***
- Там младшеклассник повесился, в закрытом спортивном зале, - сообщает новый одноклассник Ханбина, Ким Дживон, сверкая глазами. Он присаживается поближе, откидывает со лба растрепанную челку и наклоняется близко-близко, перебирая палочки для еды в длинных пальцах. - Прямо на баскетбольном кольце! - парень проводит ребром ладони под подбородком и закатывает глаза, изображая стянутый у горла узел. - Говорят: кто туда войдет - будет проклят! Ханбин сглатывает, сумбурно поправляя карандаши на парте, и криво улыбается, когда Дживон хлопает ладонью по столешнице, смеясь: - Да ладно тебе, это не правда все. Местная легенда, чтобы новичков запугивать! - парень заливисто смеется, на что Ханбин кивает - он не хочет выглядеть психом, который верит в подобные сказки, но измученный разум не верит в сказанное - Ханбин знает, что проклятье реально, что его преследует демон, освобожденный его неосторожными действиями. В бывшей школе Ханбина тоже была своя легенда: о двух девочках, которые вызывали духов в одном из классов на третьем этаже. Эта аудитория была закреплена за его классом, и за ними было особое право придумывать новые и новые детали того случая, менять что то, вплетая в историю более пугающие вещи. Ханбин и сам как-то рассказывал девочке из первого класса, как видел два беспокойных духа, парящих под потолком аудитории. Он знал, как создаются школьные легенды, сколько в них вымысла и сколько на самом деле правды, и теперь, впервые в жизни ему хотелось, чтобы это было действительно так. Но он знал, то что он видел и чувствовал - реально. Он не чувствовал страха, как после пугающих снов, не чувствовал усталости, когда одна и та же страшная история не отпускает, и тебе кажется, что ты стал ее частью, нет, он чувствовал себя беспомощным, связанным по рукам и ногам, ожидающим, пока проклятье этой школы доберется до него. Ханбин уже знал, что это случится - каждую ночь, во сне, он был все ближе к запертому спортивному залу, и как бы он не хотел сбежать, все время оказывался там, чувствуя, как невидимые силы толкают его ко входу. Решение нашлось не сразу - он перестал спать. - А закрытый спортивный зал? - Ханбин трет болезненные впалые круги под глазами - пошел третий день без сна. - Там раньше баскетбольный клуб занимался, но потом закрыли - вроде как на ремонт. Не знаю, - Дживон пожимает плечами, переключаясь на свой обед. Ханбин только кивает, и кладет голову на парту, прижимаясь ухом. В дверном проеме желтый кот урча вылизывает шерсть между подушечек на передней лапе. Школьники снуют мимо, новый знакомый что-то говорит с набитым ртом, что-то наверняка очень интересное, но никто не замечает кота. Будто его нет. Кот ведет розовым носом по воздуху и жмурится от яркого света: на улице солнце. Ханбин засовывает руку в карман - объявление баскетбольного клуба на месте, хотя он сжег его вчера вечером. Кот тихонько тонко мяукает, смотря прямо на него, темными задумчивыми глазами-блюдцами. Во взгляде почти человеческая усталость и неспешность. Кот глядит так, будто у него в запасе еще тысяча лет, еще тысяча чертовых лет, чтобы дожать Ханбина до самого конца, довести его до сумасшествия и забрать его душу. Ханбин не понимает: почему он?..***
Мама дает ему снотворное. Она ставит стакан рядом с тетрадью, когда он делает уроки, и просит не доводить себя до истощения. На дне стакана, в изломе желтых, искусственных лучей, мутная крошка от растворенных таблеток. - Я знаю, новая школа - это сложно, но ты справишься, - она кладет ладони на плечи Ханбина и слегка разминает пальцами, пока он гипнотизирует недописанное предложение. - Тебе просто надо отдохнуть, ты слишком напряжен. - Конечно, мам, - говорит Ханбин и выливает содержимое стакана в окно, когда она выходит. Идет четвертый день без сна. Ханбин понимает, что медленно сходит с ума, когда ему начинают мерещиться стук мяча и жалобное, короткое мяуканье не только в школе. Он никогда не верил в демонов, проклятья и потревоженных духов, но в голову сами собой лезут эти странные мысли. Может он потревожил чью-то могилу или маленькую часовенку мстительного Бога? Что он сделал не так? Почему обратил внимание на это незаметное объявление о наборе баскетбольной команды? Ведь у него был буклет со списком всех школьных клубов, среди которых не было баскетбольного. Он знал, что в школе нет такого клуба, он ведь выяснил все заранее, но когда увидел объявление, руки сами потянулись к нему, будто это могло что-то изменить. Так может его сгубило любопытство? Он ходил к стенду, на котором увидел объявление впервые, и даже обошел всю школу, пытаясь найти какой-то след, узнать, кто его написал и вывесил. Но никто, кроме него, этого объявления не видел, и даже президент студенческого совета только пожал плечами: - У нас нет баскетбольного клуба. Это должно быть чья-то шутка. Ханбин и сам знает, что это шутка. Шутка сумасшедшей вселенной, выбравшей его своей жертвой. Проклятье цепляется к нему намертво, как болезнь, и проникает в каждую мысль. Ханбин устало трет глаза и наклоняется над тетрадкой. Последние два листа заполнены одним и тем же коротким предложением: "Демон и его кот". Внутри мучительно тянет через живот и грудь, скапливаясь тревожным чувством под ребрами: он не помнит, как написал это.***
Последний сон, перед которым начинается эта яростная борьба за жизнь, снится Ханбину в понедельник. Или во вторник. Он не знает точно. Дни перестают иметь значение, они тянутся неимоверно долго. Первый, второй, третий. Ханбин не спит из-за того сна - ему страшно закрыть глаза, он не чувствует себя в безопасности, хоть и повторяет как мантру: "Я ни в чем не виноват, я не знал". Он почти убеждает себя в этом, заставляет думать, что проклятье отступит, обойдет его стороной, но оказывается в школьном дворе - на этот раз все не так, как раньше. Он не идет в школу, он останавливается возле окна спортивного зала: оно темное, давно не мытое. Ханбин стирает пыль с внешней стороны и прикладывает ладони домиком, пытаясь разглядеть что внутри. У него под ногами хрустит тонкая снежная корка, а в небе черными самолетиками пикируют птицы, закручиваются спиралями, как вихри. Ханбин заглядывает внутрь через мутное окно и видит рябую от темных разводов шерсть. Кот касается носом стекла, морщится от холода и, фыркнув, спрыгивает с подоконника, открывая обзор на спортивный зал. Там пусто. Темно от выключенных ламп и затянутых пылью окон. Задымлено и серо. На баскетбольном кольце висит бездыханное тело, тяжелые бурые капли срываются с носков школьных ботинок прямо на вычищенный до блеска паркет. Ханбин больше не спит. Хватит.***
