***
Звуки суеты и голосов вокруг становились всё тише. Лишь ритмичные толчки врывались в его сознание, как острые лезвия. Невозможно проснуться ото сна, разум будто отрезан от реальности толщей воды. Вокруг разрушающая и в то же время неощутимая сила, цепочки ясных мыслей разрываются, состояние полусна невозможно покинуть. Он застрял в темноте, неспособный открыть глаза, а жизнь продолжалась, и откуда-то доносился тихий писк. Ту-дум – Стой, здесь не хватит места для тебя. До него донеслись раздражённые вздохи и скрип стула. Ту-дум – Матиас, сиди на месте. – Заткнись, всё в порядке. Ту-дум – Нет, ты ведь не оставляешь никакого места– – Я сказал тебе заткнуться. Ты серьёзно думаешь, что я сделаю что-то настолько глупое? – Не говори так с Тино и прекрати вести себя, как ребёнок. Ту-дум – Прости, я не знал, что мне нельзя быть расстроенным сейчас. Хриплый вздох. Кто-то проводит ладонью по чужим волосам. – Ненавижу, как же я это ненавижу. Ту-дум – Знаю. Не ты один. Подумай о том, что чувствует сейчас Эмиль. – Лучше, чем вам кажется. Я не маленький ребёнок. Тихий голос с тенью раздражения и усталости. Чья-то усмешка. Ту-дум Тишина, прерываемая лишь дыханием. Воздух стал тяжёлым, кто-то пытался дышать ровнее и глубже. Ту-дум – Он…он очнётся…он должен– – Матиас, – обратился голос, полный сочувствия, – Остановись. Ты лишь только расстраиваешь себя. Прошло всего несколько часов, ты же знаешь. – Несколько часов. Как долго ещё мне придётся ждать? Ту-дум – Эмиль. Прости меня. – За что? – будто с вызовом прозвучал холодный голос. – За всё. За то, что вёл себя, будто больно здесь только мне одному. Ту-дум – Всё в порядке. – Нет, не всё. Иди сюда. Ту-дум – Нет, я воздержусь. Спасибо. – Давай же, не будь таким гордым. Теперь мне ясно, откуда у Лукаса его упрямость. Напряжённая тишина. Ту-дум – …Эмиль? Эмиль, не плачь, пожалуйста. Всё будет хорошо, я обещаю. – Как ты можешь обещать? – Могу, потому что это правда. Ты веришь мне? – Я…– проглоченные слёзы и полный горечи голос: – Я не знаю. Ту-дум – …Умно с твоей стороны, наверное. У меня небогатый список исполненных обещаний. На мгновение почувствовав смятение и сострадание к этому болезненному шёпоту, Лукас вернулся в объятия сна. Темнота снова заполнила его сознание, но он был рад встрече с ней.***
– Я…эм... да, я ещё ни разу не говорил с тобой, пока ты спишь, и теперь не знаю, что сказать. Матиас выводил круги указательным пальцем на ладони Лукаса, опустив глаза к полу. Отчего-то он не мог смотреть на его лицо, не мог позволить своему взгляду коснуться этой болезненно бледной кожи. Он вглядывался в кафельные плитки, нервно проводя свободной рукой по ткани своих джинсов. Всякий раз после долгого пребывания в больнице было так странно и непривычно снова носить свою повседневную одежду. Было странно засыпать и просыпаться дома в собственной кровати без Лукаса, приютившегося рядом. Часто медсёстры начинали смотреть на него с подозрением, и Тино уводил его из палаты, но никто не пытался запретить ему навещать Лукаса. После операции они все сидели вокруг него, а Эмиль, выплакав все слёзы, даже положил голову Матиасу на плечо. – Иногда я читаю тебе. Раньше из-за этого ты всегда засыпал быстрее, но даже когда ты проваливался в сон, я продолжал читать. Может быть, это мой голос так действует на тебя, – уголки его губ приподнялись в слабой улыбке, но она тут же исчезла, оставив место тяжёлому вздоху. – Но ты никогда не выглядел спокойным во сне. Всегда хмурился…потому что тебе было больно, да? Твоё сердце болело даже во сне, а я ничем не мог тебе помочь. Но сейчас ты выглядишь иначе. Не спокойный, а скорее просто невозмутимый. Но… это уже большой шаг, верно? Думаю, ты просто, наконец, выздоравливаешь. Ты должен поправиться, Лукас. Тебе уже стоило бы проснуться, но врачи сказали, что это не так уж страшно. Твоё состояние всё ещё оставляет желать лучшего, так что тебе нужно набраться сил. Ты сказал, что я ничем не смогу помочь, если ты будешь умирать. Что ж, теперь, когда тебе становится лучше, я могу. Буду следить, чтобы ты не нагружал себя и не делал ничего, что может вывести из строя твой кардиостимулятор…– Матиас замолчал, смущённо улыбаясь и пожимая плечами, хотя и знал, что Лукас его не видит. – Это, конечно, не значит полностью излечить тебя. Но это мелочи, которые помогут нам в будущем… Я должен тебе кое-в-чём