«Неосторожное слово — и ребёнок взрослеет, обманутая любовь — и человек ожесточается»*
Игнорирование — его личная форма эмоционального насилия над собой и окружающими. Быть подобно платиновому шкафу, вбирать в себя горсть ненужной одежды, запихивая с каждым разом больше и больше, при этом не вынимая ни единой. Носить в себе объемный негативный сгусток, который сдавливает комок нервов, требуя выхода. Время знает, что дверцы старенького шкафа однажды не выдержат и опрокинут весь хлам наружу, как и мнимое терпение за которым прячутся реальные проблемы когда-нибудь треснет. Старается не прислушиваться к звонким каплям по стеклу, к зову отца о том, что пора ужинать, старается очень старается поддерживать градус равнодушия в организме. Даже в собственной комнате, где никто не смотрит, не хочет снимать фальшивости с лица, потому что боится, страшится своей слабости. Лиён всегда была для него мышью. Раздражала, постоянно поучала, ругала за неосторожно брошенные при ней нецензурные словечки. Глупенькая, беспричинно улыбающаяся, вечно достающая, надоедливая и прожорливая мышь. С малых лет ему неприятны эти грызуны, каждый раз он брезговал и остерегался их. Но всё же одного представителя этого семейства смог полюбить настолько, что если кто-то наступил его зверьку на хвост, он тут же кидался на обидчиков, не раздумывая прав или нет. «Я так скучал, » — не издав и звука пошевелил лишь губами, но всё равно обернулся проверяя нет ли кого рядом. Мелкая мышь справлялась с ним лучше любого взрослого человека. На него не действовало отцовское «Чонгук прекрати», он подчинялся исключительному «Гуки так поступать не стоит.» И он её слушался. Всегда. Как же она бесила, но продолжал следовать указке. Находясь с Лиён, парень постоянно ощущал повод крепко обвивавший шею, но как ни странно сам со скрытым удовольствием натягивал этот ошейник неосознанно требуя дрессировки. Как-то раз поводок отпустили и мальчик рос без присмотра. И вырос. — Мне тебя на кухню за руку нужно привести, вставай. Не обращает внимания. — Ты сегодня хоть что-то ел? — но вопрос вновь ушёл в пустоту, — Хватит ломать комедию, идём, — стоит на пороге, пытаясь подавить сына взглядом, — Кому ты что доказываешь своим поведение? Это глупо Чонгук, хватит. — Глупо? — как искра, раз и вспыхнет, — Происходящее вокруг ты считаешь глупым, а меня мелким дурачком, которому можно на уши вешать свои бредни? — Сынок, у нас был трудный день, я не хочу ссор, пожалуйста. Мужчина развернулся, понимая к какому диалогу и последствиям всё может привести, но было поздно, шурупы на которых держалось равнодушие парня уже поскрипывают и сейчас они точно свалятся с петель. — Сделаем вид что ничего не было, да? — нашел в себе силы начать неприятный обоим разговор, — Удобно не правда ли? — Чонгук. — Когда ушла твоя жена, — матери нет, теперь это просто женщина из прошлого, — Что ты там втирал, дай вспомнить, — сведенные брови и приложенный к губам указательный палец должны были эмитировали задумчивость, — Так бывает, Чонгуки, судьбы людей расходятся, нужно жить дальше, — пытается скопировать манеру отца, но нарочно превращая подачу в слащавость, — Давай забудем и продолжим жить дальше, — давно они не говорили по душам, настолько, что в последний раз это было никогда, — Помнишь, что ты сказал, когда она пропала, — если адреналин смешивается с кровью, ему плевать даже на искрящий тяжестью взгляд отца, поэтому продолжает, — Абсолютно. Тоже. Самое, — каждое слово, приближает к фигуре напротив, — Всю жизни ты натыкался на одну и ту же страницу своей гребаной книжки по психологии. В глазах сына видит свои, карие, но вот только с отливом из злости и разочарования. — Полистать дальше мозгов не хватило? Может там интересного что пишут, например, что жена не уходит только по причине, — интонацией и жестом выделяя, — «Разных дорог судьбы», а просто потому что кто-то тупо сбегает от ответственности, от старого неудачника, не собираясь жить на учительскую зарплату и терпеть нежеланного ребенка. — Как тебе не стыдно, это же твоя мать. — Сука, бросившая… Рука