Забавный паренек, рассказавший Ханбину школьную легенду, не приходит. Он пытается найти его и узнать еще хоть что-то, но тот то ли заболел, то ли вообще не является примерным студентом. Ханбин понимает, что в этом есть некоторый отголосок его безумия, но он спрашивает у учителя - был ли такой ученик вообще. Учитель смотрит с тем самым выражением, которого Ханбин боялся: как на психа, который навязывает другим свои фантазии. Тем более странным кажется его ответ: - Ким Дживон? Конечно, он просто часто пропускает. Я бы не советовал тебе с ним много общаться, Ханбин, подружись с кем-нибудь из более примерных учеников. Ханбин кивает: - Конечно, учитель. - Ты не заболел? У тебя усталый вид. - Все в порядке, учитель, - "просто на вашем плече сидит желтый кот, неужели вы не чувствуете?". Интернет выдает фотографию и имя покончившего с собой мальчика - теперь он смотрит на Ханбина с экрана компьютера и улыбается, обнимаясь с баскетбольным мячом. Статья оказывается маленькой и пустой, полной фальшивой скорби, и с яркой рекламкой доставки китайской лапши внизу страницы. Ирония смерти - в движении жизни. Умирая, умирай полностью, не занимая место и не мешая другим заниматься их земными делами. Ханбин распечатывает страницу со статьей, и отрезает рекламные объявления - так кажется правильнее. Так выглядит честнее. Ему просто внезапно так нужно. Мальчик оказывается почти одного с Ханбином возраста, только неимоверно старше - на целых четырнадцать лет. Он умирает "при загадочных обстоятельствах", а "полиция делает все возможное", и Ханбин вдруг чувствует странное раздражение от этих замыленных фраз, используемых официальными источниками, когда ничего не известно. "Ученик первого класса одной из средних школ Сеула был обнаружен в спортивном зале только спустя сутки после предполагаемого времени смерти. Его нашел тренер команды, который дал характеристику погибшему мальчику как трудному подростку с резкими переменами в настроении. Остальные члены команды подтвердили его слова". - Чушь какая... - Ханбин устало трет веки и махом запивает ложку растворимого кофе энергетиком из банки. В носу щиплет, до спазма стягивает язык и горло, и он зажмуривается, сдавив голову между коленей. Надо ненадолго отключиться, иначе он перестанет понимать где находится, но если он уснет, снова окажется там - в школе. Наедине с потревоженными призраками прошлого: он уверен, что все связано, таких совпадений не бывает. И мальчик-баскетболист, закончивший свою жизнь в спортивном зале, и желтый кот, выжидающий, когда Ханбин растеряет все силы и перестанет сопротивляться. Он пытается бороться с собой еще какое-то время, пока во рту горчит от кофе, и не сразу понимает, что по комнате разносится легкий треск ткани и мерный деревянный стук. Ханбин поднимает голову, пытаясь игнорировать бешено стучащее сердце, похожее на сбившийся с ритма мотор. От этого стука слева начинает тянуть, от плеча до самого локтя. На висках выступает испарина. Он в комнате не один. Ханбин медленно отодвигает стул, ища источник звука: это шторы скрипят на деревянных кольцах, скользящих по карнизу, и натягиваясь, собираются где-то за шкафом, стоящим в углу. Ханбин проглатывает ком в горле - шторы дергаются сильнее, съезжают по карнизу, открывая темное окно. Он облизывает губы, пытаясь справиться с дрожью: - Кто там? - ткань замирает на секунду, а потом осторожно дергается вновь, раз за разом, наращивая темп. - Эй?! Штора снова замирает, из-за шкафа слышится копошение. Звук дыхания - его или?.. Ханбин мотает головой, избавляясь от дурмана: это ему мерещится, не больше. Он подходит к шкафу, кладет ладонь на теплое дерево, чувствуя опору: - У меня есть электрошокер! - предупреждает он, хотя никакого шокера нет, но хочется напугать так же, как напуган он. Все слишком запущенно - он давно не спал, уже пять суток, он просто больше не выдерживает, обманывается, видит то, чего нет на самом деле. Из-за шкафа доносится короткий вздох, и Ханбина подрезает всего внутри, будто вырвали важную опору, оборвали струну - давящее ожидание неизбежного невыносимо: он одним шагом преодолевает оставшееся расстояние и рвет штору на себя. - Зачем ты ходишь за мной? - удивленный голос ставит Ханбина в тупик, срывая с губ короткий судорожный вдох. - Прекрати! Он видит сначала кеды, напряженные пальцы на щиколотках, худые ноги и скос опущенных плеч. Мальчишка бьется лбом о колени: - Я хочу побыть один! - кричит он, дергая штору. Ханбин деревенеет, по ногам ползет холод. - Ты кто? - шепчет он пересохшими губами, слыша только гул в ушах от разогнавшейся крови. Он хочет убежать, ему надо убежать, но видение не отпускает - он стоит как привязанный и не может отвести глаз. Мальчик поднимает удивленный взгляд: - Почему ты меня не слушаешь? - всхлипывает он. Воспаленные темные глаза глядят на Ханбина со злостью. Он поджимает дрожащую губу, влажную от слюны, и кусает ее зубами - маленькие узкие клыки выдаются кошачьи оскалом. Он кричит: - Верь мне! Мне! Ты не имеешь права! Слышишь?! Ханбин выпускает штору, его ведет назад - он делает несколько шагов, чувствуя, как темнеет перед глазами. Штора надувается парусом под порывом ветра из раскрытого окна, снег влетает белой, разорванной пеной. Все смазывается и разливается темными кругами кошачьих полных ярости глаз.***
- Проснись, Ханбина-а! Эй! – Ким Ханбин с трудом разлепляет глаза. Щеку свело от долгого лежания на парте, и во рту едкий привкус от прокусанного языка. Он упирается ладонями в столешницу и приподнимается, расправляя затекшие плечи. - Я уснул? - А? - сосед слева тычет Ханбина под ребра кончиком ручки, ничуть не смущаясь того, что он уже проснулся. - Я хотел тебе кое-что показать! - он зарывается в своем развороченном огромном рюкзаке, залезает в него почти с головой, пока Ханбин оглядывается по сторонам, восстанавливая нить происходящего. Он был у себя дома, в своей комнате - искал информацию про покончившего с собой мальчика. Он долго не спал, почти шесть суток, был измотан и ему что-то привиделось, что-то совсем неправильное, чего быть не должно. Ему привиделся мальчик, который сидел за шкафом. Мальчик с фотографии из статьи. Мальчик, который умер четырнадцать лет назад. Ханбин трет виски - ему кажется дурман затопил все его существо - голову, глаза, грудь, каждый палец. Все наполнено ложью и туманом. А еще он совсем не помнит, как оказался здесь, как дошел до школы, поднялся по ступеням, зашел в класс. Как он все это сделал? Сосед сопит, закопавшись в своем рюкзаке, и стонет разочарованно: - Неужели потерял? - его черная лохматая макушка исчезает в складках темно-синей ткани, нервные пальцы поддерживают мягкую спинку рюкзака. Он шарит одной рукой внутри и что-то все время бормочет. - Что потерял? Я кстати искал тебя вчера, Дживон, но ты не пришел. Я хотел спросить... - Вот, нашел! - сосед выныривает наружу, оправляет помятую рубашку, и показывает Ханбину какой-то листок. - Сегодня отбор в баскетбольный клуб! Пойдешь со мной? Ханбин невольно вздрагивает и выхватывает листок из его пальцев. - Ай, Ханбина-а, ты чего так резко? - ворчит он, а Ханбин только открывает и закрывает рот, не зная, что сказать - он держит в руках то самое объявление, пожелтевшее от времени, с которого все началось. - Где ты его взял? - Тренер сам мне дал... Да какая разница, Ханбин-а, пошли! - Дживон вскакивает с места и дергает Ханбина за рукав школьного пиджака. Он не сопротивляется - ему и самому нужно поглядеть на это, хотя бы для того, чтобы просто поверить, что такое возможно. Ведь если откроют старый зал - проклятье исчезнет? Или начнет преследовать всех, кто там окажется? А реально ли все это, - думает Ханбин, когда они останавливаются возле высоких дверей спортивного зала. Ханбин мнется, на что Дживон закатывает глаза, нарочито громко изображая нетерпеливый вздох. - Да что с тобой, Ханбин. Пошли! - и скрывается за дверью спортивного зала. Ханбин не решается. За дверью слышатся голоса, много голосов - гомон студентов и смех. Ему нечего бояться - здесь он не один. Здесь он не там. Проклятье не может до него добраться пока он не спит, он почти в этом уверен. Все, что оно может, это наблюдать - темными кошачьими глазами, выжидая, но не может коснуться. - Ты ничего мне не сделаешь, - шепчет Ханбин и берется за