Точка невозврата

      Тебя еще можно спасти.       Я смотрю в твои глаза — и они уже почти не принадлежат человеку, скорее животному, обезумевшему от жажды мести. Нити лопнувших сосудов, левый глаз дергается. По перепачканному грязью и моей кровью лицу катятся огромные капли пота. Ты дышишь осипло, почти рычишь, скалишься, точно волк, готовый вгрызться своей добыче — зайцу, загнанному в угол — прямо в горло.       Пытаешься успокоиться — взгляд леденеет, дыхание почти приходит в норму — но голос все еще сорван и хрип. Еще несколько жалких минут назад, когда я мог стоять на ногах, ты что есть мочи орал: «Чудовище!», «Ты недостоин жизни!», «Подонок!»       И я согласен с тобой. Меня уже не спасти.       — Д-дурак… — выдавливаю из последних сил и схаркиваю на землю сгусток крови. — Убив… меня…       — Заткнись! Ты не имеешь права читать мне морали!       Возможно. Но я — уже стар и видел многое — куда больше, чем ты можешь себе представить. Я не боюсь умереть — когда идешь со смертью нога в ногу так долго — страх со временем улетучивается.       — Ты… — я давлюсь кашлем на полуслове, и острая боль пронзает ухо насквозь, проникая прямо в мозг, — не станешь героем…       — Стану! — ты поджимаешь губы, изо всех сил стараясь сдержать слезы, потому что горечь от потери и обиды еще медленно тлеет в твоей душе, а я, мерзавец, смею бередить едва начавшие затягиваться раны. — Я добьюсь правосудия!       Еще давно, когда мой жизненный путь только начинался, мне тоже казалось, что мстить — правильно. Мне, сыну судьи, ничего не стоило оклеветать обидчиков и отправить их на плаху.       — Это не по… не поможет… — невыносимо клонит в сон. Но мне пока рано. Еще чуть-чуть. Самую малость. И я смеюсь — снова и снова. Чтобы боль щекотала сознание, чтобы от нее выворачивало наизнанку. Что угодно — только бы не заснуть. — Ты не справишься… не справишься с болью.       — Что тебе, — ты медленно прижимаешь мою ногу каблуком к земле, и торжествующе смотришь мне в глаза, — твари… — ты запинаешься, потому что последнее слово дается с немалым трудом — даже сейчас, — лощенному судье!.. Что ты вообще можешь знать о боли?!..       — Все, — выдавливаю я, сощурив глаза. Твой образ на фоне серого неба расплывается, как краски на воде. — Больше, чем… аргх!.. — железный каблук ранит не меньше меча — хрустят кости, а я — надрывно кричу и корчусь.       Ты делаешь это нарочито медленно — смакуешь момент. Сейчас для тебя нет ничего более отрадного, чем мои гримасы боли и вопли. Знакомое чувство. В эти моменты начинает казаться, что убив меня, ты сможешь вернуть то, что я, несомненно я — у тебя отнял. Жизнь твоей матери — вдовы, обвиненной в колдовстве, что была сожжена на площади неделю назад. А приговор ей вынес я.       — Чертов подонок… — ты сплевываешь прямо мне на лицо и вертишь в руках окровавленный меч, показываешь, что меня ждет.       — Ты ведь знаешь… — захлебываюсь собственной кровью и слюной на полуслове. А твоя улыбка становится шире, — знаешь, как это работает… Знаешь, что ее нельзя было спасти…       — Я знаю! — срываясь, кричишь во всю глотку. И все обрывки твоих мыслей складываются в цельную картину. Ты такой же, как я.       — Ты не Бог, малец, — вдруг хватает сил набрать в грудь побольше воздуха, но я плачу за это слишком дорого — не могу и шевельнуться, боль сковывает тело раскаленными цепями. — И не сможешь повернуть назад.       — Я з-знаю, — твой голос дрожит. Конечно дрожит — ведь ты еще мальчишка. И никогда не убивал людей.       А я знаю, что стану точкой невозврата. После моей смерти ты продолжишь искать правосудие. Найдешь мою жену. Быть может, даже сегодня. И зарежешь ее, как скотину, на глазах у моих детей, чтобы они, как ты думаешь — счастливые, тоже испытали горечь утраты. Отыщешь соседку, наверняка соседку, обвинившую твою мать в колдовстве — и перережешь ей глотку, искупавшись в ее крови, и кровь в твоих глазах станет символом справедливости.       И все это — будет только началом.       Ты не успокоишься, пока не отыщешь всех и каждого, кто хоть как-то замешан в обвинении твоей матери. Убьешь невиновных — но судя по сплетням — виноватых. Как там говорят? Кровь за кровь?       Если хватит ума, быть может, даже доберешься до Церкви. Прирежешь всех и каждого, кто попадется под клинок. Правосудие во благо — смерти виновных, за жизнь невинной.       В этот момент ты наверняка понадеешься, что тебя убьют сразу же, как поймают. Но я знаю, как это работает. Тебя возьмут живьем.       И в суде мой сын будет зачитывать приговор уже тебе. За преступление, куда более серьезное, чем убийство судьи или ведьмовство. За покушение на Церковь.       Ты наверняка думаешь, что твоя матушка умерла на костре в страшных муках, но даже не представляешь, что ждет тебя самого в пыточных катакомбах. А я — знаю.       Ты будешь молить о смерти, молить богов — от которых прямо сейчас отрекаешься, чтобы повернуть время вспять. Но после того, как ты убьешь меня, пути назад не будет.       Глаза закрываются, голоса исчезают. Горящие цепи рассыпаются, обращаются в пепел.       А горло все еще не чувствует холода стали.       Быть может, мне удалось спасти хотя бы твою душу.