***
Тонкие бретели аккуратно лежат на хрупких плечиках. Однако, полностью оголить их не позволяет тонкая сетчатая ткань, покрывающая рельефные красивые ключицы и руки по самые кисти. Приятная шелковистая ткань светло-сиреневого цвета в дуэте с тяжелым кружевом, придающим большую женственность, приталивается чуть ниже груди. Кружево заканчивается пониже колена, оголяя стройные ножки. Она почти достигает роста мужа благодаря замшевым лодочкам того же цвета на высоком каблуке с ремешком на щиколотке. Волосы, словно черная сентябрьская ночь, на уровне шеи собраны широкой силиконовой резинкой. Легкая растрепанность и несколько прядок у висков выпущены. Она осторожно выглядывает из-за белоснежного платья подруги, чтобы посмотреть на нее в зеркало, и солнечно улыбается. Молния на свадебном платье очень быстро и легко застегивается. Поэтому теперь всё зеркало занято виновницей торжества. Адриана собственное отражение целовать готова. Скорее всего, её только красная помада останавливает. Белоснежное платье достаточно простое. Приятная ткань, схожая с легким атласом, обтягивает стройное тело невесты. Длинный рукав, не большой шлейф и сетчатая вставка на спине с пуговицами в виде жемчужин. На ногах белые босоножки на широком каблуке, чтобы её чувствительным, не привыкшим к каблукам ногам не так тяжело было. Волосы просто идеально уложена. По крайней мере, на ближайшие часа три-четыре. Для достижение этих нежных волн пришлось изначально все волосы ей выпрямлять, а потом два балончика лака потратить, чтобы всё это намертво зафиксировать. Акцент в макияже на губы, выделенные алой помадой. И Адриана чуть ли не писается от счастья. — Мы должны идти, — Селена отстраняется от подруги и к себе подтягивает её маму. А рыжая лишь вешается им на шею, прижимаясь так, будто это их последняя встреча. Последняя встреча с прежней незамужней Адрианой. — Детка, ты чего? — Кэтрин озадаченно улыбается, поглядывая на Селену. — Я благодарна вам обеим. Гомез целует подругу в щёку и к двери приближается. — Всё будет хорошо, — бросает напоследок женщина. Она покидают комнату, уступая место отцу, и отправляются в зал. Официальное помещении мэрии для бракосочетания чем-то напоминает классический зал в церкви для венчания. Выставленные друг за другом лавки, высокие потолки и куча пустого пространства, из-за чего в здании сохраняется эхо. По желанию Адрианы буквально везде стоят букеты лилий и роз. Спинки стульев и лавок украшены искусственными дорожками цветов. Приятная цветовая гамма костюмов гостей равномерно распространена по центральной части всего зала. А между лавками длинный проход к арке, увенчанной искусственными розами, вначале которого уже сияет белоснежное платье, контрастирующее с черным смокингом отца невесты. По левую сторону от арки три подружки невесты: Селена, двоюродная сестра и племянница Адрианы. По правую — уже у арки стоит Майкл в синем костюме с мелкой белой вертикальной полоской. Справа на груди в кармашек заправлена бутоньерка. Позади него выстроились три друга жениха: Зейн, брат Майкла и коллега по работе. Судя по выражению лица Майкла у него замирает сердце при виде Адрианы. — Я обещаю, — первое и, кажется, последнее, что слышит Селена из всей их клятвы. Она как-то завороженно смотрит на то, как они непринужденно и нежно держатся за руки; рассматривает кольца, сложенные на