Some say we’re never meant to grow up I’m sure they never knew enough. I know the pressures won’t go Away, it’s too late.
Вот и сейчас я разбираю слова, пропетые кем-то под аккомпанемент одинокой гитары. Песня отдалённо знакомая, кажется, она у меня даже есть в плейлисте. В мыслях ставлю галочку, что нужно будет проверить. Но вот только что-то с этой песней не так. Точнее с голосом её исполнителя. Он словно врезается в память, сопоставляется в множеством других голосов и звучит уж слишком знакомо. Такое бывает только в сопливых романах и голливудских фильмах, когда «до боли знакомый» голос заставляет внутри что-то дернуться. Но только я же не герой романа или фильма. Я обычный человек, но тем не менее что-то вынуждает меня остановиться прям посреди этой плотной толпы. Теперь люди обтекают меня, при этом ругаются и ворчат. Сам бы я тоже, наверное, ругался, если бы кто-то столь резко затормозил.It’s too late to even have faith
Но ведь что-то же точно не так. Я знаю, что. Я чувствую, понимаю. Но признаться себе слишком сложно. Вообще, в последнее время жить стало достаточно сложно. Запутанные клубки событий, ночи без сна и горы различных бумажек, в которые ты так неожиданно ныряешь с головой. Только это не спасает никак. Я слышу голос Стива. Прокуренный, хриплый, но очень звучный. Это ненормально, докатиться до такого помешательства. Мне не стоит вечно думать о нём. Но я ведь и не думаю. Он же сам лезет в мои мысли, сам поселился в моей голове. А мне так иногда хочется самому себе съездить топором по этой самой голове. Избавиться от мыслей. Они раздражают, докучают и убивают.I can do this on my own, Ты, кажется, не понимаешь. And if I fall, I’ll take it all.
Но вот толпа рассасывается всего лишь на короткий миг, но мне хватает этого. Всё, как в мелодраме, только не хватает романтичной или трагичной музыки. Мой взгляд цепляется за него. Стоит себе с гитарой, которую я забрал от наших хреновых родителей, раскрыл чехол перед собой. Играет себе, поёт, меня не замечает. А я заметил, я смотрю. Вперился взглядом. Как только он может его не ощущать? И почему внутри всё так предательски дрожит? Разве такое бывает? Так должно быть? Да что же происходит со мной? За что ты так, Стив Джонс? Ты не ответишь, ведь этот вопрос я задаю самому себе. Ты же меня даже не видишь, не замечаешь, просто играешь. Поёшь. А делаешь ты это хорошо. Слишком хорошо для такого хренового человека. Всего мгновение, но меня уже буквально распирает от злости изнутри. Сбежать просто так из дома, захватив лишь гитару, и играть теперь в переходе, чтоб заработать хоть какие-то деньги. Зачем? Я готов тебе дать всё. Готов буквально вкладывать в тебя, в твоё лечение, в твою жизнь. Я бы смог поднять тебя на ноги, ты бы устроился на работу. Но лёгкие пути не для тебя, Джонс!You can’t say it’s too late.
Бросаюсь вперёд, наперерез какому-то человеку в старомодной шляпе. Слышу оклик, только сейчас меня это не волнует. Курс прямиком по направлению к Стиву. С каждым шагом я всё сокращаю и сокращаю расстояние между нами. Как же мне хочется его ударить. Лупить и лупить от злости, чтоб вправить ему мозги. Я надеюсь, что они у него ещё остались, а не усохли окончательно. Как можно быть таким дураком? Зачем так себя вести? Мне не понятно, а так хочется докопаться до этой поганой сути. Что у этого человека в голове? Что он там чувствует и о чём думает ночами, когда не может уснуть? Слишком много личных вопросов, на которые никто просто так не захочет дать ответы. Но мне, чёрт возьми, хочется знать. Я желаю этого. Он поднимает голову и встречается со мной взглядом. Перестаёт петь и опускает гитару. Ещё бы он меня не заметил. Я же сейчас стою прямо перед ним. Так близко к нему. Никуда не денешься. Мы смотрим друг на друга. Он не отводит взгляд, а стоило бы. Или ему нисколько не стыдно за свои действия? Я смотрю в его глаза, стараясь хоть что-то прочитать в них. Сожаление? Стыд? Может хоть какие-то чувства и эмоции у него есть? Но нет. Там ничего нет. Или есть, но этого просто не видно. Слишком тёмные глаза и невозможно тяжёлый взгляд. Это цепляет, не позволяя хоть что-то сделать. Как странно мы, наверное, выглядим со стороны. Стоим тут, вперившись взглядом друг в друга. Не дёргаемся, ничего не делаем. Просто стоим и всё. — И стоило ради этого сбегать? Что, так нравится стоять в переходе? Как человек жить не хочешь, да? Ну