Уязвимый бриллиант

Золотой свет лился в окна классной комнаты, высвечивая каждую пылинку, что кружилась в потоках теплого воздуха. Головы пары десятков школьников гнулись над учебниками то ли в порыве усердия, то ли в дремотном забытьи. Вкрадчивый голос учителя мерно шелестел на фоне, но Ниджимура Окуясу едва ли различал слова в этом звуковом потоке – он внимательно рассматривал парня, сидящего за соседней партой, перебираясь взглядом с детали на деталь, словно пытался перейти вброд текучий поток мыслей по камням, выступающим из воды. Форма этого парня, украшенная золотыми значками, выдавала в нем школьного хулигана, а его голову венчал высокий помпадур с идеальной укладкой, локон к локону. Ручка застыла в его руках, сантиметра не достав до бумаги, а его большие голубые глаза смотрели в никуда сквозь страницу распахнутой тетради. Длинные ресницы очерчивали темноту под глазами дрожащей тенью, пухлые губы, сегодня отчего-то отчаянно-карминовые, иногда едва подрагивали, словно он вел сам с собой какой-то бессловесный диалог. Это был лучший друг Окуясу, Хигашиката Джоске. И, кажется, в этот пронзительный осенний день он был где угодно, но только не в стенах прогретой солнцем классной комнаты. – Ниджимура, напомните нам, когда началась вторая война между Китайской Республикой и Японской империей. Окуясу, которого голос учителя выдернул из мира собственных размышлений, выглядел раздосадованным. – Почем мне знать? Меня там не было. Волна подросткового смеха прокатилась по всему классу, только Джоске продолжал невидящими глазами рассматривать полотно своей тетради, где линии мешались с солнечными пятнами. – Очень смешно, Ниджимура. Может, вы поможете другу ответить, Хигашиката? Еще несколько секунд Джоске сидел в своем золотом забытьи, и только когда учитель снова повторил его фамилию, поднял голову с видом человека, который только что вынырнул на поверхность из непроницаемой толщи воды. – Простите, учитель, я не услышал вопрос. Прозвенел звонок, знаменующий конец учебного дня. Окуясу кое-как запихнул в портфель свои потрепанные книги и окинул пустеющий кабинет беглым взглядом. Хигашикаты Джоске, с которым они обычно ждали друг друга и шли вместе по домам или еще куда, нигде не было. Только на школьном крыльце Окуясу приметил знакомую шевелюру и широкую спину друга. Несмотря на то, что Джоске был выше и крепче многих своих одноклассников, в тот момент он выглядел хрупким и словно прозрачным в кристальной нежности осеннего воздуха. Окуясу казалось, что тот того и гляди растворится в солнечном свете, словно полузабытый призрак. Однако, он нагнал друга и попытался заговорить с ним, как ни в чем ни бывало. – Эй, Джоске! Куда пойдем сегодня? Может, у Тонио поедим? Я подыхаю от голода! Джоске снова выглядел как человек, который пытается вернуться в реальность в первые секунды после пробуждения. – А? У Тонио? Я что-то совсем не голоден. Окуясу продолжал наступление, стараясь не замечать, что холодные ответы друга поселяют в его душе неприятную смуту. – Может, тогда по магазинам прошвырнемся? Я тут подзаработал немного, прикинь! Водил по Морио одного старика-туриста. Так он так расщедрился, что дал мне четыре тыщи йен просто за то, что я ему показал пару памятников… а они вообще-то есть на любой карте! Вот умора! Джоске ответил вымученной улыбкой, не коснувшейся глаз. Такие яркие и искрящиеся обычно, сейчас они выглядели болезненно из-за темных кругов, которые выдавали его непомерную усталость. – Прости, Окуясу, я бы с радостью, но, кажется, я не очень хорошо себя чувствую. Лучше я пойду домой. Окуясу обогнал его, развернулся к нему лицом и стал идти задом наперед, пытаясь вновь, уже который раз за сегодняшний день, рассмотреть Джоске, словно где-то в его облике таился ответ на все вопросы, что так мучили его друга. – Эй, да что с тобой? Ты не заболел? Выглядишь как-то не очень, братан. – Все в порядке, просто не выспался. Пойду домой отдыхать. До завтра! – Джоске ускорил шаг, постаравшись обогнать Окуясу, преградившего ему дорогу. Неосторожный шаг назад – и тот запнулся о камень, балансируя руками в воздухе, чтобы не упасть. За какие-то секунды Джоске вырвался вперед, быстрыми шагами отмеряя расстояние между ними, раздающееся до размеров пропасти. Окуясу подумал о возвращении в свой дом с заколоченными окнами, о его затхлой темноте и пустоте, о вещах умершего брата, которые он никак не мог заставить себя выбросить, и сердце сжалось от ощущения