признаться, – он проглотил ком в горле, закусывая нижнюю губу и пытаясь подобрать правильные слова. – Ты понравился мне, потому что я думал, что ты поймёшь меня. Я думал, что ты знаешь, каково жить с больным сердцем, каково чувствовать себя покинутым всеми. Это было глупо с моей стороны, тем более, я никогда раньше не видел тебя здесь. Но я был в отчаянии. Мне было так одиноко, Люк– Лукас. У Бервальда есть Тино. А у меня не было никого, кто был бы всегда рядом. Мне так отчаянно хотелось встретить хоть кого-то, а потом появился ты, такой тихий и красивый, просто дар свыше. Честно говоря, сначала я не знал, что делать. Я довольно быстро понял, что ты здесь в первый раз, но…разве бы я отпустил так просто такого, как ты? Матиас замолчал, шмыгая носом и смеясь, и его лицо залилось краской. – Я говорю, как сталкер, правда? Позволь сказать иначе: я хотел попытаться связать свою жизнь с тобой. Я самовлюблённый эгоист, я слышал это много раз, и это правда. Но мой мир вращается не вокруг меня самого. Ты очень дорог мне, Лукас, и я готов на что угодно ради тебя. Я знаю, что влюбился слишком быстро и сильно. Но я не могу ни исправить, ни объяснить это. И в какой-то момент я правда хотел отдать тебе своё сердце. Это не лучшее решение, и ты всё ещё был бы болен, но тогда казалось, что никакой надежды нет и ты проживаешь последние часы своей жизни. Я пытался не замечать этого, но знал, что нужно сделать хоть что-то. Врачи не хотели ничего слышать и говорили мне, что я веду себя, как глупый мальчишка. Эмиль тоже не хотел, чтобы это случилось. И у него была хорошая причина, ведь ты не смог бы смириться с тем, что я пожертвовал собой ради тебя. Ты можешь и не любить меня, но знать, что кто-то умер, чтобы ты продолжал жить… Эта данная тебе жизнь была бы разрушена. Так что это была совсем не лучшая идея. Он взял Лукаса за руку и прижался губами к мягкой коже, тяжело вздыхая. В отличие от всех тех дней, когда он видел его спящим или лишённым сознания, сейчас в сердце Матиаса поселилось смирение. Лукасу станет лучше, что бы ни случилось. Он никогда не будет полностью здоров. Его сердце будет всё таким же неисправным. Он всё ещё будет находиться под наблюдением врача, и может в любой день снова оказаться на больничной койке. Но здесь и сейчас он рядом, жив и дышит. Это был его второй шанс на жизнь, и Матиас не мог позволить ему этот шанс упустить. Возможно, через несколько лет Лукас умрёт из-за осложнений. А может быть, и сама аритмия заберёт его. Но для Матиаса надежда на их общее будущее была вполне реальна. Врачи уверили его в том, что у Лукаса есть шанс снова начать нормальную полноценную жизнь. – Когда ты вернёшься домой, – начал он спокойным, ровным голосом, – когда ты придёшь в себя, я вытащу тебя к морю. Ты, скорее всего, будешь ворчать, что это слишком по-детски для первого свидания, но Эмиль сказал мне, что ты уже несколько лет не видел моря. Я угоню машину Бервальда, когда он будет слишком занят с Тино и Питером, и возьму с собой двадцать пледов на случай, если тебе станет холодно. Мы можем просто сидеть и смотреть на волны. И я буду вести себя тихо, обещаю. Ты, конечно, в любом случае скажешь мне заткнуться, если я начну говорить, но я могу провести всё это время молча. В конце концов, это будет для тебя. Это всё будет для тебя… Матиас сжал ладонь Лукаса крепче. Даже если бы он захотел, он не смог бы проронить ни единой слезы. Он пролил достаточно слёз с тех пор, как встретил его, и даже потеря обоих родителей не заставила его плакать так много. Эта мысль была неприятна, но он быстро смирился с ней. Лукас был для него чем-то новым и удивительным, чем-то, что прежде с ним никогда не случалось. Влюблённость в него была лишь делом времени. – Помнишь, ты рассказывал мне о колибри? – сказал он неожиданно для самого себя, когда воспоминание вспыхнуло в его голове. – Ты сказал, что они живут всего пару лет. Я читал о них, когда вернулся домой. Ты знал, что самая старая из колибри прожила двадцать лет? Это очень много даже для больших птиц, а когда речь идёт о чём-то настолько маленьком, даже представить сложно. Разве не чудо? Я не знаю точно, как соотносится время для людей и птиц, но это была удивительно долгая жизнь. Я не говорю, что это обязательно случится с тобой, но ты вполне можешь оказаться той самой колибри. Ты особенный. Ты можешь прожить жизнь