Окоченевшая тварь

— …обыкновенная… но намного лучше. Никаких признаков… — …спит? — …суток. Ворочаясь, Ханзо сквозь сон слышал обрывки разговора за дверью, но не пытался вслушиваться — от попыток сосредоточиться болели, кажется, даже волосы. Все еще страшно хотелось спать, но свет из окна бил прямо в лицо, мешая. Пришлось разлепить веки, и, щурясь, машинально оглядеться, чтобы проверить, нет ли кого рядом. А потом перевернуться на другой бок, с головой накрываясь одеялом. Стук в дверь и отвратительный скрип заставили вздрогнуть и вынырнуть из теплой бессознательности. Голова отдалась тяжелой болью, стоило только попробовать приподнять ее. — Все же не спишь? — больше похоже на утверждение, чем на вопрос. Почти ослепшими от долгого сна глазами, Шимада различал только силуэт, но по тембру посетителя узнал. И открыл было рот, чтобы ответить, да только так и не смог — его собственный голос благополучно пропал, отзываясь острой болью в глотке. Словно колючек наглотался. — Не дергайся так. Вижу, что плохо. — Показалось, что в тоне гостя промелькнуло подобие усмешки. МакКри пересек палату, забрал стул от стола и уселся рядом с койкой, пока Ханзо делал попытки приподняться на локтях. Голова трещала, и все еще клонило в сон, пока тело ныло от какой-то мерзкой застарелой боли. — Впрочем, на ходячий труп не похож, не то что три дня назад. Можно сказать, что это прогресс. Три дня назад? Неужели он действительно так долго спал? Прислушавшись к собственным ощущениям, Ханзо все же сделал вывод, что это более чем похоже на правду. Хотелось только завернуться в одеяло, скрыться от надоедливых лучей солнца и чужого присутствия, и проспать еще, наверное, вечность. МакКри хмыкнул: — Но я, вообще, к тебе по делу зашел, а не языком чесать. Шимада напрягся. Ну конечно, неудивительно, сколько вообще времени его могли тащить на себе совершенно безвозмездно. Сначала та ночь, теперь эта лечебница. Стоило хотя бы сказать спасибо, но, приоткрыв рот, он снова не смог произнести ни слова, подавившись воздухом и разразившись приступом жесткого кашля. — Ну-ну, не напрягайся так. Я на тебя время и деньги трачу не для того, чтобы ты сейчас подавился и сдох, знаешь ли, — слова Маккри совершенно не помогали, но постепенно Ханзо все же смог вздохнуть и сглотнуть вязкую слюну, морщась от раздирающей глотку боли. — На ноги сначала тут встанешь, должок мне вернешь. А потом свалишь отсюда нахрен, понял? Ханзо понял, да только ему казалось, что какая-то важная информация ускользала от его мутного от сна и болезни сознания. Глаза слезились так, что он почти не видел перед собой, а голова от приступа затрещала лишь сильнее. — До отъезда как раз отработать успеешь. А уж как именно — еще договоримся, когда соображать начнешь. Неохота, чтоб мои вложения, — он сделал упор на последнее слово, — пропали даром. МакКри откинулся на спинку стула, лениво потягиваясь. — Ваухан тебе потом скажет, как и где меня искать, а пока последит за тобой. Шимада кивнул в знак того, что все понял, хотя заспанный разум с трудом воспринимал смысл сказанного. Несмотря на то, что он и так спал слишком долго, глаза все равно предательски закрывались. Сейчас бы только упасть головой на подушку, зарыться поглубже в теплое одеяло, и забыться, желательно, до времени, когда отступит эта чертова простуда. И чтобы еще от раны не осталось и следа, и можно было проснуться сразу здоровым. — Отдыхай пока, — кинул МакКри напоследок, поднимаясь на ноги и отодвигая стул на его законное место. — Силы тебе понадобятся. Похоже, что ни в каком ответе он не нуждался: Ханзо мутным взглядом проводил посетителя до двери, пока незаметно для себя устраивался удобнее, чтобы продолжить прерванный сон. Скрип