ручку. Проклятье отрезано от него границами сна, и вне их оно над ним не властно. Он тянет дверь на себя и в приоткрывшейся щелке видит гудящую толпу студентов. Они весело переговариваются, нетерпеливо ерзая на местах, и Ханбин решается. Дживон уже среди претендентов, тянется на носках, чтобы разглядеть что-то впереди себя, улыбается ярко, теребя лямку рюкзака пальцами. Если бы Ханбина попросили описать Дживона одним словом, он бы сказал "улыбка". Улыбка у Дживона то единственное сейчас, что не дает потеряться окончательно. Пока Ханбин пробивается через толпу студентов, чтобы оказаться в первом ряду, Дживон цепляется крепкой хваткой за пиджак Ханбина и, держась за него, они протискиваются вперед. - Иди сюда, я нашел место! - Ханбин подтягивает восторженного Дживона, который приподнимается на носках. Смотрит вперед. Секунду, пока нарастает нетерпеливый гул, и падает обратно на пятки, чувствуя тяжесть в коленях, обхватывающую давлением все тело. Это мистерия, фантасмагория и ад. Тренер приветливо улыбается и смотрит прямо на него: - Здравствуй, Ким Ханбин. За его спиной на тугой веревке, привязанной к баскетбольному кольцу, корчится в предсмертной агонии тело. В ушах звенит свистящий кошачий вой. Ханбин просыпается под раскрытым окном в промокшей от снега футболке.***
- Учитель, я могу с вами поговорить? - он едва дожидается конца урока, терзаясь внутренней тревогой. Это чувство больше его не оставляет - он не может контролировать себя и свои сны, он не отличает их от реальности. - Конечно, Ханбин. Что-то случилось? - Я... - Ханбин дожидается, когда ученики покинут класс, и только тогда продолжает, - я хотел спросить вас. Кто тот мальчик, который покончил с собой в спортивном зале баскетбольного клуба четырнадцать лет назад? Учитель хмурится, между бровей отрывистой строчкой пролегает неглубокая морщинка. Он поджимает губы и присаживается на свой стол, сцепив руки в замок. Молчит задумчиво, в глазах проскальзывает скорбная тень: - Откуда ты узнал? - Мне рассказали ребята. - Дживон? Ничего святого в этом ребенке нет. Я слышал, как он называл это школьной легендой, - устало отзывается учитель. - Но это не легенда. Я знаю, учитель, это звучит странно, но это ведь не является тайной? Расскажите мне. - Ладно, не знаю зачем тебе это, Ханбин. Мы учились вместе. Сидели за соседними партами. Для нашего класса это стало потрясением - никто не ожидал, что Юнхен это сделает. Он был тихим в последние несколько недель, немного подавленным, но перед этим их команда проиграла дружеский матч, так что никто не обратил внимания. Даже не знаю. Я правда не знаю, Ханбин, и ты тоже не забивай голову. - Его имя Юнхен? А фамилию можете вспомнить? - с надеждой просит Ханбин, внезапно понимая, что у него тоже что-то есть. Не только проклятье поймало его - он тоже может поймать проклятье, если подберется к нему поближе. Учитель кивает, задумчиво потирая переносицу: - Сон. Сон Юнхен. Впервые в жизни Ханбин готов согласиться с родителями: знание действительно сила.***
- Как вы узнали где мы живем? Ханбин переминается с ноги на ногу - в желудке сводит спазмом от утренней порции крепкого чая, которым он пытался согнать дрему - и протягивает женщине отпечатанный на принтере листок. - Я пишу для школьной газеты. Спортивная колонка. Ваш сын был легким форвардом и его игра принесла школе победы в нескольких крупных соревнованиях. Женщина мягко улыбается, ее лицо светлеет и разглаживается от морщин. На секунду или две. Потом она снова застывает, потеряно глядя на листок. Ханбин в это время молится всем известным Богам - он полночи придумывал название газеты и подбирал картинку на обложку, чтобы у родственников не возникло вопросов. - Госпожа Сон, я могу поговорить с вами о вашем сыне? - женщина совсем сникает, молча сжав листок, на скулах прорисовываются сухие, напряженные мышцы, побелевшие губы прочерчиваются тонкой прямой линией: - Напишите про кого-нибудь другого! Про Юнхена уже достаточно писали! Не трогайте моего сына, хватит! Хотите знать, что с ним случилось - спросите этого ублюдка Нишиму! - выплевывает она, швырнув листок Ханбину под ноги, - и впредь, перед тем как лгать, подготовьтесь хорошенько: Юнхен умер через два месяца после того как вступил в баскетбольный клуб - он не участвовал ни в одном матче. Автор спортивной колонки должен был об этом знать! - она зажимает ладонью дрожащие губы и хлопает дверью перед застывшим в немом удивлении Ханбином. - Простите, я не знал... Он пытается извиниться, но дверь неуклонно молчит ему в ответ, и никто с той стороны уже не открывает. Ему, черт возьми, ужасно стыдно за свою ложь и самоуверенность, за то что он позволил себе влезть во все это, но у него не было выбора - Юнхена уже не вернуть, теперь он борется за себя, хотя когда дверь захлопывается прямо перед его носом, Ханбин готов проклясть этот чертов телефонный справочник в котором нашел адрес семьи Сон. Ему ужасно стыдно. Стыдно и страшно. Он устал, и эта усталость накатывает как-то внезапно, будто выжидала лучшего момента - Ханбин кое-как переставляет ноги, бездумно пялясь вниз, на асфальт. Желтая спина кота изгибается дугой: он петляет по следам Ханбина, трется о его ноги, взметнувшимся хвостом обвивая лодыжку. Он теперь все время рядом. В этом чувствуется какой-то рок, доведенная до предела грань его личного сумасшествия - он уже готов к тому, чтобы отдаться на милость проклятью, но не уверен, что все не закончится очередным выматывающим сном: сколько с ним еще будут играться перед тем как убить? Он умрет. Призраки не приходят просто так. Бабушка говорила, что они испытывают тело и душу: демоны и духи - визитеры с той стороны, которые никогда не приходят без цели. Они приходят за живой душой и съедают ее, когда наиграются. Но что если дать им то, чего они жаждут больше всего? Что если дать ему то, что ему нужно? Найти причину смерти Юнхена? Ведь кто-то должен быть виновен. Кто-то должен взять на себя ответственность, иначе нельзя. Не мог ведь мальчик покончить с собой из-за какой-то глупости: должна быть причина, должна быть боль, скрытая временем и теми, кто захотел о ней умолчать. Но что делать теперь? Ханбин не знает ничего и не хочет знать - он просто хочет, чтобы все закончилось. Чтобы проклятье отступило - любым способом. Уже перед автобусной остановкой он чувствует, как кто-то кладет ему руку на плечо, и вздрагивает, проклиная свою нервозность: молодая девушка слабо тянет его за предплечье, она говорит, что бежала за Ханбином от самого дома - ее выдают испарина на лбу и покрасневшая линия скул. - Я звала вас, но вы не слышали, - она неловко улыбается, вытирая ладони о подол юбки, - я Сон Ынчжин, сестра Юнхена. Они располагаются на лавочке в парке. На этот раз Ханбин не выдумывает ничего. Он говорит, что хочет узнать, что случилось с Юнхеном на самом деле, потому что не верит в то, что он был странным и трудным подростком, который мог сделать все что угодно. Ему не дают покоя слова тренера, будто он открестился от него: обозвал ненормальным и неконтролируемым, будто его смерть не горе, а облегчение. Именно так: Ханбину кажется, будто тот сказал о смерти Юнхена с облегчением - придумал понятную всем причину, и избавился от него, не желая искать истинных мотивов. Этого было достаточно для рождения проклятья? Лжи достаточно? - Брат был очень рад, когда его взяли в команду, - Ынчжин подтягивает под себя одну ногу, выставив округлую коленку, и привычным движением