декоративной подушечке, вспоминая, как отец небрежно кинул их два кольца перед регистратором, хлопнув рукой по столу; как ребёнок восхищается такому большому количеству цветов по всему залу и буквально сгорает от белой зависти. Не от злобы. От доброй зависти и счастья за Адриану. Её искренне волнует то, что хотя бы её подруга смогла испытать это настоящее счастье. Гомез покручивает на пальце своё обручальное кольцо, но… не жалеет. Жалеет лишь об отсутствии всего этого в тот день. В какой-то момент даже расстраивается из-за отсутствия своего свадебного платье. И пусть оно всю жизнь будет пылится в шкафу, но она бы с таким удовольствием смотрела на него каждый раз. Ведь всё детство мама ей внушала будущую красивую свадьбу и мысли о том, что отец сделает всё только для того, чтобы она была счастлива. А она смотрит на него лишь на секунду и встречается с равнодушным взглядом. Даже не с равнодушным. Обычный, будто он на незнакомого человека смотрит. Брайан тут же расцветает, замечая удивленную улыбку младшей дочери. Всё та же детская ревность и злоба на всю свою семью буквально вскипает за считанные секунды. Она обожала отца даже, когда он на полном серьёзе грозился выбросить её из дома. Любила, когда он сделал это на самом деле, бросив в руки абсолютно незнакомых людей. Любила, когда едва ли не плевал ей в ноги, но бежал с счастливой улыбкой встречать со школы Грейси. Она любила Грейси, когда ей было лишь пару месяц, а отец уже переставал обращать внимание на старшую дочь. Любила её даже, когда она портила её вещи, врывалась в спальни и кричала без умолку и без повода, не давай выспаться после бессонной рабочей ночи. Она просто боготворила маму, когда она просто была. Когда просто стояла рядом, красилась, одевалась, гуляла с ней, забирала со школы, ездила к ней на работу, чтобы просто увидеть. Обожала её с причиной и без. Старалась быть похожей на неё всегда. Училась той же сдержанности и терпеливости. Но не видела в этом ничего хорошего, когда из-за этой сраной сдержанности и молчаливости, она абсолютно ничего не могла ответить в ссорах с отцом и всегда была подавлена его точкой зрения. Она была опорой для своей мамы, лишь бы та не падала духом никогда. Всегда заставляла её вставать и идти дальше, несмотря на все трудности. Всегда бежала к ней, если хотелось кому-то излить душу. Но поняла, что в какой-то момент она любила. А её вовсе нет. Аманда ловит застывший взгляд дочери за себе и улыбается ей в ответ. Но нет тех чувств, когда за одну эту улыбку хотелось бросится к ней в любой ситуации, чтобы просто обнять, чтобы показать всю свою любовь. И… Как оказался, быть ребенком, рожденным в каких-то шестнадцать лет — не классно. Вообще. Она ощущает тепло от посторонних людей. Майкл не сводит глаз с рыжих локонов, темных глаз, алых губ во время процесса бракосочетания. С дрожью в руках аккуратно надевает ей кольцо на безымянный палец. Гомез с таким разочарованием смотрит на эту влюбленную картину, ощущая полное удовлетворение за них и жалость к себе самой. — Объявляю вас мужем и женой, — раздаётся громкий торжественный голос.Гомез косится на обручальное кольцо и срывается с места. — Ты куда? — за ней Аманда бежит. — Селена, дорогая. — На работу. Хвастаться, — брюнетка задирает руку, выделяя безымянный палец, и моментально пропадает из поля зрения, едва ли не вылитая из зала.