он слышал уже на грани дремы. Но долго спать ему не позволили — растолкали ближе к вечеру. Хотелось пробурчать что-то недовольно, махнуть рукой и уткнуться носом в уже почти ставшую родной подушку, но с Ханзо скинули одеяло и от прохлады в разуме немного прояснилось. Приподнявшись на кровати, кое-как удерживая чугунную голову, он послушно вытянул ногу — Ваухан, кажется так назвали врача, отточенными движениями разматывал бинты на раненом бедре. И в это мгновение дыхание на секунду перехватило, а память услужливо подкинула воспоминания о подсаженных в открытую плоть личинках, сжимая желудок. Мгновенно разыгравшейся фантазией сонливость быстро сняло, и он подобрался на постели, сжав ладони в кулаки до побелевших костяшек. — Хм… Что? — Ваухан отвлекся от своего занятия, заглянув ему в лицо — Шимада почему-то обратил внимание на трещину на левой линзе его очков. До этого он вовсе их не заметил. Круглые такие, маленькие очки на уставшем от прожитых лет лице. У Ваухана поседевшие густые брови и будто выцветшие глаза — светло-серые, как если бы были слепыми. — Больно? Ханзо тряхнул головой. — Тогда расслабься, калечить не собираюсь, за тебя деньги уплачены, — хохотнул Ваухан, снимая бинты. Рана оказалась чистой, аккуратно обработанной и, пусть он не помнил, когда это произошло, уже зашитой. Так за него и правда платят? Ханзо хотелось спросить «как» и «сколько», но мало того, что говорить не мог, так еще и вряд ли ему ответили бы на такие вопросы. И без того понятно, что долг перед его благодетелем будет немалым. Пока врач менял бинты, Ханзо оглянулся — в палате он до сих пор был один. Стало быть, лечебница не для бездомных, как ему казалось раньше, здесь за лечение платят деньги. И, судя по общей сдержанной чистоте и опрятности, неплохо сделанному ремонту и свежим простыням на кроватях, довольно-таки немалые. Где же тогда лечат тех, кому повезло меньше? Об этом думать не хотелось, но теперь Шимада почему-то был уверен, что тела таких потом скидывают в одну выгребную яму за городом и сжигают. Город настолько неприветливый, что, вполне возможно, бродяги банально не выживают. — Тебе повезло, — внезапно сказал врач. — Мы тебя вовремя вытащили, домоуправляющие у собора уже собирали людей, чтобы тебя выкурить. Ханзо непонимающе взглянул на него. — Ты же не местный, МакКри говорил о том, что ты вынюхивал много, людей волновал. Тебе стоило быть осторожнее. Шимада вздохнул. Наверняка стоило. Если бы он хоть немного понимал устройство этого ненормального города, в котором ему хотели перерезать глотку просто за то, что он есть. — Как горло? — Ваухан опять поднял на него взгляд. — Легче не стало? Ханзо честно предпринял попытки ответить вслух, после чего отрицательно мотнул головой. — Попрошу Бекки принести горячий чай, — врач собирал использованные бинты. — Ходить сможешь? Ханзо неуверенно пошевелил ногами, оценивая свое состояние. Он отоспался, а рана, будучи плотно перевязанной, почти не болит и не тревожит. Только от простуды ломит все тело: наверное, температура еще не спала. Но теперь это не смертельно. Встать он наверняка сможет, потому он кивнул в ответ на вопрос врача. — Тогда вставай и потихоньку двигайся, ты долго лежал. Не спеши — будет кружиться голова. Если станешь чувствовать себя хуже, то скажешь Бекки. — С этими словами Ваухан покинул палату, предоставив Ханзо самому себе. А Бекки — немолодая медсестра — все же принесла чай спустя пять минут. Молча поставила на тумбочку, спросила нужно ли что-то. Впрочем, даже если бы и нужно, ответить внятно он все равно не мог. Горячая жидкость болезненно-приятно обожгла воспаленное горло. Хоть чай и был совершенно невкусным, из какого-то сомнительного сбора трав, наверняка