сморщившись в негодовании, схватил её за щиколотку и несдержанным, злым рывком подтянул к двери. Дважды клацнул замок, и культист скрылся в коридоре — уволакивая за собой за ногу одного из пятерых самых сообразительных. Левая грудь Пэм липла к пласкритовому полу и подрагивала, сопротивляясь движению, — последнее, что увидел Фенрир во мраке коридора, контрастирующем с жуткой бордовой стеной. Вспомнилась красно-чёрная мазня под названием «Custos Legis Imperialis»*, которой пристрастный к живописи друг так восхитился несколько месяцев назад. «Какая ирония», — мелькнуло в уме.       Однако недолгим был перерыв на жалость: план сработал, и пришло время поддержать авторитет Инквизиции. Орёл настукивал длинные и короткие арбитрам в стекло, и покалеченное эго ассасина завернулось в ощущение превосходства. Несколько часов изнасилования и унижений не свернут аколита с пути. Впрочем, Фенрир не был уверен, что его товарищи так легко отделались, и при прочих равных расслабляться было ещё рано.       Посторонние шорохи и голос Уолси послышались только минут через десять. Ассасин передал Шоггу всё, кроме плана действий, составлять который было некогда. — Уже д-д-дремлешь? — псайкер стоял напротив, подставив к лицу Фенрира открытую бутылку.       Щуплая, покромсанная рука тянулась опасливо, тряслась, и в позе Уолси было что-то схожее с человеком, подкармливающим дикого зверя. Читавшийся в нём страх Фенриру был привычнее и милее любого расположения, и в конце концов он принимал его, как должное: когда он был уже занят подготовкой в Официо Ассасинорум, этот недоносок бултыхался во чреве.       Ассасин наклонился к горлышку, сперва принюхивась, затем попробовал, не глотая, но вода была просто водой — любой бесследный яд, который мог бы содержаться в ней, был элементарно слишком редким и дорогим, чтобы оказаться в этой пластиковой бутылке. Сжав резьбу зубами, Фенрир вырвал бутылку из пальцев псайкера: гордость не позволяла ему этого жалкого положения. В болотистых, влажных глазах Уолси разгорелось недюжинное любопытство. — Т-ты из Ад-дептус Арбитрес? — спросил он. — Я читал, что есть особый отряд, но н-не знал, что вас т-так хорошо в-в-вооружают.       Ассасин отбросил пустую бутылку и вперился в парня взглядом. Его тон был не лишён хвастовства, ведь он верил в свою блестящую догадку; для Фенрира упоминание о вооружении звучало, как угроза заложниками, и ответа Уолси от него не дождался. — Т-ты же сог-г-гласился пог-говорить, — юноша отошёл и присел на стол, насупившись то ли обиженно, то ли тревожно. — Связывать собеседников — это такая традиция? — Если я с-сейчас т-тебя отвяжу, т-ты нап-падёшь н-на мен-ня, — он пожал плечами. — Умрёшь за свои идеалы, буквально в ореоле славы, — ядовито ухмыльнулся Фенрир. — Завидная кончина. — А т-ты с-собираешься умереть з-за свои? За мои ид-деалы умирать не н-нужно, — Уолси снисходительно улыбнулся, и в похолодевшем от угрозы смерти нутре ассасина заклокотала ненависть. — Отбрось это всё. К-каждый живёт р-ради своего уд-довольствия. Ради ощущений и в-впечатлений. Чем б-больше и чем сильнее, т-тем лучше. Т-ты ещё поймёшь. — Протри зеркало от соплей и оцени свои шансы как воспитателя по шкале от одного до десяти. — Д-десять, — уверенно отозвался псайкер, в два шага подходя и хватая ассасина за волосы на макушке.       Последовала вспышка варпа, и в глазах поплыло. Ярким залпом, перебивая друг друга, из памяти вырвались эпизоды последних месяцев: невыносимая жгучая боль от попадания мультилазера, прикосновение женского пальца к краю губ, поверженный человек в золотой броне, контрольный выстрел из собранного болтера, сдавленный смех выжившего товарища…       «У тебя насыщенная жизнь», — звякнуло в голове, напоминая о реальности, и Фенрир попытался сделать усилие над собой, чтобы разорвать психическую связь, но он даже не чувствовал больше руки телепата. Тем временем, сплетённая из отрывков истории марля лопнула, и сознание ухнуло куда-то вглубь.       «Как же тебя зовут?»       Перекошенное неадекватной злостью женское лицо рявкнуло: «Гамлет! Сюда иди!» — и пропало, сменившись слабо освещённым коридором; послышался топот детских ног. Из-за спины доносились хрипящие тем же голосом ругательства. Мелькнуло перед глазами чьё-то тощее бедро, обтянутое в сетчатые колготки.       «Гамлет? Наверное, твоя мать не знала Высокого Готика», — комментировал Уолси. Ассасин не мог сформулировать ни единой мысли, чтобы ему ответить, и его ярость засочилась смятением.       «Что ещё у тебя есть? Искренний ужас и страдание наиболее эстетичны. На мой вкус, конечно», — рассуждал псайкер, пока калейдоскоп памяти неистово раскручивался, напоминая о передозировке матери, голодных годах, тюрьме, работе на мануфакторуме. И скоро Уолси нашёл, что искал.       Кажется, сперва окаменели лёгкие, и только потом ум сконцентрировался. Тесное подвальное помещение, боль по всему телу, Джуди, брошенная на пол совсем рядом. «Угадайте что», — послышалось где-то наверху безумное и лукавое сопрано. Было видно, как две мужские фигуры поднялись из-за стола. «Угадал», — отозвался басистый голос. Большие круглые глаза отражали все чувства юного Гамлета зеркалом, пока на щёчку Джуди не наступил женский ботинок. Диалог не желал выплыть из памяти целиком, растекаясь гулом в ушах. Воспоминание скомкалось, неожиданно ударилось о череп низкое: «Крысы — пища для мутантов». Зациклилось падение на грязный бетон зубов, выбитых верзилой изо рта единственной, кого стоило защитить. Её захлёбывание в слюнях и крови смешалось с первой фантазией о вынесенном ей приговоре, дополненной теперь уже знакомыми звуками рвущейся плоти и уродством обитателей подульев. Крик боли, прерывистый от судороги и потери дыхания, сменился представлением о свежевании её тела.       И беспомощность. Бессилие. И ступор. Страх.       «Ещё, ещё», — проскользнуло от Уолси на самых задворках сладострастное. Тёмная комната срослась с подульем, мутации просвечивали сквозь избитое хрупкое тело, и когда это прекратилось, явь показалась раем. С трудом, но жадно фокусируя взгляд на всём, Фенрир будто увидел всё заново. Пока его тело почему-то передвигалось к исполосованной толстыми фанерными полками стене, он заметил много нового. Например, что стены именно облиты краской; на них проступали следы ладоней, и не имевшие системы разводы, пробелы и оставшиеся на полу пятна почему-то показались цельной картиной. — Т-ты когда-нибудь видел об-боротную сторону боли, Гамлет? Это возвышает, — голос Уолси казался почти ласковым. — Н-не вынимай, — он зачем-то на секунду сунул пальцы ассасину в рот, подминая его язык. Потом взял какие-то инструменты.       Пястье пробило насквозь, и теперь была очередь Фенрира подавиться криком. Свело судорогой натянутый бицепс, стало ещё хуже. У другой ладони скребло кожу что-то прохладное. Уолси неловко отвёл руку с молотком. — Давай п-посмотрим ещё. Это п-почти как г-г-голо.       Голос псайкера утонул в новом стоне, а тот вскоре увяз в кадре выпрыгивающих изо рта Джуди зубов. __________________________________________________________________________ * «Блюститель Lex Imperialis». Lex Imperialis — основной Имперский Закон, согласно которому работают Адептус Арбитрес, являющиеся основной правоохранительной структурой в Империуме. __________________________________________________________________________

***

      Поддержку команде Каттона Хологон I встретил той же промозглостью и туманом, который, казалось, можно было осязать. Из-за яростного нетерпения Мириам они сразу отправились к арбитрам и до ночи выясняли все детали и продумывали план. Сама она нервничала и вспыхивала чаще обычного. Немудрено: стоило девушке зайти в зал совещаний, она, к собственному ужасу, увидела знакомого фамильяра, и у неё потемнело в глазах от волнения. А спустя минуту её решительность пробудила во всех веру и энтузиазм. Даже Илай, до сих пор со скепсисом относящийся к её кредо спасителя, забыл о своём недовольстве, ломая голову над задачкой.       Офицер-арбитратор передал им всю информацию, какую ему передал Фенрир. Хотя орёл хаотично и неловко стучал клювом по буквам сокращения, к моменту прибытия второй команды аколитов сообщение удалось трансформировать во что-то связное. Теперь они знали о том, что происходит на базе; знали имя телепата и его внешние признаки. Однако новоприбывшие были смущены тем, что ценой этой весьма скудной информации оказались три опытных агента Инквизиции.       Сперва аколиты угрюмо молчали. О Гайе никто ничего не мог с уверенностью сказать, но Каттон и Фенрир внушали коллегам достаточно уважения, чтобы опасаться следовать пути, на котором они проигрались. Затем Мириам поднялась с места, и, суетливо теребя в руках медальон, сказала: «Я хотела бы услышать ваши предложения», — и траурная тишина рассеялась.       