безграничного одиночества, сковывающего его бунтующую душу инеем болезненного оцепенения. Хиросэ Коичи был крайне удивлен, когда, выходя в школу на следующее утро, заметил, что Ниджимура Окуясу встречает его на крыльце, прислонившись к одной из деревянных балок открытой веранды. Тень минувшей ночи, кажется, поселилась в глазах Окуясу, делая его брутальное лицо, словно бы высеченное из камня несколькими грубыми ударами скарпеля, еще острее и жестче. – Эй, Коичи. Есть разговор. Окуясу оттолкнулся от своей опоры и спустился по ступеням, поджидая Коичи, который в сравнении со своим другом-бугаем выглядел чуть ли не младшеклассником. – Мы не опоздаем на уроки? – встревожено спросил Коичи, который относился к учебе несколько внимательнее, чем два друга-разгильдяя. – Поговорим по дороге в школу, – небрежно бросил Окуясу. – Я и рад бы пойти в школу с тобой, но я обещал Юкако, что зайду за ней… – попытался мягко возразить Коичи. Окуясу даже не сбавил шаг, только закинул портфель за плечо и убрал другую руку в карман. – Юкако подождет, – отрезал Окуясу, не пытаясь скрыть раздражение в голосе. – Это совсем ее не касается. Не дрейфь, я быстро. Коичи не решился спорить. – Ты не знаешь, что происходит с Джоске? – кажется, голос Окуясу стал несколько мягче при одном упоминании этого имени. – Он сам не свой. Даже в глаза не смотрит, когда я с ним говорю. Всю голову себе сломал и ни черта не могу понять. – Хммм… – задумчиво отозвался Коичи. – Я тоже заметил, что с ним что-то не так. Я боялся, что это может быть связано с очередным обладателем станда, но, кажется, с этим все спокойно. – Может, он заболел? – предположил Окуясу. – У него такие синяки под глазами, будто он не спит уже какую неделю. А вроде только и делает, что сидит дома. Щас его вообще никуда не вытащишь. Лицо Коичи приобрело обескураженное выражение. – Не скажи, дома он точно не сидит. Я на днях звонил ему пару раз – его мама все время говорила, что его нет. Вчера вот набрал довольно поздно – хотел попросить его вернуть мой учебник английского. Кажется, часов в одиннадцать… Так вот, Джоске снова не было! И маме он вроде бы сказал, что задержится у тебя. Погоди, так он был не с тобой? – Я тебя понял, Коичи. Спасибо, что уделил время, – процедил Окуясу сквозь зубы. Раскрывшийся обман заставил Окуясу почувствовать жгучую обиду, стирающую все надежды на лучшее и наивные удобные оправдания, подобно карающей длани его альтер-эго. Джоске не было на первых двух уроках, и Окуясу места себе не находил от волнения. Его голова раскалывалась от тысячи сценариев, один другого страшнее, и, кажется, если бы Хигашиката в эту самую минуту появился бы в дверном проеме, Окуясу впечатал бы в его отрешенное лицо все свои гнев, волнение, непонимание и ужас, которые уничтожали его последние дни, разбив костяшки до крови о его красиво очерченные скулы. Но когда на второй перемене Окуясу действительно увидел Джоске, его гнев сразу сменился каким-то бессилием и необъяснимой бессмысленной теплотой. Тот стоял напротив своего шкафчика в раздевалке, пытаясь разглядеть себя в маленькое зеркальце, приделанное к его дверце. Его прическа, которая была своего рода визитной карточкой Джоске, сегодня бесстыдно разваливалась, несмотря на попытки ее обладателя как-то пригладить растрепанные волосы, темные круги под глазами стали еще темнее, а на шее тут и там проглядывали квадратики пластыря. Джоске выглядел еще более усталым, еще более хрупким, еще более чужим, чем вчера, и все же Окуясу не мог противиться ощущению несчастной спасительной радости, что хоть на миг избавила его от доли переживаний. – Привет, братан, – выдохнул он с улыбкой. – Где тебя носило? – Представляешь, проспал сегодня, – на лице Джоске, сером от усталости, проступил неловкий румянец, доведя его облик до какой-то предельной точки очарования. – Про меня кто-нибудь спрашивал? Умиротворение, воцарившееся в душе Окуясу, было недолгим, ведь все новые намеки на тайну Джоске, в которую его никто не собирался посвящать, давали о себе знать тупыми ударами в область грудины. Десяток мальчиков-подростков переодевались в спортивную форму перед уроком физкультуры, и только Джоске, кажется, тянул время, нервно дергая застежку-молнию на своей спортивной сумке, создавая видимость какого-то действия. Только когда раздевалка опустела, и в ней остался только Окуясу, который, как обычно, ждал друга, Джоске неверными руками достал футболку и принялся расстегивать