***
Персиваль чувствовала, что ее ноги отяжелели, словно к ним привязали по мешку с песком, но в штаб она вошла, не медля ни секунды. На ней не было костюма, ведь она не ожидала, что вернется сюда так рано, однако по ее виду уже можно было сказать, что она агент, преисполненный решимостью, даже без пиджака и брюк, лишенная своих очков. — Садитесь, — в главном зале для собраний Мерлин указал ей на ее стандартное место. Она упала в стул, стискивая подлокотники до побеления костяшек. Артур сел во главе стола, координатор — напротив нее, придвинув стакан и графин с понятно-каким-содержимым. — Ланселот в своей привычной манере заверил нас, что этот напиток очень крепкий. Если это поможет Вам. Глядя на янтарный цвет жидкости, без единого намека на мутность, Тедди затаила дыхание, не в силах заговорить. Неизвестно, как ей удалось, но она все же начала, сама не узнавая собственного голоса: — С чего мне начать? — У Вашего отца, Освина, была работа, — заговорил Мерлин. — Он посещал ее регулярно? — Кажется, да, — график папы было трудно вспомнить. Она никогда не уделяла ему должного внимания. — Дважды, или трижды, в неделю он уезжал к работодателю, затем, спустя день или два возвращался домой. — В последние полгода за ним замечались какие-нибудь странности? Может быть, он уезжал чаще обычного. Она не могла этого вспомнить, но знала, что, если сумеет порыться в болезненных воспоминаниях чуть дольше, обязательно что-нибудь найдет. Но не сейчас. Не так скоро. — Этого не знаю, — ответила Тедди, сидя все в той же позе и не отрывая от бутылки взгляд. — А что насчет вашей… — Мама совершенно ни при чем, — отозвалась она слишком резко, перебив координатора. И даже не извинилась, хотя его вины не было. Это просто вопрос.— Освин… Милый. Боже, и что ты будешь делать дальше? — У меня уже есть план. Верь мне. Просто верь мне.
Ее глаза расширились и она вздохнула еще глубже, хотя это казалось просто невозможным. Это возникло в ее памяти только сейчас. Отрывок разговора, показавшийся ей тогда очень странным, но недостаточно, чтобы тревожиться из-за этого дольше недели. Пытаясь собрать по крупицам свое окружение в тот момент, она заговорила медленно, ровным голосом: — Он рассказал ей… За две недели до того, как это случилось. Была ночь, а я выбралась из окна и, пробираясь мимо их комнаты, услышала его. Он сказал маме, что у него есть план и она должна ему верить. — Хорошо… — Мерлин бросил быстрый взгляд на свой планшет. — Больше ничего? — Больше ничего. Никаких разговоров, странного поведения и внеплановых командировок. Ей должно было быть стыдно. Она просто проводила с родителями так мало времени, что даже не знала, как у них проходят дни, о чем они думают, чем живут и что чувствуют. Оказалось, что у папы был масштабный план, он совершил нечто важное, и она могла бы раскусить его раньше Подрывника, если бы только уделила хоть день своему папе. Она знала, как он себя ведет, могла распознать, что он лжет или недоговаривает, хотя, будучи бывшим шпионом, врать и притворяться папа умел. — Что было за день до взрыва? — послышался новый сухой вопрос. — Папа починил телевизионную антенну, мама сделала генеральную уборку, а я получила нагоняй от классной руководительницы, — Персиваль вздохнула. — Ничего необычного. — Ничего не предвещало беды. — Что ж… теперь можете рассказать о том самом дне в мельчайших подробностях? Она подняла взгляд на Мерлина, глядя исподлобья. Такой пустой взгляд надо было еще поискать.***