Планов предлагали достаточно, но в процессе обсуждения пришлось отбросить большинство из них. Илай настаивал на том, что на планете может присутствовать ещё одна ячейка культистов, и опрометчиво было бы уничтожить ересь, ничего не узнав; Мириам непробиваемым «дальше» парировала любые идеи, в процессе претворения которых погибли бы пленные.       В конце концов, когда мозговой штурм истощился и все смолкли, Мириам услышала внутри себя жуткое неистовство; страх подталкивал её к действию. Задумавшись, она невольно представила, как находится среди покалеченных холодное и неподвижное тело Фенрира. От этой фантазии её передёрнуло; самые бдительные заметили в её глазах влажный блеск. Девушка обернулась к орлу. Тот ни разу за вечер не дал ей понять, что тот, кто управляет им, всё ещё на это способен. Казалось, гибель Ларка заставила её охладеть к подобным случаям, ведь в следующий раз, с потерей Кальвина, место скорби заняла печаль. Однако Фенрир был дорог ей, как никто, и, хотя она и не желала признать, это сильно влияло на её решения.       Травел бесшумно поднялась. В её манере было не высказать ни одной хитроумной идеи: она лучше видела препятствия, чем возможности, и потому ей трудно было сделать так называемый «ход конём». Впрочем, пришло время высказать своё единственное намерение. — Захватим псайкера до начала штурма, — без тени усталости произнесла она. — Вашими бы устами да мёд пить, — проговорил Илай. — Мы уже говорили об этом, капитан, — заметил Адам, и Шогг, вздохнув трагически, добавил: — Вынужден напомнить вам, что у нас нет необходимых средств нейтрализации. К тому же, нам необходимо убедиться в том, что на Хологоне I нет других ячеек. Нам не выгодно уничтожать цель. — Речь не об убийстве, господин Шогг, — мягко, но упрямо уточнила Мириам. — У вас имеется в распоряжении шоковое оружие. Позже можно будет провести допрос. — Мириам, вы, вероятно, уже очень устали и теряете концентрацию, — вежливо вмешался Илай. — Господин Шогг только что объяснил вам, почему допрос невозможен. У нас нет средств, ограничивающих пси-способности. Мы не сможем беспрепятственно допросить телепата, даже если нам повезёт его поймать.       Травел накрыла сжимающиеся губы указательным пальцем, пытаясь скрыть отчаяние. После некоторой паузы она выдала следующее: — В таком случае, мы можем внедриться в культ, устранить псайкера и использовать для допроса других культистов.       Адепт тяжело вздохнул, потирая лоб. — Что ж, давайте рассмотрим ваш вариант. Мы имеем дело с довольно сильным, по полученным сведениям, телепатом. Похоже, вы не вполне оцениваете возможности этой школы. Телепаты способны не только контролировать простые интенции врага и читать мысли, но и просматривать воспоминания. Адам, вы когда-либо ранее пересекались с Фенриром, Гайей и Квинтом Каттоном? — Из них троих я не знаком лишь с Гайей. — Вот, пожалуйста. Это обеспечивает провал для единственной подходящей кандидатуры для внедрения. О господах арбитрах или о нас с вами не может идти и речи. — Эта проблема решается маскировкой, — возразила Мириам, пользуясь моментом, пока Илай старался подавить зевок. После этого заявления он поднял ладонь с чуть отставленным указательным пальцем и продолжил: — И всё это с учётом той невероятной случайности, что сам телепат не проверит содержимое головы агента, прежде чем допустить его к чему-либо. Вряд ли он настолько неразумен. Мы также не можем быть уверены, что способности господина Уолси ограничиваются телепатией… Иначе говоря, просчёты можно перечислять до утра.       Травел долго стояла молча и хмуро, сжимая спинку своего стула и глядя в сторону. Она признала бы правоту Илая прямо сейчас, если бы всё её существо не требовало идти ва-банк. — Господин Шогг, вы не могли бы оставить нас на некоторое время?       Как и всегда, незнакомцу было трудно прочесть эмоции во взгляде раскосых глаз. Шогг склонил голову и ушёл с впечатлением, что у представителей Инквизиции есть некоторые секреты, позволяющие им с уверенностью совершить рискованный шаг; он не заметил в лице Мириам и следа обуревавших её метаний. — Послушайте, — выдохнула она, поняв, что измотанные товарищи ей заранее предоставили слово, — мы имеем дело с подростком. Судя по фактам, не слишком аккуратным. Псайкер или нет, это всё ещё человек. Людям свойственно ошибаться. — Вы не можете строить план, опираясь на вероятные ошибки оппонента, — парировал Илай. — Он вряд ли лезет в голову каждому, с кем заговаривает. Для недоверия ему нужна причина, и я не дала бы ему ни одной. — Вы не можете так рисковать, — буквально вклиниваясь в последнее прозвучавшее слово, отрезал Адам. Он насупил тёмные брови и смотрел на клирика, словно она была его дочерью и позволила себе какой-нибудь проступок. — Я могу так рисковать, — вспыхнула Мириам, превращаясь в прекрасное, живописное высокомерие. — Действительно, можете, — адепт оставался дипломатичен. — Это ваше право, как человека. Безусловно, маскировка — это возможность, но очень скользкая. Вы снова забываете, что не только ваше лицо, но повадки и, что важно, голос могут быть знакомы противнику из воспоминаний коллег.  — О, прошу вас. Неужели вы изучаете мои повадки, Илай? — с ласковой полуулыбкой она приподняла брови. — Вы ударяетесь в частности. Но, если хотите… Не сочтите за дерзость, но ведь с Фенриром у вас отношения более тёплые, чем с моей скромной персоной. Полагаю, он мог бы наблюдать за вами тщательнее. — Не понимаю, о чём вы, — пробормотала девушка, зардевшись в смятении, хотя прекрасно понимала, где именно они выдали себя. — Не ожидал, что вы при всей своей серьёзности можете нарушать субординацию, Мириам, — комментировал Адам, всё будто бы отчитывая её. — Полагаю, Илай придал много значения непристойным шуткам нашего коллеги, — уклонилась Мириам.       Адепт промолчал, но его губы тронула сочувственная ухмылка. Он довольно явственно помнил длинный список этих самых «непристойных шуток», включая самую непристойную, которой ассасин предложил клирику заглянуть к нему после миссии. Илай не славился экстраординарной эмпатией, но этого не требовалось, чтобы понять, что такое поведение со стороны ассасина беспрецедентно. — Сейчас это не имеет значения, — отрубил Адам. — В главном я вынужден согласиться с Мириам. Штурм — это наиболее предпочтительный вариант решения вопроса. Здесь нельзя играть со временем, — яростно блеснули багровым небольшие и серьёзные карие глаза. — При этом надо учитывать те тридцать семь человек, которые могут быть угрозой, если пали жертвой ереси. Или если они будут управляемы врагом. Нейтрализация псайкера снижает риск до минимума. Его присутствие делает операцию практически невыполнимой.       Несмотря на совершенную флегматичность Номуры, в его последних словах послышался устрашающий командный аккорд. Сейчас его угол зрения был золотой серединой между осторожностью и решительностью споривших коллег, и оба их взгляда были направлены на него в ожидании некого компромисса. Никто из них ему не возразил. — Псайкера нужно уничтожить до штурма, — продолжал он. — Мы не знаем, выходит ли он из убежища. Значит, внедрение — самый надёжный план. Но я против вашего непосредственного участия, Мириам. — Почему же? — сердито уточнила она. — Не поймите меня неправильно. У меня нет сомнений в вашей компетенции. Но если он узнает вас, нужно будет моментально ликвидировать его. А убийства не ваш профиль. Момент может быть неудачным, и ваша жизнь будет под серьёзной угрозой. Шансы на успех и без того малы. Если вас схватят, они упадут до нуля. И я не желаю вам судьбы пленных. — Не пугайте меня последствиями провала. Я аколит Инквизиции, а не сахарная барышня. Мы имеем дело с культистами. По-вашему, в таких обстоятельствах у меня рука дрогнет? — холодно негодовала она. — Боюсь, господин Номура, лучше госпожи Травел кандидатуры у нас нет, — констатировал Илай, прерывая перепалку. — Исходя из моих наблюдений, капитан обладает особой стойкостью в воздействиям на её восприятие и рассудок посредством психосил. Не знаю, замечали ли вы, Мириам, — адепт взглянул на ещё пылающее, несколько удивлённое лицо, — однако из всей команды вы всегда страдаете от варповых воздействий меньше всех. Это определённый бонус. Кроме того, одна только специализация госпожи Травел подчёркивает её умение завоёвывать доверие. Только не обманывайтесь моими утверждениями: я всё ещё считаю этот план исключительно скользким, — добавил мужчина. — Я упоминаю всё это лишь к дискуссии об агенте внедрения, если таково будет окончательное решение. — Иного выхода я не вижу, а промедление может дорого стоить, — ответила Мириам. — Мы организуем внедрение и штурм. Агентом внедрения выступлю я. И да поможет мне Император.       Со стороны Адама послышался сдержанный вздох. Илай туманно заметил: — Что ж. В зависимости от исхода, ваш поступок будет примером либо героической храбрости, либо безумства.