накрывает ее подолом юбки. Она выглядит молодой, не многим старше самого Ханбина, - он никогда особенно не отличался в спорте, но тренер разглядел в нем что-то. Это конечно был не основной состав, но он был очень рад, ходил на все игры, переживал за команду. Он очень много тренировался, надеясь сыграть однажды в официальной игре. Я не очень хорошо помню то время - брат был старше на пять лет, но я хорошо запомнила - он внезапно изменился, - она раскрывает ладони, они лежат бледными птичками на коленях, и скользит взглядом по линиям и черточкам, впадающим друг в друга, - сказал, что больше не хочет ходить на тренировки. Отец тогда разозлился - он хотел, чтобы Юнхен стал спортсменом в будущем, и под конец они с мамой заставляли его туда ходить, - Ынчжин делает паузу, вдыхает медленно, - мама, конечно же, не признается в этом никогда, но я помню как он ругался с ней, а она не слушала его, никогда не слушала. Он боялся туда ходить. Я видела, однажды он как-то прятался за шкафом - он плакал. Брат очень сильно поругался с мамой, но она заставила его пойти. Это был последний раз, когда я его видела. Они молчат какое-то время, не предполагающее разговоры - и думают, как кажется Ханбину, об одном и том же: она тоже знает, что брат хранил какую-то тайну, свою боль и тяжесть, с которой не смог справиться. - Это его тренер японец. Нишима, - твердо произносит она. Ханбин краем глаза замечает, как кот, нежащийся в солнечных лучах, дергает ухом, внимательно следя за копошащимися в пыли жуками. - Его подозревали в убийстве брата, но не смогли ничего доказать. Но это он. Я знаю. Ханбин кивает. Кот раздраженно бьет хвостом о землю.***
Нишима. Тренер Нишима. Учитель Нишима. Ханбин мысленно пробует на вкус имя тренера - горчит. Оно не дает ему покоя, доводя до жуткой головной боли, и кажется смутно знакомым. Кто этот человек? Кроме того, что он предал память двенадцатилетнего мальчишки, сделав его в глазах других неуравновешенным психом? Ханбин не понимает - за что он поступил так с Юнхеном? Он перерывает интернет, сайт школы и всевозможные архивы - Нишима Удо сменил четыре частных спортивных центра, нигде не провел больше года и просто пропал. Ханбин переходит по ссылкам восстанавливая историю по маленьким не желающим складываться паззлам и находит несколько местных изданий, разгласивших в свое время детали смерти Юнхена. Они написали о "неких косвенных уликах", которые указывают на тренера Нишиму, но полиция не смогла ответить на главный вопрос - никто не установил мотив. Никому не пришло в голову зачем тренеру убивать одного из своих учеников. Ханбин тоже не знает - ломает голову, но не может найти решения. Он вообще не знает таких причин, по которым можно убить. Их нет. Жизнь бесценна. Не может отнять ее тот, кто сам не имеет продолжения. - Не может быть... - бормочет Ханбин, скользя стрелкой мыши по черным буквам. Экран компьютера рябит в свете настольной лампы: "Полиция отмечает, что на тренера Нишиму уже были подозрения ранее. Четырнадцать лет назад он был вовлечен в расследование, связанное с другим его учеником, пропавшим без вести. На школьной лестнице были обнаружены замытые следы крови, возможно принадлежавшие пропавшему мальчику. В предполагаемое время совершения преступления в школе находился только тренер и сам ребенок". Это - то самое? Был ли тренер Нишима убийцей? Ханбин пытается выстроить цепь событий дальше, но она все время ломается, как детская железная дорога, соединенная неправильно. За четырнадцать лет до Юнхена он убил другого ребенка? А спустя еще четырнадцать лет Юнхен пытается убить Ханбина. Бесконечный цикл, порочный круг, запущенный по спирали. Как вечный двигатель. Снова и снова, и снова. Ханбин выписывает на листок предполагаемый адрес тренера и закрывает все ссылки - ему не по себе от мельтешащих черных букв и сухой, неприглядной правды: он новый винтик, позволяющий машине смерти раздувать свои железные легкие и существовать дальше. Просто винтик, один из - на его месте мог оказаться каждый. Кто угодно. Ему просто не повезло. - Ты не чудовище, - говорит Ханбин молчаливой фотографии улыбающегося Юнхена. - Ты - жертва. - Ханбин, чем ты занят? - мать появляется в дверном проеме, неслышно прикрывает за собой дверь. На ней идеально выглаженный голубой фартук и платье точно доходящее до колена. Его идеальная мама, в идеальном доме, с неидеальным глупым сыном, который влез в ужасные неприятности. Ему хочется сказать: "Мамочка, помоги мне. Спаси меня от этого кошмара". Но нельзя. Иначе ее тоже втянет в этот бесконечный ад, существующий по диким правилам выживания, которые Ханбин никогда не понять. Только одно он знает точно - он проклят, и одно это не дает ему права цепляться за тех, кого он любит. Иначе они тоже будут прокляты. - Уроки, мам, - улыбается Ханбин, убирая статью о Юнхене в стол. Она кивает. Поправляет волосы, убранные в гладкий пучок: - Я хотела с тобой поговорить. Звонил учитель - ты пропустил школу. - Я знаю, прости, этого больше не повторится, - Ханбин кивает, чувствуя свою вину - он не должен расстраивать маму, но разве это важно теперь - когда он может не проснуться в один прекрасный день, или сойти с ума, забыв ее лицо? - Ты пропустил уже шестнадцать дней, Ханбин, как ты собрался наверстывать материал? Через полгода выпускные экзамены. Я знаю, что тебе сложно, но от них зависит, в какую старшую школу ты пойдешь. Что с тобой происходит? Ханбин мотает головой, хмурится - какое-то недоразумение: - Мам, я пропустил всего один день, ты что-то перепутала... - Мне сказал учитель, - обрывает его мама. Ее скулы розовеют, голос наполняется истеричными нотками. - Он очень беспокоится за твою успеваемость - ты все время тратишь на тренировки. Этот чертов баскетбольный клуб! - Какой еще клуб? О чем ты вообще? - в животе завязывается тугой болезненный узел, от которого на секунду перехватывает дыхание. - Прекрати! Ханбин, хватит. Не смей больше пропускать школу, - мама сдержанно оправляет фартук, пытаясь сохранить спокойствие и смотрит упрямо. Как с ней спорить? Как сказать, что все неправда? Это все проклятье и его растущая, как нарыв ложь, оплетающая все вокруг. Чего оно добивается? Уничтожить Ханбина? Поздно - он уже почти на грани. - Я не пропускал, мам! Кто тебе звонил? Я вчера разговаривал с учителем! - Боже, Ханбин. Хватит! Я не стану тебя ругать за эти пропуски, но не смей мне врать! Не когда я уже знаю правду. У меня нет причин не верить твоему учителю. Учитель же не станет меня обманывать. - Мам, я не знаю такого учителя! Тебе точно звонили из школы? Ладно, черт, вот, - Ханбин вытаскивает из школьной сумки тетрадь и отдает матери, - я был на всех уроках, все записывал! Мама молча пролистывает тетрадь, ее губы белеют, в прямой спине и ровных напряженных плечах читается раздражение. Она захлопывает тетрадь и кидает ее на стол: - Прекрати меня обманывать, Ким Ханбин, иначе я все расскажу отцу. Тогда разговор будет совсем другой! Ханбин не пытается ее останавливать - в этом нет ничего, кроме бессмысленности, которая наполнила его жизнь до всех мыслимых пределов. - Что за черт?! - он зло раскрывает тетрадь, листает, дергая страницы до треска, и почему-то даже не удивляется. Последняя запись сделана шестнадцать дней назад. - Ты ведь все знаешь? Да? Но не скажешь, - Ханбин прикрывает глаза. Желтый кот, урча, трется мордой о его подбородок, когтистыми лапками впиваясь в домашнюю футболку.***
