Волшебник и магия

Те дни, которые Ян пролежал без сознания, для его приемного сына прошли попеременно под знаками стыда, страха и ненависти к себе. Дело было даже не в словах Шенкопфа. Командир розенриттеров лишь озвучил то, что Минц думал о себе сам. Это он счел адмирала мертвым. Он отвратительно истерил, и плевать, что убил при этом двоих подонков. Из-за него Ян недополучил помощи, хотя счет, возможно, шел на секунды... Когда Вэньли очнулся, и оказалось, что все опасения врачей так и остались среди гипотез, Юлиан почувствовал себя так, словно на Изерлоне отключилась искусственная гравитация. Эйфория мешала объективно воспринимать происходящее и обдумывать мелкие детали, которые могли бы насторожить при других условиях. Но видеть-то их он видел. И синяки на руках адмирала, происхождение которых, впрочем, можно было объяснить логически – возможно, его правда куда-то тащили или затаскивали, – и изменения в поведении. Не те, о которых предупреждали врачи. Ян ничего не забывал, не вел себя неадекватно – он просто иначе смотрел на людей, которые все эти годы были в первую очередь их врагами. Минц не выдержал после переговоров. Он был слишком ошарашен их исходом и уже чувствовал за собой право на вопрос: «Почему?» А Вэньли взял и ответил – причем так, что Юлиан сначала резко вспомнил все предостережения медиков, и только потом – так и не объясненные странности. Синяки, то, что Ян продержался так долго, будучи почти полностью обескровленным... и как с этим всем сочеталось то, что он сказал о состоянии кайзера. Вэньли определенно не преувеличивал, хоть и говорил довольно эмоционально. Пожалуй, на его месте сам Юлиан реагировал бы похоже. А обвинять адмирала в сумасшествии на основании его слов было легко, но глупо. Можно отгородиться от правды, спрятавшись за логическими выводами, и не верить своим глазам... да ведь и Ян не верил до конца вплоть до того, как увидел своего давнего противника беспомощным. Пока не услышал от него открытым текстом то, что могло иметь смысл лишь в одном случае – если они оба действительно видели один и тот же сон. И не только видели. –Как вы думаете, он представлял, что делает? – задавая этот вопрос, Минц окончательно ставит для себя точку, принимая на веру версию с, говоря прямым текстом, откровенно ненаучным обоснованием. –Вряд ли. Но, насколько я знаю Лоэнграмма, он поступил бы точно так же, даже понимая, каким может быть результат, – Ян отпивает чаю, заполняя этим паузу, затем продолжает: – Я его недооценивал. Не видел, что многое для него значу. Он настолько иначе думает, что это трудно правильно расшифровать, как только речь перестает идти о тактических маневрах. Словно сам в себе человека не видит... А сейчас он умирает. И, возможно, из отведенных ему считанных лет жизни половину потратил, спасая меня, своими руками усадил себя в инвалидное кресло... после этого я не могу оставить его одного. Мелодраматично звучит, правда? – он запускает руку в волосы, грустно улыбаясь. – Просто меня из колеи выбило, когда я его увидел. Когда он сказал, что фактически умер там вместо меня.