лечебных, так слабо похожих на вкус настоящих чайных листьев, он приносил облегчение. Комок в глотке будто бы уменьшился, и дышать стало полегче. Ханзо открыл рот, чтобы сказать что-то — хотя бы самому себе, — но собственный голос его пока что до сих пор не слушался. Ноги ощущались чуть лучше, хотя подняться с кровати получилось не с первой попытки. Голова, как предупреждал Ваухан, кружилась жутко, а ступни будто бы кололо десятком раскаленных иголок, пока кровь разгонялась по затекшим конечностям. Пришлось сесть, справляясь с двоящейся перед глазами картинкой — за это время Шимада разглядел, что был одет в какую-то больничную сорочку. Смутился — пусть и удобно, но выглядело глуповато, — а потом поднялся опять, сделал несколько неуклюжих шагов, придерживаясь за тумбу. Затошнило, и ватные ноги на мгновение подогнулись, хоть и получилось устоять. Кольнуло бедро, и Ханзо стиснул зубы — о существовании раны уже, если честно, хотелось забыть. Шаг за шагом, едва-едва — Шимада внезапно почувствовал себя дряхлым стариком — он добрался до подножия койки. Оперся и остановился отдохнуть. Картинка перед глазами будто бы запотела, а тело мерзко ныло. Хорошо, что в палате больше никого не было. Ханзо казалось унизительным, что кто-то мог увидеть эти его жалкие попытки ходить. За окном серо и сквозь решетку на нем толком ничего не видно. Маленькими шагами, мимо кроватей, опираясь на них, он подошел к крошечному подоконнику. Кто-то небольшой, судя по всему ребенок, пронесся по переулку. Следом за ним еще двое, с едва различимым сквозь стекло криком «лови ее!», пропадая с поля зрения. Играли? Работали?.. Он слышал, как в городах дети частенько ловили крыс и за их уничтожение получали деньги. Или за поставку вредителей в ближайшие кабаки, где нечистые на руку повара делали из них закуску для пьянчуг. От этих мыслей затошнило еще больше, и Ханзо ощутил, что ужасно устал. Устал, просто поднявшись с кровати и дойдя до другого конца комнаты. Обернувшись, он затравленно подумал о том, какой длинный путь обратно ему предстоял. Все же в лечебнице Шимада оказался очень вовремя — день-другой на улице, и эта простуда, которая сейчас лишь неприятно закладывала нос и терзала глотку, наверняка бы переросла в чахотку и убила его. Даже сейчас, в тепле и безопасности, эти мрачные мысли все никак не хотели покидать разум Шимады. Перед глазами опасно поплыло, опять закружилась голова, и обратно к кровати пришлось добираться почти что наощупь, по пути присев на другую койку, чтобы немного передохнуть. И вялое желание еще поспать навалилось с новой силой, вместе с жалобным урчанием желудка. Отвратительная слабость. …интересно, а ужин еще принесут? Ждать долго не пришлось, и уже через полчаса, когда Ханзо едва ли опять удобно примостился в постели, Бекки зашла опять, со стопкой его одежды в руках, потрепанной, но чистой и даже немного подлатанной. — Ужинать? Отказаться он точно не мог. Впрочем, как и согласиться вслух, потому ответом заботливой медсестре послужило лишь активное кивание. А ужин в этот раз оказался даже лучше, чем… хотелось бы сказать вчера, но Шимада смутно припоминал, когда был в сознании так долго в последний раз. Горячая еда и не менее горячий — на сей раз, чуть более сносный — чай благотворно влияли на его состояние, даже в тяжелой голове немного прояснилось и боль отошла на второй план. Счастье в малом, как оказалось: думая о том, что почти не ноет нога, что желудок не урчит от голода, а ему самому тепло и почти уютно, он вспомнил ненароком лишь о том, что раньше, когда-то давно, в куда более роскошном прошлом, слуги могли выполнить любые его пожелания вмиг. И сейчас, в безопасности, это разительное отличие казалось скорее