в воздухе. Ожидаемо. Отец никогда не доходил до рукоприкладства, но Гук спровоцировал, специально хотел, чтобы мужчина вышел из своих фантазий и обернулся на разворачивающуюся вокруг реальность. — Всем трудно, а ты был ребенком, тебя нельзя было впутывать в проблемы взрослых. — Я вырос, — небрежно смахнул капли крови, появившиеся на губе, — Если не заметил, но ты по-прежнему впихиваешь в меня свои лживые наставления. — Чонгуки, — осторожно прикоснулся к его запястью, но рука была грубо одернута. Схватил со спинки стула толстовку, в спешке натягивая, чтобы побыстрее уже выбраться на свежий вечерний воздух, но остановился от еле уловимого «Прости». — Что? Этот взгляд… Раньше на него смотрел мелкий проказник с врожденным чувством справедливости и доброй душой, а кто стоит перед ним сейчас? Этот взгляд… Природная закрытость стала острее, сплетаясь с грубостью образовала безразличного юношу. И кто из вас мой сын? Сегодняшний день многое прояснил. — Прости меня Чонгуки. — За что просишь? — пробурчал сквозь сжатую челюсть. — Ты знаешь. Едкий смешок и: — Ну да, ну да, я-то знаю, — помедлив, — А ты нет. — Гук. Перед тем как дернуть и так шаткую от его постоянно изменчивых настроений ручку двери прошептал: — И ты прости. — За что? — Вот видишь, ты ничего не знаешь, пап. Лиён ушла, забрав в прошлое взбалмошного, но поддающегося ласке мальчишку. А один он не смог справиться с самим собой. Чонгук тонул. Когда девочка исчезла, воды в его бассейне не было, но с каждым годом парень собственноручно наполнял эту ёмкость вязкой серой жидкостью, которая ещё бы немного и перетекла за края бортика. Тёмным носком кед, задевая поочередно то один, то другой камушек на дороге, Чон всё дальше отстранялся от дома, стирая перед глазами образ оставленного в комнатном проёме отца. Протяжный вздох и набор заученных цифр. Лучше сохранять такие номера в голове, чем отдавать памяти телефона, это было бы опасно и глупо. — У тебя там не завалялось чего в остатках? — Ну если сильно поискать. — Поищи, я сейчас приеду. Пара фраз и предвкушение забытия. Он это сделает в последний раз. Ещё один и покончу с этим. Начиная с шестнадцати, произносил, как мантру, но вот уже на протяжении трёх лет повторяющаяся строчка — пустой звук.***
— Будь добра, перебирай своими лапками поживее, — закатил глаза, завидев в пяти метрах еле ползущую за ним девушку. — Я и так стараюсь, — побормотала слишком тихо и вымученно, что он определённо не услышал. — Нам ещё минут двадцать идти, но с твоей скоростью сомневаюсь, что нам и одной жизни хватит. — Чон Чонгук?! — до этого поникшая Лиён воспрянула и увеличила величину шага, неестественно быстро подбираясь к удивленному парню. — Ты смотри, как засуетилась, ведь можешь же, — своей усмешкой, блокировал её недовольное пыхтение, подходящее ближе, — Ну тогда думаю к ночи мы и добе…ай, — вложив в щелчок по его лбу все силы, отстранилась продолжая осуждающе съедать глазами. — Какого хера Мин? Фраза и лоб покраснел от ещё одного удара. — Во-первых, я больше и шагу не сделаю, — в знак протеста присела на скалистый выступ. — И? — Что и? — Глупая, — выдохнул, — После во-первых явно идёт во-вторых, тебе так не кажется? — А что во-вторых, ты и сам знаешь. — Ага, — безразлично плюхнулся рядом. — Пожалуйста, не ругайся больше. — Почему? Не нравится? — не смотрит на неё, процедив, — У твоего докторишки наверное таких слов и в мыслях не возникает. — Зачем ты так говоришь? — Лиён попыталась рассмотреть его лицо поближе, но парень уворачивался, — Эй, крольчатинка, — не прекращая пытаться, — Ты обиделся? — придвинулась, но не решилась дотронуться до источника напряжения, — Если хочешь, кхм, — прочистив горло решается на уступки, — Я больше не буду причитать по поводу твоих выражений, ты уже взрослый, можешь говорить, что пожелаешь, — с толикой грусти на губах произнесла в сгорбившуюся спину друга. — Да, твои меры борьбы сейчас не эффективны. Вроде смягчился, значит зависнувшая в воздухе ладонь могла прислониться к его плечу: — Сколько говоришь нам ещё идти? — большим пальцем