Колибри

      Холодным, дождливым днём Эмиль пришёл увидеться с братом, совершенно мрачный. Леон остался дома один и предложил ему провести вместе весь день, но он отказался. Ему стоило лишь произнести имя Лукаса, чтобы тот извинился и кивнул ему. После его вынужденного благословления Леон проникся к Лукасу своим странным уважением и начал волноваться о его состоянии. Не для кого из них не было секретом, что ему становится всё хуже с каждым днём.       Мелкая морось намочила его волосы, и, высыхая, светлые пряди начинали виться. Он поспешил войти в здание. Эмиль не стал тратить времени, чтобы отметиться в приёмной – в конце концов, он знал путь в нужное отделение, как собственные пять пальцев. Он не был удивлён, увидев в палате ставшую привычной картину: Матиас в кровати его брата, Лукас на его коленях. Парень был в полудрёме, но блуждал взглядом по хрупкой фигуре Лукаса и его бледной коже.       Матиас пришёл в себя от звука шагов, поднимая голову и сонно моргая. Увидев Эмиля, он слегка улыбнулся, но его внимание всё ещё было приковано к Лукасу. Эмиль остановился у койки, молчаливо ему кивая, и Матиас приподнялся, принимая сидячее положение. Спящий Лукас всё ещё крепко держался за него, прижимаясь лицом к его груди.       – Привет, Эмиль, – сказал он тихо, стараясь не нарушать сон норвежца, – не думал, что ты придёшь. Как ты?       – В порядке, – ответил он медленно, разглядывая своего брата.       Теперь, когда он был к нему ближе, он мог слышать жуткий звук его дыхания – его грудь судорожно вздымалась и опускалась с рваными хрипами. Заметив его пристальный взгляд, Матиас запустил пальцы в волосы Лукаса, успокаивающе поглаживая его лицо.       – Как он? Ему стало хоть немного лучше? – Эмиль пожалел о собственных словах: было очевидно, что Лукасу становится хуже день изо дня.       – Он...– Матиас замолчал в попытке подобрать слова, тяжело вздыхая и вымученно улыбаясь, – пока что всё хорошо. Он всё время спит, так что я просто сижу рядом и слежу за ним. Но это не удивительно. Я имею в виду: он же постоянно под капельницей и принимает столько лекарств, ну раз уж это хоть немного ему помогает...       Эмиль кивнул, как и датчанин, не желая терять надежду. Он видел лица Тино и Бервальда в прошлый раз и понял, что они уже окончательно смирились с возможностью того, что Лукас не поправится. Но он же его брат – Лукас никогда не сдаётся без боя. Его тощая фигура, то, как он цеплялся за Матиаса, прижимаясь к нему, то, как измученно он дышал – всё это было лишь ещё одним препятствием на его пути к выздоровлению.       – Когда ты выписываешься? – он сменил тему, пытаясь перестать разглядывать Лукаса. – Мне казалось, у тебя всё не так уж плохо.       Разумеется, так оно и было. Матиас был отлично сложен, у него был здоровый цвет лица, а скулы, казалось могли в любой момент прорезать кожу изнутри.       – На следующей неделе, – он закусил губу, опуская помрачневший взгляд. – Врачи говорят, что я в порядке и моё сердце восстановится в ближайшее время. Меня бы выписали раньше, если бы я постоянно не отсоединялся от системы, – его пальцы побелели от того, как сильно он сжал ткань футболки Лукаса, склоняясь к нему, чтобы поцеловать в лоб. Матиас, казалось, пытался найти новые силы в его присутствии рядом. – Я не хочу уходить. Я не могу...Я нужен Лукасу здесь. Я не могу оставить его здесь одного.       – Не надо винить себя, – сказал Эмиль, вдруг ощущая, как тревога холодными пальцами сжимает его внутренности. – Не вреди себе и не заставляй себя остаться здесь. Так будет только хуже, даже если ты–       Он был прерван смехом Матиаса. Парень искренне смеялся, откинув голову назад и содрогаясь.       – Боже, Эмиль, какой же ты пессимист! Я даже не думал об этом, пока ты не сказал. Ничего подобного я и не планировал, – видя, как шокирован был Эмиль он с улыбкой добавил: – Я не стану этого делать, не волнуйся.       Он остановился, услышав рядом вздох. Оба притихли, когда Лукас задвигался в руках Матиаса. Спустя мгновение его дыхание выровнялось, и Матиас облегчённо выдохнул.       – Он бы убил меня. Мне иногда становится страшно, что он вдруг проснётся, но обычно он продолжает спать, что бы ни происходило.       – Ты не будешь будить его? – Эмиль прошёлся рукой по затылку, опуская взгляд на кафельный пол. Его сердцу стало тесно в груди, и он сделал глубокий глоток воздуха, – Он обычно очень чувствительный во сне – просыпается от любого шороха.       – Ох, – он был явно обескуражен, сглатывая и пытаясь выдавить улыбку. – Думаю, дело в новых препаратах. Врачи хотят, чтобы он больше спал. Но я правда не против: Лукас просыпается почти каждые два часа, и мы можем немного поболтать. Есть кое-что, что я хотел бы сделать, когда он поправится. Я обещал, что вытащу его куда-нибудь и мы сможем провести целый день вместе, только мы вдвоём. Ему эта идея, кажется, понравилась.       – Да, это здорово. Если честно, я не ожидал, что он так привяжется к тебе. Он обычно не любит общество других людей, – он подошёл к кровати на шаг ближе, и Матиас подвинулся, позволяя ему сесть и стараясь не тревожить сон Лукаса. Парень побледнел, протяжно вздыхая. – Я чувствовал себя таким виноватым, когда он оказался здесь. Когда я...эм...встречался с Леоном и скрывал это от него, я знал, что ему одиноко. У него никогда не было друзей до этого.       – Снова Леон, – ухмыльнулся Матиас, и Эмиль вздрогнул, когда тот взъерошил его волосы. – Лукас нелестно отзывался о нём, ещё до того, как узнал о вас. Когда Леон пришёл сюда, я прекрасно видел, что Лукас его не переносит. Он очень самодовольный мальчишка, если быть до конца честным. Как у вас дела?       Эмиль удивился такому вопросу и описанию Леона, но ответил то же, что и всегда:       – Думаю, всё хорошо. Я должен был увидеться с ним сегодня, но вместо этого пришёл сюда. Наверное, теперь Лукас нравится ему, хотя очень своеобразно...но раньше всё было совсем наоборот. Думаю, это потому что Лукас всё-таки не придушил его тогда.       – Может быть. Но я не заметил, чтобы Лукас проникся к нему уважением.       Они оба замолчали, и тишину нарушало только гудение аппаратуры и тяжёлое дыхание норвежца. А потом Эмиль развернулся к Матиасу, заливаясь краской.       – Ты первый, кто спросил меня о Леоне. Кажется, никого больше это не волнует. Садыку не наплевать, но он всё время превращает это в шутку и никогда не относится всерьёз. Ты застал меня врасплох.       Матиас задумался на какое-то время, убирая волосы, которые лезли в глаза, а потом улыбнулся с искренней добротой.       – Кажется, Лукас перенял кое-что у меня. Мне не всё равно, что происходит с тобой, Эмиль, и я хочу знать, что у тебя всё хорошо. Все сосредоточены на Лукасе, но не на тебе. Тебя это ранит, верно?       – Нет! – поспешил ответить он, с волнением закусывая губу и ощущая на себе взгляд Матиаса. – В смысле, не правда. Это не сравнится с тем, что чувствует он, – Эмиль кивком головы указал на брата, который во сне всё ещё прижимался к датчанину.       – Я имел в виду, не физически, – тихо сказал Матиас, обводя большим пальцем контур челюсти Лукаса. – Ты не можешь оставаться в стороне, даже если он болен. Так что...ты хорошо питаешься? Вовремя ложишься спать? Занимаешься только защищённым сексом? – он усмехнулся и покачал головой, видя поражённое лицо Эмиля. – Прости, раз уж он спит, кто-то же должен сделать это.       – Мне по горло хватает и того, что так делает Лукас, – проворчал Эмиль. Его щёки пылали, – не говоря уже о том, что его парень ведёт себя, как трёхлетний ребёнок. Я ведь выживал как-то всё это время, верно? Лукаса это должно впечатлить.       – Возможно, он уже впечатлён. Он чертовски волнуется о тебе, и, думаю, мне даже не стоит напоминать тебе об этом, – Эмиль кивнул, слыша эти слова, и Матиас замолчал на какое-то время. – Я знаю, что тебе тяжело, пока он здесь. Мне тоже: я провожу с ним всё время, а он так любит напоминать мне, как недолго мы знакомы. Тебе просто...стоит довериться врачам, ладно? Я знаю, что остальные стараются не возлагать на него никаких надежд. Они думают, что...ему не станет лучше, – он проглотил ком в горле и дотянулся рукой до плеча Эмиля, впиваясь в него длинными пальцами. – Но он поправится. Может, они всё-таки получат этот кардиостимулятор. Медсестра рассказала, что больница искала кардиостимуляторы всю эту неделю. Я бы поднял панику из-за этого, но не хочу, чтобы нас расселили. Если кто-то может помочь ему, то это врачи, а мы с тобой прекрасно знаем, что они всегда готовятся к худшему.       – Ясно, – сказал он тихо, почти неосознанно придвигаясь ближе, навстречу прикосновению Матиаса. – Есть ещё кое-что, о чём я хочу сказать...– он задумался, а потом добавил: – Ты ведь не был серьёзен, когда предлагал отдать ему своё сердце? Мне казалось тогда, что ты был уверен в своих словах, так что...это меня очень удивило. Я не хочу, чтобы ты делал это, и Лукас тоже. Ты ведь понимаешь это?       – Конечно, – вздохнул Матиас, поднимая голову и вглядываясь в потолок. – Мне бы не позволили это сделать, как бы я ни умолял. Моё сердце совсем не годится для того, чтобы пересадить его кому-то. Врачи бы выбрали кого-то с почти идеальным здоровьем, если бы вообще не сдались. Наверное, им втайне нравится, что я нахожусь здесь, даже если они постоянно жалуются. Ты прав. Если посмотреть на это в долгосрочной перспективе, то я не смогу отдать Лукасу своё сердце. Оно его просто разрушит.       – Конечно, – эхом повторил Эмиль, сцепляя руки в замок на своих коленях. – Если есть хоть одна причина, по которой ему станет лучше, то эта причина в том, что ты рядом с ним. Он стремится к выздоровлению ради тебя. Да, возможно, он отрицает это, но он ужасно сильно любит тебя. Он бы ни за что не сказал мне, но я знаю. Я вижу, как он ведёт себя рядом с тобой – он правда любит тебя, Матиас.       Парень молчал како-то время, пытаясь сдержать улыбку.       – Эй, не стоит так возвышать меня. Он делает это и для тебя тоже – кто же ещё будет заботиться о кошках и следить за тем, как ты питаешься? Он мне все уши прожужжал о том, как любит тебя.       – Что ж...может быть. Он всегда так вёл себя, ещё с тех пор, как мы были детьми, – Эмиль неуютно ёрзал на месте, смущённый словами Матиаса. – Скорее всего, дело в нас обоих. И я не должен напоминать тебе заботиться о нём, – он остановился, сглатывая. – Я ещё никогда не видел человека, который мог бы любить так сильно, как ты любишь его. Даже Бервальд с тобой не сравнится. Ты так предан ему, Матиас. Он не может желать кого-то лучше.       –...это правда, – он опустил глаза, всё ещё держа руку на его щеке и разглядывая черты норвежца: длинный нос, высокие скулы, тонкие губы, тёмные впадины вокруг глаз. Тяжело вздохнув, он склонился к нему, прижимаясь губами к его лбу. – Он...если честно, Эмиль, это звучит, как бред, но он всё для меня. У меня никогда раньше не было человека, о котором я мог бы заботиться, кого я мог бы защищать, с которым бы я был всегда рядом. Но Лукас – он самое важное, что есть в моей жизни, и значит для меня очень много, – он поднял взгляд, смущённо улыбаясь Эмилю, когда он вдруг встретился с ним глазами. – Я говорю, как наивная девчонка-подросток, да? Боже, я должен держать себя в руках.       – Нет...ну да, ты странный. Очень странный. Но это совсем не плохо. Я просто рад, что у него есть кто-то, кто будет о нём заботиться, вот и всё. Он тратит всё своё время на меня, не оставляя себе ни минуты. Ему нужен кто-то, как ты.       – Конечно, – ответил Матиас просто, будто этот разговор был для него чем-то привычным и обыденным, вроде обсуждения погоды. – Я знаю, что он чувствует. Думаю...я тоже по-своему нуждался в ком-то близком. И вот где мы здесь – два запутавшихся парня с неисправным сердцем. Лукас спорил со мной, но знаешь, я уверен, что это была судьба. Я нужен ему, а он нужен мне. И если честно, это просто прекрасное чувство, – признался он, прерывисто рассмеявшись, – знать, что у тебя есть кто-то, и он твой. Ты ведь понимаешь, о чём я? Я даже представить не могу, что ему станет хуже, потому что пока я рядом, он будет идти на поправку. Мы получим этот кардиостимулятор, Эмиль, чего бы это ни стоило. Ты веришь мне?       Парень, очарованный его словами, смог лишь кивнуть в ответ. Датчанин слегка улыбнулся ему, крепче сжимая его плечо.       – Он поправится. Вот увидишь.       – Да, – прошептал Эмиль, – да, он поправится.       Теперь они оба были уверены в этом. Пока его брат спокойно спал, Эмиль неуверенно прижался к Матиасу, положив голову на его плечо. Парень остался совершенно спокоен, и Эмиль постепенно провалился в сон, убаюканный движениями его пальцев, перебирающих его волосы мягко и по-родительски успокаивающе.