смешным, нежели грустным — как он до такого докатился? «Как» — Ханзо прекрасно понимал, но омрачать внезапно такой прекрасный в сравнении с несколькими предыдущими вечер не хотелось. Хотелось укутаться в одеяло, допить чай, сиплым шепотом поблагодарить добрую медсестру, потому что голос едва прорезался, и вскоре опять предаться до сих пор такому желанному сну. Препятствий к тому, чтобы именно так все и сделать, Шимада не видел совершенно никаких, а очередная ночь обещала наградить его сном безо всяких сновидений. Наутро, несмотря на все так же заложенный нос и надсадный, дерущий глотку кашель, в голове прояснилось, и с первыми лучами тусклого солнца Ханзо ощутил, как ватная слабость немного отступила: на ноги он встал чуть более уверено, чем прошедшим вечером. Однако радость была преждевременной — мир закрутился перед глазами, стоило выпрямиться во весь рост. Чертовски захотелось опять дойти до окна, чтобы открыть его и глотнуть свежего воздуха. А после умыть где-нибудь лицо, чтобы избавиться от болезненной тяжести, и, желательно… — Куда Вы вскочили? — Незнакомый голос заставил вздрогнуть и вцепиться в изголовье кровати. С походом куда-либо пришлось повременить: вместо уже хоть как-то знакомой медицинской сестры, сегодня была другая, помладше — по виду, будто только-только принятая на работу, — которая поспешно усаживала его обратно на кровать, всовывая под руку ртутный термометр. То, что жар до сих пор не прошел, в общем-то, было понятно и без него. — Сейчас принесу горячее. И до нелепого хотелось задать ей один сокровенный вопрос, да только собственный голос снова отказывался повиноваться — вместо слов вышел едва разборчивый шепот. К счастью, медсестра поняла все правильно. — Уборная из палаты направо и до конца. Что же, это будет то еще испытание. Ханзо выбрался из палаты почти сразу следом за девушкой, не отрывая рук от стены. Мучительная слабость накрыла с головой, и ноги предательски дрожали, когда он выглянул, наконец, за дверь — до пресловутого конца коридора было добрых метров десять. Намного больше того расстояния, которое он преодолел вчера от кровати до окна. И то успел страшно устать. Но выбора особого нет, и, опираясь почти всем телом на стену, Ханзо успел сделать несколько неловких шагов. Запнулся и едва не упал. — Осторожнее! Медсестра подорвалась помочь, подхватывая под руку, и Шимада чуть не шарахнулся в сторону сам. Пожалуй, даже слишком резко. — Спасибо, я сам, — хотелось бы сказать Ханзо, но шепот вышел не слишком разборчивым. Но сестра — стоило бы узнать ее имя — послушно отступила в сторону, продолжая внимательно следить за ним. Отошла к столу в холле, его краешек отсюда было едва видно. Из палаты напротив на звуки возни вылез какой-то старикашка, оглядев его с ног до головы, прежде чем скривить лицо. Даже в таком состоянии — больном и слабом — Шимада прекрасно понимал, что признать в нем иностранца нетрудно. До только почему их всех так это волновало? Старикашка скрылся за дверью так же быстро, как появился, и Ханзо вздохнул, взглянув вперед — идти было еще далеко, а ноги уже отчаянно подгибались. Возможно, он слишком поспешил с выводами, когда отказывался от помощи, но теперь идти на попятную было уже поздно — он и без того выглядел достаточно жалким. Увидь его сейчас кто-то из его преследователей или старых знакомых — посмеялись бы. И, возможно, добили из милосердия, дабы не влачил настолько жалкое существование. Ханзо мотнул головой. Нет, это все временно. Простуда отступит, и силы начнут возвращаться, тем более что рана почти не беспокоила. Колола будто бы иглами бедро, когда он делал шаг, но не болела мучительно и сильно. Можно даже сказать, что врач сотворил чудо. А про тот случай