Далеко за полночь

— Он за мной не придёт, — Гоголь говорил с непоколебимой уверенностью. — Он придёт за ним. Даже в шумной суматохе туда-сюда открывающихся дверей метро и в общем гомоне многоголосой толпы между ними повисло тяжёлое молчание. Бинх вдруг коротко рассмеялся и зло ударил тростью по бетонному полу. Он отошёл в сторону, нервно прикрыв ладонью лицо, затем вернулся, повернулся к Вакуле и протянул вперёд руку, будто хотел, что-то сказать, но отдёрнул её и снова сделал два шага назад. Лицо его всё это время выражало злую беспомощную растерянность. Вакула наблюдал за ним хмуро, ни проронив ни слова. — Ты понимаешь, что… Наконец, собравшись с мыслями, процедил Бинх, но напарник его тут же перебил: — Не имеет значения. Александр Христофорович странным взглядом посмотрел на высокую широкоплечую фигуру: — Для него это будет билет на нашу сторону, понимаешь? — Понизив голос, с нажимом все-таки договорил он. — Если мы его вытащим… — Может, не вытащим, — сосредоточенно возразил Вакула. — Самопожертвование, — Александр Христофорович пропустил его слова мимо ушей. — Это прямой рейс в Ночной Дозор, если он выживет, все деяния прошлого будут аннулированы. — К чему вы клоните? — Николай напряжённо сжал руки в кулаки, будто готовился к удару. — Вы только из-за этого дадите ему умереть? Александр Христофорович натянуто улыбнулся и смиренно скрестил руки на груди: — Успокойтесь, Николай Васильевич. У нас же работа такая - всех спасать. Даже тех, кто за последнюю сотню лет положил столько народу, что хватило бы на два провинциальных городка. * В вечерних сумерках льняная рубашка без пуговиц, широко распахнутая на груди, белела, словно плоть покойника. Смуглая кожа рук, лодыжек и шеи казалась ещё смуглее от белоснежного льна. Босые ноги осторожно ступали по уже подмерзшей, но ещё не скованной тонкой паутинкой льда земле. Замёрзшие комья некогда вязкой и рыхлой земли впивались в ступни, словно галька на берегу чёрного моря. Палаш с красивой резной рукоятью, прикрывающей руку до кисти, он нёс небрежно, будто зонтик или трость. Клинок в его руке жадно ловил отполированной сталью багряные лучи закатного солнца и возвращал их сторицей, ослепительно сверкая алым в сером вечернем воздухе. Жизнь — это медленная смерть с открытыми глазами. Довольно болезненный процесс. Было бы глупо жалеть о том, что он подходит к концу. Лес шепчущейся стеной окружал поляну, вековые сосны гордо возносились ввысь, насколько хватало взгляда. Вокруг стояла мрачная тишина в духе Эдгара По, только ветер путался и метался между кронами, отчаянно пытаясь вырваться из деревянной ловушки. Ему не холодно и не страшно, даже не хочется защищаться. Тонкий изящный палаш только оттягивает руку и заставляет расстроенно хмуриться. «Лучше бы оставил его дома», как-то лениво думает он, а потом вспоминает, что быть убитым без оружия в руках не позволит честь. Странное понятие, если задуматься, особенно для него, но подобные ориентиры нужны человеку. А он был человеком. Когда-то давно. В лесу что-то глухо ухнуло. Клинок в сильных руках тут же рассек воздух, поднимаясь наизготовку. Кто-то пробирался сквозь чащу, беспорядочно ломая ветки, тяжело дыша, наступая всё ближе и ближе… Он перехватил рукоять одной рукой, опуская палаш к земле, готовя широкий рубящий выпад, другую руку завёл за спину. Ветки затряслись совсем близко, что-то хрустнуло… — Яков Петрович! Николай, небрежно отряхивая изорванное пальто, бросился вперёд. На обычно бледных щеках алел румянец, глаза блестели от страха, волосы спутались, совсем растрепались, дыхание сбилось. Тяжело сипя и не говоря больше ни слова, он заключил Гуро в крепкие объятья, утыкаясь растрепанной макушкой в подбородок. — Живой, — тревожно выдохнул Гоголь. Яков Петрович крепко обнял его в ответ, перехватывая поперёк спины свободной рукой: — Это ненадолго, — Гуро с растерянной улыбкой уткнулся носом в чужие растрепанные волосы. Пожалуй, подумал он, это лучшие последние минуты из возможных. — Нет, всё будет хорошо, мы вас вытащим, — Николай вдруг растерял всю свою уверенность и решимость. Под взглядом Якова Петровича он чувствовал себя едва лепечущим школьником. — Он вас не тронет… Только вы больше не гоните меня, я теперь всё знаю… — Юноша заполошно оправил волосы и смущённо опустил взгляд, делая шаг назад. Но чужая сильная рука на спине не давала ему