Тихие холмы

      И вновь лучезарные деревья обступили тропку, по которой шагал сталкер. Только холодные голубые небеса да ледяной ветер, блуждающий меж стволами и в верхушках косматых елей, монотонно что-то напевающий, противоречили огнеяркому торжеству, пробирая до костей.       Тропка вела прямиком на Радар. Ей мало пользовались, о чём говорило отсутствие следов техники, людей да и вообще любого передвижения. По обеим сторонам шли канавы, кое-где заполненные водой, чёрная зеркальная гладь которой иногда сплошь, а иногда частично была покрыта тонким слоем опавших листьев или серо-зелёной ряски. Нередко канавы прерывалась буграми, захлебываясь в листве, будто сверху повалилось что-то продолговатое и громоздкое, затем закопавшееся в жёлто-рыжем ковре. Лес вокруг постоянно менялся, мерцая как сигнальный фонарь, разбавляясь то участками совершенно голых кривоногих древес, чернеющих на ярком фоне, то непролазными буреломами, успевшими обрасти кустарником, а то и вовсе прогалинами, холмиками, из которых торчали остатки кирпичных стен, обломленные трубы и железные решётки арматур. Военная база, ставшая на недолгий срок надёжным убежищем и отождествляемая на данный момент времени с возвышающимися над макушками деревьев ретрансляционными вышками и пиками антенн, оставалась позади, медленно, но верно удаляясь от сталкера.       Всё, что удалось получить на прощание у товарищей, это были охотничий нож, заточенный крепкой рукой наёмника, пистолет-пулемёт «Каштан» с одним магазином, что одолжил ему учёный, и печальный, но понимающий взгляд старика, который только и делал, что хмыкал да качал головой в момент расставания. Странный это был взгляд, читалось в нём одно: «Ох, сынок, сынок… не нужно тебе в такую гиблую глушь…». Но сталкер уже твёрдо всё решил про себя. Хотел он также захватить РПК, найденный в главном корпусе, да не стал, ибо составленный план минимизировал использование оружия.       Вскоре тропа круто ушла вверх и вывела на асфальтированную дорогу, ведущую к Барьеру и заваленную остатками техники. Тут были и танки с порванными гусеницами, устремившие свои дула на гряду скал и обрывов в стороне, навсегда заглохшие БТРы, некоторые из которых были наспех разобраны, «Нивы» и грузовики, разбросанные по большей части по сторонам и пронизанные молодыми стволами и кустарниками. Петляя меж ржавыми и покинутыми корпусами машин, сталкер вышел из тени, узрев раскинувшиеся в противоположной Радару стороне спокойные леса, уходящие золотыми шлейфами на юг и огибающие холмы с сухой волнующейся травой да редкие затерянные постройки с вышками-ретрансляторами, и бугристую местность на западе, откуда шла боевая колонна танков, бо́льшая часть из которых была повержена луговым морем, являя тусклые потёртые бока и пушки, торчащие из сухого ковыля.       Постоял сталкер, всматриваясь в тихую даль, и, мысленно попрощавшись со знакомыми пейзажами, побрёл на север. Туда, где в голубой дымке пропадали еловые леса, своей суровостью и дикостью не сравнимые ни с чем…       У самого блокпоста его встретил перевернутый ЗИЛ, заслонивший путь.       На Зону опускался вечер. Становилось ещё холоднее, а мысль, что до антенн отсюда всего ничего, заставляла кровь в жилах стынуть ещё пуще. Чернеющий по бокам единственной в этих краях дороги лес отзывался на каждый новый шаг чем-то незнакомым и пугающим, но ноги, подкашиваясь, всё равно шли вперёд, будто очарованные. Что-то звало из глубин чащи, звало и манило к себе.       Сталкер встряхнулся. Терять бдительность сейчас было нельзя. Он был уже у цели. Это было понятно по возгласам, доносящимся впереди, беглым лучам прожекторов, сигающих во все стороны.       Выйдя из-за груды глыб с поднятыми руками, сталкер сразу был замечен и перехвачен грубыми людьми в военной экипировке. Пленённый сразу заявил о своём намерении увидеть командира, за что был поднят на смех и чуть ли не избит. Однако по всем правилам неизвестного бродягу, непонятно каким образом очутившегося в этих местах, и вправду следовало показать на глаза командующему, ему-то виднее будет, что с ним делать…       Целый конвой бронированных мордоворотов в совершенных шлемах, не скрывающих только холодные изгибы губ, с автоматами наперевес проводили гостя на блокпост, предварительно изъяв все подозрительные вещи, в том числе и оружие. Шагая по растресканному асфальту, сталкер старался держать себя в руках, чему очень мешал ствол, сверлящий спину, и пугающая напряжённая обстановка вокруг.       