намного более долгую, чем ты думаешь. В конце концов, ты ведь жив сейчас, даже после того, как поверил в то, что обречён на смерть? – Матиас слегка улыбнулся, делая глубокий вдох. – Ты сможешь. Я точно знаю. Он достал телефон из кармана джинсов, бросая взгляд на экран. Время, отведённое для визита, истекло двадцать минут назад. Всё, чего ему не доставало сейчас – это очередные проблемы с медсёстрами или Бервальдом и Тино. Матиас поднялся на ноги, осторожно выпуская запястье Лукаса. – Я должен идти. Но я вернусь, как только начнётся следующий приём. Я не упущу ни единой возможности увидеть тебя, знаешь? Я, наверное, действительно тебя преследую, – с тенью улыбки Матиас наклонился, чтобы поцеловать его в лоб. – Я люблю тебя. Увидимся, Лукас. Когда он вышел из палаты, образ спящего Лукаса снова всплыл в его сознании, и Матиас почувствовал странное спокойствие. Если Лукас не спал всё это время, было бы ужасно неловко рассказать ему всё это, но он надеялся, что норвежец услышал хоть немногое из сказанного. Ни на что большее сейчас он и не мог надеяться.***
– Знаешь, – сказал Матиас, задумчиво разглядывая потолок, – учитель литературы однажды назвал меня идеалистом. Человек он довольно противный – один из тех учителей, который любят цепляться к тебе по мелочам и выставлять тебя идиотом перед другими, стоит тебе войти в класс. Один раз он велел мне остаться после уроков, бросил моё сочинение мне на парту и сказал, что я пишу, как пятилетний ребёнок под кокаином, для которого жизнь всё ещё полна света и радости. Лукас усмехнулся, переворачивая страницу книги и продолжая читать. – Он был прав. Я, конечно, не читал твои сочинения, но ты, похоже – человек с самыми идеалистическими взглядами на жизнь из всех, кого я знаю. – Я как-нибудь найду для тебя своё сочинение по «Великому Гэтсби». Клянусь, тебя растрогает до слёз, – Матиас опустил взгляд к простыне на своей кровати, вытягивая тонкую нитку из ткани. – Он не многое знал обо мне, так что не был в курсе, что мама умерла за пару месяцев до этого. Он пытался убедить меня в том, что я наивный идеалист с ветром в голове, а я улыбался, кивал и пытался не ударить его. – А стоило, – Лукас блуждал взглядом по страницам, потирая свою руку в месте, где острая игла проникала в его вену, и пытаясь заглушить навязчивую боль. – Я удивлён, что ты не сказал ему отвязаться. – Оно того не стоило. Да, я мог бы рассказать, что моя мать покончила с собой, и что я болен, просто чтобы стереть это самодовольную гримасу с его лица, но он этого не заслуживает. Он просто противный старик, которого бесит, что у меня всё ещё есть надежда на будущее, – он потянулся, вздыхая и похрустывая суставами. – Я ответил ему, что миру нужно больше таких людей, как я. – Я бы согласился, – Лукас поднял глаза, встречаясь со взглядом Матиаса и удивляясь тому, каким расстроенным он выглядит. – И это не сарказм. Удивительно, как тебе удаётся продолжать шутить и оставаться таким жизнерадостным после всего, через что тебе пришлось пройти, – казалось, Матиаса эти слова успокоили, а когда Лукас продолжил, в его глазах поселилась благодарность: – О чём вообще было то сочинение? – Боже, да я и сам не знаю, – датчанин перевернулся на бок, подпирая голову ладонью и хмурясь. – Возможно, что-то вроде «Я хочу встретить милую девушку, завести несколько детей и жить долго и счастливо до самой смерти в сто двадцать лет». Или, может быть, «Встретить в больнице парня, который так искусно гнобит меня, и понять, что я гей». – Вряд ли. Это звучит даже глупее, чем первый вариант, – Лукас вернулся к чтению, слыша, как поскрипывают пружины, когда Матиас плотнее зарылся в одеяло. – Твой учитель был прав насчёт идеализма. Это не настолько плохая черта, как он её видит, но лишь до тех пор, пока ты не начинаешь думать, что имеешь абсолютную власть над своей жизнью и можешь достичь всего, чего пожелаешь. Она не станет всегда подчиняться твоей воле. – Откуда ты знаешь? – фыркнул Матиас, но через некоторое время ушёл в свои мысли. – Нет, я не хочу всего этого. Я просто думаю, что мы не можем просто так найти своё счастье. Мы должны стремиться к счастью и пройти долгий путь, прежде, чем достигнем его. Думаю, об этом я и написал в том сочинении. Написал, что хочу купить дом в городе и создать собственную семью. Но я не мечтаю об этом, как написали в своих сочинениях все остальные – я сказал, что сделаю это, из-за чего и получил выговор. – Если это действительно то, о чём ты написал, то твой учитель – полный идиот, – Лукас заправил за ухо прядь волос и перевернул страницу, пока Матиас обдумывал его слова. – Я думаю, что было вполне нормально написать это. Я ведь не сказал: «Хочу завоевать Северную Европу и называть себя королём Скандинавии». Свой дом и семья – это то, чего хотят очень многие люди. – Может быть, это было слишком заурядно. Матиас пожал плечами, переворачиваясь на спину и закрывая глаза. – Для меня это не заурядно. Несколько раз моё сердце давало бой, и я думал, что скоро умру. Так что это всё, чего я могу желать. – И в этом нет ничего неправильного, – Лукас снова прошёлся пальцами по ноющей руке. – Я думал, идеализм – это вера в то, что всё желаемое станет реальным. Мне отчего-то кажется, что у тебя на это не самые оптимистичные взгляды. Это нельзя назвать идеализмом. Но и с твоим сердцем всё не настолько плохо. У тебя всё будет хорошо, и я был бы очень удивлён, если бы ты до сих пор не нашёл свою мечту. Матиас промолчал. Через какое-то время норвежец поднял глаза со страниц книги, встречаясь с пристальным взглядом, прикованным к нему. –…что такое? – Ничего, – ответил он коротко, не говоря больше ни слова. Когда Матиас укрылся с головой, Лукас со вздохом продолжил читать. Он так и не смог понять, что поселило эту тревогу в его глазах, что заставило его избегать ответа. Но всё же, хоть и не без странной горечи, он мог с лёгкостью представить Матиаса с женой и детьми, живущего счастливой жизнью.***
Приходя в сознание, Лукас открыл глаза и сжал ладонь Матиаса в своей, медленно вглядываясь в пространство вокруг, вздыхая и щурясь от ослепляющего света. Когда остальные это заметили, в палате, казалось, взорвалась ядерная бомба. Первым из них был Эмиль. Он начал хватать ртом воздух и потянул Тино за руку, пытаясь привлечь его внимание к Лукасу, который сонно хмурился и пытался сфокусировать свой взгляд на его лице. А потом сразу четверо окружили его: Тино принялся расспрашивать его о самочувствии, Бервальд пытался успокоить Тино, Эмиль отчаянно тянулся к его руке, а Матиас, задыхаясь, прижал его к себе, не в силах поверить в случившееся. – Матиас! Матиас, отпусти его, ему нечем дышать! – будто обожжённый этими словами, он отпустил Лукаса, не отрывая от него взгляда. – Я не хотел. Я не сделал тебе больно? Всё в порядке, Лукас? Как ты себя чувствуешь? Лукас не сразу услышал его слова: всё его внимание было приковано к непривычному ощущению чего-то твёрдого под кожей. Его левая рука казалась онемевшей и бессильной, поэтому он дотянулся правой рукой, чтобы прикоснуться к этому. Матиас остановил его, но вместо того, чтобы почувствовать раздражение, он неожиданно заметил новое чувство в своём теле – его сердце билось нормально. – Не трогай это, – сказал Матиас предупреждающе, сжимая его пальцы. – Это твой кардиостимулятор, его нельзя сдвигать, ладно? И не поднимай эту руку. Если что-то будет нужно, сделай это правой или это могу сделать я. – Что… – слова никак не хотели идти на ум, и Лукас сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Он крепко сжал руку Матиаса, поднимая на него полный неверия взгляд. – Я жив…Я жив. – Да, – голос Матиаса был тёплым, а его лицо светилось чем-то сродни гордости, когда он прижался губами к руке норвежца. – Ты жив, Лукас. С тобой всё будет хорошо. Лукас медленно кивнул, его сознание всё ещё было затуманено сном. Он перевёл взгляд на Эмиля, который, не мигая смотрел на него и не мог поверить, что его брат действительно здесь и проснулся. Ещё никогда его лицо не было таким радостным и спокойным. Эмиль опустился на край койки, дотягиваясь рукой и крепко сжимая запястье Лукаса. – У тебя снова остановилось сердце, – начал Матиас тихо. Тино занял место на другой стороне койки, Бервальд придвинул ближе стул, так что они все окружали Лукаса, пока Матиас пытался объяснить ему, что случилось. – Врачи сказали, что они забирают тебя в Комнату Колибри. Понятия не имею, что это, но в итоге тебе сделали операцию. Это был твой последний шанс. Если бы во время операции ты умер, тебя уже нельзя было бы спасти. Они до последнего не хотели имплантировать тебе кардиостимулятор, потому что думали, что ты умрёшь прямо на операционном столе. – Матиас, – обратился Бервальд строго, намекая, что