Домик тренера Нишимы выглядит уютным и аккуратным - в ровной линии таких же маленьких белых домиков, растущих вдоль дороги - совершенный оплот общества, привыкшего к красоте и минималистичности. Ханбин давит кнопку звонка и улыбается соседке - немолодой женщине, работающей перед домом с секатором. Она улыбается в ответ. Сегодня Ханбин спал - урывками, просыпаясь по будильнику, выставленному на каждые полчаса, но спал. Ему не снилось снов, поэтому Ханбин знает, почти наверняка - он на верном пути. Если проклятье затаилось, значит он нашел ту самую нить. Ханбин даже чувствует силы, позволяющие ему справиться со всем, когда видит тренера Нишиму: перед глазами проносится его улыбающееся лицо, и мягкое, округлое: "Здравствуй, Ким Ханбин". "А я видел вас во сне " - хочется сказать Ханбину, - "он показал мне ваше лицо, все показал". Ханбин прикусывает губу, выдумывая историю о том, что его отец тренировался когда-то у учителя Нишимы и рассказывал сыну о своем потрясающем тренере. Нишима правда не спешит радушно встречать сына благодарного ученика, но в дом впускает. Там так же, как и на улице - чисто, красиво, безлико. Безликий дом, безликая мебель. - Отец сказал, что вы крутой тренер - у меня не все получается, вот я и подумал... - Ханбин благодарно принимает чашку горячего чая и слегка кланяется. - Я много кого учил, но сейчас закончил с этим - возраст. Вряд ли смогу тебе помочь. - Жаль, тренер. Я кстати учусь в средней школе Мапо. Вы же работали там? - Ханбин отпивает немного, обжигая губы, и рассматривает обстановку гостиной. - Так ведь? - Это было давно. Твой отец тоже учился там? - Да, - улыбается Ханбин, скользя взглядом по расставленным на низком столике фотографиям: морские пейзажи и несколько личных снимков. - Это ваш кот? - Ханбин тянется к фоторамке и кладет на колени: на ней Нишима держит на руках желтого кота, умостившего морду в сгибе локтя хозяина. - Красивый. - Он давно умер. От старости. - Конечно, - бормочет Ханбин, рассматривая каждую знакомую деталь, каждый блик на мягкой шерсти. Старый знакомый Ханбина на этом фото такой умиротворенный и тихий, доверчиво жмущийся к хозяину. - Так твой отец учился в Мапо? - Да. С Сон Юнхеном, - улыбается Ханбин. Лицо Нишимы темнеет, уголок губ едва заметно дергается, будто привязанный на нитке к пальцу кукловода. Дергается уродливо и бесконтрольно, выдавая в этом чистом, ухоженном человеке что-то скрытое и гадкое. Ханбин уверен - это что-то мерзкое, ужасное, презираемое всеми. Он чувствует, как изнутри поднимается горячая волна, его буквально захватывает всего целиком, он подается вперед, скалясь и яростно шепчет: - Что вы с ним сделали? Часы на стене отбивают несколько секунд, длинная тонкая стрелка мелко подрагивает у каждого деления. Тик-тик-тик. Ханбин выдыхает, ощущая внутри пустоту и как спина покрывается мелкими солеными каплями. Мысли в голове проносятся с бешенной скоростью, как в центрифуге, до ноющей боли перед глазами, такой что хочется зажмуриться, но Ханбин не может - перед ним враг. Что с ним черт возьми происходит? Откуда вся эта злость?.. - Что? - шепчет он, и тренер вдруг подскакивает, хватая Ханбина за руку. Чашка дымящегося чая падает на пол, разлетаясь крупными некрасивыми кусками с фарфорово-матовыми сколами на острых краях. Ханбин изворачивается всем телом и глядит на них заворожено, как в трансе. Его трясет и знобит, колотит всего, в голове бьется набатом: "Это он! Он! Верь мне! Верь!". Внутри его головы все кричит голосом Юнхена и Ханбин успевает только подумать - а только ли в голове. Он весь будто становится Юнхеном, становится его яростью и болью. Его бесконечной агонией. А потом все прекращается. - Не трогай меня! - Ханбин виснет без сил, пока тренер тащит его в коридор и возится с дверным замком: - Что б я тебя больше не видел! Понял?! - кричит он, вышвыривая Ханбина на улицу. Он падает на колени, шарит руками по асфальту крыльца. В теле такая слабость, словно из него вынули душу. - Что ты с ним сделал?! Что ты с ним?.. - Ханбин жадно хватает воздух, легкие стягивает раскаленными жгутами, он срывается на бессмысленный шепот. На шее выступает холодный пот и его разом отпускает, будто по чьей-то воле. - Что ты сделал со мной? - он поворачивает голову: из окна гостиной на него смотрит Юнхен. Пусто и безразлично. На бескровных губах - отсутствие. Ханбин вдруг чувствует себя никем. Не существующим. Не живущим. Не живым.***
Он перед дверью спортивного зала. До ушей доносится стук мяча и негромкая ругань: кто-то внутри тренируется. Ханбин берется за ручку двери и тянет на себя - ему почему-то не страшно. Он больше не боится. Он встретился со злом, оно было на его коже, на губах, внутри него. Он весь пропитался этим кошмаром и ему нечего больше бояться. - Ты новичок? - Юнхен ударяет мяч об пол, широко улыбаясь - на щеках лунки-ямочки. - Да. - Какой класс? - Три-два, - отвечает Ханбин, втягиваясь в эту странную игру. Таких снов у него еще не было - он никогда не видел Юнхена таким живым. - Я в первом, - смущенно улыбается мальчик, - ты играешь в команде, хён? Я тебя не видел раньше. - Нет, я не в клубе. - Ясно. А я только недавно вступил. Как думаешь, у меня получится? - внезапно спрашивает он, потирая рукой шею, - я не очень вышел ростом. - У тебя все получится, - Ханбин сглатывает вязкую слюну, вытягивает руки. Мальчишка улыбается и кидает ему мяч. На пальцах шершавая кожа и тепло человеческих пальцев. - Тренер тоже сказал, что у меня все получится! - Он тебе нравится? - Он добрый. Вообще учитель классный. Он обещал мне дать поиграть со своим котом! - сообщает Юнхен по секрету, по-детски приложив палец к губам. - У моей сестры аллергия на шерсть: мама запрещает заводить животных. Это круто, да, что тренер даст мне поиграть с котом? - Юнхен принимает мяч, вертит его в ладонях и отправляет обратно. Ханбин чувствует тяжесть. Невыносимую тоску, поселившуюся в животе и груди. Тоску и бессилие. - Все дело в коте. Вот на что он тебя поймал... - он отправляет мяч Юнхену, но тот катится куда-то в темноту, пролетев мимо опущенных рук. Юнхен скашивает глаза в сторону, его пальцы дрожат, скользя по атласной ткани спортивных шорт. Он хмурится, ему не нравятся слова Ханбина, и Ханбин это чувствует - в своих снах он в мире Юнхена, в его вселенной, в его голове. - Тренер хороший, хён, - упрямо бормочет Сон. Он вскидывает голову, на ресницах повисают маленькие соленые капли. - Я не могу спасти тебя. Я хочу, но не могу. Но, - Ханбин вытирает внезапно выступившие слезы. - Я накажу его за то, что он сделал. Я тебе обещаю. Юнхен всхлипывает, плотно сжатые губы глотают этот звук, превращая его в глухой и глубокий; его ноздри раздуваются, лицо белеет. - Ты все врешь! Все врут! Никто мне не поверил! - кричит Юнхен, обвивая себя руками. На тонких локтях и предплечьях выступают багровые синяки от чужих рук. Грязных рук, которые не должны были его трогать. - Никто не помог! Никто! Ханбин просыпается в метро, по дороге домой: на лице мокро от слез, в носу щиплет, и пальцы болят до судороги вцепившись в джинсы. Его трясет за плечо женщина с большим букетом белых лилий. Забавно. Белый - цвет смерти.***
