В дыму

Люди складывались из грима, как из литосферных плит. Терра давно не видела людей. Только слоящиеся, как ожоги, пласты грима. Поэтому она избегала зеркала. Сколько ей стукнуло? Разрисованные люди не считали годы. Поддерживать образ не приходилось: личности не было. Личность забивалась установками, мялась притворством, затыкалась образами, а в конце просто слилась в раковину, как неудавшийся макияж. Терра не улыбалась, грим твердел глиняной поделкой. Узкое платье держало плечи, юбка задралась и ползла по кружевным оборкам. Цоканье шпилек отмеряло пульс, взгляды несли сквозь расступившуюся толпу. Терра видела, чего стоила. Терру поражало, почему не видели они. Почему пленялись мистическим гримом и складным телом, и не видели, что гладкое лицо отходило набухшими хлопьями. ** Терра не обратила внимания, когда стала называть макияж гримом, а разрисованных людей пятнами. Когда-то казалось, разрисованных породило нечто мистическое. Оттого еще более удивительным оказалось открыть то, что разрисованными руководила женщина, причем обычная, живая. Да еще какая! Мелкая, в молодежных тряпках, к тому же не гримировалась. Лола смотрелась беззащитной в окружении зловещих пятен. Поэтому еще больше впечатляло то, как перед ней пресмыкались. Каждый считал себя любимчиком. Терра хмыкнула. Она-то знала, кто на самом деле был любимицей. Терра проснулась, осознавая: не знала. Уран еще не вернулся или лег в другой комнате. Привычное дело. Их общение сводилось к сексу: просто не знали, что еще друг с другом делать. Вообще Уран был хорошим. Привел в свой дом, не измывался понапрасну, если приходилось — защищал. Терра думала так, пока проходилась у бортика второго этажа — отсюда обозревалась вся многокомнатная гостиная. На очередном повороте в нее чуть не врезался незнакомый парень — увернулась. Обдолбыш хренов. Раздражали чужие люди в доме. И каждому ведь Лола позволяла перебиваться здесь, каждый чем-то заслужил. Терра приостановилась. С балкончика открылось, как Лола в домашних джинсах и приспущенной футболке принимала от няни внучку. Кажется, Лола осталась единственной, кому нравилось держать на руках подросших уже детей. Лола улыбалась няне и беззвучно что-то говорила. Няня рделась. Вот. Этот взгляд. Покровительственный и многообещающий. Лола смотрела так на всех из ее окружения. С нежным превосходством — на любовника, на Урана, на Терру, на прислугу, на компаньонов. Для всех у Лолы находилась особая нежность, и Терра не могла понять, какая являлась настоящей. Лола просто дрессировала разрисованных животных. Люди — роли, которые раздала Лола. Терре хотелось верить, что она взяла лучшее у этой женщины, а не стала очередным послушным пятном в свите королевы. Бессонная ночь, повязнувшая на алюминиевых перилах балкончика, подарила разгадку. Лола — наркоманка, дорвавшаяся до власти над такими же торчками. ** Терра мешкала. Сегодня на хозяйстве хлопотала Ирма, неожиданно ловко справляясь и с кипами сена, и с ведрами воды. Терра не решилась зайти. Тогда пришлось бы вступить с Ирмой в разговор один на один. Не выкрутилась бы. Пришла загладить вину перед братом. Брат привык в ней разочаровываться, Ирма — нет. ** За яркие ночи приходилось платить, она привыкла жить среди теней и галлюцинаций, опасность заключалась разве что в том, чтобы отличить, происходило ли увиденное на самом деле или же оказывалось всего лишь шалостью отмирающих нервных клеток. Терра хандрила. Дорогая наркота — никто уже и не скрывал, пряча правду в романтике костров. Закрытые помещения, оплаченная уверенность, никакого адреналина от опасности попасться военным патрулям. Официально разрешенная вседозволенность. Проповедники бы провозгласили тени знаком, истинным обличьем. Новое же общество отмахивалось побочкой. В старом мире все имело смысл: между строк, скрытый, высосанный из пальца, — однако все связывалось, Терра уносилась в космос, чтобы эту связь раскрыть. Здесь же ничего раскрывать не требовалось. Все продуманно и хитро плелось, Терра давно попала в эти сети, а теперь ей лишь позволяли барахтаться дальше, увязая и вплетаясь глубже. Путать новые узлы своим же телом и вязать порочный круг. Пока хватит сил. ** Уран выдернул ее из постели посреди ночи. Терра вырывалась, тянулась за одеялом: спала раздетая. Уран кинул в нее своей курткой и вытолкал за дверь. Двойняшек нашли на стройке. Заметили случайно: там же ошивалась его группа. Двойняшки сидели на диване. Одинаковая одежда, одинаковые стрижки, одинаковый синдром — Лолу вдохновляла их андрогинность. Разнос устроили и няне, и Терре, и прислуге: куда смотрели?! Двойняшки не шевелились. Пустой взгляд и полное игнорирование взрослых. Терру бесило. Им давали все, а они сбегали, действовали на нервы. И теперь ей приходилось стоять в грязной куртке Урана, едва прикрывающей жопу (спасибо, хоть не вывел в том, в чем была — с него станется), заспанная, растрепанная, со смазанным макияжем, и выслушивала наравне с нищедранкой-няней на потеху всему притону. А эти два монстра, как последние дегенераты, восседали, своим равнодушием кидая вызов. ** Прогорел. Продал ферму, лишился мечты. Переехал в квартиру. Терра знала