Я домохозяйка, тебанне!

      Кушина всегда была сильной девушкой, как в физическом, так и психическом планах. Она обладала невероятным количеством чакры, которой прекрасно управляла, была одним из последних мастеров фуиндзюцу, носителем Девятихвостого демона-лиса – все это делало ее прекрасной куноичи. Но, кроме этого, она была еще и прекрасной женой и, в ближайшие несколько часов, должна была стать матерью.       Кушина всегда была сильной, умела терпеть боль и физическую, и душевную. Благодаря любящему мужу, Минато, она обрела свое счастье и гармонию с самой собой, уже не терзая себя из-за уничтожения ее родной деревни.       Кушина была сильной, она многое перетерпела и перенесла. Но сейчас ей было больно так, как не было никогда до этого и, казалось, никогда не должно было быть.       Роды.       Кушина рожала своего первенца, прекрасного мальчика. Роды сами по себе то еще испытание, которое не каждая может перенести, но Кушина была еще и джинчуурики Девятихвостого. И мало того, что ее тело разрывало от адской боли от идущего малыша, так еще и Кьюби пытался сломать ее изнутри вместе с печатью, чувствуя, что та ослабевает вместе с носительницей. Сил не было никаких. Даже кричать уже толком не получалось. В агонии она смотрела на самого родного своего человека, который так же смотрел на нее, что-то говоря, с очень обеспокоенным лицом. Минато поддерживал печать, не давая той пасть окончательно, удерживал Кьюби и, сам того не зная, давал и ей немного силы. Сейчас казалось, что печать и жизнь джинчуурики связаны как никогда тесно. Печать априори не может существовать отдельно от носителя, а сейчас все уровнялось: падет печать – падет и Кушина, во тьму, откуда уже нет возврата. У ее ног стояли две акушерки, два опытнейших ирьенина, которые тоже что-то говорили и самой роженице, и будущему отцу. Но Кушина их не слышала. Боль была выше ее собственных сил, заполняя каждую клеточку ее сознания. От нее невозможно было как-то отвлечься, абстрагироваться, уйти, даже на другой план сознания, даже сбежать в свой собственный внутренний мир – он тоже пылал и в него еще и Кьюби подливал масла. И Кушина не придумала ничего лучше, чем молиться. Богам, демонам, хоть самому Шинигами, лишь бы кто услышал и ответил на призыв. Девушка молила о помощи. Хоть какой-нибудь. Она просила помочь, прекратить эти мучения, сделать хоть что-то, чтобы облегчить эту боль, которая, казалось, стала уже частью ее самой, а сознание вместе с рассудком уже готовы были ее покинуть, сдавая позиции.       И ее услышали.