свою школьную форму. Окуясу сделал вид, что ищет что-то в своем портфеле, но привычка вглядываться в каждое движение Джоске, засевшая в нем, была доведена до такого автоматизма, что он невольно продолжал следовать за ним взглядом исподлобья. Первой реакцией Окуясу был испуг, ознобом пробежавший по его позвоночному столбу. Кого искать? Кого бить? Ожерелье из гематом, лиловые цветы с бензиновыми разводами завязей, венчали все основание шеи Джоске. В первый миг Окуясу подумал, что его друг стал жертвой нападения очередного врага, но стоило взгляду проложить дорогу дальше, как весь его пыл защитника уступил место подростковому смущению. В царапинах, спускающихся к его пояснице, угадывался узор ногтей, а пара округлых красноватых отметин выдавали следы чужих зубов. Все полотно широкой спины подростка являло картину чьего-то несдержанного сексуального преступления. Окуясу густо покраснел и, кажется, на миг лишился дара речи. Ощущение собственной глупости и никчемности вспыхнули в его душе с такой силой, словно он вернулся в темные глубины своего несчастливого детства. Джоске тем временем натянул свою спортивную футболку, инстинктивно потянув ее за ворот, чтобы скрыть все отметины, расцветающие на его плоти, обернулся, разомкнул чувственные губы, готовясь поторопить друга на урок каким-нибудь ободряющим напутствием, и тут же осекся, вздрогнул и тоже покраснел, определив по обескураженному лицу Окуясу, что тот все видел и понял. Стыд, кошмарный всепоглощающий стыд владел всем существом Хигашикаты Джоске, когда тот ворочался в своей постели, куда он вновь вернулся сильно за полночь, силясь уснуть перед очередным школьным днем. Его тело венчали новые отметины чужой несдержанности, но даже ощущение собственной желанности не могло избавить от отвращения, которое в тот момент чувствовал Джоске к себе и своему использованному телу. Наверное, теперь его лучший друг Окуясу презирает его, считая чьей-то никчемной подстилкой. Поделом! Джоске изнывал в тесном коконе постельного белья, не в силах пристроить свое измученное тело, раздираемое острыми, невыносимыми и до крайности полярными ощущениями. Он чувствовал себя униженным и грязным, и все же сквозь эту пелену отчетливо проступал новый импульс возбуждения. Как получилось так, что его жизнь, которую наполняли нормальные подростковые радости вроде возможности поиграть в видеоигры, посидеть в кафе с друзьями, заработать первые собственные деньги и потратить на свои удовольствия, так резко изменилась? В какой момент то, что начиналось как забавное противостояние и странный эксперимент, достигло точки невозврата? Почему воспоминания, словно кадры из порнографического фильма с его собственным участием, так невовремя всплывали перед глазами, где бы он ни находился? Вот он сидит на чужом диване, позволяя худому мужчине с пронзительными зелеными глазами, полными холода и какой-то оскорбительной иронии, стащить с себя штаны. Джоске слегка дрожит и отворачивается, чтобы не видеть собственный член, который, налившись кровью, толчком устремляется вверх, освободившись от тесного плена одежды. Мужчина с пронзительным взглядом снисходительно улыбается, наслаждаясь каждой секундой его смущения: «Какой же ты еще ребенок». А Джоске так и хочется вырваться, закрыться, надавить на эти глаза большими пальцами, опуская веки… Все его существо в этот момент просто кричит: «Не смотри!» Мужчина берет в рот его плоть, уверенными движениями языка вытягивая у Джоске несколько сдавленных стонов. Когда он распаляется сам, все его действия приобретают отчетливо садистский почерк. Ногти впиваются в бедра подростка, зубы проходят по касательной вместе с движением рта по разгоряченной плоти. Вдруг Джоске чувствует, как рука мужчины бесцеремонно протискивается между его ягодицами, и несколько пальцев разом устремляются внутрь. Он вздрагивает всем телом, из груди его вырывается всхлип, он подается назад, упирая ступню в чужую грудную клетку, и вот мужчина лежит на локтях, испепеляя Джоске своим пронзительным взглядом. Сквозь пелену собственных злых слез подросток наблюдает, как меняется лицо любовника, искаженное гневом и возбуждением. «Как же ты все-таки бесишь меня, Хигашиката Джоске!» Стыдно, так стыдно, так стыдно, так стыдно… Джоске зажмуривает глаза, стараясь отделаться от наваждения, а его рука уже сжимает член, измученный множественными ежедневными оргазмами, и почему-то все равно твердый. Следующий день в школе был