отстраниться. — Больше не буду, — тихо пообещал Гуро. Мягкий поцелуй горчил на губах отчаянием и страхом. Николай до боли сжал край чужой рубашки в пальцах, он точно знал, что больше не выпустит его из рук, никогда, ни за что. — Уже далеко за полночь, значит он где-то близко, — Яков прижался холодным лбом к разгоряченному виску напротив: — — Я не хочу, чтобы ты это видел, попрощались и хватит… Гуро собрал всё своё мужество и с силой толкнул Гоголя в грудь. Юноша удивлённо отшатнулся на несколько шагов назад. — Нет, мы всё исправим, мы попробуем помочь! — Николай отчаянно замотал головой. — Кто — мы? — Яков непонимающе обвёл взглядом опушку и чернеющую чащу леса вокруг. Николай тоже обернулся, его и без того бешено колотившееся сердце ухнуло куда-то в желудок, стало до страшного тошно. Вокруг и правда никого не было. — Александр Христофорович нас переместил сюда, он сказал знает, что делать, сказал, что сможет помочь… — Гоголь отчаянно пытался рассмотреть между деревьями знакомую фигуру, но тщетно... Он появился тихо. Без адского горна, земля не разверзлась пучиной Ада, а небеса не упали на землю. Он просто оказался за спиной, будто всегда был там, просто ждал, придерживая вороного коня за узду. Гоголь весь подобрался, сумка слетела с его плеча и глухо бухнула на землю. — Не стоит, — Яков успокаивающе вытянул вперёд руку. — Я ему должен, всё честно. — Я сам решу, что честно, — непривычно огрызнулся Николай, пристально всматриваясь в немую безликую фигуру. Всадник легко соскочил с коня и вытащил длинный клинок из-за спины. Гуро в ответ поднял палаш и завёл вторую руку за спину. Первая атака была простой и явно вполсилы: Всадник изучал противника, пробовал короткие, несильные удары, прощупывал защиту, искал слабые места. Босые ноги легко скользили по неровной почве, Яков, отразив несколько таких выпадов, перешёл в наступление, осыпая врага точными короткими ударами, ловко перемещаясь по кругу. Всадник рядом с ним казался неповоротливым и неспешным, но блестяще отражал каждый выпад, не нанося ответных. Он ждал, когда его противник выдохнется, устанет изящно плясать вокруг, тщетно пытаясь достать острым лезвием палаша, тогда ему понадобится всего один удар, чтобы прикончить жертву. Яков увеличил дистанцию и прекратил атаку, выжидая, накапливая силы, не желая стать лёгкой добычей. Всадник грубо перехватил широкий меч и, набрав силу замаха, рубанул с плеча. Плечо обожгло продолговатым неглубоким порезом, но Яков ушёл от удара по диагонали вниз, упал на бок, перекатился и тут же вскочил на ноги. Всадник повторил удар, а затем ещё и ещё. Он бил с нечеловеческой силой и скоростью. Гуро оставалось только уклоняться, из-за быстроты атак он даже не мог выставить блок. Всадник почти загнал его в угол, обрушиваясь каскадом ударов, направляя в строну чащи деревьев. Яков оступился о корень и неуклюже завалился на широкий ствол, ободрав сквозь легкую рубашку лопатки и спину. Всадник должен был воспользоваться моментом, его жертва, зашипев от боли, рухнула в грязь, явно не в состоянии уклониться от следующего удара но… — Оставь его. Этот голос меньше всего напоминал человеческий. Низкий, хриплый, но всё равно неуловимо знакомый. Всадник удивлённо замер и медленно обернулся, подставляя спину. Гуро всё равно не успел бы из своего положения вскочить на ноги и нанести удар незамеченным. — Оставь его, — снова повторил Николай. Тьма густым облаком окружала его плечи и спину, глаза зияли чёрными провалами, он широко развел руки, будто накапливал силу. Тёмная тень за его спиной ширилась и заполняла всё больше и больше пространства вокруг высокой фигуры в чёрном пальто. Где нежный юноша с ярко-зелёными глазами и фарфоровой кожей, где смущенная ласковая улыбка и чуть дрожащие губы? Яков видел перед собой чудовище, и это был не смутный ментальный отпечаток сумрака, это было здесь, наяву. Гуро поймал себя на мысли, что Гоголь сейчас выглядит гораздо страшнее Всадника. Тот медленно опустил меч, а затем и вовсе убрал его в ножны, закреплённые за спиной, и вышел обратно на середину поляны. — Ты больше не тронешь его, ты понял? — Властность тяжёлым камнем припечатывала каждое слово. Николай, вернее то, что от него осталось, возвышался угрюмой чёрной тенью над Всадником, заглядывая бездонными глазами в такую же безликую тьму под капюшоном. Всадник медленно опустился