***

      Происходящее с командой Каттона не было ни пытками, ни жертвоприношением, но давило на психику, унижало, растлевало поросшие мхом, с детства возведённые в приоритет принципы Имперского Кредо. Им носили еду и талый снег, иногда окатывали водой из пожарного шланга, будто скот, а всё остальное время использовали то в качестве холста, то в качестве объекта пугающих удовольствий. На теле Квинта в первые же часы вырезали восьмиконечные звёзды, руны и бессвязные отрывки чуждых ему лозунгов; он стерпел боль стоически, но скреплённое с ней ощущение осквернения обезобразило его рассудок: теперь въедливая мысль неслась по его уму во сне и на яву. «Плоть слаба», — ворчало что-то внутри, и вид собственных коленей и бёдер, чаще всего доступных его взгляду, всё больше отвращал его сам по себе. Впрочем, большую часть времени неспелое девичье тело загораживало ему обзор: культистка, явно годившаяся ему в дочери, разноображивала его половую жизнь бесславным опытом.        Гайю, тем временем, никак не оставляла Безумная Швея — как она сама называла её про себя. Значительная часть хрупкого, длинного тела моритат была в буквальном смысле расшита. Наиболее болезненным из предметов творчества её истязательницы было плетение на спине: вшитые нити были перекинуты от лопатки к лопатке, и на них собрался узор, который в последующие дни вплели в кожу поясницы. Девушка так рьяно отбивалась, что её всё же искололи транквилизаторами, и теперь с трудом была способна к сопротивлению; ненависть и боль в рычании и непереводимых ругательствах текли будто бы ещё натужнее, чем капли крови, дорожками исполосовавшие белые мослы рёбер.       Когда их оставляли в покое наедине с чашей, в которой бултыхалось что-то вроде рыбного бульона, все пленники тяжело хлюпали и чавкали. Блюдо было вкусным, и лишь Каттон отказывался от еды, предпочитая, как он выражался, сдохнуть естественным путём; даже пошутил Гайе, что никогда не предполагал, будто бы ему выпадет возможность.       Если жуткий цех подзатихал, измотанные, они быстро засыпали. Собственный план составить так и не удалось, и оставалось надеяться на идею с орлом. Девушка боялась, что истощённый товарищ погибнет раньше неё. Ей казалось, что организованная операция спасения может прибыть за Фенриром или за Каттоном, но точно не за ней; она была совершенно права. Она надеялась, что Квинт передумает, и всякий раз неизменно сворачивалась рядом с лейтенантом клубком, гладила по макушке, бормоча что-то на языке своего племени — непереводимо, но утешающе.       Измученный, Квинт смотрел на неё зло и едва ли ценил её ласку, однако с человеческой агрессией выросшая среди зверей Гайя была на «вы» и трактовала её наобум. Впрочем, третьего дня Каттон будет с ней добр. Будет читать ей молитвы, какие вспомнит, и держать её всю ночь за руки — на деле боясь, что она убьёт его, но… Стоит перейти непосредственно к случаю.       Стоит перейти к хихиканью и бормотанию швеи, снимавшей оковы с белых ног. Гайя, уложенная на расшитую спину, совершила усиленную попытку оттолкнуть её, но двое других культистов схватили её щиколотки мёртвой хваткой.       Кровь щедро оросила пол, и крик моритат резал разум Каттона сквозь дымку возбуждающих препаратов. Девчонка пристала к нему опять, скулила, пытаясь ему отдаться и раздирая заживающие раны пыльными пальчиками. — Уходи! Уходи! — отвлёк его отчаянный вопль коллеги, в котором уже слышался испуг.       В полумраке, заглядывая за маленькое, смуглое плечо своей насильницы, лейтенант видел, как скальпель расчерчивает белое бедро ассасина вдоль. Безумная Швея вцепилась в лоскут её кожи и, неистово смеясь и бормоча о «Великом Вдохновении», сдирала его судорожным движением кисти. Гайя кричала до хрипа древние проклятья своей планеты, рычала и мычала сквозь дикую боль, пока внутреннюю сторону её ног истязали. Потом она вдруг стихла. «Болевой шок», — подумал Каттон и только теперь, когда ария её мучений прервалась, осознал, что оставил в ужасе сопротивление в своей скромной битве. Смирившись с приближающимся концом после осквернения, он был скреплён с реальностью лишь ответственностью за подчинённых, так что вид происходящего был совершенно невыносим. Он лёг на спину, предпочитая этому примеру собственной беспомощности потолок, саднящую кожу, тёршуюся о пласкрит от неистового движения маленькой еретички, и молитвы.       Спустя несколько минут, когда соплячка притормозила и подзатихла и Каттон вновь опасливо покосился в сторону моритат, её ноги были сведены. Культистка холёным тоном зачитывала обращения к своему вонючему богу, и игла мерцала в слабом свете коридорных ламп. Гайя всхлипывала; похоже, у неё помутилось сознание от испытываемой агонии. Лейтенант пригляделся. Её ноги сшивали на манер рыбьего хвоста. Духота перехватила его горло, он замер, хоть тело его колотило адреналином и вожделением по-прежнему. –… Сирелла из легенд… — донеслась до него часть маниакальных бормотаний культистов. — Моё, МОЁ СОЗДАНИЕ! — бешено восклицала швея.       Длинные, узкие, кроваво-белые конечности, словно слеплённые, были отпущены вскоре и в них не было и тени движения. — Я хочу её, — прошелестело с их стороны. — Она прекрасна, я хочу её… — Не сейчас! — бурно возразила швея. — Её нужно заснять, никчёма! Позови Уолси. — Мне плевать! — рыкнул на неё низкорослый помощник, отталкивая. — Сначала я!.. — вступил бас второго ассистента.       У них завязалась потасовка. Каттон толкнул невольную любовницу на пол, пытаясь поймать взгляд коллеги. — Гайя! — позвал он её.       Блёклые розоватые глаза вгляделись в него и словно прояснились. Девушка попыталась взять контроль над собой и безвольно покатилась со стола, но только успела ужаснуться модификациям своей фигуры, как крепкая, волосатая рука перевернула её на живот. Потасовка закончилась: обладатель густого баса трахал швею у холодной стены, вырвав левую часть её рубашки. — Поимею её, поимею сиреллу… Мифическая красавица из вод… — сладко бубнил низкорослый культист, пристраиваясь к пытавшемуся сопротивляться узкому заду аколита Священной Инквизиции. — Нет! — но уже слышались в диких протестах рыдания. — Уходи! Уходи от меня! Уходи…!       Их соитие шло с трудом. Каттон обратил на это внимание, пока отбивался от рассерженной грязной еретички, скинутой с члена; она цеплялась ему в лицо, и он отвечал ей, не делая ссылки на её телосложение. Отчаявшись, лейтенант собирался прервать всю эту вакханалию с Гайей, забыв, что даже ценой жизни не сможет ничего изменить. — Девственница! Ты будешь отдана Той-Что-Жаждет, — культист грубо сжимал костлявые белые бока. — Не-ет! У-уходи! — гулко выла моритат в ответ. — Эй, мразь! — взорвался Каттон, понявший, что не поспеет отменить дефлорацию. — Не тронь её! Заразная же! Блядь… — здесь на него снова зверем вскочила маленькая шалава.       Гайе казалось в полубреду, что она слышала или чувствовала короткий хлопок, ознаменовавший прощание с невинностью. Она ревела без шанса успокоиться: боль сводила её с ума. Бесноваться было бессмысленно; бессильный перед этим безумием, Каттон умирал при жизни. Шлепки, сопровождавшие насилие, зациклились для его слуха, превратились в бесцельный гипноз, навязавший сам себя и мешавший воспроизвести в памяти даже самую коротенькую зазубренную литанию.       Рыдания Гайи были неумолимы и после. Когда спустя два часа их оставили и Каттон, ослабевший от голода и усталости, попытался подползти к ней, она сказала: «Зверь! Убирайся! Зверь!» — и он ничем не мог её утешить. Только когда она уснула, он подобрался к её искалеченному телу. Дурные воспоминания о потере былых товарищей заполонили его голову, причиняя ему больше страданий, чем актуальные раны. Судьба Фенрира, всё ещё неизвестная, подливала масла в огонь. Сквозь страх потерять жизнь Гайи и вновь остаться единственным выжившим, сквозь омерзение и ужас, охватывавший его при взгляде на её фигуру, лишь одна мысль тонкой струёй текла по руслам его размышлений, покарёженных вместе с его духовной стойкостью.       «Плоть слаба», — шептал ему женский голос из прошлого, и вклинивался в ком невылитых слёз лейтенанта.