с личинками Шимада просто предпочитал забыть. В конце концов, это было самым меньшим из возможных зол. Самым большим было, если бы он вовсе здесь не оказался. До уборной еще примерно половина пути. Почему так медленно? У него никак не получалось переставлять ноги быстрее. Будто бы его тело банально не успевало за его мыслями. Что там МакКри говорил? Он три дня без сознания был, это достаточно много. Но не могли же мышцы так ослабнуть. Может, все же несколько дольше? В больнице он уже долго. Что же МакКри потребует в ответ за такую помощь?.. Ханзо чуть не споткнулся — Ваухан подтвердил, что тот платит за его лечение деньги. Да еще и умыкнул из-под носа у настороженных горожан, которые были готовы его прикончить. Больно надо. Подождали бы пару дней и марать руки не пришлось. Шимада не знал, какую нишу в иерархии этого города МакКри мог занимать — не бедняк точно, — но, в любом случае, зачем так рисковать ради незнакомца, который мог даже и не выжить, все равно не понимал. Нужно будет сказать ему спасибо. По-нормальному. Хотя простым спасибо он точно не отделается от нависшего долга. Но с работой какой-нибудь, поручениями, даже если это будет касаться чего-то преступного — убийств или подобного — Ханзо справится. А для последнего у него есть умения и… оружие. Он толкнул дверь уборной и замер: оружие, точно. Он не видел своего лука в палате, а медсестра отдала ему лишь его одежду. Скрепя сердцем, Шимада понадеялся, что МакКри не забрал его в часть уплаты долга. Ну и что лук не стащил кто-нибудь из нечистых на руку пациентов или работников лечебницы, пока он спал. Тот и так был слишком потрепанным временем и делом, чтобы выручить за него много. Нужно будет осторожно поинтересоваться у Ваухана на этот счет. — Пшел вон! — Его толкнули в плечо, и Ханзо отшатнулся к стене, больно ударившись локтем. Сердце на секунду словно остановилось, но все обошлось — он не упал. Мимо, из уборной, прошел какой-то мужчина, окинув его таким взглядом, что, похоже, только лишь едва удержался не сплюнуть ему под ноги. Вряд ли он сам успел хорошо его разглядеть, а Шимада так и вовсе увидел лишь бинты, намотанные на голове незнакомца. Подпирая собой стену, он все же добрался до умывальника. Открыл воду, сполоснул лицо, выдохнул, будто это могло помочь снять свинцовую усталость, оперся на раковину и сунул голову под холодную струю целиком. Растрепанные сальные волосы облепили лицо, и он несколько раз с силой потер по затылку и вискам. Вот так стало полегче. Хоть и холодновато. Запоздало Ханзо понадеялся, что хуже от этого потом не станет. Потом сходил в туалет — там пахло ужасно, но все лучше, чем в сточной канаве. Вернулся, помыл руки. Наконец-то ощутил себя человеком, пусть ощущал себя все так же хреново. И горло болит, и нос заложен. В мутном зеркале он попытался разглядеть себя, но в глазах двоилось и мутнело. Не так уж и хотелось, на самом деле. — Все в порядке? — Ханзо вздрогнул от чужого голоса рядом — в уборную заглянула медсестра. Вместо ответа он только кивнул, а та, смерив взглядом его мокрые волосы, с которых чуть ли не ручьями стекала холодная вода, исчезла из проема на полминуты, вернувшись с чистым, но затертым полотенцем. Шимада невнятно прохрипел благодарность, едва не подавившись собственным голосом, настолько режущим глотку он был. Полотенцем он с силой потер голову, только сейчас до конца осознавая, насколько зудит кожа под волосами. Вот бы сейчас хорошенько отмыться. Да только сил пока никаких не хватит. Голова закружилась, и перед глазами поплыли мерцающие мушки. Он не успел начать падать — медсестра вовремя подхватила и помогла добраться обратно до палаты. Говорить спасибо еще раз не было смысла, работа у нее