на одно колено, почтительно склонив голову. Раздался невнятный сиплый шелест: «Да, господин». — Возвращайся туда, откуда пришёл, отныне я запрещаю тебе заключать сделки. Бледные руки бесстрашно схватили Всадника за плечи. Раздался громкий отчаянный крик, кричала тварь, пытаясь вырваться из хрупких рук юноши. Николай хищно улыбнулся, и в секунду всё стихло… Яков прыгнул в сумрак следом, но порез на руке не дал ему продвинуться даже на второй уровень. Сумрак тут же жадно присосался к ране, угрожая высосать его, как пакет с соком, меньше чем за минуту. Он вырвался в реальность, надсадно кашляя и зажимая рану рукой где-то посреди леса. Палаш остался там, на опушке. Голова раскалывалась, кровь из надреза на предплечье сквозь зажатые пальцы стекала на землю неестественно быстро, расцарапанную спину нестерпимо жгло холодным огнём. Гуро с тоскливой злостью ударил кулаком о землю, он бил холодную почву, пока бессильно не повалился на живот. Он потерял его, испортил, заставил стать самой худшей, извращённой версией себя. — Яков Петрович, что-то вы сегодня плохо выглядите, — над ухом прицокнул скрипучий голос, в нос ударил терпкий запах табака. Гуро слабо приоткрыл один глаз. Рядом с ним на широком стволе поваленного дерева сидела сухая старушка в кокетливой шляпке и темно-сиреневом пальто. — Кого сегодня заберёшь? — Безучастно спросил тёмный, краем сознания отмечая, что сегодня старушенция пришла без своего орудия труда. — Ясный сокол мой, да кабы я знала, — в сухоньких ручках появилась сигарета, по морозному воздуху поплыл сизый дымок. Чехла с остро заточенной косой рядом со старухой действительно не было. — Может обоих вас заберу… — Типун тебе на язык, старая, — рядом раздался насмешливый голос, Гуро его сразу узнал. Сжав зубы до скрежета, тёмный поднялся и, опираясь на здоровую руку, с трудом принял сидячее положение. Этому человеку он хотел посмотреть в глаза: — Долго же вы шли, Александр Христофорович. Невысокий маг только виновато шаркнул ножкой. За его спиной показалась высокая хмурая фигура в тулупе. Вакула весь вечер осуждающе молчал, всё происходящее было ему не по душе. Он грубо наложил несколько целебных заклинаний на рассеченную руку мужчины и небрежно накинул ему на плечи тёплую шкуру. — Вам понравился спектакль? — Зло прошипел Гуро, наблюдая за Бинхом. Тот развёл костёр щелчком пальцев и аккуратно присел на поваленное дерево рядом с беспрерывно дымящей старушкой. — Яков Петрович, мне понятно ваше желание использовать подобные ироничные термины, — Бинх всепонимающе прижал руку к сердцу. — Я делаю скидку на ваши чувства и нынешнее эмоциональное состояние, но и вы должны нас понять. — Александр Христофорович задумчиво почесал бровь. — Знаете такую поговорку: чем всю жизнь таскать ребёнка на спине через реку, лучше один раз научить его плавать? Гуро громко расхохотался, он даже на время забыл о боли во всём теле. — Теперь он ребёнок, которого нужно научить плавать? — Это метафора, — попытался объяснить Бинх, но Яков его грубо перебил: — Не так давно мы с вами, — Гуро окинул взглядом невысокого светлого мага, его широкоплечего напарника и невозмутимую старушку. — Обсуждали вариант устранения этого ребёнка, без каких-либо шансов на обучение. — План не удался, но в этом нет нашей вины. — Спокойно процедил Бинх. Гуро снова громко рассмеялся. Кажется, его нервная система приказала долго жить. — О, этот непослушный клан Аморе, вечно путается под ногами, — Яков Петрович изобразил искреннее негодование, а затем выплюнул: — этот испанский воришка спас жизнь, которую вы, "светлые", хотели отнять. Бинх пожал плечами: — Не пытайтесь взывать к нашей совести. В масштабах целого мира — это неуместно. — Он холодно скрестил руки на груди. — Вы не люди, вы стая, — прохрипел Гуро. — Для вас общее благо всегда выше личного. Бинх снова пожал плечами: — Мы попытались ликвидировать угрозу, у нас ничего не вышло. Тогда мы попытались вскрыть её в искусственно созданных условиях и переманить на нашу сторону, что у нас, кажется, тоже не вышло… — Он развёл руками. — Нам нужен новый план. — Как представитель Дневного Дозора, я воспользуюсь своим правом на эгоистичное безразличие и останусь в стороне, — Гуро широко улыбнулся сухими губами. Кровавая корочка в уголках рта неприятно натянулась. — Вы больше не представитель Дневного Дозора, — Бинх виновато