Мальчик с задней парты

      Пришел в себя я уже в незнакомом месте, которое оказалось комнатой Хлои Буржуа. Передо мной близко, как никогда, стояли ЛедиБаг и Кот Нуар, которые только что одолели нового злодея. Я оглядывался по сторонам в поисках жертвы акумы, но увидел лишь перепуганную Хлою с растрепавшейся прической и помятой одеждой. Больше никого, кроме самих героев, в комнате не оказалось.       На следующий день ко мне подошла Маринетт, протягивая в руке листок с перерисованным фрагментом из моего комикса. На нем её персонаж и Супер Натан по-дружески пожимали друг другу руки, на лице изображенной Маринетт была теплая улыбка, а между ними расположилось облачко с текстом.       «Любить — это прекрасно, Натаниэль».       Маринетт положила ладонь мне на плечо, заглядывая в глаза, и предложила быть друзьями. Я отвел взгляд, кивнул, и она ушла. Мне оставалось вернуться на свое место за последней партой, пробуя горьковатый, но все же немного подслащенный вкус её ответа.       «Будем дружить».       Обломки стены неспешно начали собираться вместе, по кусочкам возвращаясь на свои места в ограждении. Цветы, внезапно лишенные совсем ещё недавно ярко светившего солнца, стали вянуть, а с одного из деревьев упал первый листок красно-желтого цвета. Краски стали блекнуть.       Прямо на уроке, когда мадам Бюстье отвернулась от класса, записывая что-то на доске, в меня прилетел скомканный листок бумаги. Развернув его, я обнаружил короткое послание, выведенное аккуратным почерком. Всего четыре буквы и несколько узоров вокруг.       «Друг».       Я посмотрел в привычном направлении и едва успел увидеть, как девочка с иссиня-черными волосами повернулась к доске. Рядом сидевшая Алья Сезер обернулась, взглянула на меня и с улыбкой подняла большой палец вверх. Я не успел среагировать — через секунду Алья уже сидела ко мне спиной, будто знала наперед, что мадам Бюстье вот-вот снова обратится лицом к классу. И не прогадала.       Листок с рисунком Маринетт лежал поверх открытого учебника французской литературы. Мне нравилась ее рисовка, то, как она передавала свое видение через аккуратные линии мягким графитом по бумаге. Почти касаясь листа, я провел пальцем по контурам, почему-то вместе с грустью ощущая какое-то тепло в груди.       Дома я открыл старые альбомы с её изображениями и выложил рисунки перед собой, заполняя ими все свое личное пространство. Смотрел на разные версии Маринетт, созданные моей рукой, до полуобморочного состояния впитывая в себя её образ. Я уже был опьянен, но продолжал осушать свой бокал, глядя на то, как все больше виднеется его дно. В последний раз, пообещал я себе, в последний раз я хотел с головой нырнуть в это головокружительное чувство любви, забыв о случившемся на уроке мадам Менделеевой, об ответе Маринетт, обо всем на свете. В последний раз я хотел лелеять надежду на то, что мои чувства, как и чувства персонажа моего комикса, будут взаимными. Только в этой комнате, этой ночью, пока солнце не развеет мираж, очищая мой одурманенный разум вместе с небом.       Утром я проснулся на полу посреди листов бумаги, не помня, в каком часу заснул. Мое тело болело из-за неудобного положения во время сна, особенно шея, но я не замерз, поскольку был укрытым мягким пледом чьей-то заботливой рукой. Я медленно сел, сопротивляясь небольшой головной боли, сопровождающей недосып, и заметил, что под пледом на моей груди был какой-то лист с рисунком. Бросив на него быстрый взгляд, я отложил его в сторону, собрал остальные рисунки, вернул на место и начал готовиться к занятиям. Утро не было особо милосердным, но, несмотря на физические неудобства, я чувствовал себя каким-то обновленным.       Перед тем, как отправиться в коллеж, я взял с собой тот отложенный рисунок, спрятав его в учебник французской литературы, чтобы он не помялся. На уроке я снова достал его, вглядываясь в каждую линию, и почувствовал, как что-то внутри меня потихонечку меняется. В моем мире, сокрытом от чужих глаз за высокими стенами бумаги и графита, я решил позаимствовать тепло её солнца, чтобы сделать свое собственное, способное отогреть холодную почву и пробудить новую жизнь, скрытую в ней.       Я поднял взгляд и посмотрел в привычном направлении, где сидела Маринетт, снова внимательно слушающая увлеченный рассказ Альи. Поправил длинную челку, немного скрывая лицо, на котором, однако, нашлось место улыбке.       Все закончилось намного быстрее, чем я мог подумать. Но если меня спросят, жалею ли я о чем-нибудь, мне будет нечего сказать. Да, моя первая любовь, пришедшая ко мне столь внезапно, оказалась короткой, но оставила после себя не одну лишь горечь отверженности. Девочка с иссиня-черными волосами многому меня научила. Я узнал, что свет, к которому так отчаянно тянулся, мог быть создан мной самим. Что мне не столь необходимо быть любимым, достаточно иметь друга. Она показала мне, что такое самодостаточность, за которую раньше я принимал своё одиночество, идущее под руку со страхом с кем-то сблизиться. И, в конце концов, пусть на короткий миг и сама того не зная, позволила себя любить.       Мне было, за что её благодарить, но я ничего не произнес вслух. Некоторые вещи не меняются, и пусть я был уже другим человеком, я все еще предпочитал хранить мысли немного за границами внешнего мира. Поэтому опять ничего ей не сказал.       Но, если ты когда-нибудь прочитаешь это, Маринетт, я хочу, чтобы ты знала: я сижу высоко и отсюда мне многое видно. Но я никогда не раскрою твои секреты, моя леди.