такая. Хоть и стало немного неловко от того, что она подоткнула ему одеяло, когда он лег, оказавшийся не в силах стоять дальше. Дремота навалила сразу, стоило коснуться головой подушки — Ханзо не заметил, как проспал до полудня, благополучно пропустив время завтрака. Остывшая каша выглядела к тому времени не слишком аппетитно, зато чай довольно приятно холодил больное горло. Ваухан заглянул к нему, когда он заканчивал свою скудную трапезу. — Легче? — спросил он, разматывая бинты на бедре. — Да, — ответил Ханзо, с некоторым удивлением осознав, что прорезался голос. Искаженный от мучительного хрипа, конечно, но прорезался. — Хорошо, — кивнул Ваухан, надавливая жесткими пальцами на края зашитой раны. Неприятно, но без острой боли, от которой раньше перехватывало дыхание. — Нагноения нет, идешь на поправку, — врач хмыкнул и, поправив сползающие с носа очки, опять туго перевязал бедро. Сейчас бы поинтересоваться про пропавший лук, и Ханзо даже открыл для этого рот, да только тут же захлопнул. Неумно и неуместно спрашивать про это у него. Шимада помнил, что врач был тем, что подобрал его на улице и, стало быть, знал про наличие у него оружия, но беспокоить Ваухана по такому поводу он вдруг посчитал излишним. Не хотелось заострять внимание на этом, пока он столь слаб. В конце концов, кто мог забрать его лук, Ханзо не знал. Ваухан нахмурился: — Что-то не так? — Все в порядке, — фраза подлиннее далась с заметным трудом, и Ханзо даже кивнул для убедительности. Об оружии он потом лучше спросит у МакКри, если тот еще раз появится в лечебнице. — Если жалобы какие есть, то лучше говори сразу, чем тянуть. — Ваухан завязал узелок на его повязке, а Шимада покачал головой, безмолвно подтверждая свои слова еще раз. И остальной день прошел до невозможности уныло. Оказалось, что сидеть в одиночестве в одном помещении все время нервирует. Он попробовал подремать еще, но перенасыщенный сном мозг не желал выключаться. Никаких книг или иного занятия поблизости не наблюдалось. Ханзо только и мог, что пару раз в час ходить к мутноватому окну, украдкой разглядывая жизнь людей на улице. Какие-то мальчишки бегали по переулку с клетками в руках. Ловили крыс для уже известных нужд. В один из заходов к окну он увидел мужчину, разогнавшего стайку ребятишек, но уже через несколько минут те собрались обратно. Ближе к вечеру, когда на город начали опускаться сумерки, мимо протащили что-то большое — похоже на бочки, но Ханзо так и не смог разобрать, что именно это было. Занятие оказалось довольно скучным, но зато когда после ужина он решил опять доковылять до уборной, то обнаружил, что ноги не так сильно дрожат от усталости и ходить уже намного легче. В очередную ночь сон опять был безо всяких сновидений, но только в этот раз намного короче — Шимада очнулся еще тогда, когда солнце еще даже не встало, и больше заснуть не смог, как ни пытался. Опять походил, порассматривал темноту за окном, выглянул из палаты. Медсестра тихонько дремала за столом в холле при свете пары огрызков свечей. Голоса у Ханзо не было опять, но общее состояние явно улучшилось — голова стала легче, а кашель пусть и был неприятным и резким, но уже не таким отвратительно-надрывным как накануне вечером. Ваухан пришел в этот раз раньше, провел осмотр, предупредил, что днем его не будет в лечебнице, и в случае чего сказал обращаться к Бекки, которая, как оказалось, была старшей медицинской сестрой. В остальном день опять тянулся нескончаемо долго, и время, казалось, ползло сродни улитке. Пока Шимада не собрался с мыслями и не дошел до холла, откуда умыкнул пару книг на английском. Нечто художественное и сборник городских легенд. Вот это уже было интересно. Ханзо погрузился в