Глава 1.
7 октября 2017 г. в 15:36
Мирон лежал и вглядывался в темноту за окном. Ночь светилась окнами дома напротив. Курить хотелось до зубовного скрежета, но сигареты здесь выдавали по три штуки в день. Ничуть не меньше хотелось писать, но ручки и карандаши тут были запрещены. Холодный свет палаты травмировал радужку, и Федоров сел на пол, прислонившись спиной к стене, и закрыл глаза. Он вспоминал произошедшее с большим трудом, словно пытаясь составить пазл из отдельных частей своей жизни.
Мысли прыгали в голове, складываясь в вопросы, переплетаясь с рифмами, с какими-то обрывочными воспоминаниями. Попытки навести порядок в голове терпели крах одна за другой. Хотелось курить, спать, писать и сдохнуть одновременно. Ему, впрочем, хватило бы просто выключенного света, но распорядок есть распорядок. Свет выключают в 10 вечера. Значит, оставалось потерпеть еще примерно час.
Несколькими днями ранее.
Из истории болезни:
Анамнестические сведения со слов больного: последний раз выписан в марте 2015 года с диагнозом «биполярное аффективное расстройство, текущий эпизод легкой депрессии», F31.3. До этого несколько раз стационировался в ПБ. Со слов, после выписки чувствовал себя хорошо, принимал поддерживающую терапию. Продолжал успешно заниматься творчеством, через несколько месяцев выпустил новый альбом. Злоупотребление психоактивными веществами в период ремиссии отрицает. В последующем были гастроли, прошедшие без эксцессов. Начало нового периода депрессивной фазы относит к проигрышу в «рэп-баттле» летом 2017 года. Сообщает, что после неудачного выступления началась «черная полоса», пояснять данное высказывание отказывается. Болезненные переживания не раскрывает, продуктивному контакту доступен формально.
Поступил переводом из НИИ им. Склифосовского с диагнозом «суицидальная попытка». Причин не озвучивает. Жалоб на суицидальные мысли и намерения не высказывает. Свой поступок комментировать отказывается. Выражен негативизм, сниженный фон настроения. Эмоционально лабилен: апатия сменяется агрессией.
В настоящее время находится в наблюдательной палате. С врачом беседует формально, от приемов пищи отказывается — назначено внутривенное питание. Фармакологическую терапию принимает. Жалоб не высказывает.
Актуальный диагноз: «Биполярное аффективное расстройство, текущий эпизод тяжелой депрессии с психотическими симптомами», F31.5.
Назначено: валиум, литий, зипрекса. Дозировки указаны в листе назначений.
Психиатрическая больница находилась в подмосковном городке. Сюда его привезли сразу из Склифа, запихнули в палату, и двое суток он пролежал, не в состоянии пошевелиться. Мирон помнил, что приходил врач, задавал тупые вопросы, совал ему на подпись какие-то бумаги, кажется, о согласии на лечение. Это помнить было как раз неважно, необходимо было восстановить цепь событий до дурдома. Воспоминания были мутными и как будто плотными — он застревал в них, теряя надежду на восстановление цепочки событий.
Он не мог точно сказать, какое сегодня число, даже месяц назвал бы приблизительно. Как он оказался в Склифе, а затем и здесь, Федоров не помнил. Этим утром он обнаружил, что может встать с кровати, не цепляясь за пространство вокруг, может даже пройтись. Предплечья, которые он располосовал практически до локтей, были зашиты и спрятаны под бинтами, распространяя ноющую боль.
Палата была небольшой, с четырьмя койками, принадлежавшими, судя по всему, еще советскому периоду. Окна с распахивающимися фрамугами, из которых в помещение заливался холодный воздух. Трещины на стенах отвратительного желтого цвета разрывали слои краски, добираясь до самого потолка. Но самым мерзким был свет — холодный и колючий. И, несмотря на то, что за окнами было пасмурное утро, свет в палате горел. Федоров чувствовал, что он постоянно на виду.
— Доброе утро, Мирон Янович, — прозвучал бодрый голос со стороны дверей. — Меня зовут Павел Сергеевич. Я ваш лечащий врач, помните? Пройдемте со мной, пожалуйста.