аккуратно очертила виднеющуюся из-под футболки родинку, — Двадцать минут? — найдя силы улыбнулась, — Пошли, может к утру дойдём. — Не нужно, мы уже на месте, — прохрипел словно не своим голосом, таким стальным и чуждым её слуху. — Как это? Но Гук, ты же хотел мне что-то показать, пойдём, — слабо подталкивая, — Я отдохнула и больше не буду нудеть, честно. — То, к чему мы шли, видно и отсюда, — резко поднялся, перехватив её запястье, — За мной, — стал прокладывать путь к самому краю обрыва. «Как-то странно» — единственное что беглой строкой проходилось в её голове, ведь с каждым шагом хватка усиливалась, а расстояние от скалы до крайней её точки в разы уменьшалось. Но она и пикнуть не посмеет, списав всё на пятилетнюю разлуку. Это же Чонгук, — просто не рассчитал силы, слишком возбуждён. — Только осторожно Гуки, там обрыв. — Правильно, чёртов обрыв, — ещё два метра, и они пересекут черту, всем телом почувствовав обжигающее холодом море, — Пойдём. Шутка. Ребячество. Просто, как в детстве решил взять на слабо или подшутить, как раньше. Но, как раньше уже не будет, это была не мальчишеская забава, он уже дернул рукой на себя и больно вжался пальцами в её плечи, находясь в метре от обрыва. При виде угрожающей ярости в глазах старого врага из груди рвется дикая паника, но встретив этот безумный взгляд на лице своей опоры и беспрекословной защиты, страх помножен на двое. — Я всегда поддержу тебя, — слова из их прошлого, — Чтобы не случилось, ты всегда можешь поговорить со мной, было? — Лиён задрожала, но ему плевать на реакцию, стянул её плечи до болезненного «пожалуйста, больно» и продолжил выплёвывать скопившийся негатив, — Но ты двуличная дрянь, просто ушла и забыла о нас, — от его слов всё перед глазами застлало чёрной дымкой. Её попытки выдавить из себя «я не хотела» были пресечены порой толчков назад. Но чтобы не сорваться вниз, автоматически сработавший инстинкт самосохранения скрепил её трясущиеся руки вокруг шеи парня. — Ты, — охватил талию, прижимаясь к уху Лиён, чтобы слова проникли по самые внутренности, задевая и ковыряя до треска тканей, — Я знаю, что это Ты, это твоя вина. Ты не позвала на помощь, не кричала, не пыталась им помочь, — его дыхание возле кожи такое же ледяное, как и то, что Чонгук шепчет, — Сбежала. В её сознании это слово уже приняло тошнотворный смысл. Оно изменило. Заставило подчиняться и корить себя, стало кляпом, заткнувшим попытки не просто говорить, оно забрало шанс на прощение, заставляя страдать каждую ночь. Слово бьет, и иногда делает это насмерть. Сейчас Лиён умирает медленно и невозвратно, разлагаясь от гнёткого шептания друга. Друга… Их связывала невидимая, но плотная нить из преданности и дружбы. Судьба не раз расплетала и вновь заматывала этот алый клубок вокруг них, удерживая если не физически, то хотя бы в мыслях одного. — Ты пережиток прошлого, пятно которое марает моё существование. Ты постоянно сидела у меня в мозгах, мерзкая Ты крыса, — словесный нож занесен и в миг готов разорвать их призрачные узы, — Прогрызала меня по кускам, даже не подозревая этого, — надрез сделан, — Я ведь ждал, но Ты даже не вспоминала… — от их связи осталась едва тонкая полоса, которая вот-вот надорвётся, но Лиён старалась, держала её, настолько крепко, насколько хватало сил. — Думала, как раньше всё будет? Что я буду прибегать по одному твоему зову? — интонация пополнилась новыми красками. Срывая с кончика языка угольно-чёрное презрение, — Зачем Ты вновь вторглась в мою жизнь? Молчание, а затем наступило самое страшное, что она когда-либо слышала в своей жизни: — Ты мне уже не нужна. Оставшаяся полоса, которая связывала две души с размахом отрезана, а девичьи руки невесомо раскрылись, оторвавшись от чужой шеи. Уже не нужна. Он не пытался схватить в последний момент. Просто стоял и смотрел. Но не на неё, а сквозь. Парень вырвал эту страницу из своей книги. И сейчас она развивалась над скалистым берегом, размокая и уходя под глубины соленой воды.Связь с реальностью теряется, когда человек позволяет снам надолго забрать себя в гости.
