Рок-н-ролльщики

Осень была любимым временем года Дженни. Она стояла на легком морозце, попыхивая сигареткой, а Арчи стоял напротив нее, сунув руки в карманы, и попыхивал сигареткой в ответ. – Просто сказать ты мне не могла. – Ты бы мне не поверил, – Дженни уперла руки в бока. – Ты никому не верил, кроме мужиков. Фратрия – круговая порука в организации, состоящей преимущественно из мужчин. – Сложно поверить в то, что такая маленькая козявка смогла провернуть такое большое дело, – Арчи выплюнул сигарету и пошел к Дженни. Он вынул сигарету у нее изо рта, бросил на землю и растер каблуком. – Обнимемся? – спросил он, и Дженни завела глаза. Он обнял ее крепко, Дженни положила голову ему на плечо, и посмотрела на Берти, который старательно делал вид, что он не при делах. – Как настроение? – спросил Арчи. Его руки прошлись по спине Дженни, и спустились к заднице. Дженни оттолкнула его и выхватила пистолет у него из-за ремня. В школе она проделывала это сотни раз. Девчонки визжали от страха и восторга, Арчи проявлял изобретательность и обнимал Дженни под такими углами, под которыми она бы ни за что не дотянулась, но она быстро училась и развивала ловкость рук, которая пригодилась ей потом. – Хорошее было, пока тебя не увидела, – сказала Дженни хладнокровно, и сняла пистолет с предохранителя. – К твоему сведению, я ничего не проворачивала. Я знала, что и кто проворачивает, и просто сняла вишенку с торта. Теория вероятности, слыхал? Торт был, но без вишенки. Без вишенки это совсем не торт. Арчи смотрел на нее и особо не боялся, он смотрел на нее с удовольствием и с интересом. – Я приготовил тебе подарок. Подумал, что тебе будет приятно, – он посмотрел на Берти, и Берти торопливо полез в багажник, вытаскивая прямоугольник, затянутый парусиной. Арчи жестом фокусника сорвал парусину, и у Дженни перехватило дыхание. С пистолетом в руке она подошла к холсту и провела пальцем по бугристым мазкам масла, казалось, еще хранившим тепло пальцев художника. Мисс Бувье, которая вела в гимназии класс живописи, говорила, что гениальные картины живут своей жизнью, они могут казаться застывшими, но движение, запечатленное в них, поет, как райская музыка. – Я получил картину от одного русского, – сказал Арчи Дженни над ухом. Его дыхание щекотало волоски у нее на виске. – Из-за нее он потерял самое дорогое. – О да, – сказала Дженни. – Эта картина – как ружье на стене, которое стреляет в последнем акте. Мы все что-то через нее получили, или потеряли. Ты уже нагрел задницей кресло Ленни, или как? Арчи потер пальцами переносицу, и Дженни посмотрела на него через плечо. – Так, как ты бесила меня, ты никогда не бесила Ленни и вполовину, – признался Арчи. – Я не знаю, как у меня хватило терпения тебя не прибить. Ты можешь хотя бы иногда говорить нормально, твою мать? – Не могу, – Дженни взяла Арчи за воротник, и почувствовала, как его пальцы вытаскивают у нее из руки пистолет. – Теперь скажи мне, Арчибальд, дорогой дядя, что ты потерял или приобрел через эту картину? – Много интересного. И кое-что вернул. – Самое дорогое? – Самое, – Арчи щелкнул зубами, как волк, и посмотрел вниз, Дженни проследила за его взглядом, и он схватил ее за задницу, прижимая к себе. Дженни захохотала, его рука мяла ее ягодицы, нащупывая границы трусов, и это было заявление вполне в духе их бизнеса. – Что, Ленни что-то переписал на меня? – Дженни приподняла брови, положив Арчи руки на плечи. На каблуках она была почти его роста, черное платье и черное пальто элегантной длины, за колено, как учили в школе для девочек, делали ее похожей на леди, если бы не татуировки. Кто вообще заставлял ее выбить на одной руке бутылку Джека, а на другой – сову из Гарри Поттера? Для татуированных рук в кармане у нее лежали перчатки, которые прислал кто-то, кто хорошо знал размер ее руки, потому что заказывал эти ебучие перчатки ей на каждый святочный бал, потому что Ленни не в жизни бы и пальцем не шевельнул ради нее, если бы мог кому-нибудь заплатить. – Нихера он на тебя не