***

      – Эмиль приходил недавно. Ты спал, и мы не хотели будить тебя.       – Ох...       – Он придёт завтра. Он приходит сюда каждый день...я попросил его не брать с собой Леона, на случай, если ты вдруг захочешь его убить.       – М-м...       – Он ведь нравится тебе теперь? Потому что он заботиться об Эмиле и всё такое? Мне – да, потому что Эмиль, в конце концов, выглядит счастливым.       В ответ Лукас уткнулся лбом в его грудь, и датчанин тяжело вздохнул. День за днём он говорил всё меньше и меньше, слишком истощённый и обессиливший. Даже сейчас, после долгого сна, его взгляд оставался затуманенным и потерянным, и Матиас не был уверен, понимает ли он, что происходит вокруг. Он всё равно оставался настойчивым, пытаясь хоть немного расшевелить Лукаса.       – Бервальд придёт завтра. А Тино занят на работе или вроде того – я на самом деле не очень внимательно слушал, что Бер говорил. Питер хотел прийти, но они его отговорили. Он никогда не сидит на месте, и, думаю, будет лучше, если он не станет выплёскивать свою энергию здесь. Но он может прийти навестить тебя, когда тебе станет лучше, если ты не будешь против.       – Я не против, – пробормотал Лукас, и Матиас заправил выбившуюся прядь платиновых волос за его ухо.       – Знаешь, ты очень ему нравишься. Тино рассказал, что он называет тебя моим другом-тихоней и не понимает, как ты со мной уживаешься, – губы Лукаса тронула слабая улыбка, и датчанин усмехнулся, наклоняясь и целуя его переносицу. – Я и сам этому удивляюсь с тех самых пор, как мы встретились. Это потому что я очаровательный и хорошо выгляжу? В конце концов, девушек это привлекает...       – Я не девушка. Какой же ты самодовольный, – норвежец с трудом развернулся в его руках, прижимаясь к нему спиной и закрывая глаза. Вздох сорвался с его губ, и он сделал глубокий глоток воздуха, прежде чем продолжить: – Ты общаешься со мной, как с обычным человеком. В школе, например, все считают меня странным. А ты забрался в мою кровать и уже спустя неделю после нашего знакомства пытался поцеловать меня.       – Ты не странный, – сказал Матиас с нежностью, но тут же рассмеялся. – Я не могу устоять перед тобой. Ты слишком милый, Лукас, как я мог удержаться и не поцеловать тебя?       – Ты мог держаться от меня подальше. И не называй меня милым, – ему снова стало тяжело дышать, и он взял Матиаса за руку, на удивление сильно сжимая его ладонь тонкими пальцами. – Почитай мне что-нибудь. Пожалуйста.       – Конечно, – Матиас взглянул на книгу, лежащую на столе, до которой он не мог дотянутся, пока Лукас был в его руках, и огорчённо вздохнул. – Не вини меня, если я не смогу рассказать всё по памяти, ладно? Потому что ранние произведения Андерсена написаны очень детально...       – Мне всё равно, – тихо ответил норвежец, и Матиас понял, что он снова засыпает. – Ты в любом случае хорошо читаешь.       Матиас снова вздохнул, укутывая их обоих одеялом и задумчиво хмурясь.       – Что ж, ладно...дай-ка подумать...       – Просто начинай уже, – сказал Лукас с раздражением, и парень изо всех сил пытался сдержать смех, даже начав свой рассказ.       – Далеко в открытом море вода синее самого красивого василька и прозрачнее самого чистого стекла. Но она глубока, так глубока, что ни один якорь, даже на самой длинной цепи, не достигнет дна. Множество башен пришлось бы поставить друг на друга, чтобы вершина самой последней показалась из-под воды. И здесь, в этих глубинах живёт морской народ...       Лукас уснул ещё до того, как история была наполовину рассказана.       Проснувшись три часа спустя, он решился спросить о том, что так долго не давало ему покоя.       – Ты когда-нибудь задумывался о том, что будет с нами после смерти? – его голос был тихим, и Матиас взглянул на него, мрачнея. Норвежец проводил пальцами по повязкам, стягивающим его грудь – он перенёс операцию несколько недель назад, но глубокий разрез всё ещё не зажил до конца. Обычно Матиас поднимал крик, когда Лукас пытался проверить свои новые бинты, но понимал, что прежде всего стоит обратить внимание на его стремительную потерю веса, а не на швы и разрастающийся шрам на груди.       – Я не знаю. Я не особо много думаю об этом. Имеет ли это вообще значение?       – Конечно, – Лукас блуждал бессмысленным взглядом по стене напротив, его лицо было бледным. – Дома у меня есть книги о скандинавской мифологии. Мне нравилось читать их, но пока я не оказался здесь, у меня не было времени на чтение. Ты ведь знаешь, что викинги верили, что смерть в битве – самая благородная. Павшие в бою после смерти попадают в Вальхаллу, – он замолчал, задумавшись, а потом добавил: – Я пытался читать эти книги Эмилю, когда мы были детьми. Но тогда я читал очень плохо, а он начинал плакать при упоминании насилия. И поэтому мы решили начать читать Руаля Даля.       Матиас молчал, размышляя над его словами. А потом он заговорил, неожиданно тихо:       – В Копенгагене есть парк аттракционов, названный Крепость Вальхаллы, – Лукас уже давно привык к нему, но всё равно поразился неуместности его слов. Он нахмурился, собираясь было возразить, но был прерван: – Что именно они понимали как битву?       – Скорее всего, имелась в виду война, Матиас, – лёгкие движения кончиков пальцев, обводящих его ключицы, отвлекали, и он изо всех сил пытался не вздрагивать от этих прикосновений. – А о какой битве подумал ты?       – Не суть, – пробормотал Матиас, заметно помрачнев. Между ними воцарилась тишина, и парень продолжал молчаливо очерчивать пальцами выпирающие из-под кожи кости. А потом заговорил снова, лишённым всякой радости голосом: – Тебе нравится размышлять об этом? О Вальхалле?       – Это точно лучше, чем вечные муки. Я имею в виду, если бы мне пришлось выбирать–       – Не выбирай, где бы ты хотел оказаться после смерти, – отрезал датчанин, уже зная, какие слова последуют дальше. – Прекрати всё время мыслить так пессимистично! Ты не поправишься, если не поверишь, что это случится!       – Матиас, хватит, – Лукас чувствовал, как гнев снова просыпается внутри, крепко сжимая пальцы на его запястье. – Хватит обманывать себя ложными надеждами. Мы оба знаем, что мне не станет лучше, и бесполезно убеждать себя в возможности какого-то чуда. Оно не случится.       – Это может произойти! – отрицал Матиас, пытаясь не повышать голос, а его лицо покрылось красными пятнами. – Ты не можешь просто сдаться и смириться со смертью, Лукас! Тебе всего лишь восемнадцать – так не должно быть – ты слишком молод–       Он не смог договорить, потому что Лукас зашёлся в приступе кашля, дрожа при виде кровавых брызг на ткани своей одежды. Матиас не стал терять ни секунды, обхватывая его плечи и склоняя его, не позволяя подавиться. Спустя несколько мгновений, которые, казалось, длились целую вечность, кашель прекратился, и Лукас обессиленно упал к груди Матиаса, рыдая. – Видишь?       Парень не ответил, дотягиваясь до шкафчика в поисках упаковки салфеток. Приподняв подбородок Лукаса, он принялся очищать его лицо от крови, иногда останавливаясь, чтобы стереть большим пальцем слёзы с его щёк.       – Всё хорошо. Всё будет хорошо, – говорил он сквозь сомкнутые зубы, совершенно не зная, как утешить Лукаса в его беспомощности, – просто позволь мне стереть–       – Это бесполезно. Однажды я просто выблюю свои чёртовы лёгкие и умру в этой проклятой больнице. Просто признай, что я умру, Матиас.       Датчанин вздрогнул, когда слова Лукаса снова превратились в рыдания, и молчаливо погладил его по волосам, когда тот уткнулся лицом в его забрызганную кровью футболку.       Всё уже становится только хуже, думал Матиас. Лукасу было суждено жить, хотя бы ради Эмиля, но с момента последней реанимации остатки воли к борьбе покинули его. Он снова думал о том, как норвежец умирает – умирает прямо перед ним или даже у него на руках, и ужас снова поселился в нём.