Шлагбаум, будка, остатки бетонного забора, несколько палаток, грузовые машины, полные вооружения… и вертолёт на середине дороги встретили сталкера мерцаньем отсветов от прожекторов и гомоном шныряющих туда-сюда людей.       Отвесные склоны скал, нависающих над этим странным, кипящим жизнью местом, жадно тянулись корявыми пальцами уродливых деревьев к чужеземцам, будто пытаясь спугнуть их, прогнать навсегда из забытой гиблой глуши.       Сталкер дышал ровнее, замедляя шаг, прислушиваясь к шёпоту ветра, ворчанию елей и приглушённым выкрикам чащи, будто что-то искал, не обращая внимания уже ни на что другое. На мгновение он будто застыл, потерявшись в собственных мыслях.  — Чего заснул? Топай давай! — услышал он сквозь пелену голос и получил толчок в спину, вернувший в реальность.       Главное успеть…       Мысли начали прокручиваться с невероятной быстротой.       «Что делать? Кто? Где?»       «Пусто… в животе… поесть, надо поесть…»       «Опять начинается! Давайте за мной!..»       «Я чувствую…»       «Поесть… хочу поесть…»       «Я видел их сегодня… мне боязно…»       Сталкер выдохнул, чуть не упав, запутавшись в ногах.  — Ты смотри-ка… что это с ним?  — Ты давай не придуривайся! Топай тебе говорю! — вояки, не выдержав, уже практически несли сталкера к будке, в которой горел яркий свет, в слезящихся глазах расплывающийся мутным пятном.       «Запахи… ты чувствуешь их запахи? Их много…»       Запахи… конечно!       Сталкер захрипел, из последних сил пытаясь удержаться на ногах и сосредоточиться на одном, при этом не смешивая мысли. У него была только одна попытка.       «Не могу больше ждать! Я не ел!.. Хочу… есть!..»       «Кто это? Мне кажется, я их уже видел…»       «Кто там? Отзовись!»       «Не смей огрызаться! Ты мне тоже не нравишься…»       Усилие воли помогло вновь вернуться, не потеряв при этом контроль над всеми мыслями. Запахи… их много. Пожухлая листва, гниль, костёр, жжённая резина, бумага, синтетика, порох, железо, спирт.       Сталкер, схватившись за дверной косяк, встрепенулся. Перед ним расплывались в пятнах люди, поддерживающие его и что-то кричащие друг другу, грязные полы, какое-то оборудование, стол, на котором была уйма бумаг и бутылка спиртного с рюмками. За столом сидел человек, внимательно изучающий пришедшего, а точнее принесённого.       После неудачного сеанса установления контакта, человек (видимо, командир) поднялся из-за стола, плеснул в рюмку и поднес к губам сталкера…       «Они опасны… противны… они приносят боль…»       «Жрать! Хочу жрать! Сожру всех!»       «Я ничтожество… уйди от меня…»       Сталкер завыл. Или завыл не он, а тот, кто хотел есть… Взвыла душа, отозвался эхом лес. Солдаты, витающие где-то в пустоте, закопошились, защёлкали предохранители… Сталкер отшатнулся от поднесённой рюмки, что было сил. Ему не нужно было пить. Выпить это надо было командиру. Но как заставить его это сделать?       Вот и первые неудачи… застрочил словно вдалеке пулемёт. Сердце, некогда живое, ёкнуло. Боль исчезла, не успев даже разлиться толком по телу. В мыслях началась паника. Они терялись, появлялись новые, уходили, вновь возвращались… нет! Так ничего не выйдет!       Сталкер застонал, сжав зубы и упав на колени.       «Кто, кто, кто?»       «Что, где? Не надо!»       «Мы заодно! Я тебя помню!»       «Они…»       Ужасающий крик наполнил окрестности. Даже у самого крепкого смельчака этот порыв тоскливости, безумия, ужаса и радости одновременно вызовет панику и невольный страх. Глотки кровососов-скрытников всегда подходили для передачи сигналов, а потому нравились ему… уже сталкеру, которого поддерживало куда меньше рук: половина вояк смылась на выяснение обстоятельств стрельбы.       Командир всё ещё держал в руках рюмку. Его рука тряслась, а взгляд был устремлён в окно.       