Опоздал?

Святой, говорят они. Такой романтичный, примерный семьянин, говорят другие. Наверняка и отцом будет прекрасным, вздыхают третьи. Боже упаси, думает Джей-Джей, пока листает ленту в твиттере от нефиг делать. Детей, разумеется, любит, а как их не любить-то, они всегда так смешно реагируют на любое его действие. Но рано ещё, не готов. Какие дети, в самом деле, тут бы за остальными своими делами приглядеть, а то кто, если не я. Так правильно ведь, когда перед семьей, торжественно, в кругу самых близких обменяться кольцами, чтобы потом эти кольца вернуть назад, ага. Суть понята, по крайней мере. Джей-Джей сбривает щетину перед зеркалом и больше всего на свете хочет треснуть своё отражение, нахально и тяжело осуждающее синими глазами. В голове жалко бьется мысль «я ничего такого не сделал», а взгляд остаётся все таким же разочарованным, разбавляясь насмешливым «ну да, всего лишь присунул своему сопернику». — А я бы ещё разок его отделал, — выплевывает Джей-Джей, только чтобы позлить своё отражение ещё больше и окончательно свихнуться. Джей-Джей принципиально не пишет Юре после той ночи и вовсе не из-за того, что Юра тогда удрал, стоило ему сомкнуть глаз. Джей-Джей просто остыл и проснулся в растрепанных чувствах. Долго сидел голышом на стуле и дописывал текст под зарождающийся пальцами мотив. Пустая постель — чудесный двигатель вдохновения. Все улеглось внутри, страсть утихла, в груди перестало жечь, потому что всё, получил что надо, куда теперь рыпаться. Именно поэтому Джей-Джей стучится в номер Юре за пять часов до его вылета, несёт чушь про покинувшую его музу, показывает листок с текстом песни, который Юра безжалостно комкает уже в постели, пока Джей-Джей держит его волосы и бешено нанизывает его на свой член. Когда Юре долбят на телефон, никто из них не кончает: Джей-Джей просто поворачивает его лицом к себе и вмазывается в его губы. Юра трахается, как в последний раз. Юра целуется, как в последний раз. Джей-Джей едва не забывает застегнуть ширинку перед выходом, пока Юра прижимает его к двери и прижимается сам. То самое «где ты был раньше, Джей-Джей» врезается в мозг чистым отчаянием. Юра перестаёт быть привычным Юрой, Юра становится потрясающе искренним в своих движениях, глазах, губах, он не отлипает от Джей-Джея, он не боится открыться, вот совсем. Джей-Джей даже в это время умудряется отпускать глупые шуточки и улыбаться в эти губы, чувствовать легкий щипок, видеть необъяснимую ласку в дерзких глазах и слышать нежность в грубом низком «долбоеб». Перед расставанием они ещё минуту молча смотрят друг другу в глаза, как распоследние идиоты, и только потом понимают, что момент упущен, а вместо того, чтобы расставить все по полочкам и объясниться, они все время потратили на секс и нескончаемые поцелуи. — Поговорить всегда успеется, — выдаёт Юра, завязывая волосы в хвостик. Джей-Джей радостно слюнявит открывшуюся кожу шеи, наверняка мешая, легонечко кусает и никак не может понять, как жил без этого раньше. — Уйди, заебал. Ну прям благодать. Хорошо, что заглянул напоследок. Вопреки тучным ожиданиям Джей-Джея, благодаря которым он долго не мог решиться зайти, Юра после вчерашнего вёл себя куда смелее. Один раз, как говорится. Хотя нет, тут вообще другая тема. Тема, поднять которую равносильно убийству только зародившихся отношений, какими бы шаткими они не выглядели. Нельзя, испугаем. — Юра. — Но рано или поздно все равно об этом заговорим. — А ты веришь в отношения на расстоянии? Юра даже не задумывается: — В отношения верю, а если на расстоянии не получается, — он откладывает расческу, — значит хуйня отношения. Весомо. Джей-Джей осознаёт, что ему пора уже драпать, однако от одной мысли, что вот это вот чудо появится