***

      С течением недели состояние Лукаса продолжало ухудшаться. Матиас был вынужден наблюдать, как остатки цвета покидают его лицо, когда Лукас услышал от доктора новости о своём истощении, был вынужден сдерживаться, видя, как норвежец проводит руками по выпирающим рёбрам, с горечью удивляясь новой отметке своего веса – 39 килограммов. У него были приступы – нескончаемые приступы кашля с кровью. Слишком много крови. Если Лукас не спал, то он кашлял. Датчанин больше не спал на своей кровати, всё время проводя рядом с Лукасом. Сначала медсёстры были очевидно недовольны, но их глаза наполнялись жалостью, когда он держал Лукаса на руках, убаюкивая мягкими поцелуями по всему лицу, несмотря на их внимание. По крайней мере, его не переселили в другую палату – вскоре ему придётся покинуть больницу, и теперь для кого-угодно было ясно, что Лукас медленно, мучительно умирает.       Он ни за что не мог позволить норвежцу узнать, что он смирился с худшим концом. Матиас лишь мог плакать по ночам, пока Лукас лежал, усыплённый медикаментами. Он пытался не издавать ни звука, его плечи дрожали, а по лицу бежали слёзы. Было достаточно и того, что Лукас знал о своём состоянии, но если он узнает, что Матиас сдался, всё станет только хуже.       Во вторник Эмиль решил остаться в палате на весь день, и ни Матиас, ни медсёстры не сказали ему единого слова о графике посещений. Парень молчал в ответ, когда Матиас протянул ему салфетки или когда он притянул его в крепкие объятия.       Казалось, день прошёл хорошо для Лукаса. Он меньше спал, смог поесть и даже поговорить с Матиасом, чем тот был очень обрадован. Но в конце дня страх снова накрыл его с головой при виде того, как Лукас неизбежно увядает. Он пытался сдержать внутри рвотные позывы, когда парень вдруг прижался к нему, проводя пальцами по его подбородку и находя в себе силы на улыбку, такую душераздирающе красивую, что Матиас оцепенел.       – Тот день, когда мы ушли отсюда, был замечательным. Правда.       – Ага. Был, – тихо и бесцветно ответил Матиас, заставляя Лукаса вздохнуть.       – Было бы здорово, если бы мы сделали так ещё раз. Я был бы рад. Нам стоит сделать это, Матиас, нам обоим.       – Тебе это нравится? – когда Лукас кивнул, губы Матиаса тронула грустная улыбка. – Хорошо. Я хотел сделать тебя счастливым, хоть на один день. И все усилия стоили того, чтобы увидеть, как ты улыбаешься.       – Дурак, – он сделал глубокий неровный вдох, и датчанин обнял его крепче, закрывая глаза. – Ты слишком старался осчастливить меня. Я никогда не пойму, что заставило тебя в меня влюбиться, какие бы причины ты ни находил.       – Причины? Ты хочешь узнать причины? Во-первых, мне нравится твой юмор, – неожиданно Лукас прижался поцелуем к его еще, поднимая настроение Матиаса, – и ты интересный...и умный...и красивый...мне продолжать?       – Нет, достаточно, – его дыхание снова стало частым и тяжёлым, и тело Матиаса сковало напряжение. Он не может – это не может случится сейчас. Его внезапный страх был развеян шёпотом Лукаса: – Я люблю тебя, Матиас.       – Я знаю, – пробормотал он в ответ, больно закусывая нижнюю губу. – Я знаю, Лукас. Всё в порядке. Тебе не нужно–       – Не в том смысле. Я не влюблён в тебя, ты ведь знаешь, что я–       – Я знаю, Лукас, – его дыхание превратилось в сдавленные вздохи, и теперь он не смог сдержать застилающие глаза слёзы. – Всё в порядке... всё в порядке, ты не должен говорить мне–       – Я бы смог, – Лукас тоже тяжело хватал ртом воздух, но не из-за нахлынувших эмоций, как Матиас. Он с трудом дотянулся рукой до его лица, обрисовывая его черты дрожащими пальцами. – Если бы у меня было время, я бы смог. Если бы ты дал мне хоть жалкую долю шанса...