Безрассудная игра

      — Лайт, это ты?       Сачико Ягами обернулась на шум открывающейся двери, беспокойные морщинки пролегли между бровей, руки впились в полинявшую мочалку для посуды. Лайт вздохнула и тихо закрыла дверь. Она давно привыкла видеть тревогу на лице матери. С каждым днем несчастная женщина все больше и больше напоминала призрака, будто жизнь постепенно покидала ее, хотя присутствие хозяйки по-прежнему ощущалось в доме. Впрочем, слово «дом» звучало, скорее, как насмешка над местом, где они обитали.       Низким голосом Лайт произнесла вежливое приветствие, бросила на пол сумку с книгами и аккуратно сняла лакированные туфли и коричневый блейзер, который почти постоянно носила в последнее время.       Подняв глаза, она заметила, что мать пристально смотрит на ее грудь, на ряд черных пуговиц от края широких отглаженных брюк почти до подбородка.       — Лайт… Твоя повязка, — пробормотала Сачико.       Поморщившись, восемнадцатилетняя девушка снова натянула блейзер, губы сжались в тонкую линию. Лайт мало что могла сделать в своем «положении». Она не виновата, что родилась девочкой в этом треклятом мире, и не по своей воле изображала мальчика. Нет. «Драгоценная» идея пришла в голову папочки, прежде чем он сыграл в ящик. Отец был полицейским, человеком закона. Когда система правосудия взрастила коррумпированную голову, Соичиро возложил на четырехлетнюю Лайт ответственность за будущую безопасность семьи.       Беременная Сачико, прихватив растерянную дочь, спряталась, скрылась в тени — незначительная женщина в этом «идеальном» мире. С тех пор Лайт была отведена роль сына, будущего защитника и кормильца. Без главы семьи их жизнь превратилась бы в страдания, особенно жизнь маленькой Саю. «Мальчик» поступил в школу и сдал государственные тесты. Результат превзошел все ожидания, у ребенка обнаружили гениальные способности. Благодаря этому, правительство обеспечивало семью Ягами. Девочкам не разрешалось получать официальное образование после двенадцати лет. Так какой прок семье от девочки-вундеркинда?       Итак, она была великолепным, образцовым сыном, заканчивала старшую школу и готовилась поступать в Тодай* на уголовное право.       И сейчас Лайт чувствовала горечь.       — Я перевяжу ее туже завтра, — сказала она по пути к лестнице. Жалкое оправдание.       Спальни были на втором этаже — так полагалось. Можно подумать, правительству больше нечем заняться, кроме как совать нос в планировку квартир. С трудом держащаяся на плаву экономика, взлетевший до небес уровень преступности… Но нет, спальни важнее.       — Я буду учить уроки в своей комнате.       Сачико кивнула. Она наблюдала, как старший ребенок поднимается по узким ступеням. Тонкие пальцы легко скользили по поверхности деревянных перил, будто каждая трещина и потертость были словами, написанными азбукой Брайля. Лайт красива и, благодаря своему очарованию, способна завоевать любое сердце. Но ее окружала едва заметная темнота, смутная дымка теней пряталась в глубине медово-карих глаз. Если бы все было иначе, Япония оставалась государством, а не стала частью Олигархии… Если бы Лайт была настоящим мальчиком… Если бы Соичиро был жив… Возможно, тогда бы зловещая аура не окутывала дочь.       Прислушиваясь к скрипу половиц, Сачико задумалась о том, какую цену она заплатила за эту ложь. Лайт была такой серьезной, далекой… гордой. Эгоистичная часть Сачико тосковала по маленькой девочке с косичками, обожавшей отца. На ее месте был сын. Совершенный сын.       Слезы щипали уголки глаз.       Саю скоро придет домой из магазина. Не время плакать.       Сачико собралась с мыслями и вернулась к грязной посуде. Лайт опустилась на край кровати, белая рубашка осталась на полу. Любой вошедший был бы удивлен нехарактерным беспорядком в обычно опрятной комнате подростка… и тем, что она вытащила из-под повязки, обмотанной вокруг груди. Тонкую тетрадь, черную, без украшений, за исключением нацарапанной на обложке белой надписи:       «Death Note»…