И Майкл целует её так, будто ждал именно этого поцелуя всю жизнь. Со всех сторон громко лопаются хлопушки, в молодоженов летят лепестки роз и конфетти. Счастливые вскрики смешиваются во едино. И пара молодоженов под этот шум покидает зал по тому же длинному проходу. Следом за ними из зала выходят все гости. На своих местам задерживается лишь родители Адрианы, Селены и Зейна. — Адриана просто прекрасна, — восторженно взмахивает руками Аманда, заключая в объятиях Кэтрин. — Не могу не согласится, — Брайан выглядывает из-за жены и добродушно улыбается женщине. — Во многом это заслуга Селены, — Кэтрин подтягивает девушку к себе за руку. — Ведь если бы не она, мы бы даже не заметили это платье. — Когда ты вырастишь, — Гомез поднимает младшую дочь на руки и целует её в щёку. — Мы устроим тебе такую же шикарную свадьбу. Селена одаривает отца равнодушным взглядом. Огромная обида сковывает её. — И купим мне такое красивое платье? — своим приторным детским голоском интересуется младшая Гомез. — Конечно, дорогая. Конечно, слушай его. Брюнетка недовольно фыркает в ответ на слова отца, что не остается без внимания. Однако, им хватает самообладанию, чтобы проигнорировать подобный жест и избежать конфликта. Селена отступает в сторону, пропуская родителей вперед, и сама не спеша следует за ними к выходу в то время, как с ней ровняет отец Зейна. Мужчина появляется со стороны и сразу же опускает свою тяжелую руку на плечо девушке, поэтому она вздрагивает. - Я оставлю все эти допросы Трише. Вы и так сами всё уладите. Мы и так уже много решили за вас, - Джуно делает паузу, молча размышляя. Будто он сам не понимает, зачем сейчас говорит с ней или же пытается убедиться, что это точно нужно сделать. - Но я скажу тебе честно, милая. В своей жизни я жалею лишь об одном, - мужчина останавливается, вынуждая тем самым остановится и девушку. - Быть финансово обеспеченным, расширять бизнес и иметь возможность обеспечить себя на годы вперёд - это единственное, что я мог желать своему сыну пару лет назад. Сейчас ему двадцать семь и у него есть всё. Я в его годы уже был женат несколько лет, и у меня был сын. Я сам хотел, чтобы он полностью зарылся в работе. И именно об этом пожалел сейчас. Ему нужно было учиться жить и двигаться во всех направлениях, а не работать на износ и забывать про обычную жизнь. Селена хмурится. Посыл не совсем понятен ей. Нужно ли ей бояться этого мужчину? Хочет ли наоборот устранить барьеры между ними? - Я не знаю, радоваться мне этому или нет, но ты вытаскиваешь его из той рабочей ямы и напоминаешь ему о существовании мира. Он вспомнил о семье, о семейных ужинах, отдыхе и, наверное, открыл для себя желание возвращаться домой. Тишина воцаряется вокруг них, когда почти все покидают здание. У выхода стоят лишь Триса, Зейн и Триша. — Я хочу сказать, что рад твоему появлению в нашей семье, несмотря на то, что всем пришлось пройти. И я хочу обнять тебя, - он сам удивляется собственным словам и даже напрягается, замечая замешательство в выражении лица девушки. Но только заметив проявляющуюся на её губах улыбку, он разводит руки в стороны и заключает девушку в объятия. - Только давай это останется между нами? Иначе все узнают, что я умею обниматься.***
Нескончаемый кортеж машин с гостями, наконец, прибывает в ресторан, где уже по задуманному плану расставлены все накрытые столы. По одну сторону зала стоит большой стол для жениха с невестой, а напротив все столы для гостей. Селена уже битый час сидит на одном месте, поднимаясь ради одного танца по просьбе Адрианы лишь пару раз. Какое-то неприятное жжение или тяжесть одолевает её, не позволяя затушить себя даже алкоголем. Поэтому она всё тянет третий бокал с шампанским. Медленно и неохотно. Она закипает, когда перед ней отец с Грейси крутятся. Младшая Гомез едва ли не лопается от смеха, будто нарочно давит его из себя. И такое странное ощущение. Будто не время её рождения что-то меняет. А просто её существование. Вряд ли в его 17 лет ему нужен был ребёнок, если он не раз толкал Аманду на аборт. И это добивает его чувства в ноль. У неё по спине холодок пробегает, а резкий запах табака рассудок туманит. Холодная ладонь ей на плечо опускаются, а другая по шее скользит, вызывая приятную дрожь по всему телу. Зейн к её спине плотнее жмется и с довольной улыбкой на брюнетку косится. А