***

      Подготовка уложилась в сутки. Адам и Шогг торопились исполнить операцию, пока погода ещё благоволила туманом, позволяющим скрыть полные штурмовиков машины; Мириам отказывалась полагаться на выдержку захваченных товарищей.       Приготовления дались ей труднее, чем остальным. Ещё на стадии беседы с Илаем, осветившим признаки и свойства культа Той-Что-Жаждет, когда прояснилась единственная легко выполнимая роль, гордыня, обычно кроткая, потянула клирика на попятную, попутно требуя от коллеги сатисфакции за непристойную идею. Скандала так и не случилось: Травел показалось, что товарищ и без того давился речью, предлагая священнику нарядиться блудливой девицей, и она сдержала свой темперамент, не желая отягощать его упрёками. С неумерщвляемой человеческой слабостью пришлось долго сражаться. Стоя перед зеркалом и закручивая волосы в два идиотских угловатых пучка на макушке, она упорно бормотала заученный ответ исповедника «Стилета Терры», вплетая в него собственные утверждения: «Принципы: примерно служить на благо Империума, исполнять волю Императора с усердием, с умом расходуя ресурсы, включая человеческие. Капризы: беспокоиться о своём образе, ошибочно относя мирское и плотское к вопросу достоинства пред лицом угрозы».       Орёл всё это время жил своей жизнью, вылетая и возвращаясь в штаб, и своим присутствием только напрасно тревожил в ней надежду. Возвращаясь с кухни, она обнаружила его в выделенной ей комнате. «Подержитесь ещё», — прошептала она, обняв себя руками, опасливая до прикосновений к хищной птице. Та чистила перья, как ни в чём ни бывало, и не реагировала на обещание. С момента прибытия к арбитрам Травел была утоплена в болезненном и напрасном ожидании какого-нибудь знака от фамильяра; так его и не дождавшись, она вынырнула неуязвимой к страху и стыду. Обеспокоенность судьбой Фенрира, естественная и почти подсознательная, была лучшей мотивацией, чем самоубеждение.       На пути к началу этой блиц-операции она молилась про себя. В машине царила гробовая тишина. Илай погрузился в свои думы, а остальные казались себе шуткой, частью коллекционной модельки автомобиля, упавшей в молоко: за стеклом машины всё оставалось неизменным и только навигатор пытался убедить их обратном. Мириам сосредоточенно сдерживала нервную дрожь, чтобы не подать виду о своём волнении. Нельзя было позволить команде сомневаться в их плане. Сомнения — удел ведомых и слабых душ, путь, ведущий к ереси и разложению. — Приехали? — легко спросила Травел, когда машина остановилась, — и её тон помог ей обмануть даже саму себя. Только Шогг, кивнув, скорбно вздохнул. — Оставайтесь настороже, — произнёс Адам твёрдо. — Оставайтесь на связи, — с ноткой иронии добавил Илай. — Хорошо, — она открыла дверь и, уже высунув ноги, обернулась к офицер-арбитратору, всю дорогу поглядывавшего на неё как на обречённую. — Я рассчитываю на вас и ваших подчинённых, господин Шогг. Не подведите.       И она улыбнулась, заставив его густо покраснеть. Придавать этому значения никто не стал: арбитр краснел сегодня всякий раз, когда задерживал на девушке взгляд, виной чему, очевидно, был её достаточно откровенный вид.       Прохладная сырость любопытно и дерзко лезла под плащ, тщетно пытаясь остудить решительность подставной культистки. Приближаясь к базе, Мириам всё больше кипела изнутри гневом. Жуткие фантазии оставили её: теперь проще было найти и увидеть собственными глазами, чем плескаться в домыслах.       Высокий каблук вылетал из толщеи мёрзлого снега, не встречая в ней препятствия, и, кажется, отбрось она компас в сугроб, сам Император довёл бы её до двери за руку. Хотя Травел была накрашена, словно женщина на ночь, хотя её волосы были уложены, будто ей едва исполнилось восемнадцать, хотя одета она была так, что прежде не сочла бы, что одета, вовсе, в последний час смятение отступило перед упрямством.       И Мириам вошла в бордовый тамбур, как домой. Она проходила мимо культистов по коридору с видом, будто знала, куда шла, а те узнавали в её рдеющих щёках и торопливом шаге отпечаток сильного желания, заменивший любые документы. Как и предполагал Илай, никто не спрашивал её имени и не обращал внимание на новое лицо. Поднимаясь на второй этаж, девушка вспомнила детали скромной лекции товарища и скинула плащ с плеч. Причин для тревоги за успех операции не предвиделось.       Ещё с лестницы послышался ор. Едва Мириам вышла в коридор, в неё врезалось плотное, округлое тело. Хрустнул каблук, и девушка, не удержавшись, весьма болезненно приземлилась на пол. — Это моё! — истерил женский голос откуда-то справа. — Отстань, тупая ты сука! — ответил культист, убегая с глаз долой за поворот.       За ним выпорхнула из открытой двери блондинка средних лет. По пути она подскользнулась, но, подскочив, продолжила преследование. Травел увидела размазанный на полу след и осмотрелась. И пол, и уголок декольте алели, навязывая жуткие догадки о яблоке раздора. «Неважно!» — оборвала девушка сама себя, и хотела подняться, но, начав подтягивать к себе левую ногу, угодила в капкан чьей-то горячей ладони и, подняв взгляд, замерла. — Этот цвет… — пробормотал верзила, сидевший с ней рядом. Он вожделенно изучал сломанную туфлю, ощупывая её свободной рукой. Драматические черты его квадратной физиономии буквально искажало безумие, и Травел инстинктивно потянула ногу к себе. Мужчина уставился на неё; его челюсть агрессивно выступила.       Мириам поспешила сосредоточиться на предложенной ей развязной модели поведения и скорчила самый сальный флирт, пришедший в голову. Культист увлёкся грубо смятой сливовой губой лишь на мгновение; лоснящийся лазурный каблук, которым Травел повертела в воздухе, манил его куда больше. — Хочешь это? — прошуршала она, и мужчина попытался выхватить желаемое, но девушка вскинула руку. Он хмуро посмотрел на неё и потянул её ближе к себе, и Мириам наклонилась к нему, чтобы в игривой манере сунуть замёрзший каблук за пояс его штанов. — Любопытно, зачем он тебе?       Однако культист, хвала Императору, игнорировал её навязчивые соблазнения. Он подорвался с места, вскидывая свою находку к потолку и ликующе взвыл. Девушка спрятала облегчение за видимостью обиды и, оглядевшись и не отыскав своей цели, поспешила скинуть обувь и подняться. Роль потаскухи давалась ещё труднее, чем она рассчитывала. — Стой! Подожди, подожди! — надрывался кто-то за её спиной, и пара худых рук спустя несколько шагов заключила её в объятья и развернула кругом. — Ты, ты нужна, идём со мной, девочка моя, — лепетал какой-то старик, стягивая редкие, серые брови треугольником и восхищённо глядя ей в глаза. — Нужна для чего? — выговорила Травел медленно, боясь переврать интонацию, совершенно чуждую её существу. «Какой хаос», — ужаснулась она, и, боясь не поспеть за местным ритмом, обхватила руками дряхлеющее, щетинистое лицо, воркуя: — Может, я и не против, дедушка.       Лейтенант принял бой. Его малолетняя госпожа минут около пяти пыталась разжать его челюсти, чтобы залить ему в рот похлёбку, от которой он снова отказался. «Учитывая, как долго я не ел и как хорошо пахнет этот супчик, это прямо-таки самое страшное испытание силы воли за последние несколько дней», — кисло шутил он сам с собой, пока девка крутилась вокруг него, иногда рыча от негодования. В конце концов, сработал древний как мир приём с зажатым носом, и малявка возрадовалась, но Каттон тут же выплюнул рыбную похлёбку ей в лицо. Нисколько не смутившись, шлюха отложила чашку и со скабрёзным хмыканьем и похихикиванием принялась размазывать жирный бульон по их телам. — Белая Жрица! — вдруг послышался из угла голос, который он не слышал уже около суток. Он повернулся. Белое лицо Гайи было обращено к двери. — Белая Жрица пришла. Она нас заберёт.       