As far as I could get

      Исак не знает, что он ощущает, стоя на пороге своего родного дома. Все чувства кажутся ему смазанными и ему совсем не принадлежащими.       «Родной дом…» — он мысленно фыркает и до боли закусывает нижнюю губу.       Ему требуется несколько минут, чтобы набраться смелости провернуть ключ в замке, и ещё столько же, чтобы решиться шагнуть через порог.       Тут всё так же стоит на своих местах, как и год назад. И даже запах такой же, и те же самые потускневшие занавески на кухне. Только припорошено всё изрядным слоем пыли. А ещё горечью. Исак так долго и упорно пытался избавиться от ощущения ненужности и собственной несостоятельности за тысячи километров отсюда, но стоило ему вернуться обратно, как эти чувства вновь накрыли его.       Но сейчас он, на удивление, понимает, что уже не боится этого. Он вдруг осознаёт, что готов бороться, готов доказывать — в первую очередь, себе — что всё сможет, всё выдержит.       Он самозабвенно убирается в доме всю ночь, не чувствуя усталости и совершенно забыв о сне: старые вещи летят на свалку, всё грязное перестирывается, а холодильник забивается свежими продуктами.       Он готов забрать маму домой. Он готов начать жизнь заново. *       Клиника Гаустад встречает его просторными и светлыми коридорами.       И Исак удивляется собственному ощущению лёгкости, в отличие от прошлого раза, когда он был здесь перед вылетом в Нью-Йорк. Тогда он практически задыхался от казавшегося зловонным воздуха и пытался уйти как можно быстрее, не поднимая взгляд на снующих туда-сюда больных, ему казалось, что сумасшествие передаётся воздушно-капельным путём, и он непременно заразится, если задержится хотя бы на секунду.       Сейчас же он ощущает какую-то лёгкость и смирение. И хотя мысли о будущем его пугают всё так же, руки его уже не трясутся и сердце не выпрыгивает из груди от одного больничного запаха.       Возможно, это его крест, который он должен нести всю жизнь. И уж точно наверняка — это его долг: заботиться о своей матери, чего бы это ему не стоило. *       Исак первым делом идёт в палату к матери, пытаясь оттянуть неприятный разговор с доктором. Ему не страшно, он практически вообще ничего не чувствует. Он не питает иллюзий и не ожидает увидеть свою маму в здравом уме, ведь в прошлый раз она вообще не признала в нём своего сына.       И тем больше Исак приходит в удивление, когда она одаривает его сияющий улыбкой и буквально сразу заключает в объятия.       — Исак, мой сыночек…       Её руки тёплые и ласковые, она гладит его спину, приглаживает волосы, касается лица, словно не веря, что видит его. А потом долго-долго смотрит в глаза и почти полушепчет:       — Я так по тебе скучала… где ты так долго был?       А Исак уже не видит ничего. Его глаза застилает пелена горьких слёз, и ему требуется много усилий, чтобы так же тихо проговорить:       — Теперь я буду рядом, мамочка… Теперь я буду рядом с тобой всегда…       И это такое странное ощущение, и Исак действительно этого не понимает, но… В нём нет больше никакой злости, обиды или ненависти к матери. Его разум чист, а душа доверчиво открыта. И это не поддаётся логическому объяснению: ты просто прощаешь человеку всё. Потому что любишь. Потому что знаешь, что тебя несомненно любят в ответ. Несмотря ни на что — ни на какие слова и поступки. Любят. И это чувство — основополагающее, а всё остальное — пыль. *       — Исак, я очень рад вас видеть! Входите, присаживайтесь.       Пожилой доктор приподнимается из-за своего стола и услужливым жестом указывает на стул рядом.       Исак не испытывает ответной радости от их встречи, но и особой неприязни и привычного страха в нём сейчас тоже нет. Возможно, потому что теперь он готов к любому развитию событий и ощущает удивительные силы нести ответственность за жизнь матери.       — Давайте сразу перейдём к делу. — Исак не собирается оттягивать неизбежное и пытается выглядеть весьма деловито, пряча за этим своё волнение. — Я знаю, что у нас долг перед клиникой и что пребывание моей матери здесь теперь невозможно…       — Исак, послушайте… — доктор прерывает, устало поправляя очки, но Исак продолжает:       — Я могу забрать её уже сегодня. Просто проинформируйте меня, какие именно лекарства и в какое время она должна принимать… — Исак пытается выглядеть хладнокровно (так, как должны вести себя взрослые ответственные люди в серьёзных жизненных ситуациях), и только лишь мелкая дрожь в руках выдаёт его взволнованность. — А долг я частично погашу в течение нескольких дней, и полностью — до конца октября.       Исак не знает, зачем врёт, ведь «до конца октября» — это совершенно нереальные сроки. И он прокручивает в голове все возможные варианты: одолжить у друзей, попробовать взять кредит в банке, абсолютно отчаянные — снова заняться проституцией или… поговорить с отцом, когда доктор прерывает его, слегка повышая тон:       — Господин Вальтерсен, дайте мне вставить хоть слово! Это очень благородно с вашей стороны, что вы готовы взять на себя такую ответственность, но продление лечения вашей матери здесь больше не является проблематичным. Ваш долг полностью погашен, и более того — её нахождение в нашей клинике оплачено на год вперёд. Я так понимаю, это сделали не вы? Возможно, кто-то из родственников или благотворитель? Внесение средств было анонимным, но в любом случае — это теперь не ваши проблемы. Всё хорошо. Ваша мать вошла сейчас в ремиссию. Поддерживающая терапия и спокойная обстановка — это всё, что ей сейчас нужно, и мы полностью предоставим ей это. Вы же можете навещать её, когда захотите, и спокойно жить своей жизнью.       Слова доктора, словно кувалдой по голове, оглушают Исака. Он не может поверить ни в одно его предложение: «долг погашен», «ваша мать в ремиссии», «спокойно жить своей жизнью».       Это кажется таким невозможным и сюрреалистичным! Ещё сорок восемь часов назад Исак думал, что его жизнь больше никогда не будет принадлежать ему. Но вот сейчас — он оказывается совершенно свободным! Свободным от всех страхов и болезненных ожиданий чего-то плохого.       Но. Кого Исак должен за это благодарить? Самая первая, очевидная и от того кажущаяся такой отчаянно-глупой мысль, что это Эвен — отметается сразу. Потому что «нет, нет, он бы никогда этого не сделал после того, как я с ним поступил!». Просто благотворительность? Вряд ли. И Исак бросается в крайность: отец? Всё его нутро кричит, что это невозможно. Но маленький отблеск надежды ещё мерцает в душе: может быть, он решил искупить вину за то, что их бросил?       У Исака есть его старый номер телефона, и он отчего-то уверен, что отец его так и не сменил. Он набирает сразу — только выйдя из клиники и будучи ещё в недоумении от такого поворота событий, потому что не знает, хватит ли у него смелости позвонить ему позже, когда адреналин перестанет жечь вены и на первый план снова выйдут старые обиды.       Сердце Исака, кажется, пробьёт грудную клетку, когда он слышит чужое: «Здравствуй, сын. Не ожидал, что ты позвонишь», а потом непонимающе-удивлённое: «Нет, я ничего не перечислял», и холодно-строгое: «Ты же знаешь, что я должен содержать свою семью, у меня маленький ребёнок». Когда же Исак слышит упрекающе-поучающее: «Медицинская страховка должна была всё покрыть» и «Ты уже достаточно взрослый, учись сам зарабатывать деньги», он просто молча кладёт трубку и сразу же удаляет номер. Больше он никогда не позвонит этому человеку.       Просто бывает и вот так: люди не меняются и прощения не заслуживают. И если раньше Исак бы ещё несколько дней отходил от этого разговора, переживал, прокручивал момент заново, наверняка бы вновь обвинил во всём себя, то сейчас всё, что он ощущает — опять эта странная лёгкость. И понимание того, что порой самыми близкими людьми, пришедшими тебе на помощь, оказываются совершенно чужие люди.       А родные… Теперь Исак вкладывает в это слово совершенно другой смысл и подразумевает абсолютно не кровные узы. И он улыбается сам себе, когда ощущает разливающееся внутри тепло только от одного имени — Эвен. Теперь Он — самый родной для него человек в мире. Нет, самый родной во всей Вселенной. *       Сомнений в том, что деньги перечислил именно Эвен, у Исака нет. Так же, как и нет проблем вычислить его адрес проживания в Осло — Бэк-Найшейм довольно редкая фамилия.       