брата. Сейчас он бы попытался найти положительное, сказал бы, до работы ближе, школа лучше… Но вместо этого он облокачивался о проем входной двери, заслоняя обзор. За его плечом на кухне за закрытой стеклянной дверью Ирма делала уроки с Гарольдом. — Она занимается, не отвлекай. Я провожу. Терра застыла в непонимании и в этот момент увидела то, чего боялась больше всего на свете. Брат смотрел так, как смотрели тогда давно семейные дети на них, шпану. Как клерки на обдолбанного дрожащего разрисованного утром. Все верно. Семейный мальчик вырос в серьезного и ответственного клерка. Беспризорница выросла в разрисованную неприспособленную шваль. И никакие обещания, время и узы не сотрут различие в их происхождении. Оно выжжено в крови. Разрисовка въелась. На брате была обычная рубашка, а Терре мерещилась форма. Казалось, следующий поход в гости так просто не закончится. Он ее предаст (уже предал, надев впервые форму), повяжет. Ребенка-то и так уже бросили на него, ничего не мешало без зазрения совести ее упрятать. А что, если они больше никогда не встретятся? Вот так, спонтанно, без прощаний? И вот так оборвется страх, эти непонятные натянутые отношения. Брат и сестра. Чужие люди. Оппозиционерка и блюститель порядка — преступница и судья. Она ему так и не призналась… Зато останется в его памяти просто неблагодарной паршивкой. Сохранила гордость. ** Город стоило бы называть руинами. Первыми исчезали высотки: земля рассорилась с небом и прекратила до него дотянуться. Ветер хранил одичалое небо. Солнце выжигало водоемы на зло Луне, инь и ян разлучились, восточная мудрость погибла под натиском философии разрушения. Опустошение пришло в окружение, в ресурсы, в лица. Ничего не создавалось. Строительные краны ржавели под пылью осыпающихся зданий. ** Психолог предупредил о последствиях, на УЗИ дали послушать сердцебиение. Терра осталась непреклонной. У нее тоже билось сердце, но живой она себя не чувствовала. Сердцебиение — не всегда признак жизни. Сказали, родится мальчик. Родился бы, мысленно поправила Терра. Вроде и дом большой, и муж надежный, и помогут… Однако Терра слишком устала. И третью беременность бы не вынесла морально. Поэтому и оказалась здесь, в одиночестве, украдкой, долго кружа окрестностями, запутывая возможную слежку. Прознает Лола — настоит на рождении внука. А так… Терра смела надеяться, что аборт наконец принесет бесплодие, уравняв с большинством населения, и защитит от репродуктивного насилия. ** Они увиделись случайно. Точнее, увидела Терра, а Ирма, похоже, мать не заметила. Или не захотела обращать внимание на человека, в поддержке которого когда-то так нуждалась. Ирма покачивалась на качелях пустой детской площадки. Не узнать невозможно. Внешность Терры и мимика брата. Лицо с остатками детскости, миловидное, но которым она будет еще столько раз недовольна. Школьная блузка, вычурной галстук-бант. Кажется, Дэвис что-то говорил о толковой школе. Говорил, Ирма старалась. Вроде, ей нравились какие-то предметы. Ирма настороженно приподняла голову, вглядываясь в тень посадки. Терра в вызывающем мудреном платье, таком диком и опасном в клерковском городе, надежно укрывалась тенью. Терра выросла, прошла путь осознанно, и темнота приняла ее. Окутала заботой, научила эстетике и гарантировала защиту. Ирма опустила взгляд. ** Под порванным слоем образа зияла, как рана, ее живая кожа. На пальцах морщинился грим. Липкие и грязные ватные диски разваливались на раковине мерзким комком, оставляя серый масляный след. Белая вода впитывалась в халат. Куски макияжа стекли в водосток, и Терра подняла лицо к зеркалу. Не смывалось. Терра так думала, потому что не хотела признавать мятые тени настоящими. Рыбьи беспомощные глазки без ресниц и бровей в яме размазанной туши. Белый грим под корнями. Каркас сосудов, натягивающий кожу, как клеенку. Ее испещрили корнями, как паразиты, и, похоже, уже проросли в мозг, раз ей оказалось все равно. Кожа скрипела под пальцами, когда Терра выискивала морщинки. Она была молода. Но образ трупа стал сущностью. ** На парапет продефилировала плавно, как умерший листок, белая чешуйка грима. Высота скрывала город. Смог продирался через глаза и нос, вытравливая сознание, точно сигаретный дым — кислород из легких. Пыль налипала на лицо, и оно ощущалось грязным, как жизнь. Терра не шевелилась и думала, что несло опасность: шпильки, шкрябающие о битум, или мысли. Они снова не могли найти двойняшек. Их тянуло, как тянуло когда-то Терру. Ошивались в котлованах, синхронно разрезаемые тенями, и смотрели на мир одинаковыми жидкими глазами, как двухголовое подводное чудовище. Казалось, это генетическая ошибка. Быть такими близкими. Пусть насладятся. Когда-то Терра с братом были так же неразлучны. А сейчас она исправляла себя каждый раз, принуждая думать о нем по имени. Сейчас он — со своим педиком и ее дочерью, а она — на крыше, и ей слишком все равно, чтобы принимать решение. Пусть выберет ветер. … Она выбрала еще много лет тому. Терра осторожно слезла, преодолела несколько шагов, не выдержала, упала на колени и рассмеялась. Далеко на пустырях разрисованный дым уносил в небо человеческие сознания.