Из полицейского участка Ханбина пытаются выпроводить, пригрозив, что позвонят родителям, если он не перестанет нести чушь. - Доказательств не было тогда, теперь-то откуда им взяться? - лениво отзывается полицейский, откинувшись на мягком офисном стуле. - С чего ты вообще все это взял? Ты из Мапо? Ханбин кивает. - И что? Возомнил себя мстителем? Слушай умник - что по-твоему я должен сделать с твоими словами? Прикрепить их к делу? А может сразу посадить Нишиму за решетку? - Он - педофил! И убийца! Он убил Юнхена и обставил все это как самоубийство! - И ты конечно же узнал это из очень надежного источника, который снабдил тебя парочкой неоспоримых доказательств? - давил полицейский. У него уставший вид. Будто он устал от всего этого мира с его проблемами и от Ханбина больше всего. Ханбин бессильно стонет, уткнувшись в согнутые руки. Шершавая стойка регистрации холодит локти. У него ничего нет. Ничего. Только мальчик, которому он обещал, что Нишиму накажут. - Нет. - Вот это поворот! - полицейский всплескивает руками, - все, проваливай отсюда! - А второй мальчик? Был ведь еще один мальчик, за четырнадцать лет до Сон Юнхена! Нишима был с ним один в школе, как он объяснил это? Сказал, что тот просто пропал? И вы поверили? - Слушай, я не вел это дело. Я понял - тебе не все равно, но тут уже ничего не сделать. Тем более, если Нишима и является убийцей - он уже не в том возрасте, чтобы справиться с кем-то. Прекращай истерить и иди домой! - Я хочу узнать про того мальчика. Первого. Он тоже учился в средней школе? Так ведь? - Ханбин перегибается через стойку, настойчиво глядя на полицейского. Он не уйдет просто так, он уже решил. Слишком много всего случилось, чтобы отступиться теперь. Он слишком далеко зашел, стал частью всего этого. - Да чего ты привязался? Это было двадцать восемь лет назад! Ты что думаешь я знаю? - Пожалуйста... Мужчина цокает языком, выражая крайнюю степень недовольства, но кликает мышкой по экрану. Ханбин терпеливо ждет, пальцами выводя узоры на стойке. А если тот мальчик тоже из средней школы? Тоже маленький мальчик, которого никто не защитил? Что если болезнь куда глубже, чем кажется? Полицейский коротко ругается, поднимает на Ханбина недовольный взгляд: - Он тоже учился в Мапо. В третьем классе, - говорит мужчина, предупреждая взглядом, что это не доказательство и вообще ничего не значит, и только форма не позволяет ему послать Ханбина без объяснений. - Почему его взяли обратно на работу? - Его не увольняли, - Ханбин кивает, ему с лихвой достаточно этой информации. - Стой! Это ничего не доказывает! Это действительно ничего не доказывает. Но Ханбин внутри всего этого водоворота, этой множащейся, растущей витками спирали проклятья, которое нужно остановить. И он знает кто стоит у его истока, кто кормит это зло, кто сам им является. И ему не нужны никакие доказательства. Они нужны другим – тем, у кого есть право откреститься, убрать дело в стол, и отмыться от этого всего. У Ханбина такого права нет.***
Ханбин быстро перебирает пальцами по экрану, выискивая номер в телефонной книге. Он почему-то знал, что позвонит однажды, для того чтобы сказать что нашел убийцу, или для того чтобы сказать что убийца нашел его. - Ынчжин-щи, я у дома Нишимы, - выдыхает он. Экран запотевает от горячего дыхания, обернувшегося белым паром в ночном воздухе. Снег липкой белой кашей пристает к подошве, и ботинки тяжелеют в несколько раз. Это, наверное, знак. Ханбин не может справиться с тревожным чувством внутри - под ребрами поселяется холодок. Предчувствие беды никак не оставляет. Ханбин не хочет туда заходить, но он обещал. Юнхена оставили все, но он не может. - Что? Ханбин? Что ты там делаешь? - Мне нужно кое-что сделать. У него должно что-то остаться после Юнхена, и я это найду. Я докажу, что он убийца. Он ответит за все. - Ханбин, не вздумай туда ходить! А если с тобой что-то случится? - Все будет хорошо. Он ничего мне не сделает, - говорит Ханбин, понимая, что действительно в это верит. - Никто ничего мне не сделает. Просто не отключайте телефон, Ынчжин-щи, вы мне нужны. Ночь совсем не темная - от снега и желтых огоньков фонарей, и Ханбин без труда находит замочную скважину. Он заметил еще в прошлый раз - у Нишимы простой замок на входной двери. Ханбин выдыхает, прижимается к холодному дереву и просовывает отвертку в узкую щель между дверью и стеной. Цепляет металлический затвор и с нажимом выдвигает из гнезда, не позволяя сорваться, и когда отвертка проскальзывает дальше, дергает ручку на себя. Затвор со щелчком выдвигается, но Ханбин успевает распахнуть дверь. Он оглядывается, боясь быть замеченным - внезапно становится стыдно быть увиденным за таким делом. Он взломал чужой дом. Мама бы потеряла сознание. Мама. Она, наверное, уже позвонила в полицию - Ханбин всегда ночевал дома, а теперь ставит на беззвучный и игнорирует ее вызовы. Боится передумать: услышать ее голос и сбежать, бросив все, прижаться к ней, рассказать о своем кошмаре. Даже если она не поверит. Даже если она не поверит - она защитит. Она ведь мама. Ханбин очень боится больше ее не увидеть. Но Юнхен тоже свою маму больше не увидит. И ему было намного страшнее, чем Ханбину сейчас, намного больнее. Первый шаг в темное жилище дается Ханбину с трудом - где-то внутри этих комнат Нишима, который мог услышать, как взламывают входную дверь, но проходя дальше, Ханбин убеждается - дом спит. Мелкой рябью на всей этой тишине отзывается тиканье часов в гостиной – Ханбин проходится между диваном и низким столиком, просматривает ящички. За ним остаются темные лужицы на ковре и запах снега, растаявшего на одежде. Желтый кот, пришедший вместе с Ханбином, отряхивается от воды, по-хозяйски запрыгивает на диван и сворачивается клубком. Хоть он чувствует себя здесь как дома. Ханбина же не оставляет чувство, что это логово, паучья нора, в которой каждая стена, каждая песчинка - свидетели преступлений хозяина. Весь этот дом свидетель. Его просто надо заставить заговорить. Из коридора слышится приглушенный мягкий стук. Ханбин задерживает дыхание и на носках подбирается к двери: там темно, сквозь единственное окно тускло заглядывает луна пятнистым боком. Ханбин невесомо опирается на дверной косяк и выглядывает, совсем немного, пытаясь быть незаметным, но тут же бросается в тень, зажав рот ладонью. Пальцы впиваются в щеки, до боли в деснах: Нишима за стеной, за тонкой стеной, тащит куда-то Юнхена - он цепляется пальцами за локоть, сжимающий горло и сучит ногами, стуча пяткой о паркет. Ханбин всхлипывает - он должен быть сильным - и бросается обратно. Никого. Что это? Прошлое? Настоящее? Фантазия уставшего разума? Ханбин на дрожащих ногах идет по следам видения - в конце коридора обнаруживается дверь. Он обхватывает ручку, медленно поворачивает - замок тихонько скрипит и тусклый свет выхватывает две верхние ступеньки. - Что это?.. - Ханбин оглядывается, чтобы убедиться, что его никто не заметил, и становится на верхнюю ступеньку, ныряя в темноту. Он шарит по шершавой отштукатуренной стене и щелкает выключателем. Помещение оказывается подвалом: грязно желтые стены с темными водянистыми потеками, кафельный пол, из мебели старый синий диван и стол, со вздувшимся лаком на столешнице. Ханбин делает несколько шагов вперед и прикладывает ладонь к груди. Справа тихо-тихо, слева - медленно разрывно стучит, тянет, будто проколото рыболовными крючками. Тянет от каждого вдоха. Подвал ничем не выдает своих тайн, ничем не приковывает взгляд, но Ханбину хочется убежать отсюда, спрятаться. Быть где угодно, только не здесь. Он делает еще шаг вниз, и картинка вдруг мелькает, едва заметно - на секунду сменяется школьной лестницей. Ханбин давит на веки, стирая эти непонятные образы, от которых он смертельно устал, и которым уже не придает