покачал головой. Вакула брезгливо сплюнул и нарочито повернулся к Гуро спиной. — Вы шутите? — мужчина резко перестал улыбаться. — Жертва - это до сих пор работает? — Законы Света извечны и работают всегда. — Холодно заметил Александр Христофорович. Ему эта новость нравилась не больше, чем Гуро. — Всё бесполезно, — Яков Петрович скинул с плеч тёплую шкуру и, упрямо цепляясь за ствол ближайшего дерева, поднялся на ноги. — И всё это бесполезно из-за вас, самодовольные миротворцы, лицемерные борцы за справедливость! — С каждым словом Гуро говорил всё громче и громче. Внутри него что-то ломалось с отвратительным хрустом. — Зачем вы привели его сюда, какого черта заставили ввязаться в это, я просто хотел… — Гуро не успел сказать «умереть», его надсадный хрип прервал глухой хлопок где-то в лесу. Все тут же вскочили со своих мест. Рядом с сухонькой старушкой появился страшный брезентовый чехол в виде чего-то высокого, удлинённого, с дугообразным наконечником. — Явился молодец, явился яхонтовый, — запричитала старушка, притягивая своё орудие труда ближе к себе. Сердце Гуро забилось в два раза быстрее. Он всё ещё надеялся, он всё ещё верил. * В нос ударил острый запах спирта и каких-то пряных трав. Открыв глаза, Николай сразу узнал больничный отсек ГорСвета. От непривычной тишины вокруг звенело в ушах, Гоголь с трудом поднял руку и зажал одно ухо ладонью, помогало плохо. Ярость, какое-то опьяняющее бешенство и беспричинный гнев, бушевавшие в нём совсем недавно, куда-то исчезли. Будто сон. Будто сон другого, не знакомого ему человека. Николай приподнялся на локтях, осматривая палату в неверном свете уличного фонаря за окном. В кресле возле кровати кто-то сонно зашевелился. — Коля, — ласково позвал хриплый голос. — Яков Петрович?.. — Язык ворочался с большим трудом, Гоголь чувствовал себя выжатым до последней капли. Мужчина поднялся со своего охранного места и пересел на кровать. Горячая широкая ладонь внимательно огладила белый лоб, линию скул, сухие губы, длинную шею и замерла в вороте больничной пижамы на острых ключицах. — Всё позади? — Ластясь к чужой руке, спросил Николай, прикрывая глаза от удовольствия. — Всё позади, лисёнок. — Гуро улыбнулся и оставил лёгкий поцелуй на щеке: — ты молодец, — прошептал он, осторожно поглаживая кончиками пальцев нежную кожу за ухом. — Ты справился… — Я молодец, — с улыбкой смакуя каждое слово проурчал Николай, его руки оплели чужую шею, притягивая к себе. — Поцелуй меня… Они долго целовались на больничной койке, прижимаясь друг к другу как можно теснее. Живого, человечного Гоголя с яркими зелёными глазами хотелось трогать везде, целовать, поглаживать, пощипывать, вынимать из него чудесные гортанные стоны, выгибать в своих руках, придерживая за тонкую талию, кусать за загривок и шею, чтобы его глаза блестели совсем как у безумного, а ноги непроизвольно разъезжались в стороны, давая ещё больше доступа, разрешая, умоляя… «Он всегда будет со мной» — уверенно обещает себе Гуро, с нажимом оглаживая ладонью худую спину от острых лопаток вниз, под резинку пижамных штанов. «Тебя ждёт непростая переоценка ценностей. — Строго сообщил Бинх. — Твой поступок не сделал тебя светлым, он лишь дал тебе шанс, которым ты можешь воспользоваться или упустить. Свет - это работа, каждодневный труд над самим собой, без поблажек и саможаления. Стихийный правильный поступок раз в год - тупая удача, настоящий свет делает добро каждый день, когда нет настроения, когда паршиво на душе, когда надоело, когда устал. В жизни всегда и во всем есть только два пути — простой и правильный. И каждый день, начиная с этого, тебе нужно будет делать правильный выбор.» Это того стоит, думал Гуро, целуя вершинку напряжённого розового соска и блаженно прикрывая глаза от короткого смущенного всхлипа. Острые ноготки на изящных пальцах приятно царапнули кожу головы, пальцы вцепились в волосы, оттягивая назад. От переизбытка ощущений Коля не знал, куда себя деть. Ему доставляли удовольствие везде, жадные горячие руки гладили всё тело, влажные губы и острые зубы оставляли блестящие от слюны лиловые отметки на фарфоровой коже. — Люблю тебя, — прошептал Коля в чужие губы, за подбородок притянув мужчину обратно на уровень своих глаз. Признание обожгло губы не хуже красного перца. — И я тебя, — еле сдерживая какую-то совсем мальчишескую радость, прохрипел Гуро.