И скромная радость озарила её бледные глаза, а Каттону от этого только защемило в сердце: «Бедная, она совсем не в себе. Кто такая Белая Жрица? Лишь бы смерть собственной персоной». Он совсем не отреагировал, и моритат утихла, тая надежду, решив, что её никто не расслышал.       Влажные поцелуи покрыли запястья. От обилия тактильных ощущений Мириам уже было плохо, и чем больше отвращение брыкалось в ней, тем труднее было кривить рот в улыбке. — Да, да, моя девочка, именно ты. Моё искусство в тебе нуждается, я так тебя ждал, так ждал!       Старик прослезился, и это жалобное выражение только усугубило омерзение. На счастье, это был именно тот случай, когда несостоятельность клирика в выражении и осознании эмоций была ей на руку: её глаза просто застыли как бы в удивлении, пока она пыталась переварить происходящее. «Не путать принципы с капризами», — напомнила себе Травел. — Скорее, — маниакально прошептал культист, грубо хватая её за руку и уводя за собой в противоположную сторону. Мириам что-то ласково промычала и на всякий случай не стала оказывать сопротивления, хотя при всех обстоятельствах настойчивость «дедушки» настораживала.       Они миновали размазанную по полу кровь. Из-за приоткрытой двери по левую руку доносились стоны и звонкие, сипящие вдохи задыхающегося. Слабо слышался, рождая дурные предчувствия, запах сырого мяса. Люди изредка сновали туда-сюда; Травел действительно признавала их как гражданских, но все они выглядели в разной степени дико, кто с рваной кожей, кто полуголый, и все они не были похожи на Уолси. Поводом для паники это, впрочем, не было. В конце концов, Мириам вошла сюда не больше десяти минут назад, и база была не слишком просторной: столкновение с псайкером было вопросом времени.       Однако пока что иссохшийся еретик вцепился в её руку с таким остервенением, словно она могла спасти его загубленную порчей душу. Травел надеялась поскорее от него отделаться. Эта база была всё равно, что канализация: мучением было находиться здесь даже лишнюю четверть минуты. Разве только от обоняния до сих пор был толк.       То, о чём Мириам предупредил её чуткий нос, нашлось за поворотом. С толстяка, сбившего её с ног буквально только что, снимала скальп яростная блондинка. Травел поспешила влюблённо уставиться на своего проводника, боясь выдать себя нормальной реакцией на эту картину. Тот гулко ругнулся: — Пошла прочь! — словно перед ним сидела парочка надоедливых крыс. — А ну, кому сказал! — старик пнул её куда-то в рёбра, ногой оттолкнул в ту же сторону труп, с вывернутого бока которого желтел жировой слой. Гонимая, вместо ответных ругательств, смеялась, переминая в руках красно-коричневое месиво, в котором Мириам узнала человеческую печень.       Стремительно отворачиваясь, она последней волей закостеневшего от увиденного разума начала вспоминать литанию о терпении и силе духа, и это спасло её от обморока и очистки желудка. Органы чувств пришли в норму, и Травел поняла, что культист оставил её руку и обыскивал собственные карманы. Уже почти не задумываясь, она обвила руками его ломкое тело, выбирая из двух зол менее рискованное. — Поскорее, миленький, — прошептала девушка, пытаясь перебить вызванную шоком дрожь.       Она уже понимала, что экспозиция человека искусства, которую она должна каким-то образом дополнить, скорее всего, окажется ещё хуже, чем представление перед входом в его галерею. Оцепенение и страх были самой дурной компанией для этой экскурсии, и Травел заранее выискивала в себе ледяную твёрдость и презрение к ереси, которых обычно хватало на целую команду. — Сейчас, моя золотая, — кряхтел старик, доставая ключ-карту. Дверь открылась; помещения пока было не разглядеть.       Они вошли. Что-то скользкое лопнуло под босой ногой, но этого уже было недостаточно, чтобы отвлечь. И затем зажёгся свет.       Ничего из ожидаемого в комнате не было: стол с какими-то кружками и бутылками, помятые простыни на разложенной софе и разные проявления творческого беспорядка. Пока старик суетливо копался в своём хламе, Мириам, осматриваясь, скинула плащ на софу, чтобы не выходить из образа. — Итак? — протянула она с улыбкой, уже готовая к худшему. — Да-да, уже иду, — и культист действительно повернулся и зашаркал к ней, с серьёзным лицом уточняя: — Ты же пожертвуешь мне свой прекрасный синий глазик?       Он вдруг ловко, удивительно высоко подпрыгнул, кажется, собираясь с ходу свалить клирика на софу, но Травел отшатнулась, и он рухнул на постель в одиночестве. Не теряя времени, она придавила коленом немощное туловище и взяла старика в захват, позволяя себе судорожный вздох. Он нелепо дрыгался в её безжалостной хватке, пока не потерял сознание и девушка инстинктивно не одёрнула руки. Сразу же её пальцы пугливо метнулись обратно, чтобы удостовериться в том, что пульс есть. Взгляд упал на спрятанный за пояс культиста нож, но, ни на секунду не давая себе задуматься, Мириам отбросила его и принялась связывать кровожадного художника. В уме пролетело оправдание, которое некому было высказать: «Здесь это даже не будет выглядеть подозрительно». Когда закрученное в ремень и простынь тело было задвинуто под стеллаж, она решила позволить себе полминуты уединения, прежде чем двинуться дальше.       В горле пересохло; голова гудела от давления разогнанной опасностью крови. Пытаясь выровнять дыхание, Травел двинулась к холодильнику. В эту минуту необходимость в особой бдительности скрылась за обманчивым ощущением собственной сохранности, в результате чего по второму этажу разнёсся вскрик.       Захлопнув злополучную дверцу и спрятав за ладонью не сдержавшие впечатлений губы, девушка мысленно обругала себя. Оперевшись на стену у самой двери на случай, если кого-то заинтересует источник звука, она тряхнула головой, надеясь избавиться от вставшей поперёк сознания картины из глазных яблок, разложенных на снегу в морозильном отделении. Художественная инсталляция пронизывала до костей; пустые зрачки пялились, не желая оставить воображение, и разноцветные сетчатки, сложившие омут среди красно-розовых пятен, пылали гирляндой на внутренней стороне зажмуренных век. Сквозь шок, как сквозь сон, продирались кряхтения очнувшегося культиста и трудно описуемые звуки из-за двери. И всё же спустя пару минут, потребовавшиеся Травел для того, чтобы прийти в себя, стало ясно, что её оплошность не привлекла внимания. Растерев для достоверности щёки, она схватила плащ и выпорхнула в коридор.       Может, кто-то и оборачивался, хотел пристать с новыми леденящими душу предложениями, просьбами, требованиями, но окровавленные стопы шлёпали по пласкриту слишком быстро. Не осознавая этого, Мириам на самом деле сбегала от сплетённого Губительными Силами уродства. Её взгляд проскальзывал по лицам культистов совсем бездумно. Мышцы било агонией нетерпения и несдерживаемой враждебностью. Это погубило бы всё, если бы она не услышала вовремя заветное имя. — Уолси! Верни темнокожую. У меня на неё планы, — угрожающе пуча глаза, заявлял в сторону лестницы наверх какой-то маньяк.       