и где ты сейчас перебиваешься, а? На лавочке в парке спишь?! — откуда только у меня столько злости? Вероятно, выгляжу сейчас со стороны очень хреново. Весь такой правильный, докапываюсь до паренька, что пытается заработать на хлеб игрой на гитаре. Вот только никто не знает, что этот паренёк сам сбежал от хорошей жизни, движимый какой-то откровенной хренью. Только и всего. И жалеть его не надо. Столько всего я готов сделать для него, а он просто вот это всё выкидывает в мусорный бак, отказывается и уходит. Как же мне хочется сейчас накричать на него. Крик не выход, но мне нужно хоть как-то донести то, что я чувствую. — Да, стоило. Я не чувствую себя грузом на чужих плечах. Мне так легко. Я даже не удивлён, что слышу подобное, вот только от этого легче никак не становится. Конечно, ему легче. Все же мы думаем о себе и только о себе, а не о тех людях, что могут беспокоиться, не спать ночами. Проще вот так вот сбежать, оставив на столе только записку. Ни адреса, ни почтового индекса, даже телефона нет. Бежать и бежать, исчезая в толпе людей, растворяясь в большом городе, теряясь на улицах. На этих серых тусклых улицах, где тебя пронизывает холод насквозь. Отличный выбор, Джонс. Просто превосходный. Хочется зарыдать от обиды, но я сдержусь, не сделаю этого. Слишком много произошло в моей жизни, чтоб меня вот так легко прошибало на слёзы. — А обо мне ты не подумал, Стив Джонс? Я несу за тебя ответственность! Я обязался помочь тебе, Стив! — да если бы только обязался. Кое-что большее двигает мной, но ты, конечно же, об этом ничего не знаешь, даже не догадываешься. Всего лишь думаешь о себе, бежишь вперёд от проблем, да даже от помощи ты тоже бежишь. И вот сейчас опять, тебе ведь не интересно меня слушать, смотришь поверх моей головы куда-то за спину, но я не обернусь. Буду всё так же стоять лицом к тебе и ждать. Вот только чего я жду? Извинений? Нет, какие извинения? За что передо мной извиняться, за то, что я сам себе создал ворох проблем? Тогда прощения просить стоит только мне самому, подпортил себе жизнь. — Я не просил тебя вытаскивать меня из тюрьмы. Вообще не нужно было что-то делать. Сейчас бы я тихо мотал себе срок, имея крышу над головой, койку и хоть какую-то жрачку, — Стив хмурится, сводит брови к переносице, морщит лоб. И глаза у него тут же потемнели, что за странная особенность такая. Он сжимает гитару в руке, вероятно не хочет поставить её на пол. На этот бетон, на это жалкое подобие приличной мраморной плитки. Как вообще можно было так отчаяться, что даже тюрьма лучше, чем дом. И неужели Стиву правда было так плохо с отчимом и матерью? Что за чушь. Ему действительно там было плохо. Эти люди просто наплевали на него. Но почему он от меня решил бежать? — Я тоже не просил тебя влезать во всё это! Если бы ты не сунулся в это дерьмо, то и доставать тебя не пришлось бы. Зачем нужно строить из себя благородного рыцаря, если ты нихрена не такой? — от чего меня так распирает злоба? Не знаю, просто распирает. Слова сами вырываются наружу. — Я бы сам решил свои проблемы, Джонс. И рассказал я тогда, чтобы ты просто знал. Не больше и не меньше. — Не хотел, чтоб ты ломал свою жизнь. Я уже об этом, кажется, тебе уже когда-то говорил. А сбежал потому что не хотел сидеть на твоей шее. Это не чувство стыда, а просто желание не утруждать тебя. Всего лишь. Не считай меня неблагодарной тварью, я тебе благодарен. Спасибо, что угрохал столько бабок во всё это дерьмо. Лучше бы потратил на что-то стоящее, — Джонс повышает голос, но всё так же смотрит куда-то за меня. Это невнимание раздражает. Когда ты разговариваешь с человеком, то лучше смотреть ему в глаза, чтоб показать, что ты собеседника хоть немного уважаешь. А не отвернуться в сторону с лицом полного безразличия. В мире всем и без того на всех всё равно, но можно же это скрыть хоть как-то. Натянуть маску хорошего человека, что проявляет милосердие по отношению к остальным или хотя бы не зациклен на самом себе. Но что толку об этом думать или говорить, если я сам не поступаю так, а всего лишь требую этого от других людей. Мне неприятна вся эта ситуация, но желание поговорить и хоть что-то высказать в разы сильнее всего остального. Где же хвалёный здравый смысл? Почему он не берёт сейчас верх надо мной? Даже мои мысли полны ядовитого сарказма. Отрава. Мерзкая дрянь. Самому-то, Мэттью, от себя не противно? — Ты не хотел