подобен тревожному сну, разбитому на несколько маленьких бесконечностей. За эти дни у Окуясу прочно вошло в привычку приглядывать за Джоске, но теперь он, напротив, всеми силами пытался не замечать его присутствия. Почему он испытывал столько боли, глядя на друга, он не мог объяснить даже себе самому. Что это было – ревность? Боязнь одиночества? Ощущение обмана? Медовый осенний свет вновь наполнял классную комнату, затопляя все, что в ней было, своим молчаливым покоем, он сочился внутрь сквозь глазницы, ноздри и губы, лишая возможности вздохнуть полной грудью. Джоске, изо дня в день все более похожий на призрака, наблюдал, как тени от листвы танцуют на светлых стенах классной комнаты. Пару часов спустя Окуясу сидел на тротуаре недалеко от ворот школы и думал о том, что делать со своим временем, которого у него отчего-то образовалось столько, что это уже раздражало. В дом с заколоченными окнами, конечно, идти не хотелось, а сидеть в кафе или кино одному казалось какой-то унылой старческой причудой. Изнывая от мыслей, куда себя деть, неосознанно чиркая заостренным камушком по асфальту, он не заметил, как к нему подошел плечистый подросток с высокой прической. – Кажется, нам надо поговорить. Окуясу задрал голову и впервые за много дней увидел открытый взгляд глубоких голубых глаз под резким изгибом бровей. Видение было мимолетным – Джоске опустился на тротуар рядом с Окуясу и вновь стал смотреть куда-то перед собой. Некоторое время оба молчали. – Прости, что избегал тебя, – начал Джоске, негромко выговаривая каждое слово. Улица перед ними кипела жизнью – проносились велосипеды, бегали дети, бездомная собака рыскала в поисках еды, а очередной Кира Йошикаге присматривал себе будущую жертву. Все было так ярко, и в то же время так расплывчато, словно объектив фотокамеры терял фокусировку, и все сливалось в одно пестрое море искр и света. – Я… я волновался за тебя, – отозвался Окуясу, которому нелегко давались разговоры о собственных чувствах. – Ты как-то странно себя ведешь в последнее время. Джоске сделал глубокий вдох, сжал руки в кулаки и зажмурился, словно то признание, которое он собирался сделать, было сродни колоссальному физическому усилию. Но слова споткнулись на пути к обретению формы, и фраза оборвалась, так и не прозвучав. – Мы с… то есть, я и Кишибе Рохан… Тишина расщепляла последние крупицы его решительности, а Джоске с ужасом понял, что даже не придумал, как выразить то, что он собирался сказать. Вместе? Любовники? Спим друг с другом? Все звучало так пошло, громко и неправильно. Впрочем, Окуясу было достаточно одного лишь имени, чтобы почувствовать, что весь его мир перевернулся с ног на голову. – Кишибе Рохан?! Этот заносчивый придурок?! Он же терпеть тебя не может! Джоске уже успел пожалеть о том, что затеял этот разговор. – Я знаю, это звучит странно. Но в последнее время мы как-то… Поладили? Нашли общий язык? Перевели свою ненависть на новый физический уровень? Какая глупость! Голос Джоске предательски дрожал. Окуясу рассмеялся громко и едко, пытаясь скрыть ту черную обиду, что копилась у него в душе, а теперь просто прорывалась наружу неконтролируемым потоком горечи. – Так ты динамил меня, чтобы зависать с Кишибе Роханом? Мать моя, я, наверное, сплю! Он теперь твой друг? – Нет! – в сердцах выкрикнул Джоске, не зная, что в тот момент раздражало его сильнее – эта злая ирония Окуясу или собственное косноязычие и бессилие. – Он мне не друг! И он действительно заносчивый придурок. Но рядом с ним я… просто голову теряю. Джоске согнулся и спрятал лицо, пылающее от стыда, в кольце своих рук, лежащих на коленях. Мир перед его глазами погрузился в темноту. В голове Окуясу все куски мозаики наконец-то сложились в единую картину: исчезновения в никуда, пластыри, царапины, вереница гематом на шее, это чертово имя и последнее признание – но, кажется, осознание происходящего настолько ошарашило Окуясу, что тот на время забыл о какой бы то ни было сдержанности. – Черт побери, ну и дела. За тобой бегает столько девушек, а ты выбрал Кишибе Рохана. Джоске молчал, лишь его пальцы сильнее цеплялись за собственные колени. – Я еще думал, наверное, Коичи просто с ума сошел, раз влюбился в такую стерву, как Юкако. Но ты, Джоске… Ты даже его переплюнул! Джоске резко поднялся, и Окуясу увидел, что в его глазах стоят слезы. – Каким же я был идиотом! Подумал, что ты сможешь меня понять… Окуясу смотрел на друга во все глаза, не зная, как реагировать