Одолеваемая тремором счастливого волнения, Мириам замедлилась. — Я оставил её г-где-то н-на втором, — безучастно отозвался псайкер и остановился, заметив девушку, выглядывающую из-за угла. — Т-ты … — улыбка поползла по его лицу, но он смолк. Незнакомка уже приблизилась к нему и, схватив за руку, целенаправленно двинулась туда, откуда он спускался.       Они поднялись. На третьем этаже восторженная гримаса юноши скрылась во тьме коридора, но это не смягчило неприязни клирика. — Куда? Давай, покажи мне, — зашелестела Травел, сжав его ладонь.       Неаккуратная неистовость в её мягком голосе, проходя через фильтры поломанного, ложного восприятия еретика, звучала для Уолси как истинная страсть. И даже если бы девушка заметила в нём неуверенность, она уже не постеснялась бы выскочить из-за трафарета своего воспитания абсолютно нагой и заставила бы его захлебнуться в слюнях похотливого отупения. Её воля сжалась до невозможности, вытолкнув все перемежавшие её «но».       Парень потянул её за собой к одной из светившихся во мраке рун. Дверь шаркнула, и прежде, чем Мириам успела сориентироваться, её втащили внутрь с неожиданной для неё силой. Оголённые лопатки проехались по панели со скрипом и пустяковой, но неприятной обжигающей болью: Уолси прижал её к стене. Чтобы не вызвать подозрений, Травел пыталась поймать его взгляд, но тот блуждал, разглядывая в душном розоватом свете каждую тень на её фигуре. Его пальцы заторможенно потащили вниз лямки майки, мучительно сжали скрытую за ней грудь, и Мириам посмотрела в сторону, чтобы не выдать злобы. — Я словно уже в-видел т-тебя где-то во-во сне…       Она похолодела. Рассчитывать на то, что это бормотание — фигура речи, было бы наивно. Травел бросила на пол плащ, наклонилась к лицу юноши, стиснув его волосы в пальцах, и он, перескакивая её тактику на шаг, впился в сладковатый и маслянистый от помады рот. Увлечённая целью, она подыграла без колебания, после чего отпихнула его от себя. — Не так быстро, — резким, внушительным тоном заявила она, пронизывая его взглядом. — Ты заставляешь меня скучать. Покажи мне что-нибудь, — костяшки её пальцев побелели на воротнике его комбинезона. — Что у тебя есть?       Она металась сейчас так же, как любой культист, и надеялась, что эта волна невиданной экспрессии поможет ей рассчитаться с псайкером скорее, чем он додумается тревожить варп. — Д-да-да, сейчас, — выдохнул он, странно, раболепно вылупившись на неё. — В-во-вот.       С грацией юродивого Уолси бросился в сторону, выдернул с грохотом ящик стола. Травел оценила обстановку. В комнате пахло потом и спермой, и всюду были разбросано всякое тряпье, верёвки, тревожащие дедукцию предметы, вроде бура; среди этого торчал подбитый на сочленениях гвоздями женский карапакс, валялись дубинка и болтер. До них было далеко. Совсем рядом, в карманах плаща, ждали своего часа револьверы, — но явственное ощущение сковало Мириам по рукам и ногам. «Не смогу», — поняла она и, уже предвкушая точку констатации её провала, вдруг была осыпана градом острых белых прямоугольников бумаги. — Посмотри! — выпалил юноша, судя по всему, не заметивший никакой фатальной заминки. — Что это? — нарочито грубо спросила Мириам, чтобы тот болтал, а сама наклонилась за импровизированным конфетти. — М-м-мои работы. Или лучше сразу в-в-взглян-ни н-на это, — стоило ей взять в руку один из полусотни выброшенных в воздух пикт-снимков, Уолси потянул её к столу.       На стене за ним был выложен буквой «Т» коллаж талантливо запечатлённых кадров ужаса, граничащего со смертью. Около сотни искажённых ртов оглушили Мириам криком, который она не могла слышать. Изувеченные модели отпугивали её своими муками все как один. Дополняя кошмар, культист заскулил: — Истинное стра-страдание т-т-так п-прекрасно…       И его лицо было среди них, в этой порозовевшей дымке; его уникальные, обезумевшие фиолетовые глаза. Захваченная судорогой округлая рука сорвала пикт-снимок. Уолси испуганно вдохнул. — Т-тебе нравится? — пролепетал он. — Да, — выдавила Мириам, не в силах перестать рассматривать украденную ею боль старшего товарища. — Красивый. — Это Г-га-гамлет. Хочешь, я в-вас п-по-познакомлю, — Травел резво обернулась, и псайкер снова смял её пальцы в потных ладонях, решив, что угадал желание. — Он тут, в соседней комнате. — Не теперь, — уронила она, пихая юношу к постели.       Их дикое кувыркание продолжалось не меньше пятнадцати минут. Постоянно вскрикивая от боли и имитируя наслаждение, Мириам тянула брачную игру, без усилия удерживая роль ведущего. Уолси, истерзавший её почти до тошноты противными ей ласками, к счастью, не интересовался содержимым её головы. Полуодетое, статное тело клирика, придавившее его к кровати, раскалённая кожа, негодующе сжатые тёмные губы развлекали его достаточно. Почти удушенная насилием, которое они оба совершали над её телом, Мириам никак не могла решиться ни удавить ублюдка, ни прирезать спрятанным в правом пучке стилетом. Она только и могла, что свирепо впиться в его нескладное туловище ногтями, дать ему десяток пощёчин, но — не убить собственными руками. В памяти гудело возражение Адама к её способности пустить псайкера на убой, с каждой минутой становившееся всё более проницательным замечанием. Увы, признание его правоты сейчас ничем бы не помогло.       Когда распалённый, стонущий, почти подвывающий от возбуждения Уолси смог уложить Травел на спину и её поле зрения сместилось, идея пришла к ней сама собой. — Куда, — сурово, но со сносно подделанной игривостью проговорила она, хватая вцепившиеся в ширинку её шорт руки. — Потерпи, — пнув юношу в пах, Мириам снова опрокинула его и проговорила: — Не ты ли сказал, что страдание прекрасно?       Он зашептал что-то невразумительное в ответ, беспомощно сжав колени, а девушка бросила слетевшее покрывало на его жалкую физиономию. — Не смей высовываться.       Игра в агрессивную доминацию далась ей легко, но теперь было не до шуток. Мириам стянула его руки в узел верёвки и, едва закончив, не тратя времени на бахвальство, ударила по рёбрам псайкера просящей участия шоковой дубинкой. И Уолси, наконец, затих.       Первым делом Травел кинулась к его одежде и принялась выворачивать карманы. В лихорадочных движениях она в несколько секунд нашла ключ-карту и привела себя в порядок. Закончились её метания тем, что она застыла над расслабленным телом юноши со взведённым курком, дрожа от напряжения. Пикт-снимок ассасина белел на тёмном полу отдельно от остальных, и девушка подняла его, потворствуя абсурдному порыву бережливости. Секунду потратив на ступор слабости, девушка импульсивно обернулась к столу и сгребла стопку пикт-снимков. Чиркнула в непослушных пальцах выпавшая из вывернутых карманов комбинезона зажигалка. — Страдание, — произнесла Мириам ядовито и надрывно, и слёзы гнева навернулись на её глаза.       Прямоугольнички подворачивали уголки, убегая от огня, но сдались, и, брошенные к ногам псайкера, подплавились на задымившейся простыни. Подобрав дубинку и болтер и с хлопком вырвав из платяного шкафа безразмерную плотную тряпку, Мириам выскочила из злополучной спальни вон. «Пора», — донеслось из комм-бусин Илая и Адама. Адепт повернулся к Номуре, значительно приподнимая брови и наклоняя голову. — Принято, — сухо ответил тот капитану, не меняясь в лице. — Наш выход, господин Шогг.