Но что останавливает Исака пойти и кинуться ему в объятия — это стыд за свою трусость и побег, и страх, что Эвен никогда его за это не простит.       Исак не знает, как подойти и как посмотреть в глаза, что сказать? Достаточно ли будет простых слов с извинениями и не подумает ли Эвен, что он просто делает это из-за матери? Исак вдруг пугается, что Эвен не поверит в искренность его чувств, сочтёт их ложью, коварством, подумает, что Исак делает всё ради денег!.. От этого ему вдруг становится дурно, и тугой ком оседает в горле, не давая вдохнуть.       Нет, Исак должен доказать ему искренность своей любви! *       На это уходит неделя или около того: Исак сутками изучает всю возможную информацию по биполярному расстройству, навещает каждый день свою маму и консультируется с врачами. И всё оказывает не так страшно, если не давать страху распространяться и владеть твоими мыслями.       Идея о встрече приходит неожиданно в два часа ночи и накрывает Исака так, что до утра он больше не может уснуть: засранец-Эскиль со своей чёртовой «Красоткой» и печальные глаза Эвена, когда тот рассказывал сказку о принце и рыцаре, не выходят у него с головы.       И, наверное, это самый безумный поступок Исака за всю его жизнь. И, скорей всего, он глупо облажается и над ним будет потешаться потом весь Осло. Но Исак поддаётся этому порыву и считает, что делать то, что подсказывает сердце — самое верное решение в теперешнем положении. Ведь он столько лет игнорировал и подавлял его, но это не принесло ему ни счастья, ни умиротворения. *       И это один из последних тёплых дней, когда золото листвы уже давно мокнет в грязных октябрьских лужах, но бархатная синева глубокого осеннего неба ещё балует напоследок своей красотой. Исак знает адрес и рассмотрел местность со всех сторон на гугл-картах, но он не может быть уверенным, что Эвен окажется дома. А если и окажется, то Исак всё же допускает, пусть и очень болезненную, мысль, что он не захочет его видеть. К тому же, вполне вероятно, Эвен может быть ещё в депрессии.       Но Исак уже готов ко всему. И отступать он ни в коем случае не намерен.       Поэтому он мчится на белом лимузине «Тесла» по Весткантену* (благо, его бывший одноклассник Магнус подрабатывает в прокате автомобилей и соглашается помочь с небывалым энтузиазмом) и кричит, высунувшись из люка, на всю улицу:       — Принцесса Вивиан! Принцесса Вивиан!       Исак ощущает себя идиотом. Абсолютно счастливым идиотом. И когда на седьмом этаже распахивается балкон и Исак точно узнает в силуэте Эвена, он просто готов разрыдаться.       (Что он там хотел сказать, когда увидит его вновь?)       — У тебя, конечно же, последний этаж? — Исак кричит на весь двор и не может перестать улыбаться. Всё это кажется ему каким-то безумным приключением, действительно волшебной сказкой.       — Не Эмпайр-Стейт билдинг, но, всё же, самый лучший вид, — Эвен мягко улыбается, и десятки лучиков-морщинок озаряют его глаза.       От этого сердце Исака заходится ещё сильнее и в нём больше не остаётся никаких сомнений.       Он преодолевает расстояние по пожарной лестнице в считанные минуты, и вот — запыхавшийся, но счастливый до безумия — он стоит перед Эвеном и не может поверить: неужели он мог представить, что сможет прожить без него?       — И что случилось после того, как рыцарь убил дракона, забрался на башню и спас прекрасного принца? — Исак отчего-то шепчет, не решаясь прикоснуться, но с такой надеждой глядит в любимые глаза.       Эвен смотрит так же, его взгляд кажется уставшим и грустным, но радостный блеск всё же прорывается с его глубины, и он подаётся вперёд первым, прижимая Исака к себе осторожно, но отчаянно-крепко, и тоже тихо шепчет:       — Принц спас его в ответ. *       — Мы просто обязаны рассказать эту историю Эскилю! Хотя он всё равно мне этого не простит и скажет, что нужно было записывать для него видео-отчёт… Это его самый любимый фильм. — Исак хихикает, уткнувшись в макушку Эвена.       Они лежат на огромной кровати, простыни которой пахнут нежным персиковым ароматом — глупая мечта Исака. Он улыбается от этой мысли и ещё крепче прижимает к себе Эвена.       — Это и мой самый любимый фильм, — тихо усмехается Эвен. — Я думал, ты понял эту отсылку в моей сказке.       — Я понял! — фыркает Исак, но сразу же смущается, сникает. — Но только уже после того, как предал тебя, сбежав той ночью…       — Не говори так. — Эвен приподнимается и нежно прикасается ладонью к щеке Исака, целует его в уголок губ. — Ты ни в чём передо мной не виноват, и каждый на твоём месте отреагировал бы так же… Мне нужно было сказать тебе сразу… Просто… — он сглатывает, опуская взгляд, подбирая правильные слова. — Просто я хотел хотя бы ненадолго перестать ощущать себя одиноким…       Исак крепче сжимает объятия. Сейчас он чувствует себя намного взрослее, а Эвен — такой открытый в своей боли и уязвимый — представляется ему ребёнком. И у Исака щемит в груди от одной лишь мысли, сколько он пережил и вытерпел в своей жизни, будучи совершенно не властен действительно изменить что-либо. Исаку становиться стыдно за свою трусость. Ведь ему мешал нормально жить только его страх. *       Они лежат полностью одетые, Эвен — ещё и в толстовке. И Исаку не нужно объяснять, что это — дополнительная имитация защиты, и что Эвену сейчас не нужно ничего, кроме тепла и заботы.       — У меня сейчас депрессивная фаза… — он тихо шепчет куда-то Исаку в грудь, и тот ощущает, как напрягается его тело. — Мне усилили дозу лекарств и благодаря этому симптомы менее выраженны, но… всё равно это чертовски тяжело…       — Тише… ты не обязан мне сейчас ничего объяснять, мы можем просто полежать… — Исак осторожно гладит его спину, — или если… — он неуверенно запинается, так как читал о депрессии и знает, что порой людям не хочется видеть в такой период никого. — …Если тебе нужно побыть одному, если всё это сейчас для тебя слишком и тебе нужно время…       — Нет! — Эвен вдруг вздрагивает и резко поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с Исаком. — Нет! Мне не нужно никакое время! Мне нужен только ты… Я больше не вынесу одиночества… — Исак успокаивающе берёт его лицо в свои ладони и мягко улыбается, видя испуг и растерянность в любимых глазах.       — Ты не одинок. Я больше никуда не уйду… больше никогда тебя не оставлю. — Исак целует уставшие закрытые веки, вновь крепко прижимая к себе уже такого родного человека и понимая, что в этот раз он сдержит своё обещание, что бы ни случилось.       Потому что теперь он не боится.       Потому что стоя перед выбором сейчас: свободная от любых обязательств жизнь или жизнь с психически нестабильным человеком, априори обречённая на яркие вспышки и тёмные болезненные периоды — Исак в любом случае выберет Эвена.       Потому что слова из Библии, сказанные его мамой накануне в клинике, когда Исак лежал на её коленях, а она гладила его волосы — «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит»* — теперь выжжены на его сердце. И Страху больше нет в нём места.       Пережив море страданий и испытав столько унижений, Исак понял одно: от Страха нельзя убежать или скрыться, он всё равно тебя настигнет. Ему нужно посмотреть в глаза и найти силы, чтобы дать отпор, бороться изо дня в день, вычленять по крупице из души. Только так можно обрести покой. И стань, наконец, по-настоящему счастливым.       Ещё одну истину, которую осознаёт Исак — любовь к другому человеку начинается с любви к себе. Невозможно полюбить кого-то, если ты не любишь самого себя, своё тело, свои мысли и душу, если обрекаешь себя на жалкое существование, подчиняясь страху.       И именно Эвен показал Исаку, что он достоин любви, что в нём прекрасно всё — и тело, и душа. И именно это помогло Исаку вырваться со своего личного ада.       Эвен спас Исака. Исак не мог не спасти его в ответ. *       — Я тут подумал: по логике фильма это вообще-то я должен был кричать на всю улицу: «Принцесса Вивиан!» и взбираться к тебе на балкон! Я должен был быть рыцарем, а ты — моим прекрасным принцем! — Эвен смеётся, а сердце Исака, кажется, сейчас разорвётся от нежности и любви.       И он больше не даёт Эвену сказать ни слова, зацеловывает его лицо, впиваясь жадно в губы:       — Мы переиграем этот момент заново. В Нью-Йорке. И обязательно пригласим в свидетели Эскиля. Примечания: *Весткантен — богатый фешенебельный район Осло. *Первое послание к Коринфянам 13:4-7