переписал, – с удовольствием сообщил Арчи. – Так, кое-что по мелочи. Как говорили в твоем шахматном клубе, я выбился в короли. И мне чего-то не хватает... Арчи сделал вид, что задумался, нахмурил длинные и густые брови. Он стал похож на себя-старого, того Арчи, который приезжал за Дженни в школу, давал ей курить свои сигареты и застегивал бархотку с розой у нее на шее, обещая оторвать ей голову, если она кому-то проболтается о том, что он посреди ночи ездил для нее за тампонами, когда она была в конной школе. Арчи передавал ей эти проклятые тампоны через решетку, попыхивая сигареткой и матерясь, что Дженни могла бы считать свой треклятый цикл, но это было не обидно, потому что, в отличие от Ленни, Арчи никогда ее не ненавидел, и, чем старше становилась Дженни, тем сильнее менялся его взгляд, когда он смотрел на нее, пока он не начал на нее смотреть – ну вот как сейчас. – Действительно, чего может не хватать королю, – Дженни тоже сделала вид, что задумалась, прижимая палец себе к губам. – У тебя есть пешки, есть слоны, есть целая армия, и доска, на которой все черные клетки – твои. Чего же тебе может не хватать? Арчи прижал ее к себе, и это было совсем не так, как Дженни прижимали в углах гримерки, когда она была под кайфом, и все мужчины казались ей похожими на Арчи. Он прижал ее так, что у Дженни вспыхнули щеки и встали соски, и она чуть не застонала от того, как хорошо было дышать сладким прохладным воздухом, и упираться грудью и животом в горячие грудь и живот Арчи, и особенно в его ставшие колом штаны под ремнем. – Ему не хватает королевы, – сказал Арчи Дженни на ухо, и по загривку у Дженни пробежали мурашки. – Твои альбомы взлетели в чартах. Ты стала настоящей рок-н-рольщицей. – Не такой, как ты, – Дженни медленно повернула голову и посмотрела Арчи в глаза. – Но я собираюсь ей стать. – Кем? – Настоящей рокнрольщицей, потому что мы раскачаем этот город похлеще, чем твою кровать, когда я в нее заберусь, – сказала Дженни, сладко улыбаясь, и ее губы в улыбке раскрылись, как роза – она знала, что губы у нее красивые, она столько раз видела их крупные планы в клипах. Арчи просунул ей в рот пальцы, глядя на нее остановившимся взглядом, и Дженни их облизала, оставляя нити слюны на костяшках, глубоко, потому что и у него был немаленький, но она знала, что он войдет полностью, и хотела, чтобы он тоже знал, как это будет, раз тогда, когда у них было, все вышло так скомкано – тогда, два года назад. Арчи вытащил пальцы изо рта у Дженни и поцеловал ее, звонко, глубоко, засовывая язык, который она тут же принялась сосать. Арчи толкнул Дженни к машине, звонко шлепнув ее по заднице, и Дженни, повернувшись, схватила его за ремень штанов, засовывая в них руку, которую Арчи без особого усердия попытался вытаскивать. Берти отскочил в сторону, Дженни увидела его ошарашенный взгляд и подмигнула ему ненакрашенным глазом. Она не пила, не нюхала, не кололась и решила, что макияж веселого панды Гарри с вычернеными глазами и кровавым ртом голодного вампира ей больше не нужны. Ей вообще больше ничего не было нужно, кроме сигарет, члена Арчи в своей киске и Лондона, раскрывшегося перед ней, как устрица. – Что ты хватаешь меня за задницу? Она такая же толстая, как была, я вылечилась и сразу же набрала все обратно, – сказала Дженни. Кто-то, может быть, Берти, открыл дверцу, и она упала на сиденье, раздвинув ноги. Платье задралось до бедер, и стало видно черные резинки чулок, между которых Арчи смотрел, положив руку на пряжку ремня. Арчи вздохнул и залез на сиденье, устраиваясь между ног Дженни. Она сунула руки под голову, и облизнула губы, и он потянул пальцем ее декольте и сказал: – Твоя задница меня вполне устраивает. И тебя должно это устраивать, потому что теперь только я буду ее ебать. – Тогда это будет вторым главным подарком мне после картины, – сказала Дженни. Кто-то, наверное, Берти, закрыл дверцу. От Арчи пахло «Фаренгейтом» и, когда Дженни сжала коленями его бедра, она поняла, что дольше ни ждать, ни терпеть больше не получится.