***

      К четвёртому дню всё чаще накатывало беспамятство. В нём было своё блаженство: интеллекту не хватало мощности для мучений и страха перед обрубленными перспективами. Фенрир тупо смотрел на лужицы крови под собой; когда не задрёмывал, наблюдал, как с проходящими часами они чернели, ссыхаясь. Иногда ему мерещились разные иллюстрации в них, но его ум был настолько истощён, что он даже не мог задуматься о том, что видит. Это требовало концентрации.       Иногда паника буквально на мгновения пронзала стрелой окоченевший рассудок: «Неужели я так и сдохну здесь?» Эту мысль закручивало в водоворот негодования и самых жалобных молитв, а потом смывало прочь. Минуту или две в час Фенрир яростно терзал побелевшие, ослабевшие руки, пытаясь сорвать их с гвоздей, скулил и хрипел от боли, но так и не преуспевал. Когда он замирал, пересохшие губы безумно шевелились в мольбе, но свист сквозняка при этом уже не перебивался ни одним звуком.       И затем вновь наставало беспамятство.       Сориентироваться во времени было трудно, и Фенрир не помнил, как долго он на самом деле простоял распятый, прежде чем услышал в коридоре нехарактерно торопливые, шлёпающие шаги. Он только ощущал — даже не думал, — что истязатель будто забыл о нём на последние сутки, и даже не был уверен, что рад этому. Ведь убогий псайкер приносил воду; к тому же в некотором роде боль оживляла, какой бы невыносимой ни была. По этой причине долгожданный звук открывающейся двери взбудоражил мысли. Багровые, задубевшие от холода ноги к этой минуте уже перестали переминаться на сыром полу и только тряслись от напряжения. Это ему казалось предпочтительнее, чем повиснуть на прибитых руках.       Фигура в ярко-зелёном плаще опознанию не поддавалась, но интуиция защекотала шарадами. Фенрир подавленно отмахнулся от неё; впрочем, мгновением позже игра всё равно потеряла бы смысл. — Хвала Императору, — простое изречение озарило действительность. Как Его Имя развеяло витавшую в воздухе ересь, так и этот голос заглушил бурления прожорливого чрева смерти. Фенрир узнал бы его среди сотен других.       Он уставился на Мириам, как на Живую Святую. Оторопевшая от выражения его лица — серьёзного и удивлённого, без пренебрежительной усмешки и снисхождения, — она спешно приблизилась. В момент, когда их взгляды встретились, пытка закончилась для них обоих. Облегчение было столь сильным, что могло сравниться со счастьем.       Что-то тяжело, глухо грохнуло о пол, в суматохе наполовину выпадая из её рук. Сквозь гул в голове шелестел Высокий Готик, но слова молитвы не откликались в разуме пленного смыслом. Только после укола стимма восприятие начало немного приходить в порядок. Пробитое пястье заскользило по гвоздю, и Фенрир поморщился. — Простите. Потерпите немного, — обронила Травел.       Качнув головой, он увидел, что она придерживает его ладонь. Что-то блеснуло в другой её руке, щелчок взведённого курка взбодрил слух, и прежде, чем ассасин успел о чём-то догадаться, грянул выстрел. Бронебойная пуля отделила часть гвоздя от полки.       Раздался вдалеке какой-то гвалт, и Мириам обернулась на мгновение на дверь.  — Приём, — обратилась Мириам по комм-бусине, пока Фенрир зубами вытаскивал оставшийся осколок из руки. — Докладывайте. «Докладываю. Исследуем первый этаж», — слышала Мириам, повторяя проделанное со вторым гвоздём. — Принято.       Она выдохнула и обвила ассасина руками. Тот облокотился на полку локтем, не желая принимать поддержку: вопреки обстоятельствам, что-то заставляло его изображать неуязвимого. Но, стоило девушке заговорить, Фенрир заподозрил, что растолковал её жест превратно. — Какое счастье, что вы живы, — прошуршала она, обнимая его, и тут же пришла в смятение от своей откровенности. — Вы можете идти? Вот, наденьте, — Мириам отпрянула и засуетилась, поднимая принесённый ею скраб, после чего протянула ему дождевик. — Должно быть заряжено… Возьмёте оружие? — она притворилась заинтересованной в магазине болтера. — Не думаю, — просипел ассасин, натянув плащ.       Он поднёс сложенные аквилой ладони к лицу. Когда девушка подняла взгляд, он высунулся из-за ладоней, закрыв один глаз. — Не могла бы ты открыть прицел?       Замороженная недоумением, Травел только пару раз моргнула, не шевелясь. Фенрир покачал головой и, сжав зубы, вынул из одной ладони обломок гвоздя, и клирику удалось расшифровать шутку. Окровавленная шляпка звякнула о пол, и на несколько секунд повисла тишина; не та, в которой ассасину мерещилось клокотание сковывающих его душу цепей, а тишина сладкого ожидания. Щёки коллеги рдели на глазах, и уже не от смущения. — Вы идиот и богохульник, — сказала она наконец и, бросив оружие на диван, ушла к двери.       Невольно заулыбавшись, ассасин взял болтер еле контролируемыми пальцами и последовал за ней. — Вы знаете, где остальные? — Нет. «Первый этаж взял на себя господин Шогг. Наших коллег здесь нет», — послышалась в комм-бусине бесстрастная ремарка Илая. — Понятно. Фенрир со мной. Статус остальных неизвестен. — Каков план? — включился ассасин. — Нужно найти Квинта и Гайю, — Мириам открыла дверь, и грохот болтеров стал отчётливее. — Постарайтесь не перенапрягаться и держитесь позади. Вы не в лучшем состоянии, так что поберегите себя, — уговаривала она товарища. Тешить себя надеждами, что он не будет своевольничать, пришлось не долго. — Не ворчи, Милочка, — Фенрир потеснил её у косяка и уловил слабый запах плавящегося пластика. Девушка поджала губы в неудовольствии. — Что с псайкером? — Нейтрализован, — сказала она, чуть замявшись.       Они вышли в коридор и прошли по этажу, открывая каждую дверь, но за ними не было ни души — только застарелые пятна крови и блевотины, пыль и рыболовные снасти всех сортов, явно использовавшиеся не по назначению и разбросанные по помещениям. Когда Мириам повернула назад к лестнице, шум боя начинал утихать, и Адам сообщил ей: «Докладываю. Мы нашли их».       Что-то проступило в его каменном тоне, гарантируя дурные новости. Только подняв руку, чтобы ответить, она остановилась. Пристально наблюдая за тенями, девушка подняла оба револьвера. — Третья дверь справа, — прозвенел голос ассасина. — А вот и нет! — заливаясь бешеным хохотом, кто-то взлохмоченный выскочил из-за ближайшего косяка, и Фенрир инстинктивно шагнул, чтобы закрыть собой хрупкую коллегу. Одновременно два ствола вылезли из-под его плеча, и звуки выстрелов врезались в барабанную перепонку. Культистка рухнула, а Мириам поторопилась обойти её. — В упор и так плохо, — прокомментировал товарищ, отпинывая руку с зажатым в ней клином и переламывая ещё живой еретичке шею. — Вас мне никогда не догнать, — уклончиво проговорила Травел, уверенно шагая к проёму указанной комнаты. Вновь сверкнула начищенная сталь, и за грохотом спущенного курка растянулся протяжный стон. — Только, пожалуйста, оставайтесь позади. Вы понапрасну рискуете. «Лейтенант Каттон просит… милосердия. Разрешите?» — нагнетал несколько растерянный голос Номуры. — Нет. Я уже спускаюсь. Буду через минуту.       С лестницы в коридор юркнула какая-то малявка; Фенрир, державшийся на ногах только благодаря стимуляторам, едва успел заметить её, но две пули уже улетели в её сторону. После крика боли с одного из порогов раздалось негодующее девичье рычание. «Опять не попала», — не без самодовольства подумал ассасин, но Мириам только морщила нос, вероятно, мучаясь резким запахом дыма, и ей явно не было дела. Стукнулись о пласкрит костлявые колени; равнодушно качнувшаяся на ходу рука с револьвером была схвачена. Культистка направила дуло себе в рот. — Ну вэ, — оскалилась она, болезненно широко растащив веки.       