ломать мою жизнь, тогда чего ты хотел? Кто дал тебе право решать что-то за меня? И вообще, я сам позволил тебе сесть на мою шею и свесить ножки. Я хочу тебя спасти, Стив. Хватит уже тонуть. Я вполне могу тебе помочь, но почему ты не хочешь принять эту самую помощь? Скажи мне, просто скажи. Я так хочу тебя понять, — зачем? Зачем я это всё произношу? Пытаюсь быть искренним? Кажется, всё благополучно провалено, как всегда. Моя жизнь состоит из сплошной череды неудач. Даже победа вечно скрывает под собой провал. Какая метафоричность. — Я хотел, чтоб ты спокойно сидел на своей жопе ровно и никуда не рыпался. Мне не нужно было отдавать долг. Вот я на свободе. И что дальше? Опять наркотики? Опять ломка от дозы до дозы? Меня всё это заебало, Мэттью. У меня не было и нет желания так жить. Раньше это казалось круто, сейчас это дебильная хрень, — рявкает Стив. Слишком громко, чтоб мы не остались незамеченными. Только внимание к нам всё равно кратковременно. — А моего мнения ты спросить не хотел? Может, мне не нужно всё это? Может я специально убил Альфреда? Мы все сами распоряжаемся своими жизнями, Джонс. Но когда ты поступил, как последняя сволочь, я понял, что должен хоть что-то сделать для тебя, помочь тебе. Не знаю, скостить срок, вытащить из тюрьмы, не дать сгнить там. Я стал обязан тебе, просто обязан, — я хватаю Стива за куртку двумя руками и встряхиваю. Мы с ним почти одного роста, так что это не выглядит как-то смешно. Хотя, нет, выглядит. Я в своём серьёзном костюме с пиджаком, отглаженных брюках и пальто и он в кожаной куртке и продранных джинсах. Обычно вот такие вот типы, как Стив, нападают на людей в подворотнях и переходах, а никак не наоборот. Только вот я не собираюсь бить его, мне просто нужно обратить его внимание полностью на себя. — Ты сам сейчас сказал, что все мы сами распоряжаемся своими жизнями, но тут же выражаешься абсолютно по другому. Противоречишь сам себе, Мэттью, — он всё же меня не игнорирует. Хватает одной рукой за запястье. Не ясно лишь для чего он это делает. Хватка у него не слабая, я чувствую это. А ещё я чувствую, что все его руки в мозолях, но они такие тёплые, даже горячие. Абсолютная противоположность моих вечно холодных пальцев. — Да, сказал, но всё это начал ты, а никак не я. Мне оставалось лишь ответить. Я не требую благодарности от тебя, мне она не нужна. Кажется, мной это уже было произнесено, только вот ты никак не можешь понять, — да, он не может понять меня так же, как я не могу понять его. Каждый лупит кувалдой по стене, вот только эти стены разные. Мы могли бы пойти друг друга на встречу, но не идём. Почему? Что не так? Не знаю я! Понятия не имею! Я отпускаю куртку, Джонс отпускает мою руку, проводя всеми своими пальцами по тыльной стороне ладони. Подобное невозможно не заметить. Про телу словно проходит разряд, электрический импульс, что доходит до самых кончиков волос. Всего лишь прикосновение, а хочется, чтоб оно повторилось вновь. Я не безнадёжный романтик. Да я даже к искусству глух, не понимаю его, не умею восхищаться мелочами. — Конечно, я всё никак не могу понять, зачем ты цепляешься за меня. Что вообще движет тобой? Ухватился за меня, за гребаного изгоя в этом обществе, за того, кто просто живёт на отшибе. Что с тобой не так, Уильямс? Что происходит? Почему так дохера вопросов, на которые ты мне не даёшь ответы. Не может быть всё просто так, не может оно держаться на одной лишь мысли, что нужно отдать человеку долг. Ты что-то так тщательно скрываешь, но это что-то упорно лезет наружу. Оно не хочет быть похоронено внутри тебя. Он прав. Я не дал ему ответ ни на один его вопрос, проигнорировал, пропустил мимо ушей, даже какими-то своими действиями не показал. Он прав, что всё не так просто. Да, мной движет не только желание расплатиться по счетам, отдать свой долг. Я пытался сделать больше, чем мог, но в итоге не сделал ничего из того, что действительно хотел сделать. Но есть ли смысл вообще об этом говорить сейчас? Уже нет. Стоило заикнуться об этом гораздо раньше, когда гора вопросов не стала размером с двадцати пяти этажный дом. Я засовываю руку в карман. Там слишком много мелочи, но мне удается вытянуть мятую бумажку. Даже не знаю, что вообще за номинал у этой купюры. Я бросаю её в чехол от гитары и разворачиваюсь с серьёзным намерением отсюда уйти, но прежде нужно кое-что сказать. — Я люблю тебя, Стив Джонс.