Пробуждение в поту и крупной дрожи. Сны всегда обрываются в тот момент, когда падает люстра. Или падает самолёт. Или поезд сходит с рельсов. Начинается землетрясение. Бьёт молния.* Но Лиён пришлось умереть, чтобы проснуться. После ухода Джина, оставшись наедине с няней, Лиён не требовалось каких-либо слов оправдания, если женщина пошла на такое, значит были причины. Они плакали. Много и долго, пока их одновременно не накрыло тонкое одеяло и не унесло в сон. На часах 3:20 даже смешно, что из года в год это время вытаскивает её обратно. Дурацкий кошмар, всё не настоящее Отключив прикроватный светильник, девушка повыше подтянула съехавшее с Розы одеяло и достав из шкафа теплую кофту, отправилась на кухню. Свет, буквально на каждом углу встроен маленький огонёк, выставляя наружу ночную жизнь города. Свобода и раскрепощенность — в столь позднее время Сеул источал, как ей казалось именно эти свои стороны. Почему мне не снится твоя красота? — она хотела бы видеть россыпь из звёзд и многоэтажных великанов с ярко жёлтыми пятнами, бесконечную дорожную полосу с переливчатыми бликами и себя в эпицентре этой ночной картины. Чтобы хоть косвенно приблизиться к своей фантазии, Лиён настежь раскрыла окно кухни и нагнулась вперёд подставляя себя под свежесть летнего ветра. Сон. Забудь, — несколько мокрых дорожек на щеках вызвали раздражение, но Лиён не стала дотрагиваться до своего лица, она просто неотрывно смотрела на огоньки напротив, — Всё глупости. Сон-глупость. Нельзя смотреть вниз, но внимание рассеивается и вот глаза уже направлены далеко не на свет из соседней квартиры. Раз, и всё закончится,— выбрать ли лёгкий путь разрешения проблемы или не дать слабины и выстоять, борясь прежде всего со своим горем? Живя в однообразии и безволии, она не погибала, но затухала понемногу, но сейчас в её маленьком мире столько непривычных событий, что становится страшно…а нужна ли ей эта нормальность? Нужно ли влезать в жизнь Чонгука? С каждым днём смотреть на Джина иначе? Вселять в Розу уверенность в своём выздоровлении? Нужно ли? А если и вправду уже не нужна…— опустив локти по подоконник, Лиён подбородком уткнулась в мягкую ткань и снова подняла взгляд на огни, — Красиво…***
Обычно его утро протекает размеренно и поэтапно начиная от безболезненного и лёгкого подъема с пастели, до аккуратно выглаженной рубашки и приготовлением крепкого Американо. Но сегодня все пункты будут перечеркнуты одним надоедливым и через чур болтливым, трезвонящим в его дверь Хосоком. — Я тут у тебя перекантуюсь Сокджина, — утренняя сонливость Джина не могла даже никак отреагировать на бестактно ввалившегося в его квартиру старого друга. — А, это, — приглаживая потрепанные волосы, — Ну да. — Боже, Джин~а, ты оказывается такой тупенький по утрам. Пока до парня дошло, смех его рыжеволосого Хоби уже доносился где-то в районе кухни. — Так в чём причины твоей ранней персоны? — Джин плечом прислонился к дверному косяку, наблюдая, как друг во всю хозяйничает в его холодильнике. — Ты же меня покормишь? Помимо матери, это второй человек заставляющий его закатывать глаза и громко выдыхать: — Шведский стол не обещаю, но яичницей накормлю, — оттолкнувшись, устало побрёл к продуктам вытесняя Хосока за пределы холодильника, — Так, а пришёл то чего в такую рань? — Ким ты серьезно? Я же рассказывал вчера по телефону, что познакомился кое с кем. — И? — Утренняя пора действительно тебя отупляет, — словив прилетевшее в его сторону полотенце, продолжил, — Вас в медицинском разве не учили выстраивать логические цепочки? Вчера, молодой, очаровательный я подцепил не менее прекрасную кого-то там, дабы приятно провести время, понимаешь? — И? — Айгу, я тебе всё разжевывать должен? И то, что моя дама оказалась не одна, а с огроменным шкафом, ищущим меня сейчас по всему городу. — Сдать бы тебя такому гарнитуру хоть раз, может отучишься шляться по чужим женщинам. — Ащ, Сокджина, ты то точно меня не сдашь, — изобразив невинное личико, и улыбку, за которую прощали все мелкие