она безрассудно воздух ртом ловит. Этот свежий запах выкуренной сигареты от него она воспринимает с трудом, но не тут. Не сейчас. — Ты чего сидишь? — склоняется к ней. — Ммм? — а с запахом сигарет аромат коньяка сливается. И его крайняя раскрепощенность сама собой аргументируется теперь. Девушка в ответ плечами пожимает, на что он заставляет её подняться, за руку берёт и выводит из зала, заполненного гостями. Тащит её в самый низ, к гардеробу, где уже никого нет. — Зейн, — несмотря на трезвость ума, она не сразу осознает, куда он её ведёт. Но, кажется, девочка сильно ошибается. Когда он, наконец, останавливается, затащив её под лестницу, где только запасной выход и никакого больше прохода нету, она ему голову задирает и под светом зеленой неоновой вывески «Выход» разглядывает его еле живые темные глаза. — Да ты уже пьяненький, — фыркает кареглазая, а он нос морщит, улыбается и бёдрами к ней прижимается, в стену брюнетку вбивая. — Но я отлично контролирую себя, — выдыхает ей прямо в губы и за подол платье в наглую хватается, задирая его всё выше. И удовольствия получает больше чем от сигарет, когда её горячее дыхание ему шею обжигает. — Зейн. — Контролирую, — смеётся и обрывисто целует её, будто дразнит, выпуская из рук ткань платья. — Пока что, — губы облизывает. И влажными губами её мочки уха касается. — А вот ты… — хмыкает, переходя к её шее. И она едва ли не со стоном вздыхает, вынуждая его заткнуть её поцелуем. Малик плотнее жмется. — Ты успеешь отдохнуть дома. Разомнись здесь, детка, — повторно в губы целует её, по небу языком пробегаясь, и отстраняется. — Я хочу тебя, — паузу делает длительную. — Очень. Но только дома. И уходит. Сука. Молча возвращается довольный в зал.***
Джексон подскакивает, за секунду обрывая свой крепкий сон, и летит в прихожую, откуда доносится грохот обуви. Пошатывающийся Зейн, одной рукой придерживаясь за дверную ручку, а другой за талию жены, разувается, небрежно отталкивая обувь в сторону. Они что-то активно обсуждают, периодически сбиваясь на громкий смех. Гомез от бурного обсуждения отвлекается, когда к ним подлетает пёс. — Мальчик мой, — брюнетка опускается на корточки и поднимает собаку на руки. — Весь день дома сидит один. Сейчас я тебя покормлю. Зейн по-прежнему поддерживает её, когда девушка снимает туфли, и даже ей вслед пронзает её свои нетрезвым, но щенячьим, верным взглядом. Ему в какой-то момент от своих же слов смешно становится. Потому что буквально пару часов назад был готов разорвать это платье на ней прямо под лестницей. А сейчас ему бы просто оказаться на место Джексона. Однако, он волочется в спальню, где даже рубашку снять с себя не в силах. Но от окончательно обрушения полуживого тела в кровать спасает приятный нежный голос, на который он молиться сейчас готов. И возможно, это глупое состояние озабоченности каждым сантиметром её тела, каждым её волосом, ноготком и ресничкой объясняется неизвестным количеством влитого в его тело алкоголя, однако, он и будучи трезвым за её тело в своих руках пошлёт всё к черту только бы ещё раз пересчитать длинные реснички и потрогать шелковистые волосы. Малик сидит на краю кровати, поддерживая голову руками, и по всему телу мурашки пробегают, когда она ему в волосы руку запускает. — Я надеюсь, ты так не уснул, — шепчет она, опуская руки на воротник рубашки. В ответ он качает головой, обвивая руками её талию. — Хорошо. Тогда помоги мне расстегнуть молнию. Его бодрит это. Только не надолго. Но достаточно для того, чтобы понять, что никакого похотливого животного желания и в помине нету. Лишь приятное осознание того, что это не просто очередная красивая девушка, которую он мог подцепить деньгами и солидным видом, а его жена, которой плевать на всё его состояние. Которая существует в его жизни почти год, но проникла настолько глубоко, будто была рядом всю жизнь. Которая стоит перед ним в одном нижнем белье и расстёгивает ему рубашку. И наверное, это тот момент, когда этим телом он наслаждается по истине. Просто получает удовольствие от того, что она рядом, что она есть такая одна единственная и неповторимая для него. Малик через силу стягивает с себя брюки, оставляя их валятся на полу, и мигом лезет под одеяло, подтягивая её к себе вплотную. Он ощущает приятный холодок от её тела и зарывается носом в её кудрявые ароматные волосы.