значения, и спускается вниз. У него в новом доме тоже есть подвал, тоже белый и холодный. Но не такой. В подвале своего дома Ханбин не чувствует себя как в могиле. А в его старом доме не было подвала. В его старой школе не было проклятий. В его старой жизни не было всего этого. Отец не должен был соглашаться на новую работу: всего этого могло не быть, если бы они остались дома. Все могло быть иначе. А может не стало бы - проклятье выбрало его не просто так, поэтому Ханбин отмахивается от ненужных мыслей, и быстро шарит по ящичкам стола. Внутри находится несколько мотков веревки разного диаметра, аккуратно сложенные кольцами и с оборванными концами. Ханбин на всякий случай фотографирует все и отсылает файлы Ынчжин. Она сможет правильно распорядиться информацией если что-то пойдет не так. В других ящиках почти пусто - только в одном находится ключ от школьного шкафчика и съемный ластик для карандаша в форме головы Микки Мауса. И учебник - на обратной стороне истрепанной обложки, на листке формуляра, мелкими неровными иероглифами: Сон Юнхен. - Попробуй теперь отвертеться, - Ханбин фотографирует все предметы, дожидается уведомления о передаче сообщения и вытирает скользкие от пота ладони о джинсы. Нижний ящик западает. Ханбин садится на колени, упираясь плечом в стол, и тянет его на себя, чуть приподнимая. Медленно вытаскивает из скрипящего нутра стола. Ко лбу липнет челка. На дне ящика серый вещевой мешок. Ханбин чуть поворачивает его, пытаясь найти горловину - она перевязана пеньковой веревкой. Он нетерпеливо тянет концы веревки: мизинцы чуть подрагивают от напряжения, а в голове такой звон, будто еще немного и череп лопнет. Ханбин едва справляется с нехитрым узлом - на него вдруг наваливается такая тяжесть, будто лихорадка, поражающая каждую клетку тела. Он почти не дышит, пальцы сумбурно копошатся с чертовым мешком - он все никак не может справиться с дрожью, хватает грубую ткань и выворачивает содержимое мешка прямо на белый кафель пола: густая горькая пыль окрашивает воздух полупрозрачной вуалью, коричневыми разводами разливается по полу, вперемешку с молочной желтизной торчащих разломами осколков. Ханбин заворожено тянется к одному из них пальцами - давит на пенистый скол. Кость. Останки первого мальчика? С первого этажа доносятся торопливые неосторожные шаги. Так по дому ходят только хозяева: - Кто здесь? Ханбин вытаскивает телефон из заднего кармана, щелкает несколько раз - картинка смазывается, но он давит испуг внутри и делает четкую фотографию останков. Отправляет Ынчжин. Ему даже не сразу верится, что все так - он сделал это. Он это сделал. Теперь ее очередь. - Ах ты маленький ублюдок! - Нишима сбегает вниз по лестнице, его грузное лицо блестит от пота в свете лампочки, но он на своей территории и передвигается быстро и уверенно. Обороняться нечем - кроме телефона у Ханбина ничего нет. Он пятится к столу, сжимая его в кулаке, и прячется за столешницей - так больше места для маневра. Так всегда делают в фильмах, только кажется никогда не спасаются. Но всегда пытаются до конца: каждый верит, что именно ему повезет. Ханбин дожидается, пока Нишима доберется до стола: он брезгливо откидывает ногой обломок кости и пытается ухватить Ханбина за рукав пальто, но не получается - тот отпрыгивает, наваливаясь на столешницу, и ножки натужно скрипят по кафелю. Этого достаточно чтобы выиграть немного расстояния - пару сантиметров, которых хватает, чтобы рвануться вперед и не быть пойманным. Ханбин почти чувствует, как полные пальцы Нишимы хватают воздух. Воздух - но не его. Он бежит к лестнице, вытягивает руки хватаясь за перила, они скользят под ладонями, но Ханбин запрыгивает сразу на третью ступеньку и тянется к двери, к свету, даже когда сзади его накрывает массивная тень. Он уже почти добирается до середины лестницы, когда пальцы Нишимы смыкаются на его щиколотке, и перед глазами все переворачивается: Ханбин больно ударяется грудью о деревянную перекладину, лицо обдает запахом гнилого дерева. Он крепче сжимает мобильник, бьет Нишиму по голове, но скользкий пластик выскальзывает из ладони и проваливается в пространство между ступеней: Ханбин провожает его пустым взглядом. В отчаянии дергается, но Нишима наваливается всем телом, отчего спирает дыхание, пальто сбивается в комок на животе, и он чувствует: в кармане находится что-то острое. Отвертка. Ханбин заламывает локоть, просовывает руку в карман. Пальцы сжимаются на рукоятке. Он бьет не целясь, куда-то назад, пытаясь попасть в живот или грудь. Нишима воет над ухом. Он ловит ладонь Ханбина и сжимает пальцы до хруста, но Ханбин не чувствует боли - внутри все пузырится и клокочет, адреналин смешивается с кровью, заставляя ползти дальше, вырываться из последних сил. Он вдыхает со свистом, чувствуя соленую пленку на губах и проваливается в странное забытье. Лестница подвала размывается мутной дымкой, все меняется как во сне: трансформируется, накладывается одно на другое. Ханбин на секунду теряется: где он сейчас? Лестница подвала превращается в школьную, а потом обратно. И снова, и снова, и снова. У Ханбина рябит в глазах от звона и мелькающих образов. Даже под пальцами дерево ступеней отзывается гладким бетоном школьной лестницы. Ханбин тянется вверх, кончиками ногтей цепляясь за верхние ступеньки, и в этот момент на воротнике пальто сжимаются пальцы: Нишима тянет его вниз, кряхтя над ухом, обдавая мерзким запахом вина и отварной рыбы. Ханбин пытается отбиваться локтями, но только теряет опору и заваливается назад, падает плашмя. Нишима возится сверху, сквозь его зубы вылетают ругательства, ядом капая Ханбину на шею. Или это слюна? А может кровь? Ханбин не знает, он только чувствует, как голову прижимает к ступени нога, пяткой упираясь в шею. Все тело полнится животным ужасом: он лупит руками по перилам, царапает голую щиколотку тренера, в ушах закладывает, а из носа течет. Воняет железом. Кислым, въедливым железом. Ханбин скулит, задыхаясь от страха. В голове бьется только одно: "Хватит! Хватит! Пусть все закончится". А потом в горле хрустит и все действительно заканчивается.***
Тепло проходит сквозь тело, мягко покалывая кожу. Ханбин не сразу понимает почему так хорошо, а потом распахивает глаза, ожидая увидеть Нишиму и его подвал, но внезапно понимает, что находится на лестничном пролете. В школе. Двое мужчин поднимаются по лестнице. Учителя. Ханбин совсем теряется, не зная, что делать: это сон или явь? Или может его уже нет, и это отголоски воспоминаний? Как когда жизнь перед глазами. Только Ханбин этого не помнит. Он учтиво кланяется. Ему никто не отвечает. - Учитель Ким, как считаете, спортивный клуб надо закрыть на время? - спрашивает один, прижимая к груди стопку журналов. – Все-таки Ханбин был вашим учеником. Ваше мнение может оказаться решающим. - Пока неизвестно, что с ним стало. Рано говорить о таком. Я не хочу пугать ребят. - Я здесь, - говорит Ханбин. Что значит неизвестно что с ним стало? Вот же он. - А кровь? Полиция нашла кровь, здесь, на западной лестнице. Я не хочу нагнетать, но мне тоже кажется, что Нишима ведет себя подозрительно. Директор отказался его уволить, сказал для этого недостаточно оснований! Но его даже не допросили нормально, а ведь он был вместе с мальчиком в школе! Наедине! - Я не знаю. Ханбин перед исчезновением пропустил почти три недели занятий, хотя я видел - он ходит на тренировки. Я говорил с матерью. Не знаю, что она ему сказала, но через несколько