косяки, попросил позвонить. — А где твой? — В реке. — А? Почему? — Логическая цепочка Ким, шевели мозгом… Хотя ладно не бери в голову, я возьму? Возвращаясь из комнаты обратно, на лице Хосока заиграла удивленная улыбочка: — Лиён? — смотря на экран мобильного, — Это не мужское имя… Девушка?! — Что? — Подожди, подожди, где я слышал это? — Наверняка имел когда-то схожее по звучанию имя, — сказал грубовато, не желая ему говорить о девушке. А почему? Хоби же лучший друг? Но пока боится. Хосок и бабник — это даже не синонимы, их можно воспринимать за одну монету. Монету с многочисленными трещинками и изъянами, одной из которых является не способность даже имени своей одноночной пассии запомнить. Но несмотря на это, потертая монетка долгие годы сопровождала Джина и не однократно, сверкая своим номиналом помогала в трудных ситуациях. Если бы не друг, достойно принять смерть отца и срывы матери в одиночку было бы невозможно. — Ааа точно, — вспоминая, — Мама рассказывала. У них разный цвет волос, противоположные характеры и привычки. Не связанны кровным или дальним родством, но как это не парадоксально, матерью называют одного и того же человека. — Говорила про Лиён? — Ну да, как не позвоню, так не упустит возможности перемыть тебе косточки, — растягивая рот, до невозможной довольной улыбки, — Хоть от нашей болтушки узнаю, что твориться в твоей личной жизни. Но Джин, не дослушивая, набирает на перезвон. Гудок. Гудок. Ещё один, — заставляющий зубами нервно теребить губу. Гудок. — Боже мой, Ромео, остановись. Джин, ждет семи гудков и начинает сначала. — Если с четырёх трубку не подняли, значит занят человек, так что прекращай драматизировать, — положил руку на его плечо. Она никогда не звонила… — Может позвонить Розе? — скорее сказал для себя, чем спросил совета у друга. — Кому? Йа, ты что, совсем параноик, — Хосок попытался вытащить из его мертвого зажима телефон, — Может девчонка в душ пошла или поесть. Ладно, дам ей десять минут. — А вообще помниться мне, что она вроде того, — постукивая по лбу, — С отклонениями. — Это мама так сказала? — недоверчиво косясь в его сторону. — Нет, но я знаю, что ты её лечишь, и как бы… — пытался поаккуратней подобрать, — Понятное дело, что к психотерапевту приходят не с простудой. Я же прав? — Да, но всё не так просто Хоби. — Ууу, значит правда. Да уж Сокджина~а, на пациенточек потянуло, всегда знал, что в тебе сидит маленький извращенец. — Идиот. — Думал, я у нас отвечаю за грязные делишки, но тут… — Так, пошёл отсюда, — не выдержал, недовольно бросив в него полотенце. — Да ладно, не буду больше, — хитро посматривая на Джина, достающего из холодильника необходимые продукты. — Хорошо хоть не в морге работаешь. — Хосок! — Всё забыли, — поднял руки в повинующимся жесте, — Но я жду интересного рассказа. Мне правда важно знать, что у тебя происходит Джин, не замыкайся. Не прошло и двух минут, как телефон завибрировал. — Ох, доктор ответьте, наверняка ваша Джульетта уже освободилась. — Нет, ты точно сейчас вылетишь из моего дома. По сигналу было понятно, что пришло сообщение. Точно она. Это их форма общения. Но вместо ожидаемого на экране красовалось: Профессор. Открыл и буквально всё оборвалось. — А ну-ка, — любопытство Хосока заставило протиснуться сбоку и тоже посмотреть. — Джин, — слишком тихо, не отлипая от экрана, на котором вверху прочел какой-то адрес, — Твою мать, — ещё тише, дойдя до второй, последней строки. У нее была попытка самоубийства. Приезжай. Он бежал на пределе своих сил, но с каждым метром, казалось, что стоит на одном месте. Тело отделилось от души и готово намертво повалиться у первой подъездной ступеньки. Ноги заплетались и как результат удар об бетонную стенку и струя крови стекающая с виска. От шока и боли парализовало всё тело, Джину только и оставалось, что лежать и хватать ртом пропахший сигаретным дымом воздух. Человек, который даже на похоронах отца сдерживал свои эмоции, сейчас кричал громче, чем, когда — либо.Сны, как зеркало, отражающее наши потаенный страхи.