— Пошел в жопу! — Дорис ухмыльнулась, удосужившись посмотреть на друга. — Я просто долго моргаю. — Ага, заливай дальше, — Зак стиснул между губами третью сигарету, беспокойно оглядываясь, пока не наткнулся на требовательный взгляд подруги. — Хочешь еще? Тебе уже того, легче? — Вспомни об этом еще раз пятьдесят, тогда точно станет, — Уайт вырвала из его руку пачку сигарет, снова оскалившись. Молчание между ними повисло ненадолго — пока и она не закурила. — Где они? — Лижутся у магазина, зуб даю, — Зак снова ухмыльнулся, как извращенец, а потом выглянул за угол, то ли высматривая копов, то ли желая убедиться в правдивости своих ярких представлений. — Когда там тебе уже восемнадцать? Этих дурней за смертью надо посылать, а ты бы уже была здесь. — К сожалению, мне всего лишь шестнадцать, а еще я потрачу деньги на выпивку, как только шагну за порог магазина, — уверенная ухмылка Дорис помогла Заку немного успокоиться. Когда сигареты были докурены, а друзья так и не появились, пришлось выйти из-за угла и именно в этот момент тишины неподалеку послышался хлопок, а прохожие обернулись, разыскивая источник шума. Послышался шум выбитых стекол, отдаленные крики, отчего у Дорис волосы встали дыбом. — Я чуть не обосрался! — хохотнул Зак приглушенно, вырывая ее из ступора. — С чего бы так громко? Промахнулись и бросили динамит в ларек с петардами? — Нет… — Уайт притоптала свою сигарету и вышла из переулка первой, желая поскорее добраться до места странного происшествия, куда потянулись и другие люди. — Это что-то серьезнее. У меня плохое предчувствие. Обычно это означает, что пора валить нахер. Зак отделился от нее где-то по пути, да и не было до него дела — в нос ударил запах гари. Пожарные машины, гремя сиреной, промчались рядом. Плохое предчувствие усилилось, сердце в груди заколотилось по мере приближения к ее родной улице. Людей становилось все больше, за ними было невозможно что-либо разглядеть. Дора увидела, что в некоторых домах и вправду выбиты окна. Люди с ужасом охали, стоял шум и гам, где-то неподалеку на ноги поднялся их сосед, он был в крови и… копоти… Уайт обогнула толпу через двор ближайшего дома, затем отодвинула доску у забора, огораживающего прохожих от стройки нового жилого дома. Здесь уж точно никого не было. Она побежала мимо строительного мусора, чувствуя такой жар, который мог бы поджечь доски… Прямо перед ней валялись обгоревшие обломки. Что-то с разрушительной силой ударило по забору с этой стороны, разбросав в стороны и забор, и материалы. Она, затаив дыхание, вышла навстречу жару, увидев то… что осталось от ее дома, участка… и жизни. Руины. Горящие черные руины. У нее вырывались какие-то слова. Молитвы или призывы, безумный шепот, это не имело значение. Она просто не могла поверить. В ступоре девочка стояла на расстоянии от огня, вглядываясь в него, пока он чуть ли не сбивал ее с ног. В первые мгновения она и не смела думать, что это ее дом. Затем, оглядываясь, видя закопченные соседские дома, кричащую толпу, пожарных и полицейских, которые криками призывали отойти подальше, Дора не могла дышать. Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем осознание наступило полностью. Первая появившаяся мысль: родители. Дома были родители. Они оставались там, в огне (она отказывалась принимать тот факт, что в таком взрыве не мог выжить никто). Уайт сделала первый шаг навстречу огню, затем второй, при этом ее окатило жаром, словно в пекле вулкана. Слезы замутняли ей взгляд, но не стекали по щекам, почти сразу высыхая. — …Мамочка!.. Папочка! — теперь она слышала собственные отчаянные крики. — Кто-нибудь!.. Ноги несли ее вперед, к этой черной дымящейся земле, к пылающим руинам, от которых осталась лишь половина первого этажа. Папа мог быть там, в кладовке, судорожно думала Дорис. Перед глазами стоял огонь и еще один взрыв ударил ей по ушам, сжал все изнутри, поднял ее в воздух и отбросил, ударив об каменную стену неподалеку, в какой-то непонятной стороне, но при этом из нее, она была уверена, был выбит дух, остатки разума и сама жизнь. В ушах стоял шум, все тело ее болело — весь мир вокруг, казалось, болел — и теперь не ощущалось ни жара, ни страха, ни отчаяния — только очень близкое дыхание смерти. Уайт лежала, глядя в небо, черное от дыма, и видела только тьму, которая сгущалась над ней. Прошла вечность, прежде чем она вспомнила, кто она и что происходит, но больше ничего не понимала, не слышала, не думала. Над ней склонился темный силуэт и какая-то бессознательная часть подметила, что Смерть все же существует. Дорис хотела бы приглядеться, но не могла и шевельнутся. Ей не было любопытно, не было страшно, ничего не хотелось, у нее просто не закрывались глаза. Шок держал ее в сознании, адреналин в крови помогал сохранять последнюю ясность ума. Это была не Смерть, это был всего лишь мужчина. Тоже темный, как и окружающая его гарь, но на его лице не было и доли страха, ни единой эмоции, кроме капельки любопытства, с которым он оглядывал ее, так и не прикоснувшись. Его губы приоткрылись, он что-то сказал, будто ожидая от нее ответа. В ушах стоял тихий писк и… собственный стук сердца. Слабый, медленный, но ровный. Все, что у нее было — ее сердцебиение, разбавлявшее тишину и прояснявшее неизвестность… и лицо мужчины, который навис над ней, глядя безучастно, а потом поднялся и исчез из ее поля зрения. Будто дожидаясь этого момента, тьма окутала ее и эти секунды чистого ужаса и боли, занявшей все ее пространство, закончились. *** — Я никогда не была уверена до самого конца, что это он, — уже совсем тихо говорила Тедди. У нее был хриплый, совершенно чужой голос, и в ней уже было два полных стакана алкоголя. — Но, когда я начала проходить отбор в агенты, я узнала больше о снаряжении и спецодежде, и я помню, что я видела под его пальто огнеупорный костюм и какие-то устройства. А потом та операция по захвату Бери, когда Ланселот показал фотографии, которые сделал, тот ублюдок был на них. И он почти не изменился. Девушка прикрыла глаза, искривив губы от гнева. Теперь это лицо стояло перед ней всегда, каждую секунду, стоило ей моргнуть, стоило ей замолчать. Куда ни отвернись, где только ни спрячься, теперь Подрывник был бы с ней всегда. — Этого будет достаточно на сегодня, — голос мистера Харта разрезал тишину, как нож. — Я провожу Вас, Персиваль. Она поднялась покорно, проследовала за ним словно робот, глядя лишь перед собой, и уже на пороге он сказал ей, едва склонившись к ее уху: — В вашей ванной комнате я оставил у раковины таблетку. Мощное снотворное. Оно поможет вам уснуть крепко и не видеть никаких снов ближайшие восемь часов. Непременно воспользуйтесь ей, как только доберетесь до дома. — Спасибо, сэр, — она села в кэб и невидящим взглядом смотрела в окно на проплывающие здания. Мистер Харт говорил, что ее отец не проваливал свои задания. Все верили, что он допустил промах лишь однажды, когда не уберег французского генерала, но даже тогда остался в плюсе — у него появилась жена. На самом деле, папа допустил больше, чем одну ошибку. И его самая последняя стоила не одной жизни, а трех (включая ее собственную). Правда, он все-таки сделал хоть что-то полезное — нашел нечто, за что секретные организации готовы были вырезать других агентов вместе с их семьями. Персиваль не знала, может ли она гордиться отцом, который может чего-то достичь, только если допускает при этом жертвы. Или, может, ему просто попадались такие безвыходные задания? Знал ли он, что Моргауза предпочтет стереть его с лица земли без лишних слов? Что бы за тайну он не унес с собой в могилу, теперь она была известна всему миру, кроме нее — его дочери, которая и должна была все узнать. От этого горели легкие, раскалывалась голова и щипало в глазах. Тедди позволила себе разреветься, когда закрыла за собой дверь в гостевой комнате, выпила таблетку, даже не запив ее, и упала на кровать, выпустив наружу рыдания, которые утихли через пятнадцать минут. Но слезы продолжали стекать на подушку, и спокойствие не наступило вместе со сном.