на этот эмоциональный всплеск. Он знал, что сказал лишнего, но под давлением всех этих прошедших дней тревог и волнений все его собственные чувства слились в такое хаотическое месиво, что он, кажется, вообще перестал понимать, что происходит вовне и внутри. – Считаешь меня ненормальным – ищи себе нормальных друзей, сколько влезет! – Постой, Джоске! – воскликнул Окуясу, спешно поднимаясь вслед за другом. – Да, может, я не все понимаю, но так и ты, знаешь ли, не мастер объяснений. Ты просто избегал меня все эти дни, а щас вываливаешь на меня новости о вашем романе с Кишибе Роханом… И что я должен делать? Поздравлять тебя и прыгать от восторга? Я столько всего передумал… Чтоб я вообще когда-то столько использовал свой котелок, да ни в жизни! Я же просто беспокоюсь о тебе, черт тебя дери! Что-то ты совсем не выглядишь счастливым с тех пор, как спутался с этим проклятым мангакой. После этой пламенной речи Окуясу чувствовал себя таким слабым и нелепым, словно какой-нибудь безумный гений вроде пресловутого Кишибе Рохана скальпелем лазал в его внутренностях, испытывая при этом истовое удовольствие садиста-исследователя. – Нотаций мне и от матери хватает, – холодно ответил Джоске, стараясь унять выдающие его интонации подкатывающих к горлу слез. – Я думал, что друзья должны понимать и поддерживать друг друга, или чему там учат чертовы книжки? Видимо, я ошибся насчет тебя. Бывай, Окуясу. Улица продолжала жить своей жизнью, переполненная всеми красками, звуками и запахами, но оставшийся в одиночестве Ниджимура Окуясу чувствовал себя так, словно был отрезан от всего мира. Джоске долго бродил по вечереющему Морио, не разбирая дороги, а дрожь в его руках после разговора с Окуясу все не унималась. Он сам не мог, да и, признаться, не хотел втискивать свои отношения с Кишибе Роханом в рамки каких-то определений, и уж тем более озвучивать кому-то сам факт их наличия, но теперь из-за этой всей сумятицы он потерял лучшего друга. Ему хотелось выплеснуть боль, переполняющую его сердце, куда-то в пространство, закричать, разбить в хлам чью-нибудь физиономию… Может, рассказать обо всем Рохану? Нет, ну этот-то точно лишь холодно рассмеется в ответ и бросит что-нибудь вроде: «Какая трогательная история, приберегу для следующей главы своей манги». Этот заносчивый придурок, как окрестил его Окуясу, становился шелковым только тогда, когда это было в его интересах. Конечно, той историей с пальцами дело не ограничилось. Теперь Рохан подолгу целовал Джоске, массируя рукой его возбужденный член, чтобы потом как будто невзначай спросить: – Ну что, ты готов? Иногда Джоске находил в себе силы посопротивляться: – А когда я буду сверху? Рохан щурил свои пронзительные зеленые глаза и коварно улыбался: – Сверху могут быть только взрослые мальчики. Ты, наверное, даже не разберешься, что и куда вставлять. В ответ Джоске мог укусить его бесстыдные губы или до боли сжать сосок между пальцами. – Прекрати издеваться. Но он поддавался, и не только потому, что Рохан был старше и, судя по выверенности всех его движений, куда опытнее. После первых спазмов боли приходило удовольствие, которое Джоске научился принимать, и которое по-своему жаждал. Рохан с его гибким пластичным телом двигался как машина, доведенная до совершенства сексуальных функций, напряженные мышцы проступали под кожей, стальные засовы зубов сдерживали стоны, которые он не мог себе позволить в чужом присутствии, да еще и с таким ребенком. Параллельно он мастерски доводил Джоске до оргазма своими тонкими длинными пальцами, но не потому, что был неэгоистичным партнером, а, скорее, потому, что ему нравилось контролировать весь процесс получения удовольствия. Он кончал, содрагаясь всем телом, а после падал Джоске на спину или на грудь и лежал так, на несколько мгновений оставив свои чертовы колкости и надменный взгляд. Джоске разворачивался к нему лицом и думал о том, как красиво спадают на лоб его волосы, свободные от вечных налобных повязок, или о том, как приятно ощущать учащенное сердцебиение Рохана своей вздымающейся грудью. Золотое сечение мгновения, разрушаемого другим мгновением. В такие моменты без прошлого и будущего, без обещаний, которые, он был уверен, они никогда не дадут друг другу, без нежных слов и каких-то попыток присвоить друг друга или упорядочить то безумие, что творится между ними, Джоске казалось, что их с Роханом совместная жизнь подобна неброскому цветку, что вырос из трещины в