некоторые подробности лучше не упоминать. Датчанин бросил на него недовольный взгляд, но молчал до тех пор, пока Лукас не сжал его руку крепче. – Что ж…в любом случае, уже через несколько часов операция была закончена. Эмиль был здесь, на грани истерики. – Нам ничего не хотели рассказывать, – добавил Тино, нервно теребя пальцами край своей рубашки, – ждали до последнего. Сказали лишь, что имплантация кардиостимулятора истощённому подростку с ужасным состоянием здоровья, да ещё и при остановке сердца – это огромный риск. Но теперь мне кажется, что всё это волнение было лишним. – Да, – теперь настала очередь Эмиля высказаться, но он продолжал говорить очень тихо, – нам даже не сказали, жив ты или нет. – До тех пор, пока мы не узнали, что ты переведён в реанимацию. Но когда твоё состояние стало стабильным, ты снова был в этой палате. Нужно было время, чтобы понять, помогла ли тебе операция, а ещё я думаю, они опять сделали и эту абляцию тоже. Когда твой пульс стал нормальным… клянусь, Лукас, это было лучшее, что я слышал в своей жизни, – мрачное выражение сменилось широкой улыбкой, и Лукас просто смотрел на Матиаса, наблюдая новые эмоции на его уставшем лице. – Тогда мы поняли, что с тобой всё будет хорошо. – Ты…– Эмиль сглотнул, замолкая и подбирая правильные слова, – ты никогда не будешь полностью здоров. Твою аритмию невозможно вылечить, не важно, с кардиостимулятором или без. Очень многие люди нуждаются в срочной пересадке сердца, так что тебя не внесли в их список. – Но всё будет хорошо! – прервал его Матиас, переполненный эмоциями. Ещё никогда Лукас не видел его таким свободным от волнений и страхов, его глаза снова светились надеждой. – Теперь у тебя есть кардиостимулятор, а в будущем будет ещё и монитор, но это не важно. Тебя выпишут. Ты продолжишь свою привычную жизнь. Ты будешь жить. – Конечно, тебя не отпустят прямо сейчас. Обычно можно вернуться домой через несколько дней после операции, но ты ещё не в том состоянии, – Тино пытался опустить Матиаса с небес на землю, и всё его милое лицо выражало сожаление. – Ты всё ещё очень истощён, так что доктор сказал, что тебе лучше остаться здесь ещё на пару недель, пока ты не придёшь в норму. В смысле, не совсем в норму, ты понимаешь, о чём я– – Первое, что ты должен делать, просыпаясь утром – принимать эти синие таблетки. Во второй половине дня – красные. А ещё никаких американских горок, сильных физических нагрузок, никаких других лекарств, и никакого волнения первые несколько недель, – датчанин сосчитал все пункты, загибая пальцы и хмурясь. – Ах, да, и первые шесть недель тебе нельзя поднимать левую руку. Я попросил составить список всех вещей, которые тебе не стоит делать. Хотел оставить его себе, но Эмиль сказал, что он сам о тебе позаботится. Но я тоже хочу! – добавил он по-детски обиженно. – Мы живём в одном доме, так что я лучше с этим справлюсь, – сказал Эмиль, вздыхая и закатывая глаза. – Я буду дома большую часть времени, чтобы быть уверенным, что ты в порядке и не забываешь принимать лекарства. Я попросил Леона не приходить хотя бы первые пару недель. – А может он не приходить совсем? – проворчал Лукас, вызывая у Эмиля расстроенный вздох. Что бы ни думали остальные, его мнение о Леоне ничуть не изменилось. В его глазах он всё так же оставался высокомерным, самодовольным и недостойным Эмиля. Он бы позволил брату самому в этом убедиться, если бы тот хоть раз попытался открыть глаза. – Я буду приходить почти каждый день. Почти, потому что Бервальд и Эмиль сказали мне, что тебя будет тошнить от моей постоянной компании, но этого будет достаточно, чтобы ты знал, что я всё ещё люблю тебя, – Матиас улыбнулся ему, и эта улыбка совсем не была похожа на те вымученные ухмылки, что были раньше. Удивительно, как сильно состояние Лукаса влияло на него физически и эмоционально. – Я помогу тебе поправиться: теперь у тебя точно есть такой шанс. Я помогу тебе пройти через все трудности, ты слышишь, Лукас? – Думаю, это слишком серьёзный вопрос для того, кто только что проснулся, – сказал Тино мягко, притягивая Матиаса за руку. – Лучше нам сказать доктору, что он пришёл в себя. – Я сделаю это, – Бервальд скрылся за дверями, а вскоре и Тино последовал за ним. Матиас опустился на колени, молча глядя на Лукаса и улыбаясь. Норвежец переключил своё внимание на брата, смотря в его лиловые глаза. – Я никогда