Камо грядеши

      Время до двух часов тянется отвратительно медленно. Он лежит на спине, прикрыв глаза. Лампа, находящаяся над его кроватью, начала мигать с периодичностью примерно раз в три секунды. Уснуть под этим флуоресцентным кошмаром сложно. Появилась какая-то вялая, призрачная надежда на спасение — вдруг это кто-то из своих? Наверняка, он же знает этот голос. И можно будет рассказать о том, что здесь происходит, может, его даже отпустят. Он обещает сам себе, что если такое вдруг случится, то лечение он не бросит. Все эти попытки договориться с судьбой даже в его голове выглядят жалко. «Ну, пожалуйста. Пусть будет так, пожалуйста».       — Мирон Янович, вы официально ушли в спячку? Фанаты беснуются.       Федоров узнает голос в ту же секунду. Он резко поднимается на постели, потом рывком встает и, сам того не понимая, начинает отступать к стене. «Только тебя не хватало», — думает Мирон, чувствуя, как нарастает тревога. Вот уж кого он точно не ждал. Если бы он видел себя со стороны, то удивился бы, насколько сейчас напоминает загнанное в угол животное.       — Как в лучших домах Парижа, хуле тут скажешь, — произносит Слава, оглядываясь, закрывая за собой дверь и по-хозяйски скидывая рюкзак на пустующую кровать. — Привет.       Карелин оборачивается и застывает. Ему требуется некоторое время, чтобы узнать оппонента. Настолько то, что он видит, далеко от образа в его воспоминаниях. Болезненная худоба оставила на лице одни глаза. Мирон смотрит на Славу так, будто тот пришел его прикончить. Будто еще один шаг в его сторону, и он начнет защищаться. Напряжение читается во взгляде, в позе, даже дышит Федоров как будто через силу. Выглядит страшно — гуляющий взгляд, больничная одежда, белоснежные, с красными полосами на бинтах, повязки на предплечьях. Карелин с трудом отрывает взгляд от них. «Твою мать, Федоров», — проносится у него в голове. Слава был уверен, что у Мирона просто очередной его маниакальный или депрессивный припадок, или как оно там у него бывает?       — Узник Освенцима, ни дать, ни взять. Да выдыхай, ты чего? — Слава делает несколько уверенных шагов по направлению к Мирону. — У тебя руки потекли, Мирон Янович.       Мирон молчит. Мысли скачут в голове ебучим галопом, и он приказывает себе не расслабляться. Теоретические причины, по которым Слава вдруг оказался в его палате, сменяются резко, как слайды в проекторе, одна параноидальнее другой. Пришел просто посмеяться над ним? Или использует его положение как компромат? Добить, может? Откуда он вообще узнал? Как так вышло, что Карелин здесь, а Женя, Ваня и Дарио — нет? Он бросает быстрый взгляд на свои повязки.       «Черт. Опять», — весь персонал, кроме ночного дежурного, который способствует этому, считает, что он самостоятельно распускает швы. Это уже не первый раз. Павел Сергеевич уже довольно мягко намекнул ему, что при постоянных попытках нанести себе увечья, Федорова придется перевести в одиночную палату особого наблюдения. Для его же собственной безопасности, конечно. Карцер. Карцер, сука, а не «одиночная палата особого наблюдения». Мирону очень не хочется попадать в эту комнатку. Свет там не гасят никогда. Но руки сжимаются в кулаки сами собой, это только провоцирует кровотечение.       — Зачем ты пришел?       — Ну просто. Захотел и пришел, — Слава пожимает плечами. Он боится того Мирона, что стоит перед ним. Его движения резкие, рваные, будто он не полностью может их контролировать. Карелин не совсем понимает, как ему вести себя в подобной ситуации. — А ты, я смотрю, по стопам своих предков?       — Зачем пришел?       — Да что заладил, как попугай? Соскучился. Мимо проходил. Выбирай любой вариант, — однако, Карелин отмечает, что это хороший вопрос. Ему стоило больших трудов найти Мирона. Больница находится не в Питере, а в подмосковном городке, и то, что Федоров лечится именно здесь, логике не поддается. Никакой информации в соцсетях, как это обычно бывает, не проскакивало. Команда «империи» молчала, как партизанский отряд. «Уехал отдыхать», — единственное, что скормили Славе, однако поверить в это было очень сложно. Не тот характер у Мирона Яновича.       «Выгнать? Спросить про своих? Да, Слава же может знать», — только зародившаяся мысль звучит в голове, как сирена, и становится идеей-фикс. Зачем бы ни пришел Карелин, есть шансы узнать что-то о происходящем там, за пределами его искалеченного мира.       — Где все?       — Кто — все?       — Женя. Порчи. Евстигнеев где?       — Мирон, — Слава не совсем понимает, действительно ли тот не знает ничего о команде, или это просто какой-то психоз, — твои на месте. Работают. Говорят, что ты передаешь всем пламенные приветы из теплых стран.       — В каком смысле? — Мирон несколько растеряно разжимает кулаки. Его агрессия и недоверие к Славе сменяются искренним непониманием. — Что значит работают?..       — То и значит. Пока ты тут загораешь, они пытаются успокоить толпу твоих фанючек. Ты же сорвал Олимпийский. Помнишь, да? Планомерно выводят тебя из системы координат, ты же, получается, провалил все гастроли. А слухи гуляют разные.       Мирон качает головой и садится на кровать. Почему Карелин здесь, уже неважно. Важно, что происходит что-то странное. И опять этот рой вариантов в голове, один другого не лучше. Слава садится рядом и легко толкает его в плечо.       — Мне сказали, ты не жрешь ничего. И ведешь себя, как больной, — Слава пытается сменить тему. — Может, тебе принести чего? Выглядишь, как пиздец, честно говоря. Давай-давай лечиться, — нараспев произносит он последнюю фразу и пытается улыбнуться. Федоров сидит рядом, уставившись в пол и поджав губы.       — Будешь реагировать на внешний раздражитель, э, алло, Хьюстон, у нас проблемы? — Слава водит рукой перед лицом Мирона, пытаясь привлечь к себе внимание. — Да и хрен с тобой.       Карелин встает и прогуливается вдоль палаты. Он подходит к окну и стучит пальцем по новехонькому, только недавно установленному стеклу.       — Странно, обычное стекло, вроде, а денег содрали как за золотое. Не напугал тебя утром? — Слава вновь разворачивается к Федорову. Складывается ощущение, что Мирон о чем-то сосредоточенно думает, в принципе не замечая гостя в своей палате. — Вот вам, шизикам, удобно. Нырнул в себя и торчишь.       — Пошел на хуй отсюда, — голос Мирона звучит глухо. Он, наконец, поднимает на Славу взгляд, злой и пронзительный.       — Не понял, — Карелин садится на кровать напротив. — Да расслабься, Мироша, я пришел с миром. Ты скажи лучше, чем тебе помочь?       — Себе помоги.       Больше Мирон не произнес ни слова. Сидел, уставившись в одну точку. Слава еще около получаса пытается его как-то расшевелить, не вполне удачно шутит, рассказывает какой-то бред про свой новый трек, пытается сочинять что-то веселое на ходу.       — Ладно, Мирон Янович. Черт с тобой. Отдыхай, — Карелин сдается, забирает рюкзак и направляется к выходу. — Я еще зайду. Завтра. Да?       Федоров не реагирует.       Из истории болезни:       Дневники наблюдений. Дневная смена от 23 ноября 2017 г.: состояние пациента резко ухудшено по сравнению с 22.11.2017 г. На замечания врача о неправильном поведении не реагирует. Совместно с врачом ночной смены составлен рапорт о переводе пациента на особый режим стационирования, в одиночную палату особого наблюдения.       Из истории болезни:       Рапорт №318 от 23.11.2017 г.:       Пациент Федоров Мирон Янович, 31.01.1985 г.р., актуальный диагноз: «Биполярное аффективное расстройство, текущий эпизод тяжелой депрессии с психотическими симптомами», F31.5.       На рассмотрение медицинской комиссии: ввиду неоднократного причинения себе телесных повреждений, а также нарушения целостности швов, наложенных на предплечья после нанесения больным самопорезов в процессе суицидальной попытки, рекомендовано назначить пациенту перевод в одиночную палату, с временной фиксацией. Назначенную терапию изменить — увеличить дозировку препаратов согласно листу назначения от 23.11.2017 г.       Из истории болезни:       Решение врачебной комиссии от 23.11.2017 г.:       Назначения, изложенные в рапорте №318 привести в исполнение. Комиссия постановила, что пациент Федоров Мирон Янович представляет опасность для себя и окружающих. К пациенту применить фиксацию рук до полного купирования приступов агрессии.       — Мирон Янович, ну что с вами делать? — щелк. Щелк. Щелк. — Вы же так не поправитесь. Поверьте мне, я не хочу применять к вам подобные меры воздействия, но не вижу других вариантов. Ваше состояние будут проверять каждый час. Подумайте, пожалуйста, о том, чтобы сотрудничать с врачами, а не поступать наперекор. Вы не казались мне настолько… безответственным. Когда мы с вами заключали договор об оказании услуг, помните, еще несколько лет назад, мы учитывали возможность возникновения подобной ситуации. Ваше доверенное лицо, Евгения, передала мне право принимать подобные решения. Мне жаль. Я искренне надеюсь, что это совсем ненадолго.