За окном ещё нет и четырёх утра, но собственный голос, рывком заставил подскочить с кровати. — Чёрт, чёрт, чёрт, — убрав мокрую чёлку с лица, Сокджин первым делом проверил входящие звонки и смс. — Чёрт, — выдох, хотя ещё бы минута и он задохнулся бы от эмоций. Дурацкий сон, бред. Нужно кофе. Срочно. Крепкий на сколько это вообще возможно. Вертя мобильный в одной руке, а в другой кружку с налитой тёмной жидкостью, он смотрел на так же не спящий в это время Сеул. Ночное время невероятно к лицу этому городу, буйство и яркость даже спальных районов приносило ощущение некоего праздника и успокоения. Странно, но смотря на всё это, чувства обостряются, а желания зачастую бес спросу выходят наружу. Кому: Лиён 3:50 С добрым утром Лиён, напиши мне, как проснёшься! Порыв, секундное желание, которое воплотилось одним касанием на «отправить». Глупо бы было сидеть и дожидаться несколько часов её ответа, поэтому отложив телефон в сторону, принялся допивать свой подслащенный кофеин. Кофе хоть и отпустило на немного его напряженное состояние, но до конца не устранило эффект дурного сна, зато это сделало её простое «доброе утро». Вибрация. — Не может быть. 3:52 Доброе утро Кому: Лиён 3:52 Почему ты не спишь? 3:52 Не хочется. Кому: Лиён 3:53 Тогда что ты делаешь? 3:53 Смотрю на огоньки. Только ночью наши желания правдивы и не требуют долгих раздумий. Кому: Лиён 3:54 Я могу позвонить тебе? 3:54 Можешь. Ночью у мыслей есть особенность срываться с поводка и гулять на свободе.* Их молчание не было не ловким, оно всегда выражало чуть больше, чем бесконечный трёп. Две минуты их немого диалога и негромкое: — Когда мне было двенадцать, мама пыталась покончить с собой, — подумал, если не сейчас, то никогда не сможет этого рассказать, — Я старался, но моих усилий было недостаточно, чтобы после смерти отца, заставить её прийти в нормальное состояние… К счастью, что судьба подарила нам второй шанс на исправление ошибок и принятие — прислушался к её ровному дыханию в трубке и уверенность сама пристраивалась к словам, — Но сегодня мне кое-что приснилось. Кое-что очень страшное. Очень, — её дыхание стало слышно чуть лучше, — Во сне, один дорогой мне человек пытался умереть. И меня снова не оказалось рядом, — проглотив ком застрявший в горле, продолжил, — Знаешь, второй раз не знаю хватило бы мне сил принять мысль о том, что я по собственной невнимательности мог потерять ещё одну ценность. Их молчание по-прежнему не отдавало неловкостью, но было иным. Просто иным, изредка разбавляемое девичьими вздохами. — Пообещай мне не делать ничего с собой, — до побеления пальцев сжал кружку с недопитым кофе, — Пообещай. На другом конце города, свесив ноги с кухонного подоконника, сидела девушка. Она смотрела вниз и плакала, но бесшумно и с улыбкой на лице. — Об обе щаю, — понадобилась минута, — Обещаю, — произнося с лёгкостью уже стоя на кафельном полу, закрывая окно. Лиён укуталась в бежевую кофту и продолжила молчаливую беседу с её владельцем.