дней он пропал. Может он сбежал из дома? Кто знает? Зачем тренеру делать такое? - Я узнал, что он делал с детьми. Я за ним следил, - воспоминания появляются тонкой цветной цепочкой: картинки, слова, жесты. - Я хотел, чтобы его поймали. - А кровь? Ханбин болезненно морщится: в носу щиплет - и провожает мужчин взглядом. Они проходят мимо, не обратив на него внимания, а Ханбин считает точки-капельки под ногами. Из глаз капают постыдные слезы, хотя он не должен плакать - он победил. Победил ведь? - Это не моя кровь. Это его кровь, - в голове снова звенит, образы прорезаются четче, как рисунок на дереве, Ханбин вдруг видит совсем другую жизнь, от которой пытается отгородиться, строя стены и заслоны в голове. Ему не нужна другая память. Это был он? Все это время это был он? С него все началось? Почему-то сложно думать, не впуская звон в голову, поэтому Ханбин просто не думает. Он спасал Юнхена. Вот что он делал. Остальное не важно. У него ведь получилось? Он сделал это? Ханбин устало плетется домой, чувствуя в теле опустошение. Дом молчит. Там его встречает мама, его идеальная мама, с неидеальной прической и темнотой в глазах. Она его тоже не видит. И отец. Он методично переключает каналы, смотря куда-то в стену. - Мамочка, я сделал это. Я не смог тогда, но смог теперь. Его накажут. Вот увидишь, - Ханбин касается ее черных, неухоженных волос. В комнате все как он оставил. Тетрадки, ручки, даже не заправленная кровать. Листок с напечатанной на нем статьей находится в нижнем ящике, между журналов. Юнхен смотрит на него с непосредственной детской улыбкой с черно-белой фотографии. Глаз цепляется за дату. Ханбин прикидывает - мог ли он так ошибиться, но это кажется невероятным. Статья не была написала четырнадцать лет назад. Статья будет написана через четырнадцать лет. Все становится на свои места. Сон Юнхен никогда не был проклятьем. Это Ханбин им был. Он был своим собственным проклятьем, жаждущим отмщения. Ханбин прижимает ладони к груди - теперь все спокойно. Ему больше не тревожно. Он больше не ждет чего-то. Он прикусывает губу, звон нарастает. Кто он? Ким Ханбин, который был здесь? Или Ким Ханбин, который пропал без вести вступив в неравную борьбу со своим школьным тренером? Ханбин не знает кто он и кого он спасал на самом деле - Юнхена или себя. Или он спасал себя через него? А может ему все это приснилось? Или это он приснился этому месту?*
- На западной лестнице живет демон! - Донхек, одноклассник Юнхена, низенький и до странного милый, разгрызает блестящий леденец и доверительно продолжает: - Дух мальчика, которого убил тренер Нишима четырнадцать лет назад! Поэтому его и посадили! Громкий скандал не дает школьникам покоя - местная публика придумывает все новые и новые версии, почему тренера Нишиму увели прямо с тренировки в наручниках. Сам Юнхен перестал ходить в баскетбольный клуб за неделю до того, как это случилось. Родители запретили. - Это все чушь! - мальчишки начинают галдеть, наперебой называя Донхека лгуном. - Да вы чего! Это правда! Юнхен-а, твоей сестре ведь пришло сообщение с фотографиями, доказывающими вину тренера! - Донхек дуется, громогласно сообщая всем о том, о чем его настоятельно просили молчать и полицейские, и руководство школы, и родители Юнхена: - Он мальчика убил на западной лестнице и труп его спрятал у себя в подвале! Так ведь? - Донхек настойчиво глядит на Юнхена и тот сдается. - Ну да, пришло сообщение с фотками. Мы сначала ничего не поняли, но родители отнесли телефон в полицию - там установили, что это наверняка кости того мальчика. На одной их фоток был ключ от его шкафчика и ластик в форме Микки Мауса - его родители опознали, - Юнхен чувствует, как щеки заливает краской - ему не хочется быть причастным к этой истории. Все любили тренера. Юнхен не хочет стать изгоем. - А кто послал сообщение? Он пожимает плечами - рюкзак сползает на одну сторону: - Номер был старый, он принадлежал тому мальчику и был отключен, когда тот пропал. В общем, номера не существует, - неохотно сообщает Юнхен. - Да ну, зачем тренеру это делать? - Потому что он раскрыл грязные делишки тренера! - Донхек важно кивает, вертя в руках леденец, - нашелся свидетель, он тогда учился во втором классе, и он рассказал, что тренер вел себя с ним странно, приглашал его и других ребят к себе домой, а тот парень узнал об этом и сказал, что все расскажет! Вот тренер и убил его! - И что теперь? - мальчишки переглядываются, в глазах читается сомнение. - А то! - восклицает Донхек, - на западной лестнице живет призрак! И каждый, кто там пройдет - обречен! Мстительный дух заставит каждого страдать так как он перед смертью! - он низко шипит, сверкая глазами, но мальчишки снова начинают шуметь, и он сдается. - Ну вот увидите! - предупреждает он, - Юнхен-а, идешь в столовку? Юнхен кивает и говорит, что сейчас придет. Ему не дает покоя одна вещь, буквально лишает сна. Юнхен проверил - его учебник по математике был на месте, но он точно видел такой же на одной из фотографий и свою фамилию - его неровный почерк на листке формуляра. Ему сложно поверить в то, что тренер оказался убийцей - он был добр к нему и даже обещал дать поиграть со своим котом на выходных. Разве может он быть убийцей? Но Юнхен слышал, как офицер полиции говорил его отцу: - Это мог кто-то из родственников этого мальчика прислать. Почему вам? Может они решили, что ваш сын следующая жертва? Не знаю. Если были доказательства, то почему просто не заявить о них? Странно. Юнхен в это время сидел в коридоре, вместе с маленькой Ынчжин, которая играла в стрелялки на телефоне, и неотрывно смотрел на черно-белую фотографию на стене: Ким Ханбин, тот самый, которого убил тренер? Он казался смутно знакомым, будто Юнхен уже видел его однажды. Но он умер до того, как Юнхен родился - где он мог его видеть? Юнхен поднимается по западной лестнице, останавливается на пролете. Он не боится проклятья и других глупостей, о которых говорит Донхек и остальные мальчишки. Проклятье это что-то злое, разрушительное. Юнхен не верит, что Ким Ханбин, фотографию которого он видел в полицейском участке, может стать злым. - В полиции сказали, что если бы тебя не нашли - я бы возможно мог умереть. Я просто... - Юнхен трет шею, понимая, как все это глупо, но ему кажется важным это сказать, - хотел сказать "спасибо". Да, спасибо тебе, Ханбин. Он замирает, его охватывает какая-то магия момента - вот-вот что-то произойдет... Но ничего не происходит. Юнхен подтягивает лямку рюкзака, слегка постукивает по гладким перилам: мелодия выходит кривой и оборванной. Нескладной. Он вздыхает - нужно идти, иначе Донхек примчится и устроит сумасшествие с изгнанием бесов и буддистскими песнопениями. Юнхен разворачивается, подошвой ботинка проводит по острому углу ступеньки. Каково это - умереть здесь? В одиночестве? Зная, что никто тебе не поможет и не найдет? Это, наверное, невыносимо, думает Юнхен - он бы не смог с таким справиться. Он бы сломался и перестал бороться. А можно ли бороться после смерти? Юнхен раньше сказал бы что нет, но теперь без колебаний - да. Он уверен - твоя история бесконечна, пока есть то, зачем ты должен находиться в этом мире. А еще он видел госпожу Ким в полицейском участке - она до сих пор боролась. Даже после смерти: его и своей. Юнхен ничего не может сделать, кроме одного - он мысленно обещает быть достойным, надеясь, что его услышат. И чувствует теплое эфемерное прикосновение к своему плечу. Но за ним никого.