Началось… Мозг гудел от перенапряжения, однако правильно оказанное давление на мысли, словно на струны, вызвало ажиотаж среди обитателей чащи, которые опрометью бросились на блокпост, не щадя себя.       Застрекотал пулемёт, сталкера дернуло: он изо всех сил пытался оставаться собой и сосредоточиться на единственном: рюмке со спиртным. Если план не сработает — всё пропало.       Очередь из автомата, череда обжигающих мозг мыслей… крики, взрыв, снова крики… Сосредоточиться! Ну!       Не выдержав, командир опрокинул в себя содержимое рюмки и, глазом не моргнув, бросился к бумагам на столе. Скинув их все небрежно в чемоданчик, он уже опрометью готов был выбежать наружу, но…       У сталкера было мгновение на реализацию этого фокуса. Запах спирта… холод спирта… спирт, обжигающий горло.       Командира резко шатнуло в сторону. Голова его резко потяжелела и вдруг взорвалась сотней мыслеобразов. Он закричал. Все мышцы свело судорогой, но в миг всё вернулось на места. Получилось…       Динамик, яро заливающий тревожные сигналы, был пробит выстрелом из пистолета.       Командир, пошатываясь, вышел наружу. Дав несколько выстрелов по вояке, что зажался в углу, пытаясь сменить обойму в автомате, он скрылся за секцией бетонного забора, далее вытащив из подсумка две осколочные гранаты. Выдернув чеку у одной, бывший командующий бросил ту в кузов грузовика, где засел пулемётчик, добивающий остатки волны гневно голосящих мутантов. Другая же полетела в направлении трёх обороняющихся бойцов, зажатых слепыми псами и разодранными почти в клочья пулеметом волками.       После двух оглушительных взрывов командир сменил обойму в пистолете и вышел из-за укрытия, добивая выживших, вопли которых слышны не были ввиду временной потери слуха. Расстреляв все патроны, вояка взялся за чужой автомат.       Не ожидавшие удара в спину не успели быстро сориентироваться и полегли под гнётом свистящего свинца, так и не успев ничего понять. Некто очень проворный умудрился-таки ранить командира в бедро, но не сильно.       Слух понемногу возвращался. Переведя дух, вояка огляделся. Вокруг лежали растерзанные трупы мутантов и людей, под которыми расплывались бордовые лужи. Кто-то тихо стонал. Грузовик горел, источая ужасный запах. Отсветы от его пламени и непогашенных прожекторов плясали среди руин блокпоста, кошмарных теней и причудливо изогнутых стволов близрастущих деревьев.       Будто в тумане побрёл командир к брошенному на дороге чемоданчику. Прострелив замок, он отбросил автомат в сторону, изъяв затем бумаги.       Чаща отзывалась хохотом волков, свистом, рычанием, обеспокоенными возгласами иных её жителей, но понемногу умолкала. Мутанты, оставшиеся в живых, боялись выходить на свет и охотно уходили, пятясь, во тьму леса, голодные и злые.       Облазив уцелевший транспорт, вырубив возможные источники связи и обездвижив технику, командир, наконец, оказался у горящего грузовика, сжимая в руке ворох бумаг. Это было то, ради чего сложили головы десятки, а то и сотни людей… документация из лабораторий. Её было много.       Каждую страницу вояка рассматривал и, иногда медлив, кидал в огонь. Мелькали перед его глазами символы, формулы, описания, схемы, тексты ужасающего содержания… Пламя играло в его зрачках, тёплый ветер бил по щекам, а он всё смотрел и смотрел, читал и читал, а потом придавал сожжению.       Наконец, когда подошла очередь последней части документов принять свою судьбу, глаза командира вдруг округлились, дыхание перехватило, а сердце невольно защемило…       Программа «Пацифик». Так гласила надпись на корке. Вояка, поймав себя на мысли, что жадно читает содержание, зажмурился и стиснул зубы. Нет, нет… он знал, что это должно было произойти, но не был готов к этому. К правде. Он не осознавал, откуда знает это, но чувствовал, ощущал всем телом, душой, разумом: это оно.       Застонав, он опустился на колени, сжав роковые бумажки… Нет, он не обязан делать этого. Ведь известно к чему всё может привести! Но… сколько мучений, сколько пролитой крови и все зря? Вопросы, мучившие по сей день, могли разом пропасть, ибо ответы рядом!       Но он бездействовал, пытаясь унять дрожь во всем теле.  — Мне нельзя этого знать… Вспомни, вспомни же о чем сам говорил!       Рука медленно тянулась к огню. Слезы стекали по щекам, бросая блики.  — Нет!       Прижав к себе документацию, вояка зарыдал, затем взвыв.  — Нет… нет! Ты чудовище… Ты!       Резкая боль заставила его вздрогнуть. Но закричать он не смог — дыхание перехватило. Он успел лишь последний раз взглянуть на прошлое, настоящее и будущее, что описывались всего одним словом «Пацифик».       Алые капли, смешанные со слезами, вскоре залили его.       Пустой взгляд, устремлённый во мрачные небеса, отобразил последний раз тусклым зернистым веретеном Млечный путь, что мерк, мерк и мерк…       Бесшумно подойдя к безжизненному телу командира, прижавшего к запачканному кровью бронежилету папку бумаг, старик склонился, закинув за спину СВД, и бережно поднял документацию.       Осмотрев пару страниц, он вздохнул. В его задумчивом, спокойном взоре блеснул отсвет пламени.  — Пацифик… — пробормотал он, — После уничтожения мира ядерной войной, эта программа бы спасла человечество. Способность жить без телес, имея только сознание — давняя мечта. Не существовало бы больше преград для человека, силы его разума… Но ты решил все иначе, сынок…       Старик достал из внутреннего кармана фуфайки что-то зелёное и неказистое.       Гудящее пламя выявило в этом предмете магнитную карту с индексом Х-10. На обратной стороне ее обнаружилась стёртая фотография и инициалы: Григорий Львович Суховейко.  — Я подозревал, что у нас получится, но не думал о том, как это получится. Несмотря на всё зло, пережитое тобой, ты хотел как лучше… всегда. Ты верил в человека, в его светлую душу даже тогда, когда он, человек творил самое безрассудное… Ты верил, даже когда разочаровался в человеке, в мире, в себе. Мы — чудовища. Ты прав. И мы всегда будем ими оставаться. И пусть прошлое и даже горькое будущее человечества уже предрешено, настоящее человека — живо в его душе, в том, чем он часто пренебрегает… а зря.       Сглотнув, ветеран дрожащей рукой вложил карту в папку документов, а затем бросил всё в огонь, пляшущий не преставая.  — Ты хотел этого, я знаю. И пусть будет так. Во имя человечества, во имя мира и души.       Ночной дождь слабо моросил, звучно ликуя в дорожной пыли. Зона-гузыня счищала с себя кровавую пелену, размывая ту по асфальту и хныкая возгласами уцелевших зверей.       По дороге шёл старик, держа на руках еле живого сталкера — тот дышал, но говорить, видеть и слышать не мог: все соответствующие органы были залиты кровью. Мозг не выдержал напряжения и последствия явились сами собой.       Сапоги чавкали ковром гнилых листьев, ведя ветерана к холму, что пустел в тишине мёртвого чернеющего леса, взметнувшего в небо свои кривые ветки. Где-то сбоку мелькнула и покосившаяся смотровая вышка.       Звёзды мигали в просветах среди туч, чуть освещая путь.       Вскоре на холме был возведен ещё один. Маленький, не приметный среди сухой травы. Старик, невзирая на свой возраст, копал могилу всю ночь, пользуя подручные материалы, коих было не так много.       Наконец, уставший, мокрый и поникший, он встал у сооруженного из двух коряг креста.  — Спасибо тебе… ты дал мне ещё один шанс, который я не посмею упустить… — его шёпот пронёсся сквозь тьму окружающей поляну чащи и потерялся меж стволами.       Взвыл безумно в глуши одинокий волк, ответило ему несколько раз эхо, отразившись от покинутых тёмных склонов скал…       По направлению к дороге поплёлся старик, придерживая виляющий приклад винтовки. Куда он шёл и зачем — одной Зоне известно. Вскоре его силуэт скрыл опустившийся на землю туман, вестник утра.       Не ведая, что есть смерть, каково оно, чувство опасности, и никогда не зная могил, Существо с Радара успокоилось, наконец обретя желаемое и заслуженное.       И никто даже не догадывался, что распустившиеся на скудной могиле алые цветы погибнут при первых же серьёзных заморозках.

А лес под антенной напряжно гудит, Мозгу не давая покой, А ворон-нахлебник давно уж кружит, Дух явно учуяв живой. Скорей бы добраться, не сбившись с пути, Равняясь с родимой тропой, Ведь тихие нынче возводят холмы, Тем, кто не вернулся домой… Иванов-Ковалев; октябрь 2017