Федоров напрягся, но все же отправился вслед за доктором. В кабинете психиатра было лучше, чем в палате, за исключением, пожалуй, картин на стенах. Рисунки психически больных были довольно спорным интерьерным решением.
— Мирон, вы можете назвать сегодняшнюю дату? — врач заглянул в его историю болезни и щелкнул ручкой.
— Не уверен. Уже ноябрь?
— Так, хорошо. Ноябрь, правильно, а число? — щелк, щелк, щелк.
— Не знаю.
— Ладно. Где вы находитесь? — щелк. Щелк.
— В дурке, очевидно, — Мирон попытался усмехнуться, но вышло как-то криво.
— Действительно. Помните, как сюда поступили? Мы с вами разговаривали несколько дней назад.
— Может, и разговаривали. Кажется, эти несколько дней я проспал. Не помню.
— Как ваши руки? — Павел Сергеевич кивнул на перебинтованные предплечья. Щелк, щелк, щелк. Федорову тут же захотелось их спрятать подальше от взглядов окружающих.
— Нормально, — во взгляде пациента читалось раздражение, а доктор как будто нарочно продолжал щелкать чертовой ручкой.
— Отлично. А самочувствие в целом? — щелк, щелк, щелк.
— Нормальное самочувствие, пожалуйста, хватит! — лицо Мирона исказилось гримасой злости.
Павел Сергеевич прекратил свои манипуляции с ручкой, кивнул и продолжил делать записи.
— Ясно. Что ж, тогда продолжим назначенную терапию. Судя по всему, вам действительно становится лучше. Давайте договоримся, Мирон Янович. Если вдруг у вас будут какие-либо изменения в настроении, или в состоянии, или просто захочется о чем-то рассказать, вы придете ко мне, хорошо?
Федоров кивнул и поднялся со стула.
— Могу идти?
— Конечно. Зайдите в процедурный кабинет, в конце коридора направо. Получите таблетки и можете отдыхать.
Таблеток оказалось много. Больше, чем в прошлый раз. В коридорах больницы пациентов практически не было, а тех, которые попадались на пути, Мирон старался обходить. Вернувшись в палату, он сел на кровать. Федоров чувствовал себя уставшим — думать было просто невозможно. В нем смешались страх, злость и беспомощность — адский коктейль, от которого просто закипали мозги.
«…Или это от таблеток? Чертов электрический свет, сейчас же утро, какого хера. Надо все же понять, что случилось. С какого момента я могу вспомнить? С баттла».
Хорошо, окей, он помнит, что проиграл, помнит, что уехал сразу после. Помнит, что Карелин доставал его сообщениями во всех сетях, и какое-то время он даже мог подыгрывать. Помнит чувство невероятной усталости и раздражения. Потом Паша Техник слил в сеть фотки. Нарушение контракта — он не имеет права дискредитировать себя в глазах фанатов. Долгий разговор с Женей по поводу сраного «образа», который необходимо выдерживать.
«А он был прав. Я беззубый».
«И что же она мне сказала?».
«Как жаль, что я не попросил ручку у этого врача, но черт, она так щелкает, я не выдержу».
«Разговор с Женей, соберись. Что там было?».
«А где Женя?..».
Мирон уснул, сам того не заметив. Когда он очнулся, голова трещала по швам, а за окном уже было темно. Он несколько раз глубоко вдохнул и помотал головой, словно надеясь, что так сможет раскидать все мысли в стороны, оставив только суть, но разлетелось все. Свет болезненно обжигал глаза. Думать было больно, открывать глаза было больно. В полудреме, минуту назад, ему казалось, что он все-таки смог разложить все по полочкам, но чувство оказалось ошибочным.
Дав себе время сфокусироваться на происходящем, он встал с кровати. Часы на стене показывали половину девятого — он проспал ужин в виде капельницы. Но чувства голода не было, хотелось продолжить начатое и разобраться в происходящем. Федоров выглянул в пустой и темный коридор. Он дошел до поста медицинской сестры в поисках кого-нибудь из персонала, но там оказалось пусто. Голоса раздавались из кабинета, в котором утром он беседовал с врачом.