***

      POV Изуми       Засыпая уже в последний раз в старом мире, я готовилась уйти на перерождение или еще куда там отправят дальше мою душу. Но вместо этого, вместо заслуженного, казалось бы, покоя и ожидаемого небытия, которое должно было растворить в себе все мои чувства и меня саму, я почувствовала адскую боль по всему телу.       Стоп. Телу?       – …Кушина, Кушина, держись, тебе нужно тужиться, уже почти все, – на периферии сознания услышала я.       Так. Я не Кушина, но, кажется, обращались именно ко мне. И… что простите?! Тужиться?! Так вот почему боль столь знакома… Я, то есть эта Кушина, рожает. А я тут при чем, тебанне?       – «Помоги мне», – раздался тихий шепот, но куда ближе, чем до этого говорили, и я осознала себя в каком-то блестящем золотом мире, сквозь все пространство которого медленно летели золотые искорки–звезды.       И здесь я увидела красивую молодую девушку, которой от силы было чуть больше двадцати. Ее длинные алые волосы плотным полотном висели за спиной, доходя почти до пола. Но вот в голубых глазах и на болезненно-бледном лице была такая усталость, которая никак не соотносилась с возрастом этого юного создания. И где-то я такой взгляд уже видела…        – Помоги, пожалуйста, – вновь заговорила она, и стало понятно – она не шепчет, просто ее голос сорван и говорить громче она уже не может, да и к тому же, судя по всему, у нее не было на это сил. – Я… я не справляюсь сама. Если ты мне не поможешь, я… я потеряю его…       Отчаянная мольба. Отчаянное выражение лица. Ужас, застывший в глазах.       – Конечно я тебе помогу, – уверенно кивнула я, уже все решив. – Можешь не волноваться, оставь все мне.       Аловолосая девушка лишь улыбнулась, делая шаг на встречу. Я повторила ее движение и тоже шагнула вперед. Мы встали друг напротив друга, а затем протянули руки.       Я поняла где это все видела. Так смотрело на меня мое собственное отражение в зеркале, когда я поняла, что моего сына больше нет, что его не вернуть, даже с помощью алхимии, хоть я и попыталась это сделать.       Я не могла позволить, чтобы что-то подобное произошло и с этой сильной и доброй девушкой, которая в этот самый момент просит моей помощи.       Девушка, видимо, увидела огонь решимости, воспылавший во мне, и улыбнулась. Да, я готова положить свою жизнь, чтобы спасти ее и это дитя. Я не могу потерять ребенка. Дважды.       Наши пальцы зеркально коснулись друг друга.       И все вновь изменилось.       Вновь невероятная боль, но я сама уже смотрела на все более трезво – она перестала быть невыносимой. С точки зрения своего опыта я прекрасно знала и давала понять этому телу, что боль матери от потери своего собственного ребенка куда сильнее. А это так, мелочи, можно и перетерпеть. Хотя кое-что разительно отличалось – когда я сама рожала, не было чувство, будто во мне что-то ломается, будто что-то пытается вырваться, сжигая все изнутри. Определенно, все было не так. Хоть это и было давно, но запомнила я эти чувства от родов на всю жизнь.       «Это Девятихвостый, он чувствует, что печать ослабела и хочет прорваться. Этого нельзя допустить, он уничтожит всю Коноху и убьет тысячи невинных жителей», – голос девушки, все еще уставший, но куда более сильный, подсказал мне изнутри.       «Значит он останется там же, где был до этого», – согласилась я, понимая, что этот голос был моим. То есть, и то, и то говорила я, просто разные части теперь уже единого сознания, которые еще не перемешались и не растворились друг в друге окончательно. Мы с Кушиной, а именно так звали аловолосую девушку, все еще не достигли, так сказать, «однородной массы» – моя душа была чужда этому телу, потому им по большому счету руководила она, но мое сознание было необходимо, а потому я отвечала за чувства и эмоции; оно оказалось более подготовленным к такой боли, а потому ее на себя также взяла я.       – Ну же, Кушина, не сдавайся, – услышала я голос своего… мужа? Мужа.       – Ни за что, тебанне! – какое-то странное, но привычное, кажется, междометие. Ну да ладно, сейчас самое главное поднатужиться и родить уже скорее, как бы странно это не звучало.       Я начала тужиться, учащенней и правильнее дышать, уже наученная как это важно. Ирьенины, то есть медики, были довольны, и я услышала, что почти сразу показалась головка. Отлично. Первые потуги прошли успешно. Следом должны идти плечики, а затем уже все остальное. Проблема одна – сознание мое хоть и было сильнее, но телу все равно было крайне тяжело. Оставался лишь один вариант – начать тужиться со всей силы чтобы за следующий раз вытолкнуть ребенка из себя. Пусть там все порвется к чертовой матери, здесь два медика, меня моментально подлатают, да и регенерация, я откуда-то знала, была у меня куда выше, чем у обычных людей.       Я вдохнула глубоко и выдохнула, затем несколько коротких и быстрых вдоха, и я напрягла все свое естество. Небольшие вертикальные поручни, за которые, как оказалось, я держалась изначально, треснули, а по подбородку скатилась влажная дорожка из смешанного пота и крови от прокушенной губы.       – Кушина, что ты…. – начала говорить одна из медиков, но не успела договорить.       Место, где мы находились, огласил крик младенца.