чтение. «Пепельная кровь — кровь пораженная проклятьем зверя. Загадочная болезнь, бичом пронесшаяся по старому Ярнаму, вынула звериную сущность наружу, убив все человеческое в мужчинах и женщинах, юношах и девушках. Она разнеслась подобно черному мору, проглатывая жизни, не жуя, выплевывая на улицы орды бестолковых чудовищ, которые убивали родных и близких, своих, чужих, всех на своем пути, питаясь их теплой кровью. Церковь и сами Великие бросили несчастных, обрекли на долгую и мучительную смерть, наблюдая за тем, как пожирающая народ болезнь свирепствовала в бедных кварталах.» Шимада нахмурился, когда увидел под текстом несколько грубых рисунков — видимо, зарисовки этих самых чудовищ, о которых шла речь. Длинные тощие тела, укутанные в рванье, под капюшонами не видно лиц, лишь только сверкающие красным огнем глаза. И рядом большая зубастая тварь, обвешанная ошметками собственной кожи и плоти, словно грязной свалявшейся шерстью. «Старый город был сожжен дотла, дабы искоренить пепельную кровь, но до сих пор слышны крики и стоны тех, кто остался по ту сторону. В тишине остается лишь молиться о том, чтобы болезнь не воспрянула вновь». Все это звучало как старая страшилка, которой впору пугать детей. Чума, которая превращала людей в монстров. В безумцев, может, да, можно поверить, но в монстров… Ханзо пролистнул несколько страниц, разглядывая жутковатые картинки — все сплошь и рядом какие-то немыслимые чудища. Пришествие Великих, мертвые дети, слухи о страшных экспериментах над кровью, которые проводили подальше от взглядов простых людей. Довольно бредово, пусть и увлекательно. А потом Шимада вспомнил собственную историю, произошедшую с ним в первую ночь в этом городе, и помрачнел. На страницах книги не получилось найти ничего похожего на ту тварь, которая охотилась за ним. Наверное, это и правда просто легенды, старые, страшные, но легенды, которые имеют не так много общего с реальной жизнью, в которой все менее загадочно, пусть и не менее пугающее. А то существо… может, просто дикий зверь или огромная бешеная собака. У страха, как известно, глаза велики, а Ханзо не мог похвастаться знанием всех животных на свете, правда. Бедро кольнуло — не слишком правдоподобно, скорее надумано — и Ханзо отложил книгу с легендами, глянув на следующую. Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст». «Вы снова здесь, изменчивые тени, Меня тревожившие с давних пор, Найдется ль наконец вам воплощенье, Или остыл мой молодой задор?» Пожалуй, то, что надо. За чтением успешно прошли несколько часов, пока его не отвлекла Бекки с неизменными ужином и чаем. Ханзо даже смог ее поблагодарить. Не очень громко, но уже достаточно четко — горло терзало не так сильно, как с утра. А после трапезы даже заложенность почти спала. Отложив книгу в сторону, он дошел до уборной, опять столкнувшись там с тем грубияном, у которого была перевязана голова. Только в этот раз он заприметил еще и желтоватый синяк на полщеки. Видимо, далеко не только ему этот мужчина показался несколько неприятным. Ночью ему впервые за прошедшую неделю снились сны. Цветастые, обрывистые, кусочками из памяти — рыбки кои в пруду, маленький смеющийся брат, пытающийся их выловить сачком, цветы в саду. И после жар, о котором даже сквозь сон Ханзо думал: «хоть бы не температура». Впрочем, нет, это оказались отголоски пожара в родном дворце. Страшного, о котором совершенно не хотелось вспоминать. А потом он видел, как коварный Мефистофель заключил с Богом пари на то, что Фауст не сможет спасти от него свою душу. От последнего Шимада даже проснулся посреди ночи. Сел, протер глаза, осознал, кто он и где находится, и лег обратно досыпать до утра — уже без этих странных игр подсознания.