не поправлюсь? – Нет. Полностью никогда, – тихо и не мигая, начал Эмиль. – Сказали, однажды тебе может снова стать хуже. Но это не должно случиться. Кардиостимулятор будет поддерживать постоянное сердцебиение, и его будет нужно периодически заменять. Но ты можешь и с этим жить вполне нормально. Ты жив, и это главное, – Матиас кивнул ему. – Ты очень напугал нас. – Я знаю. Мне жаль, – Лукас не мог придумать ничего лучше, кроме как извиниться. Усталость снова одолевала его. – Я всё ещё с этой системой, да? – Да, – Матиас закрыл глаза, укладывая голову на край кровати. Он притянул руку Лукаса к своему лицу, прижимаясь щекой к тыльной стороне ладони. – Меня выписали два дня назад, и медсёстры едва не рыдали от счастья, отсоединяя меня от системы своими собственными руками. Сказали, что если я ещё раз попытаюсь выдернуть твою, двери больницы навсегда будут для меня закрыты. – И ты это делал? – губы Матиаса растянулись в улыбке, и он поцеловал руку Лукаса с тихим смехом. – Ни разу. Довольный ответом, Лукас снова позволил себе провалиться в сон, в этот раз наполненный уютом и теплом присутствия двух самых дорогих ему людей.***
Все прекрасные планы пришлось отложить до того момента, когда к Лукасу вернутся силы и он сможет покинуть стены больницы. Это не мешало Матиасу приходить каждый день, приносить с собой горы лакрицы и расспрашивать врачей о его состоянии. Эмиль без особого удивления заметил, что Матиас ведёт себя так, будто он их мать, а не парень его брата. А ещё он перенял у Лукаса привычку постоянно опекать его, и теперь они оба обращались с ним так, как если бы Эмиль не был в состоянии о себе позаботиться. Единственное, что помогало ему избежать их навязчивых расспросов – это скорое приближение дня, когда Лукаса выпишут. – Тебе правда лучше? Ничего не случится, если ты уйдёшь? – Лукас боролся с пуговицами на своей рубашке, но всё же удивлённо поднял брови, услышав это. Матиас стоял рядом с его кроватью, держа его сумки и разрываясь от нетерпения. Лицо норвежца теперь выглядело более живым и здоровым, но по-прежнему сохраняло своё раздражённое выражение. – Врачи знают, что делают, Матиас, – покончив, наконец, с одеждой, Лукас взял его за руку и поднялся. – Кроме того, я знаю, что снова здоров. Я уже две недели могу нормально есть, а мой пульс ты и сам прекрасно слышал. – Да, я заметил, – он вздрогнул, когда Лукас крепче сжал его ладонь, но улыбнулся и поцеловал его в макушку. – Я очень рад, что ты возвращаешься домой, Люк. – Лукас. Я знаю, ты ведь всё время это повторяешь, – он был в отличном состоянии, чтобы продолжать идти, и они уже бок о бок приближались к местной аптеке, когда Матиас неожиданно вырвался вперёд, заставляя Лукаса нахмуриться. – Что случилось? – Ничего. Просто хочу уйти отсюда, наконец. Вздыхая, норвежец с неохотой ускорил шаг, чтобы догнать его. –Ты не против свидания? Остальные уже в курсе – я сказал Бервальду утром, прежде чем уйти. – Я знал, что это случится. Ты уже говорил об этом несколько недель назад. Было бы неплохо, – Лукас прижался лбом к его плечу, вздыхая. – Ты пришёл позже, чем я ожидал. Проспал? – он поднял взгляд, удивляясь его молчанию. – Что такое? Парень, казалось, не знал, что ответить. Он встретился глазами с Лукасом и начал со вздохом: – Нет, я не проспал. Просто был на местном кладбище и потерял ход времени, – Лукас с удивлением поднял брови, и он продолжил: – Я говорил с мамой. – Ты…говорил с ней. – Да. – С надгробием. – Ну да, – сказал он с замешательством, тут же пытаясь защититься: – Что с этим не так? – Ничего, просто хотел уточнить, – они продолжили свой путь. Датчанин поглаживал его ладонь большим пальцем, и Лукас заглянул ему в глаза, прежде чем осторожно спросить: – О чём ты говорил с ней? – Ох, – он смущённо усмехнулся, неловко потирая рукой шею, – о тебе, вообще-то. Рассказал, что познакомился с хорошим человеком, что сегодня тебя выписали, что я очень счастлив…здорово иногда поделиться с ней своими переживаниями. Когда мне нужно подумать или прояснить свои мысли, я прихожу к ней на могилу. Обычно я приношу с собой букет орхидей: она любила их... а потом сажусь рядом и просто говорю. Она была бы рада знать, что у меня всё хорошо. – Мило, – сказал Лукас тихо, задумавшись над его словами. Он видел со стороны, как Матиас пытается удержать улыбку на своём лице, а его глаза ярко горят. – Знаешь, она