асфальте. Он может цвести столько, сколько ему уготовано цвести, вне времени и влияния погоды, а может завтра погибнуть под подошвой чьего-то грубого ботинка. После Джоске лежал, по-прежнему обнаженный и отяжелевший от наслаждения, на кровати Рохана, а тот сидел в кресле напротив, тоже без одежды, и делал какие-то зарисовки в своем альбоме. – Не верится, что я на это согласился, – засмеялся Джоске, пряча свое раскрасневшееся лицо во влажной мягкости пропитавшихся их потом подушек. – Ты, наверное, использовал свой станд, чтобы заставить меня спать с тобой. – Вовсе нет, – Рохан едко улыбнулся в ответ. – В голову я залезаю только к интересным парням. Ты же только в качестве анатомического пособия и годишься. Одна из подушек, конечно же, сразу полетела в направлении художника. Окуясу тоже допоздна бродил по улицам, будучи где-то и нигде. Несколько раз чуть было не ввязался в уличную драку, едва не попал под машину. Однако, боль не приходила, не замещала собой мысли, что роились у него в голове, и лишь ощущение собственной ненужности следовало за ним по пятам, не разжимая тисков своих удушающих объятий. После был дом с заколоченными окнами, куда Окуясу пришел только потому, что устал от тщетных попыток бегства. Он сдался. Темнота, заполняющая каждый грязный угол ветхого дома, убаюкивала его. Где-то на чердаке ворочался прокаженный отец, изуродованный проклятием Дио, и это присутствие рядом человека, утерявшего человеческие вид и речь, обостряло ощущение одиночества до предела. Как бы Окуясу сейчас хотел прийти к отцу, рассказать о том, что потерял друга, получить отцовский совет и его поддержку… Но даже в своей человеческой бытности отец не был щедр на проявления доброты. Сейчас же, пусть Окуясу и старался быть терпимым к нему, он понимал, что от этой груды разлагающейся плоти можно ждать чего угодно, только не отцовского совета. Как бы Окуясу хотел прийти сейчас к старшему брату, но тот погиб, поплатившись за свою мстительность и жестокость. Запах его плоти, прожаренной электричеством, еще долго будет всплывать у Окуясу в памяти, заставляя его просыпаться по ночам в холодном поту. Почему-то Окуясу снова стал перебирать вещи Кейчо, словно этот душераздирающий ритуал хоть немного успокаивал его, заставляя ощущать присутствие брата. Может, именно попытка компенсировать общество брата, который всегда был рядом, и заставила Окуясу так сильно привязаться к Джоске? Он был счастлив, когда обрел в лице этого харизматичного парня с помпадуром своего вечного компаньона, с которым можно было сражаться плечом к плечу, зная, что рядом тот, кто всегда прикроет спину, а также просто дурачиться, есть мороженое, строить планы на будущее, в котором они станут богатыми и, конечно, бесстыдно успешными, смеяться, прогуливать уроки, вместе стоять на ушах и задавать жару этому тихому приморскому городу, вместе, все вместе… Мысль о том, что придется делить общество Джоске с выскочкой Кишибе Роханом, заставляла Окуясу заходиться бессильным гневом. Впрочем, зная, кто сейчас занимает большую часть мыслей Джоске, Окуясу понимал, какой выбор сделает он сам. Окуясу достал из коробки футболку своего брата, что, кажется, еще хранила еле заметный отзвук его запаха, и свернулся на полу своей сумрачной комнаты, прижимая ее к груди. Почему вся эта чертова история заставляла его так переживать, почему? Неужели к братскому теплу, которое Окуясу испытывал в отношении Джоске, примешивалось какое-то новое, незнакомое чувство?.. В темноте по лицу Окуясу, непроницаемому при свете дня, выдержавшему много ударов, рассеченному кровавыми реками и украшенному островами синяков, когда-то, а сейчас – просто лицу подростка, искаженному гримасой боли, прокатилась никем не замеченная слеза. Этим же вечером Джоске так же лежал в гостиной Рохана, упираясь лбом в спинку дивана, чтобы не давать любовнику новых поводов для издевательств. Иногда его плечи подрагивали, и слух Рохана достигал тот или иной судорожный всхлип, и лишь когда всхлипы сменились тяжелыми, но размеренными вздохами, художник решился подойти. Он сел рядом и погладил сначала плечо юноши, затянутое в тугой кокон школьной формы, которую тот сегодня не снимал и, видимо, так уже и не снимет, а после прошелся рукой по его волосам. – Кажется, наш принц сегодня не в настроении. Ну что же, значит, еще посижу с работой. Если бы Джоске обернулся в этот момент, он едва бы поверил, что лицо Рохана способно выражать такую нежность – пронзительный взгляд зеленых глаз немного смягчился, а в уголках губ появился намек на улыбку – не одну из тех победоносно-уничижительных ухмылок, которые Рохан выдавал, стоило Джоске совершить какой-либо промах, а искреннюю, человечную улыбку. Джоске не обернулся, лишь стряхнул руку Рохана со своих волос и раздраженно повел плечом. Художник поднялся с дивана, сел за стол, включил настольную лампу и открыл альбом для рисования. В ярком пятне электрического света стало заметно, что кое-где кожа на руках Рохана разодрана, а между большим и указательным пальцами красуется след от укуса. «Нам нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу и приручить друг друга. Тогда мы, наверное, не будем настолько нуждаться в языке боли для воплощения наших желаний», – подумал Кишибе Рохан. Неприрученный зверь в это время угрюмо ворочался в вечерней темноте гостиной. И вновь золотой свет стекал по окнам классной комнаты, а листва, трепещущая в агонии последних теплых дней осени, отбрасывала на стены свои рябые тени. Джоске снова сидел за партой, будучи везде и нигде. Он отпустил свой взгляд рассеянно блуждать по углам кабинета под аккомпанемент размеренного голоса учителя, который опять не складывался в слова в его голове. Ручка зависла в его руке за тот же сантиметр до листа. Но в этот момент голову Джоске занимали не привычные мысли о Рохане, ласкающем его тело со всей своей извращенной изобретательностью садиста, а об Окуясу, чья парта неподалеку пустела сегодня с самого утра. Его друг не появился в школе. – Ну что же, Хигашиката, может, хоть сегодня вы нам скажете, когда началась вторая война между Китайской Республикой и Японской империей? – спросил учитель, заметив, что ученик вновь витает в облаках. Джоске перевел взгляд на учителя и ответил ему немного смущенной улыбкой, оставившей глаза в какой-то печальной задумчивости. – Простите, учитель. Не сегодня. С легкой руки учителя истории наказание все-таки настигло Джоске, и он лишний час просидел в школе, изнывая от смутной тревоги и ощущения остановившегося времени. Потом он немного побродил по территории школы, надеясь встретить там Окуясу, но, конечно, того нигде не было. Волнение, незаметно заполняющее его душу, было готово вот-вот перелиться через край и заставить его куда-то нестись, сломя голову, неважно куда, лишь бы поскорее найти Окуясу и убедиться в том, что с ним все в порядке. Он пошел к дому с заколоченными окнами и, немного потоптавшись на пороге, открыл входную дверь. Его крик «Окуясу!» разнесся по всему дому, но ответа так и не последовало. Он заглянул в кафе к Тонио, позвонил из телефона-автомата Коичи и еще нескольким одноклассникам, но и те ничего не знали о том, что случилось с Окуясу. Наконец, когда руки его уже ходили ходуном от волнения, а сердце едва ли не выпрыгивало из груди, Джоске в отчаянии подумал, что его последняя надежда – это Рохан. Его тонкий ум и наблюдательность не раз помогали им выпутываться из затруднительных ситуаций с обладателями стандов. Да, он обязательно что-нибудь придумает, все будет хорошо… Джоске со всех ног побежал к дому Рохана, стараясь не замечать сбивающегося дыхания и парализующего волнения. Миновала одна улица. Потом другая. Сигналили машины, сверкали хромированными колесами велосипеды, собаки лаяли и бросались ему под ноги. Пот ручьями лился по его лицу, и все равно Джоске боялся остановиться, чтобы минутный отдых не стал фатальным промедлением. Что произошло? Нападение? Или Окуясу сам навлек на себя беду? Воспоминания об их вчерашней ссоре казались сегодня такими глупыми и незначительными, что Джоске почувствовал стыд за свои громкие жестокие слова, брошенные в сердцах. До дома Рохана оставалось добежать буквально один квартал, но Джоске вдруг остановился, как вкопанный и, пытаясь справиться со сбившимся дыханием, согнулся, упираясь руками в колени. Его открытый рот застыл в широкой улыбке. На скамье под козырьком ближайшей автобусной остановки сидел Ниджимура Окуясу, целый и невредимый. Он слушал кассетный плеер, иногда покачиваясь в такт музыке, и наблюдал, как солнечные блики играют на мысках его до блеска начищенных ботинок. Завидев друга, Окуясу стянул наушники, улыбнулся немного кривой дерзковатой улыбкой и подвинулся, освобождая место для Джоске, который тут же рухнул рядом в попытке отдышаться. – Я смотрю, к своему Рохану ты бежишь со всех ног! – усмехнулся Окуясу, задирая друга. – Иди ты! – Джоске изобразил