Я бы тоже влюбился в тебя, Матиас.       Перед глазами Матиаса всё помутнело, и, всхлипывая, он прижал Лукаса к себе. Он чувствовал его дрожь, чувствовал, как плечо намокает от чужих слёз, чувствовал горе во всём его существе и дал волю слезам. Он едва мог слышать собственный голос, задушенный рыданиями, но ему было так нужно, чтобы норвежец понял его сейчас. – Лукас, я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, пожалуйста...       – Я знаю это, – ответил Лукас так тихо, что пришлось изо всех сил напрячь слух, чтобы услышать его, – я знаю.       – Ты отправишься в Вальхаллу, – уверял он, и его голос звучал невнятно приглушённо, когда он прижался лицом к шее Лукаса. – Ты так отчаянно боролся. Ты самый храбрый человек из всех, что я встречал, и ты отправишься в Вальхаллу, Лукас, и всё будет хорошо... Он не помнил, сколько времени прошло, прежде чем он смог взять себя в руки и остановить слёзы. Его охватил ужас, и кровь застыла в его жилах, когда он вдруг понял, что Лукас лежит без движения, а на мониторе сердечного ритма, издающего высокий писк, горит прямая линия.       – Нет, – страх накрыл его с головой, вырывая сдавленный вздох, – нет!       Но Лукас был здесь, совершенно неподвижный, такой маленький в его руках и с остекленевшим взглядом полузакрытых глаз – он уже видел подобное раньше, а сейчас это происходило снова, но это просто не могло случиться, только не с Лукасом. Он ведь обещал ему, что всё будет хорошо.       – Помогите ему! – голос превратился в истошный крик, и он отчаянно забил ладонью по кнопке вызова медсестры, чувствуя, что его собственное сердце готово вырваться из груди от страха. – Кто-нибудь, пожалуйста! Помогите Лукасу!       До этого погружённая в тишину палата наполнилась хаотичным движением. Медсёстры пытались оттеснить его и удержать, но он сопротивлялся и изо всех сил тянулся к Лукасу, и слёзы лились из его глаз. Врачи не помогут ему – они сказали, что прошлый раз был последним. Он продолжал сопротивление и даже не пытался прекратить отчаянные рыдания. Доктора переглядывались, поднимая хрупкое истощённое тело Лукаса – боже, он был таким маленьким, когда он успел так растаять? – и Матиас знал теперь, что никакой надежды больше нет.       – Вы не можете просто сдаться и отпустить его! – кричал он, и его сердце бешено билось в груди, разрываемое гневом и болью. – Ему всего восемнадцать! У его младшего брата больше никого нет, он – всё, что есть у меня! Он всё для меня! Вы должны спасти его, можете дать ему моё сердце, если это вернёт его–       – Не будьте таким безрассудным, мистер Кёлер, – холодно ответил ему один из докторов, выпрямляясь и оглядывая остальных. – Отвезите его в операционную. Мы очень рискуем, пытаясь спасти его, особенно сейчас.       Матиас понятия не имел, что доктор имел в виду, хватая ртом воздух, когда Лукаса забрали у него, забрали бог знает, куда. Все слова застряли в горле, а руки безвольно опустились. Слёзы всё ещё бежали по лицу, каплями падая на ткань его одежды. Он остался совершенно один, наедине с собой, своим горем и ужасом, разбиваясь вдребезги от мысли, что Лукас был прямо в его руках, когда его сердце остановилось. Лукас поправится. Попытки спасти его – это огромный риск. Он выживет. Это лишь издевательство над ним. Он не вернётся. Все его планы на будущее не имеют смысла, если Лукаса нет рядом. Он ничто без Лукаса. Совершенно ничто. «Я постараюсь. Ради Эмиля, ради Тино, ради Бервальда – я постараюсь поправиться. Я сделаю это ради тебя» Никогда прежде Матиас не испытывал такой скорби. Даже когда он лишился своих родителей. Но сейчас, зная, что Лукас мёртв, и у него нет никаких сил это исправить, он понял, что такое настоящий ад.