бы гордилась. Тобой. Матиас обернулся, удивлённо глядя на него. – Думаешь? – Конечно. Я не знал её, но я не вижу причин не гордиться тобой. Она хорошо воспитала тебя, – сказал он искренне, и Матиас смотрел на него, будто ещё никогда не слышал таких слов. – Что? Это правда. Датчанин ничего не сказал, чему Лукас очень удивился. Он просто крепче сжал его руку в благодарность, краснея и пытаясь держать себя в руках. Норвежец похлопал его ладонью по спине и прижался к его плечу, продолжая идти. Когда они покинули здание больницы, Матиас первым делом поймал такси. Лишь разместившись на заднем сидении машины, прижимая Лукаса к себе и победно улыбаясь, он раскрыл свой план: – Пляж. – Пляж? Там ужасно холодно – с чего это вдруг ты решил выбраться на пляж? – Матиас взъерошил его волосы, и Лукас, фыркнув, отодвинулся от него подальше. – Я надеялся, ты придумаешь что-нибудь лучше, чем убить меня, как только я выйду из больницы. – Доверься мне, Лукас, – сказал он, закатывая глаза и вздыхая, когда машина начала движение. – Я взял с собой тёплый свитер и одеяло на случай, если тебе будет холодно, но всё не должно пойти так плохо. Куда ещё мы можем пойти, чтобы посидеть в тишине? Кроме того, Эмиль сказал, что ты несколько лет не был у моря. – Да, не был. Но если ты хочешь тишины, мы можем провести время в библиотеке, – его щёки покрылись румянцем. – Прости. Прости, что сорвался на тебя. Я буду рад пойти с тобой на пляж. – Извини, я не совсем тебя расслышал, Лукас, – губы Матиаса растянулись в ухмылке, и Лукас раздражённо нахмурился. – Что ты сказал? – Ты слышал меня. – Не-а. Скажи ещё раз? – Прости, – выдавил он сквозь сомкнутые зубы. – Прости…? – Прости, Матиас. Очевидно, ему было приятно наблюдать за Лукасом, съёживающимся при попытке сказать это. – И? – И я люблю тебя, идиот, – он заткнул смеющегося Матиаса поцелуем. Поездка прошла на удивление быстро, благодаря их маленькой перепалке. При других обстоятельствах он ни за что не стал бы целоваться с кем-то в таком месте, но новые волнительные ощущения кипели в его венах, ведь он, наконец, смог покинуть стены больницы и быть вместе с Матиасом. Его мягкая кожа, его руки в волосах Лукаса, его улыбка сквозь поцелуй – вот что имело значение. Как он и ожидал, было холодно. Он вышел из такси, встречая серые пенящиеся волны безлюдного пляжа. Забрав их сумки и заплатив водителю, Матиас последовал за ним. Он обнял норвежца за плечи, и они оба спустились вниз по склону, пока парень не бросил сумки и не уселся на песок, выжидающе глядя на Лукаса. – Здесь хорошо. Отличный вид на море. – Наверное, – сказал он, с осторожностью опускаясь рядом. Какое-то время они сидели, молча наблюдая за движением волн, и Лукас положил голову Матиасу на плечо. Эмиль был прав: в последний раз он был здесь, когда ему было двенадцать. Солнце часто обжигало их кожу, поэтому Эмиль мог прийти сюда, только будучи с ног до головы залитый солнцезащитным кремом. Матиас был прав, решив провести этот день наедине. Там, где вокруг них не будет никаких стен. – Где твоя семья? – его тихий голос прозвучал, сливаясь с шумом моря и криками чаек. Датчанин задумался на мгновение, дотягиваясь до одной из сумок. – Думаю, они сейчас дома. Бервальд сейчас, скорее всего, в своей мастерской: он одержим деревянной мебелью. Тино, может быть, готовит. Вы с Эмилем сегодня приглашены на ужин. Он уже в курсе. – Конечно, – Матиас укрыл их обоих пледом, позволяя Лукасу со вздохом прижаться ближе. – Я вижу, у тебя много планов на меня. – Теперь, когда тебе лучше, всё будет иначе. По крайней мере, мы будем счастливее, – он прижался губами к щеке Лукаса, и тот, наконец, позволил себе улыбнуться. – Да. Теперь мы можем, – он опустился и положил голову на колени Матиаса, закрывая глаза и протягивая руку, чтобы поглаживать его волосы. – Ты ведь понимаешь, что мне может стать хуже. Аритмия излечена не до конца. – Знаю, – Матиас мягко очерчивал пальцами его лицо. – Это было первое, что врачи сказали нам. Но теперь у тебя есть шанс, Лукас, и если тебе станет хуже, у тебя есть кардиостимулятор, который будет сдерживать твоё сердце. Да, его придётся иногда заменять. Ну и что? Ты всё равно будешь здоров, и твой пульс будет нормальным. – Настолько нормальным, насколько только сможет быть, – слегка улыбаясь, Лукас глубоко вздохнул, задевая тёплым дыханием пальцы Матиаса. – А