Мириам в ту же секунду рывком освободила руку и, отшвырнув культистку от себя звонкой оплеухой, ступила на лестницу. Хлопок завис в воздухе посреди наступившего покоя. Хотя ассасин не мог видеть лица девушки, даже его обдало волной горячего презрения, исходившей от неё. Миниатюрная еретичка больше ничего не предпринимала; покосилась на надзиравшего над ней Фенрира, ковыряя что-то в непропорционально длинных ногах. С них капала кровь. Выстрелы коллеги всё же были точными — оба пришлись в колени.       Неподалёку от лестницы их встретил Илай. Его интеллигентная голова странно сочеталась с защитным облачением «Вулканис» — оборудованным на все случаи жизни тёмно-коричневым атласным мешком, в который мортиурги* запаковывались для зачистки подульев. — Фенрир, — адепт приветственно кивнул. — Рад видеть вас в добром здравии. Пройдёмте, — он повёл рукой и двинулся вглубь коридора. — Оборудование нашлось? — спросила девушка. — Нашлось, — Илай почему-то показался ассасину особенно благожелательным.       То ли остаточным впечатлением, то ли из-за разбитого в коридоре сада трупов шествие напоминало извращённый променад. Травел намеренно замедляла шаг, чтобы ассасин не отставал; Илай вежливо шёл в ногу, беззаботно сложив руки в замок за спиной. Мириам переступала через корни окоченевших конечностей, подняв подбородок, но уже не отворачиваясь пугливо, что выглядело бы для Фенрира привычнее.       По этажу прохаживались арбитры, и девушка передала одному из них карточку с просьбой продолжить зачистку выше. Илай неожиданно вынул из разгрузки на поясе флягу. Сделав глоток, он протянул её Фенриру. — Не желаете?       Изнывающий от жажды, ассасин принял предложение. Газированный и сладкий напиток не удовлетворял требований организма, но пересохшее горло было радо и ему. — Что это? — вернувшись, уточнила Мириам с цепким и попечительным видом. — Надеюсь, не алкоголь? — Местная содовая, — пояснил адепт, принимая от Фенрира флягу и благодарный кивок. — Господин Номура принёс бутылочку со вчерашней прогулки по городу. Ему она пришлась не по вкусу, а я пристрастился, — закончил он с ноткой уютного озорства.       Как Травел ни старалась аккомпанировать ему, за фасадом упоения их скромным триумфом громоздилась её неуёмная хлопотность. — Что с лейтенантом? — поинтересовалась она. — Лучше один раз увидеть, Мириам, — мужчина вздохнул. — Сам он настроен радикально, но, предупреждая ваш вопрос, довожу до сведения: я обладаю необходимыми знаниями для ритуала. — Ритуала? — переспросил Фенрир, чувствуя вновь закручивающееся напряжение.       Мириам также тревожно нахмурилась, демонстративно внимая к дополнительным объяснениям, однако Илай молчал, минуя следующую дверь, и затем жестом пригласил их в следующую.       Помещение было ассасину знакомо, но оно было заметно более пустым и светлым в этот раз. Посреди неё стоял Номура, и они обменялись сухими кивками. Гайя сидела на полу чуть дальше, сохраняя неподвижность статуи, и только её губы шевельнулись, когда она проговорила: — Белая Жрица. Чёрный Жнец. — Травел, — мрачное лицо Каттона, обнимавшего моритат за плечи, преобразилось в удивлении. — Вас не узнать, — и он чуть наклонился к Гайе. — «Белая Жрица», значит. Должен был догадаться.       Адам не издал ни звука, и только это сейчас напоминало пришедшим о горьком намёке адепта: пленников закутали в измызганные простыни, и их вид ничего дурного не предвещал. Только отрешённая ухмылка Квинта стесняла Мириам сердце, заставляя его приглушить свой бег. Все, кроме него, смотрели на неё в ожидании. — Здравствуйте, — она тепло улыбнулась, подходя. — Полагаю, раз вы до сих пор не в машине, этому есть какие-то препятствия?       Тёмный и кроткий взгляд, устремившийся к ней, говорил сам за себя. Девушка присела на корточки, и её губы и ресницы зашевелились, закутывая товарищей в чуткое беспокойство. — Что произошло? Объясните вашу просьбу, Квинт. — Думаю, Гайе ещё можно помочь. Но это — билет в один конец, Травел, — он хотел скинуть с себя тряпку, но Гайя почему-то вцепилась в неё. — Ну, эй. — Нельзя, — настаивала она, пугающе уставившись на Мириам. — Ворон скрыт от глаз Императора. Это проклятье. Смерть и кровь смоют его. Я уже видела знаки. Мне не страшно. Я принесу благословение. Но Человек Чести не даёт мне свою сталь.       Белая рука указала на меч Адама — с размахом, откидывая заляпанную завесу. Вниманию новоприбывших предстали её ноги, у шва посиневшие от скопившейся крови. Щёки клирика заметно побелели. — Я не против доверить это Гайе, — говорил Каттон тоном мертвеца. — Да и какая разница. Не в обиду, дружище, — буркнул он в сторону Фенрира.       Тот недоумевающе насупился, не доверяя зрению и очень натужно переваривая услышанное. Он наблюдал за происходящим будто бы издалека, из пустоты потерь, открывшейся в его груди, и не мог вымолвить и слова.       Мириам задумчиво теребила пуговицу на рукаве, никак не реагируя. Сегодня синие пятна её глаз смотрели куда-то сквозь лейтенанта. — Решительнее, Травел, — холерично подгонял он.       Его требование было проигнорировано; не покидая своих мыслей, девушка спокойно оглянулась на дверь и, поднимаясь, спросила: — Вы можете идти? — Хоть на край света, только извольте выполнять, — ядовито процедил Каттон. — Вы передаёте командование? — уточнила Мириам, складывая руки у живота. Адам, в отличие от адепта, оставшийся здесь и наблюдавший всю эту сцену, предположил, что этот типичный для священника жест помогает ей собраться. — Естественно. — Благодарю, — и с этим она посмотрела на Адама. — Могу я попросить вас проследить, чтобы лейтенант добрался до медицинского отсека живым? — Думаю, Илай с этим тоже справится, — отозвался тот. — Кто-то должен взять Гайю.        Последняя вновь будто окаменела, и своей точкой зрения не поделилась. — Вы что, не понимаете… — прошипел Каттон, краснея от негодования. — Полагаю, среди арбитров найдётся пара свободных рук, так что не беспокойтесь, — Мириам вымученно улыбнулась и, уже почти расслабившись, вздрогнула от неожиданности, когда лейтенант повысил тон: — Это не какое-то блядское увечье! Что за детский сад?! Долго будем сопли жевать?! — Вы помните свой долг, Квинт? — и при всей строгости, с которой Травел перебила его, её взгляд, вернувшийся к нему, был одним из самых ласковых, что он когда-либо видел. — У вас нет права сдаваться. Вы служите на благо Империума, и ваша жизнь принадлежит Императору. Он заберет её, будь на то Его воля. А мы пока сделаем всё от нас зависящее, как бы это ни оказалось обременительно. Доверьтесь нам, пожалуйста, — добавила она, и грусть себя обнаружила. — Хорошие мы были бы вам товарищи, если бы не поискали иной выход, правда?       На шее лейтенанта дрогнул кадык, и он часто заморгал; Мириам понимающе оставила его. Чуть отходя, она поторопилась отвлечь внимание Номуры, якобы не умея достать неудобно застрявший в причёске стилет. Фенрир и сам поскорее двинулся к выходу, так как вопрос разрешился наиболее благополучно и пора было осведомиться о своём оборудовании.       Позже Мириам нашла его; усталая, она вела его к машине, совсем ничего не говоря и только иногда озабоченно поглядывая. Фенрир вёл себя так же. Его мнение о Мириам Травел начиналось с постулата о её беззащитности, и теперь он чувствовал себя сбитым с толку; ему словно открылся какой-то иной угол зрения на неё.        Он едва узнавал Милочку в фигуре, решительно ступившей в снег за порогом. Словно в ассонанс его потрясению, её силуэт расплылся в тумане, прячась от фиолетовых глаз, въедливо ищущих подвох. _________________________________________________________________________ * Мортиург — особое подразделение Адептус Арбитрес, специализирующееся на ликвидации.