в поле зрения лишь через несколько месяцев, хочется на стенку лезть и дверь загородить. Украсть. Хотя это как-то совсем по-казахски. Ну вот на кой ещё и казахов вспомнил, Леруа? Конечно же, Джей-Джей его не крадет, не встаёт на пороге, напротив — открывает дверь, предлагает понести сумку, посылается нахуй со своей заботой, покорно молчит до лифта, нажимает на кнопку. Косится на тяжелую дверь сбоку. — Мы там целовались, — напоминает он. — Это на втором этаже было, — корректирует Юра, не смотря на Джей-Джея. Джей-Джей начинает довольно лыбиться. Хорошо-то как было. А как я теперь без этого. Джей-Джей грустно залипает в закрывшиеся створки лифта, провожая взглядом полоску тусклого света, движущуюся вниз. Я-то не верю в отношения на расстоянии, Юра. Совсем не верю. У тебя там со своим казахом, может, вновь срастется, пока я здесь как-нибудь. Как раз когда страдается, и песни лучше пишутся. Джей-Джей прислоняется лбом к иллюминатору в самолете, думая о том, что он не опоздал, он всего лишь, блядь, далеко. Джей-Джей прислоняется лбом к бортику катка на тренировке, черт знает в который раз напоминая себе, что у них ничего не получилось бы. Джей-Джей прислоняется щекой к бутылке, вновь и вновь просматривая сухое поздравление с днём рождения и пытаясь разгадать в нем пьяный любовный ребус. Джей-Джей прислоняется щекой к телефону и чуть ли не ломает его, слишком сильно сдавив после той совместной фотографии с Отабеком. Джей-Джей едет на соревнования в США, проебывает все медали и свою жажду победы, прислоняясь к дверному косяку своего номера и впуская серебряного призера. Он даже не думает жаловаться на серебро, только смотрит-смотрит и обеспокоенно спрашивает: — Что с тобой случилось? А меня все об этом спрашивают. Полгода так точно. — Все в порядке, — заверяет Джей-Джей, понимая, что не врет. — Юра. Юра стоит взбешённый и одновременно спокойный, руки скрещены, челка на глаз падает. Окосеешь же, ну. Господи, как хорошо, что ты здесь. Даже такой злой. Даже вернувшийся к своему этому, как его. А я, как всегда, опоздал. Юра вдруг разворачивается к дверям, останавливается у телефона, заказывает пиццу, ругается вперемешку с русским матом, и Джей-Джею впервые за семь месяцев хочется рассмеяться от души, получить подушкой по лбу, услышать жалобы на то, что хочется нормально пожрать, а ты, Джей-Джей, и так толстый, сиди и смотри, тебе салат возьмём, где тут магазин нормальный, пошли вместе сходим, заебал своей кислой рожей светить. Они действительно выходят из отеля, полчаса ищут нормальный магазин и пиццерию, Джей-Джей не замечает за собой, как становится сговорчивым с каждым человеком, интересуясь здоровьем бабушки, угощая мимо проходящего мальчугана леденцом, делая комплимент уставшей продавщице, получая пинок под зад от Юры, которого она же спутала с девчонкой. Они добираются до номера отеля без приключений. Не добираются только до пиццы, потому что Джей-Джея, наконец, клинит зверски, а ведь Юра, зараза, только этого и ждёт. Он отдаётся весь, целует, кусает, вздыхает и стонет так восхитительно, что первый раз длится совсем уж недолго. — Пиздец, и я этого полгода ждал, — беззлобно смеётся Юра, бросая использованные салфетки в урну. Джей-Джей не догоняет: — В смысле? — В смысле не трахался вообще. Джей-Джей все ещё не понимает: — А Отабек? Юра приподымается на локтях, то ли смущенный, то ли злой. — Слушай, ты заебал. Друзья мы с ним, давно друзья. Тебя я ждал, тормоз, ты в этой жизни поумнеешь когда-нибудь? Джей-Джей по-прежнему не допирает, было ли только что сказанное эдаким завуалированным признанием в любви. Единственное, что становится явным, так это бьющаяся мнимой радостью мысль о том, что в любви нельзя опоздать, если тебя ждут.