дальше ты скажешь, что мы навсегда будем вместе. Я прав? – Конечно. Даже не рассчитывай ни на что другое, – Матиас наклонился, нежно целуя его в лоб. Сердце быстрее забилось в груди, но болезнь тут была ни при чём. То было ощущение лёгких прикосновений пальцев на его ключицах и дорожки поцелуев на щеке. – Или ты думал, мы не будем? – Однажды мы можем расстаться, – он слегка пожал плечами. – Такое случается. Но я не хочу этого. Я очень хочу быть с тобой. – Хорошо. Я тоже. Между ними снова пролегло молчание, и Лукас перевёл взгляд на волны. Ещё недавно не мог даже ожидать, что у них что-то получится. Почти до самого конца он был уверен, что обречён умереть на больничной койке – ни возвращения домой, к Эмилю, ни целей, ни будущего вместе с Матиасом. А сейчас до этого будущего можно было дотянуться рукой, и он был поражён этой мыслью. Неожиданно прозвучавший голос вернул его к реальности. – Мы действительно начали встречаться очень быстро. Ты уже говорил об этом однажды, и, думаю, это правда. – Да. Но мы можем поработать над этим, – Лукас протянул руку, чтобы погладить его по щеке, а парень подставлял лицо его движениям, глядя на него потемневшими глазами. – Ты сам говорил: я буду жить. У меня впереди ещё шестьдесят или даже семьдесят лет жизни, чтобы провести их все с тобой. У нас достаточно времени наверстать упущенное, – Матиас фыркнул, но Лукас тут же притянул его к себе, целуя, и когда они отстранились друг от друга, он продолжал держать руку на его лице, проводя пальцами по скулам. – Я люблю тебя, Матиас. – Знаю, – он улыбнулся его словам, но эта улыбка исчезла, сменившись серьёзным выражением, когда Лукас продолжил, не отрываясь, смотреть в его глаза. – Ты любишь меня. Ясно. Это чувство отличается от того, что было раньше, потому что…? – Потому что я люблю тебя, придурок, – вздохнул он раздражённо. – Ты ожидал чего-то другого? Датчанин молчал, обескураженный его словами, пока Лукас не засмеялся и не поцеловал его снова, обнимая его вокруг шеи и прижимая ближе к себе. Слишком скоро небо начало темнеть, а воздух вокруг них остыл. Матиас помог Лукасу подняться на ноги и достал свой телефон, чтобы отправить сообщение. – Я попросил Бервальда забрать нас. Тебе нравятся стейки? Если нет, есть ещё и рыба– – Отлично, пусть будет стейк, – Лукас прижался к нему, и Матиас поправил плед, соскальзывающий с его узких плеч. – Я всё ещё не понимаю, почему вы все так добры ко мне, и чем я это заслужил. Иногда мне кажется, что я не заслуживаю тебя. – Не дури, – усмехнулся Матиас, взяв его за руку. – Думаю, это я не заслуживаю тебя. В конце концов, в день, когда мы познакомились, ты ударил меня подносом по голове, помнишь? Забираться на тебя было ужасной идеей. – Точно. Но у тебя было такое забавное лицо тогда, – слегка улыбаясь, Лукас положил голову на его плечо. – А может, это была хорошая идея. Так я и узнал тебя. – Да. Да, может быть. Солнце скрывалось за горизонтом, когда они стояли у дороги, дожидаясь Бервальда. – Если тебе станет хуже, – заговорил Матиас снова, крепко сжав руку Лукаса, – я буду рядом с тобой. Хотя я уверен, что этого не случится, я хочу, чтобы ты знал, что я всегда буду рядом. – Я знаю. Я буду рядом с тобой тоже. Но ты, наверное, и сам не захочешь расставаться со мной ни на минуту, – Матиас обнял его одной рукой, и Лукас прильнул щекой к его груди. – У нас всё будет хорошо. Не может не быть. Я очень люблю тебя, Матиас. – Я тоже люблю тебя, Лукас. Никогда не сомневайся в этом, – Лукас улыбнулся ему, сквозь полумрак видя ответную улыбку, а потом их обоих залил свет ярких фар. – Никогда. Обещаю. – Порядок? – спросил Бервальд, вглядываясь в их отражения в зеркале, когда они оба уже разместились на заднем сидении. Матиас кивнул, а Лукас слабо улыбнулся. – Всё отлично. Спасибо, что подобрал нас. Швед лишь кивнул, скрывая собственную усмешку, и завёл машину. Матиас нашёл руку Лукаса в темноте и крепко сжал её в своей, широко улыбаясь счастливой улыбкой, которая на этот раз не осталась безответной. У них всё будет хорошо. Это Лукас знал точно. Он всё ещё не излечился до конца, и они оба это знали. Но отчего-то это совсем не пугало. У него есть кардиостимулятор, а это значит – он будет жить. Он будет жить, он будет вместе с Эмилем, вместе с Матиасом, и сможет встречать каждый новый день рука об руку с ним.А что же это, если не причина жить?