— Павел Серг… — с порога начал он, распахивая дверь. На него взглянул незнакомый мужчина, прервав диалог с медсестрой. На его лице отразилось сразу несколько эмоций — непонимание, раздражение, а сразу следом он узнал этого пациента.
— Ничего себе, Оксимирон, — хмыкнул мужик. — Все, довыступался?
Мирон замер на пороге, от неожиданности немного растерявшись.
— Да заходи, чего встал. Я Георгий Андреич, дежурный врач ночной смены. Куковать нам тут с тобой в сумерках теперь еще долго, да, болезный? — кивком головы врач указал на перебинтованные запястья, которые были видны из-под больничной одежды. Медсестра, тоже сменившаяся на ночную смену, хмыкнула.
— Извините. Я хотел попросить ручку и бумагу, — Федоров решил вести себя сдержанно, дабы не нарываться на конфликт лишний раз.
— А билет на выход тебе сразу не дать, не? Или, может, веревку с мылом? — доктор заржал. — Да зайди ты, не стой в дверях, сквозит.
— Нет, спасибо. Хорошо, я понял, — злость подступала, поднимаясь к горлу горячим комком. Он вышел и захлопнул за собой дверь, несколько перестаравшись, и быстрым шагом направился по коридору в свою палату. Он услышал, как из кабинета за ним вылетел врач.
— Слыш, нервный, у нас тут таких не любят, понял, да? Дверями будешь хлопать в своем клубе сраном.
— Да пошел ты, — огрызнулся Мирон, и это стало ошибкой. Руки врача на плечах он почувствовал спустя несколько секунд и оказался прижат к холодной стене, а затем был укол в плечо. Стена поплыла так резко, что Мирон не успел схватиться за реальность.
Очнулся он уже на следующее утро.
— Мирон Янович, — щелк.
«Какой отвратительный голос. Как из ваты».
«Глаза нельзя открывать, там опять свет».
— Мирон Янович, вы меня слышите?
— Кхм… — Федоров поморщился, отгоняя назойливые мысли.
— Мирон Янович, постарайтесь открыть глаза, пожалуйста.
«Да кто там такой вежливый». Щелк, щелк, щелк.
Федоров открывает сначала один глаз и видит перед собой только большое желтое пятно, со временем приобретающее детали. Перед ним сидит Павел Сергеевич, его вчерашняя доброжелательность сменилась обеспокоенностью. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк.
— Хватит, — сипит Мирон, разлепляя глаза.
— Как скажете. Мирон Янович, как вы себя чувствуете?
Мирон хрипло смеется в ответ, пытаясь сесть на кровати, открыть глаза и сфокусировать взгляд, который упорно цепляется за все подряд, перескакивая с предмета на предмет, застревая на чем попало. Это невозможно раздражает.
— Да твою ж мать, а… — он трет глаза, пытаясь собраться и вспомнить вопрос, который задал ему лечащий врач. — Что?
— Как вы себя чувствуете? — терпеливо повторяет Павел Сергеевич.
— Пиздец, — выдыхает Мирон, не в силах подобрать слова. — Можно я лягу обратно?
— Конечно. Я просил только открыть глаза, вы сами сели. Вам сейчас действительно лучше прилечь. Ладно, постарайтесь не засыпать и зайдите ко мне через час.
Федоров кивнул и начал считать свои вдохи и выдохи, пытаясь удержать сознание, не проваливаться в эту мутную дрему, откуда каждый раз приходилось выкарабкиваться.
Из истории болезни:
Дневники наблюдений. Ночная смена от 10 ноября 2017 г.: пациент ведет себя агрессивно. Замечены нарушения режима стационарного пребывания. Конфликтует с дежурным врачом, врывается в ординаторскую, требует дать ему ручку и бумагу. Пациенту разъяснены правила отделения, однако на отказ выдает аффективную реакцию, негативистичен в общении с врачом. Назначен галоперидол в\м 2,0 разово в целях купирования приступа агрессии.