В дыму

Что-то настораживало в девчонке, так похожей на нее. Ирме ничего не досталось от биологического отца. Ни фамилии, ни внешности, ни знаний о нем. Ирма все переняла у Терры. Даже родительское равнодушие и опеку Терриного старшего брата. Ирма казалась копией Терры, но улучшенной. Более чистой, воспитанной, да и брат при ней стал более состоятельным, чем во время детства Терры. Только глубокие веснушки, выжженные солнцем на Ирмином лице, напоминали, что поколение сменилось. Терру прошибло. Ирма походила на Терру – на Терру сейчас, изменившуюся, а не настоящую. И волосы у Ирмы оказались такого же ядреного черного оттенка. Вот только Терра-то втирала красящий порошок. И шрамы на детских руках – Терра ставила их себе. Все рушилось. Обломки религий смешались, и из крошек восставали мутанты. Дети рождались с грехами родителей. Детям передавалось то, что родители творили со своими телами. Мир не получился. Природа сминала неудавшуюся картину, мешая мазки в грязные подтеки. ** Тело Урана не смягчило дрожь от несогретых простыней. Сам оказался морозным – с улицы. В глазах ни капли тепла, лишь холод и секс. Куртка – пыльный запах снега. Кожа – скручивающийся под пальцами полиэтилен. Лицо – воспаленный пирсинг и раны от зимнего солнца. Поцелуи – сигареты: старые, прямодушные. Ни намека на разрисованный дым. Терра допускала мысль, что дымом он вообще не увлекался. Уран был неправильным разрисованным. Философии не придерживался, так как знал, откуда она исходила, наслаждался не публичностью, а творчеством. Рефлекторная близость, холодный пот, механическая согласованность. И неудовлетворенная потребность в тепле. ** К ее удивлению, лошадь принял Гарольд. Быстренько он освоился. Терра передала поводья, спрыгнула на землю – с крайне неприятным чувством. В их с братом мир вмешивались. У брата было два крыла. Под одно он принял Ирму, при другом держался Гарольд. Терра из-под крылышка упорхнула, и места заняли. Ей всегда с болью представлялось, каково это будет – однажды отдать его, такого безупречного, другой женщине. И было странно, что этот отстирывающийся от мира парень и ее идеальный, чистый брат выбрали грязь вместе. Называть его братом – равно присвоить его. Называть его братом – равно лишиться всех прав на него. Гарольд все чаще маячил вместо брата: впускал Терру, возился с Ирмой, объезжал лошадей, разговаривал со случайными гостями, желающими взять одного из прибившихся животных домой. Гарольд оказался тем, кто сторону выбирать не хотел. Он крутился на дневных клерковских работах, но при этом не гнушался обслуживать разрисованных. Для него вообще все люди были одинаковыми. Он никого не выделял. Лишь без конца отстирывался ото всех. Гарольд оставался многогранной фишкой: как бы его не кидало, он падал разными гранями, и одна грань всегда оставалась нераскрытой, прикрывая ад под ней. Терра поняла, что с Гарольдом они не поладят. ** Ирма сидела у потухшего костра в длинной клетчатой юбке и крутила фигурку из сухой травы. Брат подошел неспешно, разгребая ногами сухие листья. По-отечески положил ладонь на плечо Ирмы –– Ирма обернулась и тепло улыбнулась. Брат непроизвольно заправил выбившиеся пряди Ирминой прически, и Терра обратила внимание на сложное плетение. Терра не помнила, заплетали ли ее. Ее волосы всегда отличались неуправляемостью. В детстве от неухоженности, позже от красящего порошка. По коже побежали мурашки. Терре слишком явно мерещилось тепло. Теплая мужская ладонь на детском плече. Теплое солнце, теплые отношения, теплая трава в руках, теплые раскрошенные листья. Тепло, которое ей теперь не получить. А она ведь мерзла. ** На оклик глядели, как из-под воды. Близнецы настолько увлеклись друг другом, что Терра испугалась, а знали ли они о существовании остального мира? – Заговорят, – заверила Лола. – Заговорят, – успокоилась Терра. ** Существовало много занятий, чтобы скрасить выходные. А вместо этого она засела на пригорке, наблюдая за домом брата. Дышала чужой жизнью, как дышала дымом, разрушалась фантазиями, пытаясь приткнуть себя туда, куда себе доступ собственноручно перекрыла. Терра лезла в их семью так, будто не создала собственную. Смеркалось, брат и Гарольд доделывали работу; окно Ирминой комнаты подсвечивалось настольной лампой. Брат остановился, заторможено поставил ведра на землю. Гарольд окликнул его, видимо, спросил, в чем дело… Короткий разговор, Гарольд махнул рукой, отгоняя, брат благодарно кивнул. Проследил взглядом, как Гарольд скрылся в конюшне, направился в сторону скамейки. Терре хотелось перекричать вакуум, изолировавший от нее брата в его странном спокойствии. Хотелось убедить себя, что эти отношения – всего лишь похоть, грязь, старомодный грех, что брат неидеален – пал. Однако правда заключалась в том, что ничего не могло затмить счастье брата: ни грязь, ни усталость, ни рабочие лохмотья, ни красное больное небо между пыльных туч. Терре виделось, что этот ненормальный закат отражался в карих глазах брата, вытаскивая скрытые преступные оттенки. Брат смотрел на небо, потому что Гарольд позволял ему это – брал обязанности на себя, давал передохнуть. Освободил. В Гарольде нашлась поддержка, которой Терра всегда лишала. Эти двое жили на равных. И невыносимым оказалось принимать, что их отношения сплели узы, в которые Терре теперь не втиснуться. Терра материализовалась перед братом необдуманно, спонтанно. Прервала идиллию, перевела на себя его недоуменный взгляд. Солнце упало за горизонт, пыльные тучи поглотили безумный цвет. Земля стала серой. Терра отговорилась: хотела покататься, можно? Получила единственный возможный ответ – брат не отказал бы: – Чтобы вернула лошадь к десяти. – Знаю. Брат сказал, что Гарольд поможет с седлом. И добавил: – Ирма не спит. Зайдешь? – В другой раз, не хочу отвлекать от уроков. Седлая лошадь, Терра все прокручивала мысль. Ирма уже школьница. Подумать только. ** Брат наорал, что вернула лошадь лишь под утро – уже не в первый раз! Что сбила режим, что загнала лошадь, что напоила в течение поездки из токсического озера. Что свернула с полей и выехала в патрулируемый город. Он вышел из себя. Глаза страшные, злые – не спутать с волнением. Все сжалось: вот он – тот самый финальный удар. Ни землетрясение, ни падение пыльных облаков, ни засуха не могли уничтожить то, что разрушалось столетиями. Брат отдалялся – и Терра задыхалась.