внушительный замах, но на удар уже не было силы. – Вообще-то я искал тебя, придурок. – Да? – Окуясу состроил самую невинную физиономию, в которую только могло трансформироваться его грубое лицо. – Ну, знаешь, школа до того мне осточертела, что сегодня мне даже приближаться к ней не хотелось. А вот с тобой я думал поговорить. Поэтому и решил, что надо перехватить тебя на пути к твоему драгоценному Кишибе Рохану. Как видишь, я не прогадал. – Я просто хотел попросить его поискать тебя вместе со мной, – выдохнул Джоске, глядя на друга исподлобья. «Если Окуясу продолжит свои шуточки про Рохана, обязательно нарвется на удар», – подумал Джоске про себя. Но лицо Окуясу, напротив, стало в этот момент совершенно серьезным. – А вообще… Я хотел извиниться… ведь вчера даже не дослушал тебя. Знаю, до меня долго все доходит, но даже не сомневайся, Джоске, я… я буду на твоей стороне, как бы там что ни менялось в твоей жизни. Эх, черт, совсем я не мастер говорить такие речи! Джоске вглядывался в задумчивое лицо Окуясу, который с трудом подбирал правильные слова для выражения своих чувств, то и дело почесывая голову или задирая глаза к небу, и в его душе разливалось всеобъемлющее теплое чувство, которое, кажется, можно было назвать любовью. – Мне, конечно, еще не раз захочется почесать кулаки об эту мерзкую рожу Кишибе Рохана, особенно если посмеет тебя обидеть, но… опять меня понесло куда-то не туда. В общем, будь с кем угодно. Только, пожалуйста, не бросай меня, братан! Последняя фраза настолько растрогала Джоске, что он, не задумываясь, заключил Окуясу в объятия, и, прижимая к себе друга, проговорил: – Я тоже всегда буду на твоей стороне, Окуясу. Прости, что в последнее время вел себя, как идиот. Несколько секунд они еще держали друг друга в объятиях, а после снова уселись рядом и как-то неловко замолкли. – Ну… ты, наверное, сейчас пойдешь к Рохану, да? Ты же к нему направлялся, – проговорил Окуясу, отводя глаза. – Нет, не пойду. Давай лучше поедем в парк развлечений, мы же так давно не зависали вместе, – с улыбкой предложил Джоске. – Ух ты! Вот это идея на миллион баксов! – Окуясу, казалось, просто засиял от восторга. Сердце Джоске забилось быстрее, когда, набрав номер Рохана, он услышал его голос в телефонной трубке. Он звонил ему из телефона-автомата, который сразу заприметил, когда они с Окуясу добрались до парка. – Это Джоске. Я, наверное, не смогу прийти сегодня. Трубка фыркнула голосом Рохана, и знакомый до мельчайшего отзвука ледяной голос отчеканил: – Ну, не очень-то и хотелось. Но, кажется, у Джоске уже лучше получалось разбирать то, что на самом деле стояло за этими холодными словами. – Прости, я не хотел тебя расстраивать. Просто мы с Окуясу собрались вместе покататься на аттракционах. Тебе же такое не интересно? Я приду завтра. Нарисуй для меня что-нибудь красивое. – Ну что же, Джоске, я понимаю, что тебе иногда хочется общаться с детьми своего возраста и заниматься детскими делами. Не вижу в этом ничего необычного. Бывай. Рохан с некоторым раздражением бросил трубку на рычаг, закусив губу. Конечно, он не был готов признаться себе в том, что раздосадован, но что-то в самой его физике его предало, и капля туши сорвалась с пера, которое он держал в другой руке, испортив портрет красивого обнаженного юноши с высокой прической. Рохан без сожаления порвал и скомкал бумагу. Джоске же вернулся к Окуясу, который стоял у карты парка и, кажется, уже составлял список аттракционов, на которых они должны прокатиться в первую очередь. – Ну что, угостишь меня мороженым? – Джоске весело окликнул друга, увлекая его за собой к палаткам с едой и напитками. – А с какой это стати я должен тебя угощать? – шутливо возмутился Окуясу, делая вид, что упирается, чтобы Джоске и дальше тянул его за собой. – Ты же говорил, что у тебя есть деньги, – хитро усмехнулся Джоске. – От этого старика-туриста. – Все-то ты помнишь! Ладно, так и быть, угощу тебя. О, кстати! Меня этот старик-турист навел на одну мысль. Ну, как нам срубить деньжат по-быстрому. Давай откроем агентство для туристов… Окуясу продолжал свою воодушевленную тираду, а Джоске улыбался в ответ, и глаза его, пусть под ними все еще пряталась темнота прошедших бессонных ночей, впервые за несколько недель лучились искренней неподдельной радостью. Все налаживалось, текло, вертелось, претерпевало изменения, рушилось и строилось заново. Этой осенью Морио с его золотым небом был особенно прекрасен.

[15.09.2017]